Когда пламя поглотит любовь

***

1919 год. Солнце лениво пробивалось сквозь утреннюю дымку, заливая перрон холодным, бледным светом. Поезд замедлил ход, с оглушительным визгом тормозов останавливаясь на опустевшей платформе. Лязг металла звучал зловеще, как будто машина, способная нести смерть, замирала лишь на мгновение, чтобы выпустить из своих недр что-то еще более опасное. Майор Рики сошел с поезда уверенным шагом, с тяжестью человека, привыкшего носить на себе бремя власти. На нем была безупречно выглаженная военная форма. Темно-зеленый китель, подчеркивал линии широких плеч, а золотые пуговицы поблескивали тусклым светом. Его лицо, изрезанное острыми тенями, не выражало ничего, кроме равнодушия. Губы сжаты в узкую линию, скулы напряжены, взгляд прямой. Рики был воплощением дисциплины, и это было заметно даже в том, как идеально сидела его форма: ни одной складки, ни единого пятна на ткани. Погода обманчиво дразнила. Легкий ветер пробегал по платформе, врываясь под одежды редких прохожих. Весна напоминала о себе лишь робкими проблесками тепла — остатки зимнего холода все еще держались в воздухе. Два офицера выстроились у края платформы. Молодые, почти мальчишки, они стояли вытянувшись в струнку, изо всех сил стараясь выглядеть собранными. Один — с круглым лицом и лисьими глазами, на котором слишком явно читалась неуверенность. Другой — смуглый, с глубокими черными глазами, в которых читался страх, сильнее, чем он хотел бы показать. Их голоса слегка дрожали, нервно срываясь на каждом слове, когда приветствовали Рики, будто каждое произнесённое ими слово могло стать последним. Рики скользнул по ним взглядом, холодным, как снег на вершинах Фудзи, и кивнул едва заметно. — Господин майор, — снова заговорил смуглый парень, представившийся как Йоши. Его голос немного дрогнул, но он быстро взял себя в руки. — Генерал-губернатор ожидает вас. Рики бросил на него ледяной взгляд, пронизывающий до костей. — Вот как, — произнес он тихо, словно обдумывая, стоит ли уделять этому вниманию. Его тон был таким, что офицер невольно напрягся еще больше. Рики сдержал усмешку, едва заметно дернув уголком губ, и прошел мимо. В глубине его темных глаз мелькнуло презрение. Рики не собирался поспешно мчаться к генералу по первому его призыву, как покорная псина. Для начала он решил осмотреть штаб, в котором ему предстоит служить и работать. Он двинулся к машине, которая ожидала его у конца платформы. Внутри автомобиля стояла тяжелая тишина. Два офицера, сидевшие напротив майора, старались не встречаться с ним взглядом. Рики молчал, глядя в окно. Сквозь стекло он наблюдал за городом, который медленно открывался перед ним. Солнечный свет не придавал тепла этим улицам. Дома с поблекшей краской, крошечные лавки с выцветшими вывесками — город выглядел почти безликим. Весна не могла раскрасить это место, здесь царила сдержанность, холодная и расчетливая, как сама империя. Люди шли по улицам торопливо, избегая смотреть на машину, украшенную имперскими символами. Когда машина остановилась, Рики вышел первым. Его сапоги глухо ударили о землю, а взгляд сразу же впился в здание штаба. «Второй штаб». Уже по названию он знал, что это место было для «второстепенных», не допущенных к центру власти. — Почему второй штаб? — спросил он, не глядя на сопровождающих. Йоши замялся. — В первом штабе... нет свободных мест, господин, — произнес он, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Рики медленно повернулся в его сторону. Его лицо оставалось бесстрастным, но в воздухе повисло напряжение. — Нет мест? — переспросил Рики, с таким тоном, словно не верил в услышанное. — Так сказали, — пробормотал офицер Йоши, опуская взгляд. — Кто именно? — Рики пристально смотрел на него, и под этим взглядом офицер сжался. — Люди генерала... Полковник Кацу. — Голос почти сорвался. Рики ничего не сказал. Он нахмурился, но выражение лица быстро сменилось прежним спокойствием, бесстрастным, но от этого не менее страшным. В уголках его губ мелькнула едва заметная усмешка. — Конечно, — коротко бросил Рики, словно сказал это самому себе. Штаб встретил их холодной тишиной. Здание, хоть и просторное, выглядело устаревшим. Потертые деревянные панели на стенах, узкие коридоры, заполненные лишь отголосками шагов. Здесь пахло бумагой, чернилами и чем-то еще — возможно, подавленной усталостью тех, кто здесь работал. По коридорам сновали офицеры, но шаги их были почти неслышны. Все здесь казалось таким же неприметным, как и город. Кабинет Рики находился на втором этаже. Йоши открыл дверь, пропуская его внутрь. — Это ваш кабинет, господин… Для меня большая честь служить под вашим началом, — с почти болезненным рвением произнес Йоши, вытянувшись в струнку. Рики едва заметно кивнул, глядя на него так, как смотрят на преданного, но наивного пса, и отпустил офицера. Кабинет оказался просторным, но холодным, как сама атмосфера штаба. Большой деревянный стол стоял в центре. Шкаф с бумагами у дальней стены, а в углу притаился небольшой сейф, как надежный страж чужих тайн. На столе лежала карта Кореи, подсвеченная зеленым светом лампы. Углы мебели были строгими, без единого изгиба, как будто кто-то заранее знал, что Рики терпеть не может лишних деталей. Воздух был пропитан запахом старого дерева и едва уловимым ароматом чернил. Рики подошел к сейфу, достав ключи, вставил нужный и открыл дверцу. Он положил в него записную книжку — потертую, старую, но явно очень важную. Закрыв сейф, он выпрямился, окинул взглядом кабинет и чуть прищурился. Здесь было все, что нужно: простор, порядок, ощущение контроля. Уголки его губ дрогнули, и на миг на лице появилась ухмылка. — Добро пожаловать в Корею, Рики, — прошептал он и направился к выходу. Впереди его ждала встреча с генерал-губернатором. Человеком, который возомнил, что может смотреть свысока на потомка одного из самых влиятельных кланов. Человеком, который считал себя неприкасаемым. Рики собирался показать ему, как сильно тот ошибался. Злое предвкушение разлилось в его душе. Впереди была игра, и Рики намеревался не просто победить, а уничтожить своего соперника.

***

Часы пробили десять, когда Рики вышел из штаба. Машина ждала у входа, офицер Йоши уже стоял рядом, держа дверцу открытой. — Генерал-губернатор ждет вас в своей резиденции, господин майор, — произнес он, стараясь говорить ровно, но голос слегка дрогнул. Рики кивнул и сел в машину. Как только дверь закрылась, он откинулся на спинку, сложив руки на груди. Лицо его оставалось неподвижным, но в глубине глаз играло что-то опасное, хищное. Он думал о генерал-губернаторе. Этот человек, без военного опыта, без понимания дисциплины, был поставлен руководить оккупированной страной, балансирующей на грани восстания. Его назначение оскорбило не только самого Рики, но и его семью. Тэтсуо, дядя Рики, один из самых влиятельных людей в их клане, кипел от ярости, узнав об этом решении. "Ясуо — слабак, а слабость в такие времена — это смертный приговор," — вспомнил Рики слова дяди. Эта слабость, подумал он, станет его оружием. Машина остановилась у ворот резиденции. Высокая ограда из черного железа тянулась вдоль всего периметра, украшенная заостренными шпилями, как будто специально созданными, чтобы оттолкнуть любого, кто осмелится приблизиться. Эти металлические пики, отражающие свет, были не только украшением, но и жестоким предупреждением: за оградой нет места для слабых. Тень этих шпилей падала на землю, придавая месту зловещую, почти осязаемую атмосферу угрозы. Двое стражников распахнули ворота, когда автомобиль приблизился. Рики вышел из машины и огляделся. Резиденция выглядела внушительно — массивное каменное здание с высокими окнами и тяжелыми дубовыми дверями. Но за показной роскошью чувствовалась пустота. Рики вошел в здание не сбавляя шага. По длинным коридорам разносился стук его шагов, а гулкое эхо усиливало напряжение. Коридоры, казалось, давили своей массивностью, как будто само здание несло на себе груз нерешенных вопросов и неоправданных амбиций. Адьютант встретил его у дверей кабинета. Юноша с нервным выражением лица поспешил открыть дверь, но его руки дрожали так, что массивная ручка чуть не выскользнула из пальцев. — Господин Рики прибыл, — доложил он, едва прерываясь, чтобы вдохнуть. Рики промолчал, переступая порог. За огромным столом сидел генерал Ясуо. Рики изучал его взглядом, пока шел к нему. Генерал-губернатор не выглядел ни грозным, ни уверенным. Лет пятидесяти, с округлым лицом и едва заметным двойным подбородком, он выглядел не как военачальник, а как чиновник, случайно забредший на поле боя. Его форма сидела небрежно: воротник был застегнут слишком туго, пуговицы чуть натянулись на его округлом животе. — Майор Рики, — сказал он, поднимаясь. Голос его звучал уверенно, но это была уверенность человека, привыкшего скрываться за словами, а не действиями. — Добро пожаловать в Корею. Я рад видеть вас здесь. Рики подошел к столу. Его шаги были медленными, как движения хищника, приближающегося к своей добыче. — Благодарю, господин генерал-губернатор, — произнес он, чуть склонив голову в знак формальной вежливости. Они обменялись рукопожатием. Руки Ясуо были мягкими, теплыми, лишенными той силы, что бывает у человека, привыкшего держать оружие. Руки человека, который никогда не держал оружие. Рики пожал ее ровно настолько, чтобы это не выглядело пренебрежением, но и не больше. Даже в этом простом жесте он незаметно дал понять, кто здесь настоящий хозяин положения. Ясуо предложил ему сесть. — Как вам Корея? — спросил он с наигранной заинтересованностью. — Холодная, — ответил Рики, слегка усмехнувшись. — Но я привык к холоду. Ясуо кивнул, как будто не понял скрытого смысла. Разговор длился около получаса. Ясуо говорил много — о сложной ситуации, о напряжении между местными и оккупантами, о трудностях, с которыми он столкнулся. Его голос был мягким, но слова звучали будто заученными. Он вновь и вновь повторял о ситуации в регионе, о важности дипломатии, о необходимости проявлять гибкость. Каждое его слово раздражало Рики. Но он не отвечал, а наблюдал, изучал. Каждый жест, каждое слово генерал-губернатора только подтверждали его мнение: этот человек был слабым, мягким, не способным принять жесткое решение. Рики сидел неподвижно, сложив руки на коленях, но внутри него нарастало напряжение. "Гибкость" звучала как другой способ сказать "слабость". — ...мы должны учитывать интересы местного населения, — продолжал Ясуо. — Они смотрят на нас с недоверием, но если мы сможем показать... — Показать что? — перебил Рики. Ясуо замер, будто его прервали впервые за всю карьеру. — Что мы открыты для диалога, — осторожно закончил он. Рики позволил себе тонкую улыбку. — Диалог, — повторил он, словно пробуя это слово на вкус. — Они не понимают диалога, генерал. Они понимают силу. Ясуо нервно сглотнул, избегая взгляда. — У каждого свой подход, майор. Я надеюсь, что мы сможем работать вместе, несмотря на... разницу в методах. Слово "разница" было произнесено так, будто за ним скрывалось что-то большее. Рики уловил этот подтекст и, слегка склонив голову, посмотрел прямо в глаза собеседнику. — Я здесь, чтобы служить Империи, — сказал он, медленно и четко. — А методы... всегда зависят от ситуации. В его голосе не было угрозы, но Ясуо почувствовал холод, от которого у него слегка заломило плечи. Он не выдержал, и позволил себе неосторожное замечание: — Я знаю о вашей семье, майор. Надеюсь, вы понимаете, что здесь важна не кровь, а служба Империи. Рики замер. Его лицо осталось неподвижным, но в глазах вспыхнуло что-то темное, опасное. — Разумеется, генерал, — ответил он спокойно. Когда встреча подошла к концу, Рики встал. — Благодарю за теплый прием, генерал-губернатор, — сказал он, чуть склонив голову. Выйдя из кабинета, Рики остановился в коридоре. Йоши ждал его у дверей. — Все в порядке, господин? —спросил он, заметив напряжение во взгляде майора. — В порядке, — коротко бросил Рики. «Он слаб», — вновь подумал он, надевая перчатки, потянув их до самого запястья. — Слабость в человеке заразна. Если позволить ей разрастись, она разрушит все вокруг, — прошептал Рики усмехнувшись. Он шагнул к выходу, оставляя Йоши позади. Холодный ветер ударил в лицо, но Рики казалось, этого не замечал. В его голове уже формировался план. Он знал, что этот человек не удержится на своем посту. Рики не просто уберет его — он уничтожит его репутацию, сломает его карьеру, сделает так, чтобы сам Ясуо умолял об отставке. — Добро пожаловать в Корею,— тихо сказал он самому себе, глядя на тяжелые серые облака, нависшие над горизонтом. — Скоро ты поймешь, зачем я здесь.

***

Палата была тесной, словно чужая могила, вырытая не по размеру. Окна были заклеены бумагой, чтобы удерживать тепло, но это создавало давящий полумрак, который изредка разрывался слабым светом керосиновой лампы на деревянном столе у стены. Тяжёлый воздух, застоявшийся и пропитанный запахами крови, пота и протухшего бинта, словно прижимал к земле каждого, кто входил. Узкие койки стояли рядами вдоль стен, а между ними, как тени, двигались редкие фигуры — пациенты, пытавшиеся обрести покой, или такие, как Сону, что пытались его дать. В углу стоял обшарпанный стол с тазом, полным розоватой воды. На полу, рядом с дверью, валялся бинт, промокший в чем-то темном. Сону старался не смотреть на него — не хватало сил на лишние мысли. Он поправил рукав халата, который был ему немного велик, и подошел к первой кровати. На грязной простыне, скрюченный, как сломанный куст, лежал парень. Его волосы слиплись от пота, а лицо казалось почти прозрачным, так сильно оно побледнело. На шее виднелась глубокая царапина, тянувшаяся до ключицы. Сону приподнял край рубашки, и его взгляд упал на огромный синяк на рёбрах, темно-синий, с краями, окрашенными жёлтый. — Как тебя зовут? — спросил он. Голос вышел хриплым. Парень открыл глаза, но ответить не смог. Губы его шевелились, будто он пытался что-то сказать, но голос не слушался. — Не напрягайся, — тихо сказал Сону, доставая из кармана флягу с водой. — Выпей. Парень жадно потянулся к фляге, но, как только вода коснулась его рта, начал задыхаться, кашлять, и струйки стекали вниз по подбородку. Сону терпеливо дождался, пока кашель утихнет, и снова приложил горлышко к его губам. — Это сломанное ребро, да? — спросил Сону, хотя уже знал ответ. Тот кивнул, не пытаясь скрыть слезы, которые тут же скатились по вискам. Сону склонился ближе, чтобы не поднимать голос. — Ты был там, на площади? Парень снова кивнул. — Кто это сделал? — Голос Сону стал тише, но в нём чувствовалось напряжение. — Они... — начал парень, но снова закашлялся. Сону закрыл глаза, стараясь не дать гневу вырваться наружу. Он знал, кто. Японцы или те, кто для них работает. Горожане срывались друг на друге, потому что гнев, направленный на настоящего врага, приводил к смерти. Он дотронулся до раны на шее парня, чтобы проверить, не инфицирована ли она, и тут же услышал приглушённый стон боли. — Прости. Сону осторожно выпрямился и перевязал шею новым бинтом, пропитанным спиртом. Его руки работали быстро и уверенно, но внутри всё кипело. Он двигался от одного пациента к другому, проверяя повязки, прислушиваясь к жалобам. Сону подошел к следующему пациенту — молодому парню. Тот был бледен, губы ссохлись от жажды, а из-за раны на лбу лицо казалось обезображенным. Кровь пропитала бинты, и теперь повязка больше напоминала грязное месиво. Сону аккуратно сорвал бинт, стараясь не задеть кожу. Парень зашипел от боли, дернулся, но не закричал — только стиснул зубы. — Потерпи, — тихо сказал Сону, будто говорил самому себе. — Ещё немного. Кровь запеклась, образовав на коже корку. Сону взял ватный тампон, смочил его спиртом. Сначала руки дрожали, но, как только он прикоснулся к ране, замерли. Вдох. Выдох. Движения стали быстрыми и точными. — Больно? — спросил он, не поднимая глаз. — Как будто ножом по живому режут, — ответил парень, но в голосе не было гнева. Только пустота. Сону промолчал. Иногда тишина была лучшим лекарством, чем слова. Пока он работал, в голове все громче звучал стук. Не дверной, не чей-то голос, а стук воспоминаний, которых нельзя заглушить. Они нахлынули так резко, будто кто-то сорвал с них защитный бинт. Он вспомнил, как стоял рядом с дядей Яном, отцом Чонвона, наблюдая за придворными лекарями. Их движения были быстрыми, точными. Тогда Сону казалось, что они не просто лечат, а разговаривают с самой жизнью, уговаривая ее остаться. Он мечтал стать таким. Он видел себя в белых халатах, среди книг и инструментов, служащим великому королевству Чосон. Но королевства больше не было. Вместо него остались мертвые улицы, плач женщин, гнев мужчин, которые уже не верили в справедливость. Вместо учителей у него были книги, подаренные угрюмым врачом, и вместо учебы — нескончаемая рутина перевязок, инъекций, смертей. Он вспомнил себя, совсем мальчишку, стоящего в уголке аптеки, где дядя Ян показывал, как правильно сушить травы. У дяди Ян был мягкий голос, который всегда звучал так, будто он рассказывал древние легенды, даже если речь шла о чём-то простом, как листья медника. " — Ты должен быть точным, Сону. Каждое движение имеет значение. Каждая ошибка может стоить жизни." Теперь это звучало иначе. Теперь каждое движение было пропитано страхом, что он ошибётся. Сону отошёл от кровати, закончив работу и направился к следующей кровати, где лежал подросток. У него была вывихнута рука, Сону еще вчера справлял сустав обратно, но отеки на плече выглядели так, словно кожу раздували изнутри. — Как самочувствие? — спросил Сону, сев рядом. — Лучше, чем вчера, — пробормотал мальчик, но было видно, что он врал. Сону взял руку подростка, аккуратно нащупывая кости под опухшей кожей. Мальчик вздрогнул, пытаясь отдернуть руку, но Сону крепко держал. — Я не причиню тебе больше боли, — сказал он так, как когда-то говорил ему дядя Ян. Мальчик сдержал слёзы, но губы его задрожали. — Это тоже пройдёт, — добавил Сону хотя сам не верил. Все слова казались пустыми. Мир вокруг был пустым. Каждое утро Сону чувствовал себя частью механизма, который давно забыл, зачем существует. Он ходил из палаты в палату, менял повязки, проверял пульс, записывал что-то в журнал, но внутри него было только глухое эхо: как всё дошло до этого? Когда-то он мечтал. Он хотел стать лекарем, учиться у лучших, как дядя Ян. Он помнил, как работают придворные лекари — их умение спасать казалось почти магией. Это желание росло в нём, как молодой росток, и каждый новый шаг, казалось, приближал его к мечте. А потом пришли японцы. Перед глазами встали лица — его родители, светлые и добрые, Чонвон, всегда уверенный и дерзкий, дядя Ян с его тёплой улыбкой и взглядом, полным мудрости. Всё это когда-то казалось таким ясным, таким правильным. Его жизнь была дорогой, выложенной камнями, каждый из которых вел к мечте. Но оккупация превратила эту дорогу в грязную тропу, где камни разбросаны хаотично, а вокруг — лишь пустота. Сону сжал челюсти, пытаясь вытеснить воспоминания. Его рука дернулась, и бинт, который он держал, упал на пол. Он наклонился за ним, чувствуя, как внутри поднимается усталый гнев. Всё, что они строили, всё, во что верили — исчезло. Янбаны, дворцы, книги. Даже королевство Чосон стало всего лишь словом, которого не произносили вслух. Голос ребенка вывел его из мыслей. Тихое, едва слышное хныканье раздалось из угла палаты. Сону поднял голову. На самой дальней кровати, почти скрытой в тени, лежал мальчик. Его правая рука была перебинтована и подвешена на самодельной лонгете. Сону помнил его: сломанная кость, гипсовая повязка. Ему было не больше одиннадцати. Сону подошел к нему, чувствуя, как напряжение в груди сменяется чем-то другим — заботой? — Что случилось? — он сел рядом, склонив голову чуть набок. Мальчик поднял на него заплаканные глаза. — Мама ушла... Она сказала, что принесет рис... но её всё нет... Сону почувствовал, как внутри что-то ломается. Эти слова больно резанули по памяти, как тупой нож. Он тоже ждал, когда мама вернётся. Ждал днями, неделями, а потом понял, что она не придёт. Из царства мертвых не возвращаются. — Она скоро придёт, — сказал он тихо, но твердо. — Подожди ещё немного. — А если её... — начал мальчик, но не договорил. — Она скоро придет, — повторил Сону, чуть крепче сжимая его плечо. Сону сидел рядом, пока в дверь не вошла женщина, худая, с натруженными руками и усталым лицом. Она бросилась к мальчику, обнимая его, а он зарылся лицом в её грудь, рыдая от облегчения. Сону поднялся, чувствуя, как его сердце на мгновение потеплело. Он бросил последний взгляд на мать с ребёнком, после чего вышел из палаты, оставляя за спиной их маленький мир, полный заботы и надежды. В коридоре было пусто. Стены казались холоднее, чем обычно, а свет ламп угасал, будто боялся темноты. Сону задержал дыхание. Нужно вернуться домой. Он надеялся застать Чонвона, чтобы поговорить с ним. Но даже эта надежда казалась ему слишком далёкой. Он направился к выходу, оставляя позади себя больницу, который растворялся в сером, безликом вечере.

***

Ночь была тягучей и тяжелой, как дыхание больного старика. Звезды едва пробивались сквозь тучи, а луна застыла тонким полумесяцем. Шесть фигур, закутанных в темное, с черными повязками на лицах, двигались по тропинке, которая когда-то была аллеей. Их шаги были беззвучны, но каждый из них чувствовал, как хрупкая земля гулко отзывается под ногами, словно зная, что эти люди несут с собой хаос. Ветер гнал запах сырой земли и гнили, смешивая его с металлическим привкусом страха. Хисын шел первым. Его лицо оставалось непроницаемым, но внутри бурлило напряжение. Он вжимал голову в плечи, оглядывая каждый куст, каждую тень. Позади двигался Сонхун — высокий, с мощными плечами и тяжелым, сосредоточенным взглядом. Он крепко сжимал автомат, держа его у груди, а глаза беспокойно искали опасность, в их глубине читалась звериная готовность к мгновенному рывку. Мальчишка с инструментами — Чонин, едва слышно дышал, стараясь не выдать дрожь, которая пробиралась от рук к ногам. Он шел ближе к Хисыну, стараясь найти в нем опору, но тот ни разу не обернулся. Остальные трое держались чуть позади, двое с ружьями на готове, третий с канистрой керосина в руке, стараясь шагать так, чтобы не задеть сухих веток. Хисын жестом остановил остальных. Его пальцы указывали на черный силуэт склада, видневшийся за деревьями. Он оглядел окрестности и лишь затем махнул мальчишке. — Быстро, — прошептал он, не глядя на него. — У нас мало времени. Чонин сглотнул, стараясь не шуметь, и вынув из сумки длинный ломик нащупал замок. Инструмент стукнул по металлу, и этот звук как выстрел прорезал ночь. На миг все замерло. — Тише, мальчишка! — прошипел Сонхун, но Хисын жестом велел замолчать. Чонин работал быстро, несмотря на дрожь в руках. Металл трещал, ломался, но через несколько мгновений — короткий, резкий щелчок. Замок поддался. Чонин едва не упал от облегчения, но тут же почувствовал, как грубая рука Сонхуна вдавила его в стену. — Хочешь нас всех убить? — прошептал он, глядя на него волчими глазами. — Следи за руками. Хисын снова поднял руку. Остальные рассредоточились. Один пошел к углу здания, прикрывать спины, второй замер у дерева с ружьем наготове. Хисын достал кинжун и первым шагнул внутрь, темнота поглотила его. Внутри склада пахло старым деревом, плесенью и чем-то кислым. На полках в беспорядке громоздились мешки с рисом, мукой и солью. Их было много, слишком много для того, чтобы унести все. — Быстро, — бросил Хисын, опуская кинжал в ножны. Он поднял мешок и швырнул его Чонину. — Грузите всё, что сможете унести. Они работали молча. Чонин и еще двое таскали мешки, грузили их в повозку, припаркованную в саду. Сонхун и еще один оставшись у входа, следили за складом и горизонтом. Каждый звук снаружи заставлял их руки напрягаться на рукоятях автомата. Сердца стучали так громко, что казалось, этот звук могли услышать даже в лагере врагов. Работа шла быстро, но с каждой минутой напряжение нарастало. Каждый звук — ветер, далёкий лай собаки, треск ветки — казался слишком громким. Когда последние мешки были вынесены, Хисын оглянулся на склад, затем на мальчишку. — Ты знаешь, что делать, — сказал он. В его голосе не было ни злобы, ни тепла. Чонин кивнул. Его лицо было бледным, губы сжаты. Он поднял канистру керосина, прошел вглубь склада. Руки его дрожали, но он старался разлить жидкость ровно, по углам, по полу. Когда он вышел, стоял удушающий запах керосина. — Сделай это, — тихо сказал Сонхун, протягивая ему коробку спичек. Чонин на миг замер. Он смотрел на коробку, словно тот весил целую тонну. Затем взял его. Одна спичка — короткий хруст дерева. Огонь дрожал на ее кончике, отражаясь его глазах. Он взглянул на Хисына, и тот кивнул. — Бросай. — В пекло их всех, — прошептал Чонин. Сонхун одобрительно кивнул. Пламя облизало доски, и склад ожил. Сначала слабый огонек, затем дикий рев. Огонь двигался, как хищник, поедая всё на своем пути. — Уходим! — бросил Хисын, и группа исчезла, растворившись в ночи. К тому времени, когда солдаты прибыли, склад был охвачен огнем. Пламя лизало небо, рассыпая искры в черную пустоту. Майор Рики вышел из автомобиля, его лицо оставалось холодным, но глаза метали молнии. Он обвел взглядом солдат, которые метались, как крысы, пытаясь тушить склад ведрами воды. — Бездельники, — прошипел он. Когда последний уголок тлеющих досок был облит водой, осталась только куча углей и серый дым. Рики обошел место пожара. Его взгляд цеплялся за мелочи —обломки досок, отпечатки ног, и, наконец, записку, воткнутую ножом в дерево. Текст был коротким, но ядовитым. "Варварам не место в священной земле." Рики свернул записку, спрятал ее в карман. Его губы дрогнули в кривой усмешке. — Партизаны, — произнес он тихо. — Ну что ж... посмотрим, как долго они смогут бегать. Он обвел взглядом выжженную землю вокруг склада. Остатки досок, обугленные, чадили дымом. Воздух был насыщен гарью, так, что дыхание становилось тяжелым, густым. Солдаты молча стояли вокруг, испачканные в пепле и грязи, с потухшими лицами. Некоторые отводили взгляд, избегая взгляда майора, но тот ни на кого не смотрел. Его внимание было приковано к деревьям сада, где исчезли тени, оставившие эту разруху. — Йоши, — резко произнес он. Молодой офицер, нервно теребивший портупею, выскочил из строя, как собака, почувствовавшая крик хозяина. Рики повернулся к нему и ледяным тоном приказал: — Найди тех, кто оставил свой пост. Приведи их ко мне. Йоши быстро кивнул и бросился прочь, его шаги заглушили шорох углей под ногами. Рики вновь посмотрел на черный силуэт склада. Он вспомнил ночной доклад, скупые слова: «Склад — ключевой узел снабжения. Потеря неприемлема». Теперь здесь был лишь пепел. Майор склонился к земле. Среди обломков он нашел тонкую, сгоревшую наполовину ткань. Это был кусок черной повязки. Его пальцы замерли на мгновение, затем он сжал ткань так, что костяшки побелели. Его глаза снова вернулись к деревьям сада, где играли черные тени. В дыму он видел огонь, который оставили эти партизаны, видел их руки, выливающие керосин, слышал треск спички. — Интересно, кто вы, — тихо произнес он, словно говоря с ветром. — Вы местные? Скрываетесь в деревнях? Или пришлые, со своими большими мечтами? Его губы изогнулись в едва заметной улыбке, но глаза остались ледяными.