Halazia

Белые Врата вырастают на горизонте, как мираж или какой-то оазис, и Юнхо попросту молится, чтобы приборы не подвели без навигации от Энигмы. Тот сидит рядом пристёгнутым и прижимает к носу окровавленный бинт, глядя в одну точку перед собой. Юнхо старается лишний раз не смотреть в его сторону, терзаясь виной и сжимая зубы крепче. Энигма – младший и самый нестабильный из них. Хочется убить ублюдка, что сделал с ним это. Перевалочный пункт огорожен высоким забором с витками колючей проволоки на краях. На стене мелькают фигуры в белых одеждах, что высматривают гостей в бинокли. Компас не подвёл, и Юнхо смутно радуется, что они не кружили вокруг поселения, а сразу подобрались к главным воротам. Те, впрочем, закрыты наглухо. Тормозя на подъезде, Юнхо принимается методично бить кулаком по кнопке клаксона. Его машина ревёт не хуже баржевого гудка, но это не останавливает. Культистам хорошо бы открывать проезд ещё как только Чёрные Волки появляются в поле обзора. Всё же, у Юнхо договор с их главным. – Слышишь меня? – он поворачивается к Энигме, продолжая настойчиво сигналить, и свободной рукой отнимает у того бинт, вытирая подтёкшую кровь с бледного подбородка, – Продержись ещё немного. Скоро тебя перезагрузят. Об участи Фейта думать ещё страшнее. Вторая машина тормозит сбоку так же резко, и Рондо не заморачивается – жмёт на гудок не делая пауз. Его высокий и протяжный сливается с низким и громогласным от Юнхо, который тоже вдавливает кнопку крепко сжатым кулаком. – Доброе утро, сука! – орёт он сквозь какофонию сигналов, высунувшись в открытое окно, когда над воротами вновь появляются белые капюшоны, – Скажите своему святоше, что у нас раненые! Их шум, должно быть, слышит всё поселение. Ворота с лязгом приходят в действие, отъезжая в сторону, и Юнхо жмёт педаль газа. Он не дожидается, пока металлический массив сдвинется полностью, и прорывается в открывшуюся щель, распугивая охрану по ту сторону. На проверку документов нет времени. Да и паспортов у Волков отродясь не было – их всех знают и так. Два автомобиля мчатся по узким улочкам, пока местные провожают гостей кто раздражённым, кто смирившимся взглядом. Объединяет всех лишь страх. Юнхо стискивает зубы, вспоминая дорогу к Храму Белых Врат. Там же и их госпиталь – для всех раненых тел и душ, как любят повторять блаженные культисты. Есть какой-то божественный замысел в том, что в пустыню превратилось всё, кроме древней храмовой агломерации. Кажется, она существовала ещё даже до войны, и традиционная архитектура двухэтажных домиков навевает спокойствие и некий уют. Место явно непростое, но Юнхо убеждён – культ Белых Врат страдает самой лютой хернёй со своими обрядами и бесконечными правилами. Подъезжая к самому масштабному из зданий, Юнхо видит высокую фигуру, что выходит из открывшихся деревянных ворот госпиталя. На каменном лице лишь раздражение – и здоровенного главу охраны сложно перепутать с кем-то ещё, особенно когда тот скрещивает руки на груди, поджидая гостей. Юнхо выходит из машины одновременно с Рондо, который сразу же кидается к задним сиденьям своего автомобиля. Они вдвоём положили Фейта туда и привязали за грудь и ноги, чтобы не скатился на пол. Рондо разбирается с узлами, пока Юнхо размашистым шагом идёт навстречу перегородившему вход охраннику. – У меня раненные, Каин, – без предисловий рычит Юнхо, щуря глаза, – Пропусти в госпиталь. – Ну привет, Вортекс, – низким голосом отвечает точно такой же злой Каин, – Не мог бы ты для начала... – Не мог бы, – с нажимом прерывает Юнхо, – Раскланяюсь перед Деневалем попозже. Мои люди потеряли много крови. – А что же случилось? – звучит ещё один голос будто из ниоткуда. Естественно. Где Каин, там и его подпевала Авель. Два придурка, что мнят себя охраной главы культа. Фигура Авеля материализуется в пространстве за плечом Каина, и тот так же не может скрыть раздражение при виде главаря бандитов. Авель и сам намного меньше, потому представляет меньшую угрозу со своими недолгосрочными способностями становиться невидимым. Каин же способен голыми руками сломать пополам кого угодно. Юнхо ли не знать – Рондо проклял всё на свете, пока лечил его переломы после первой и последней драки с туповатым силачом. Сам же Юнхо верит, что три клетки мозга Каина запомнили боль от прожжённой до кости кожи рук. Конечно, местные умельцы его подлатали. Но, похоже, Каин помнит, раз ограничивается лишь злобным прищуром. – На молитву вечером приди, безбожник, – бросает он и отходит в сторону. Юнхо смачно сплёвывает под ноги и разворачивается к побледневшему Рондо. У того перебинтована шея, а в глазах – болезненный и решительный блеск. Они пересекаются, пока расходятся к противоположным машинам. Рондо открывает дверь и берёт Энигму за руку, помогая подняться, пока Юнхо залезает корпусом на заднее сиденье чужой машины и с кряхтением просовывает руки под спину и колени отрубившегося Фейта. Тот безвольно сползает с сидений, когда Юнхо вытаскивает его из салона и бережно поднимает на руки, плечом подперев болтающуюся голову. Он не медлит, сразу же шагая через распахнутые деревянные двери. В нос бьёт запах благовоний, а до слуха доносится отдалённый медитативный звук поющих чаш. Тяжёлая поступь чужеродна в этом месте, но вскоре перед Юнхо вырастает один из храмовых врачей. Тот сразу же ориентируется, ведя их с Рондо в одно из помещений, где колыхаются белые занавески на окнах без стёкол, а на полу разложены такие же белые футоны. Макушка Юнхо сначала с перезвоном цепляет музыку ветра под потолком, а позже по ней же скользят перья круглого ловца снов. Он старательно укладывает Фейта на указанное место, пока из другой двери к ним спешат несколько медсестёр, позвякивая склянками в тряпичных сумках. Рондо усаживает Энигму неподалёку, и врач решает заняться телепатом в первую очередь. Мягкими движениями заставляет запрокинуть голову, приподнимает веки, рассматривая следы свернувшейся крови. Юнхо молится, чтобы младшего не зацепило слишком сильно. У того уже бывали подобные перегрузы – и каждый раз сложно предугадать их последствия. Да и лечение не самое приятное... Он ёжится, пересекаясь взглядом с Рондо, к которому уже подошёл один из парней-служителей госпиталя, и теперь аккуратно разворачивает повязку на его шее. Целитель пытается отмахнуться, но движения его слишком вялые. Рондо и сам потратил много сил. Юнхо вновь бросает взгляд на Фейта. Одна из медсестёр расстёгивает его куртку и оттирает кровь с шеи, заставляя воду в белой миске розоветь и краснеть при каждом новом отжиме полотенца. Вторая же приоткрывает ему рот и капает на язык какое-то снадобье. Рана на чужой шее даже отмытой выглядит ужасно. – Он отравлен... – тяжко выдыхает Рондо, пока его рану, такую же, но чуть менее жуткую, осматривает медбрат, – Игла с паралитиком. Насквозь. Имейте ввиду. Грудь сжимают тиски от понимания, что Рондо в силу способностей словил часть этого эффекта, но упрямо вёл свою машину всю дорогу. Гадостное чувство подсказывает, что с паралитиком шутки плохи. Его используют городские группы специального назначения, и от него вполне могут отказать лёгкие. Им повезло. Ему повезло, оставшемуся полностью целым. Юнхо мерзко на душе. Он не готов видеть своих младших и родных в таком состоянии, но упрямо смотрит. Заставляет себя, словно так способен помочь хоть кому из них. – Тебе лучше выйти, Вортекс, – слышится голос за плечом, и вновь вездесущий Авель берётся из ниоткуда, – Здесь место раненным душой и телом, а не безбожникам. Юнхо медленно выдыхает сквозь стиснутые зубы. Хорошо, что Авель бесит на полпроцента меньше, чем его дружочек, иначе драки было бы не миновать. Но Юнхо останавливает себя даже от грубых слов в ответ. Он должен выполнять свою часть уговора: никакого насилия и использования способностей в стенах Белых Врат. Им с Каином пришлось пролить много крови, чтобы добиться этого уговора. Он выходит в коридор, отодвинув занавеску из множества верёвочек с нанизанными стеклянными бусинами. Вслед доносится надрывный болезненный крик Энигмы, от которого кровь стынет в жилах. Перезагрузка – дело отвратительное. "Прости", – безрадостно шепчет Юнхо у себя в голове, лишь смутно надеясь, что младший услышит хотя бы отголоски по выправленному ментальному каналу. Он шагает вперёд с мрачной решимостью. На улице солнце постепенно сбавляет обороты, пока Юнхо захлопывает двери собственной машины и обходит транспорт Рондо, так и брошенный раскрытым. С усталым вздохом опускается на чужое водительское сиденье боком и вытягивает длинные ноги, согнув одну в колене и опираясь пяткой на подножку. Обернувшись, тянется к бардачку и раскрывает. В ворохе обёрток от конфет, которые обожает Фейт, валяется пачка его сигарет. Юнхо раскрывает её и вытряхивает зажигалку на перепачканную размазанной кровью ладонь. Пару секунд раздумывает и поджигает сигарету зажигалкой. Следует проявить хоть немного уважения, даже сквозь стиснутые зубы, и не призывать огонь даже в малейших проявлениях. Юнхо глубоко затягивается и выпускает дым, мрачно наблюдая за оживлённым движением фигур в белых капюшонах. Ловит на себе испуганные и настороженные взгляды. Каждая собака в пустыне знает, кто такой Вортекс. Самый сильный пирокинетик, гроза торговцев, неукротимый песчаный шторм. Они боятся. Пускай боятся. Он думает о странном человеке, с которым Чёрным Волкам пришлось столкнуться сегодня. Такого Юнхо никогда прежде не видел. – Ну привет, красавчик, – слышится смешливый голос над головой. Подняв глаза, Юнхо встречается взглядами с улыбчивым парнем, чьего имени так и не смог запомнить. Помнит лишь его тело, что из раза в раз льнёт к собственному, скрашивая все визиты в Белые Врата. Тот опирается локтем на открытую дверцу машины и снимает с головы белый капюшон. Глаза его лукаво поблёскивают на солнце. Сегодня Юнхо явно не настроен с ним общаться. – Ушёл отсюда, – грубо бросает он, выдыхая новые клубы дыма. Улыбка моментально сползает с губ парня. Он резко выпрямляется и разворачивается, удаляясь к белой толпе культистов. – Я сам приду, как понадобишься! – бросает Юнхо ему в спину, издевательски ухмыляясь. Не оборачиваясь лицом, парень на ходу тычет в его сторону средний палец. Юнхо закатывает глаза и щелчком сбивает пепел на каменную кладку. Конечно, найти кого-то ещё для своих утех в стенах Белых Врат будет проблематично, но и этот экземпляр становится достаточно отходчивым, если ввалиться в его общину посреди ночи. По крайней мере, Юнхо не парится, что его не интересуют девчонки. Ему по жизни не до этих моральных терзаний. А особенно не до этого сейчас. Он постукивает пальцами свободной руки по нагретому железу автомобиля, углубляясь в размышления. Каким-то образом водитель сегодняшнего груза сумел направленно перегрузить Энигму и блокировать способности самого Юнхо. Это не укладывается в голове. Память пытается вспомнить детали – щуплая фигура, яркие глаза, выглаженный фиолетовый плащ, какие любят носить жители выстоявших городов. И доступ к паралитическим веществам. Полиция и армия не жалуют в своих рядах тех, кто обладает способностями. Таких в принципе стремятся изгнать из городов, и такую участь Юнхо считает лучшей, чем... утилизация. По спине бегут мурашки. Он дёргает краем рта, кидая окурок под ноги и придавливая толстой подошвой ботинка. Хочется ещё одну, но и обирать Фейта рука не поднимается. Насущные проблемы вытесняют размышления о глобальном. Теперь Юнхо думает, чем он будет платить за кров, еду и помощь. Партия дорогих лекарств исчезла вместе с таинственным телекинетиком. Его команда и семья не будет способна на новый налёт ещё минимум неделю. Живот громко урчит, ноя от сосущего голода. Юнхо игнорирует позыв. Он пытается придумать план, глядя в одну точку под ногами. Ему придётся общаться с Деневалем. И делать это вежливо, даже если по жизни хочется рассказать главе храма о том, насколько дурной дичью занимаются все в этом месте. Нет смысла ни в чём, кроме... Он невольно глубоко вздыхает, преисполняясь странной миражной надеждой. Халазия. Древний артефакт, что подчинит себе всех. Легенда, в которую он верит больше, чем в себя. Юнхо почти вслух раздосадовано ругается. Ему так нужен чёртов Энигма, в добром здравии и светлой памяти. Энигма точно успел считать разум незнакомца, но сейчас наверняка лежит на футоне и бьётся в конвульсиях, пока перегруженная психика сбрасывает пар под воздействием препаратов. А Юнхо нужна информация. И говорить с надменным и столь же блаженным Деневалем он не желает по-прежнему. В поле зрения, плавно отворив деревянные двери госпиталя, вновь появляется худощавая фигура Авеля. Юнхо поднимает на него безразличные глаза, но тот шагает вперёд с блаженным взглядом, привычным для этих мест. Или же слишком погружён в свои мысли, когда медленной мягкой поступью проходит мимо. По его волосам и телу волнами проходит рябь, профиль размывается, сливаясь с блёклой синевой высокого неба. Секунду он полупрозрачный, как призрак, – и со следующим шагом исчезает вовсе, растворившись в воздухе. И в этот же момент затылок покалывает и щекочет знакомое ощущение. Лёгкая радость теплится в груди – Энигма ничего не говорит, и канал его всё ещё перебит, но он хотя бы успешно перезагружается. Не хочется, правда, думать, какой ценой. "...в этом холодном мире...моим светом..." – доносятся обрывки знакомого голоса. Юнхо в удивлении приподнимает брови, узнавая звонкий голос Рондо. Тот никогда по жизни не был уличён в вере. Подслушал слишком громкую молитву старшего или же уверовал на месте? Тяжёлый вздох прерывает поток чужого сознания, а по спине пробегают лёгкие мурашки. Похоже, Энигму отрубило от усталости, и вновь тягостная пустота обволакивает потяжелевшую голову. Стоит пойти проведать своих волчат снова. Но перед этим необходимо и отогнать машины на стоянку, и разобраться с ночлегом для себя. И поесть. Желудок отзывается раздражающим нытьём. Юнхо чешет пальцами шершавый подбородок. Побриться тоже надо.

***

Яркие очертания чужих жутких ран, близких к смертельным, проносятся в голове воспоминанием. Деневаль хмыкает. Видение не показало, во что на этот раз вляпались Чёрные Волки, лишь показало последствия. И он знает, что видения никогда не приходят просто так, они всегда о чём-то предупреждают. И думать о том, что Волки по какой-то причине, и, особенно, их безбашенный лидер, готовы будут нарушить заключённый уговор, совсем не хочется. Остальное Деневаля волнует мало. Однако, он никогда не откажет в помощи нуждающимся и страдающим, пусть даже речь заходит о людях, чьи поступки и действия противоречат всяческой морали Белых Врат, и личной морали Деневаля в том числе. Так или иначе, ему придётся выяснить в чём дело, дабы не подвергать свой народ лишней опасности. С тихими шагами он покидает комнату, мягко притворяя дверь, и устремляется по памяти к выходу по вдоль и поперёк изученным коридорам храма. В идеале он выяснит детали происходящего, но если не выйдет, то хотя бы прогуляется по поселению, побеседует с жителями — а они всегда с радостью и трепетом относятся к моментам, когда видят Деневаля за пределами храма, который тот, в общем-то, не особо любит покидать. В нос бьёт знакомый запах песков, стоит Деневалю отворить главные ворота. Он накидывает капюшон на голову, мягко устремляясь вперёд. Приподнимает взгляд, словно может сквозь тьму увидеть небо, но улавливает лишь смешение непривычных, но весьма знакомых запахов. К сухости песков и обычным ароматам поселения — от выпечки и до благовоний, теперь примешивается запах моторного масла, что моментально заставляет поморщиться, он разбавлен едва ощутимым, тяжело висящим в воздухе металлическим запахом — запахом крови. Деневаль продолжает упрямо шагать вперёд, будто видя свою цель, пока, наконец, не замедляет шаг, замирая на месте. Лишь придерживает капюшон белого плаща, не позволяя порывам ветра его сбросить с головы. Эти непривычные ароматы всегда ознаменовывали лишь одно событие. Быстро прикинув в голове, что Каин и Авель, наверняка — хочется надеяться — позаботились о том, чтобы направить раненых в лазарет, за исключением Вортекса, что в видении казался целее остальных, Деневаль понимает, что их скорая встреча оказалась неизбежной. Под взглядом притихшего, но по-прежнему грозного Вортекса, глава культа выплывает между двух цветастых колонн на входе в главный храм. Юнхо одёргивает себя и напрягается всем телом, видя величественную и такую же неземную поступь. Деневаль не меняется. Неизменны его белые одеяния, неизменна чистейше белая копна волос. Неизменен и пустой взгляд бесцветных глаз, пока тот замирает и медленно вертит головой по сторонам. Удивительно, что глава без своей неизменной охраны. Юнхо в принципе не знал, что Деневаль в силах покинуть святую обитель самостоятельно. – Вортекс, – мягко, но достаточно громко зовёт Деневаль, позволяя себе вежливую улыбку. Деневаль лишь на долю секунды позволяет сомнению одолеть себя, он почти уверен в том, что где-то впереди перед ним лидер Чёрных Волков. Печально известный Вортекс, чьё появление всегда сулит проблемы и пламя. Но Деневаль не позволит этому случится вновь. Уголок рта нервно дёргается, когда Юнхо слышит своё имя. Он хочет привычно отвести взгляд, ведь Деневалю не нужен зрительный контакт, но неожиданная улыбка приковывает к себе внимание. Странно, что бесстрастный глава культа способен и на это. Юнхо всё же опускает глаза вниз, фыркая и тягостно собираясь с мыслями. Деневаль делает ещё несколько мягких шагов вперёд, чувствуя, как запах заглушенных моторов и масла сильнее бьёт в нос. – Здравствуй, Деневаль. Голос меняется, однако вместо привычных попыток задираться и обороняться в нём звучит едва ли не глухое смирение. Юнхо раздражает в главе Белых Врат абсолютно всё, но сейчас он почти что рад слышать обыденно размеренный тон. От главного культиста исходит спокойствие, что помогает разрозненным эмоциям собраться в кучу. – Составь мне компанию, – с нажимом продолжает Деневаль, будто может видеть нахальное лицо Вортекса, и уже благосклоннее добавляет, — Надеюсь, не будешь против. Вортекс со своими Волками на чужой территории — и все прекрасно осведомлены об этом. И все знают про мирный уговор. И все знают о простейшей истине "услуга за услугу". Белые Врата благородны, и помогут нуждающимся — но в суровых реалиях и правила становятся суровее. Юнхо лишь поднимает недоверчивый хмурый взгляд и смотрит. Смотрит слишком долго, потому что лучи кренящегося к западу солнца бьют на величественную фигуру сбоку, отчего и без того белые волосы начинают сиять ореолом. Жаль, что сам Деневаль неспособен это увидеть. И хорошо, что Деневаль не может видеть лицо Юнхо в этот момент. Деневаль поворачивается в другую сторону, мягко махнув плащом, будто совершая пригласительный жест, и вновь делает несколько размеренных шагов, действительно намереваясь совместить приятное с полезным — прогуляться ему не помешает, а вот беседы возле несущих маслом тяжёлых машин вряд ли пойдут на пользу. И он почти уверен, что Вортекс пойдёт следом. Он не имеет выбора. Потому Деневаль бросает через плечо: – Для начала хочу выслушать твой рассказ. Не торопись. Твоим друзьям нужен отдых. А мы как раз успеем обсудить все детали. Его голос вряд ли отражает эмоции, вряд ли отражает отношение к Вортексу и ко всему произошедшему; Деневаля волнует лишь безопасность Белых Врат, о которой он готов печься сверхнормы. Уже второстепенно его волнуют услуги, что готовы будут предоставить Чёрные Волки взамен на неоценимую помощь. А сделать это они будут обязаны. Юнхо лишь встаёт и одёргивает чёрную куртку с белыми полосами – отличительный знак всех Чёрных Волков наряду с кожаными штанами и свирепым взглядом. Захлопывает дверь машины Рондо, тем самым сигнализируя отходящему Деневалю о том, что скоро догонит. Звякает ключом и привычно подбрасывает в воздухе, после чего ловит на лету и прячет в нагрудный карман. Вряд ли кто из почитателей культа решится вскрывать эти внедорожники, где из самого ценного лишь четыре винтовки, три сотни патронов и с десяток ручных гранат. Но и всякой приезжей шушеры здесь в избытке. Юнхо идёт следом за размеренно шагающим культистом, раздумывая, с чего бы начать свой рассказ и какие детали стоит раскрывать. Деневаль ему не друг. У Вортекса из Чёрных Волков в принципе нет друзей, кроме своей стаи. Они сворачивают за угол, огибая храмовый забор, и Юнхо слышит тихое журчание уличного фонтанчика. В Белых Вратах повсеместно выбурены скважины стараниями неравнодушных прихожан, которые иногда добираются даже из больших городов. У богатых свои причуды. Юнхо всё мечтает перехватить кого-то из толстосумов на обратном пути, но пока что лишь с благодарностью зачёрпывает воду из каменной чаши, где та переливается через край. На ходу он обтирает ладони, пока малиновая от крови жидкость падает на горячий песок, и проводит ладонями по лицу. Холодная вода приводит в чувство. – Спасибо, что пустил и помог, – заходит Юнхо издалека, поравнявшись с Деневалем и кривясь на собственное обострившееся подхалимство. Самому Деневалю на это, впрочем, обычно наплевать, и с собственной гордостью Юнхо договаривается на моменте, что необходимо выказать уважение. Как такового, уважения нет. Но и времена настали не те, насколько можно судить о таком посреди пустыни, ставшей в своё время полигоном для ядерных баталий. – Знаю прекрасно, что без твоей воли ничего здесь не происходит, – продолжает Юнхо, блуждая взглядом по узкой улочке между традиционного стиля домов, – Я сегодня мог бы привезти лекарства. Но привёз двоих своих раненными. У одного ментальный перегруз, у другого кровопотеря и паралитик в крови. Как видишь, Витрувия на месте не стоит. Подонки хотят всех нас выкосить. Юнхо никогда не был мастером складных речей, и потому даже когда старается, то рубит фразы слишком топорно. Его собеседник будто и не слушает, погружённый в свои мысли. Бытует мнение, что Деневаль ослеп не сразу и получил свои способности не от рождения. Ещё ходят слухи, что он бродил в одиночестве по пустыне ещё до того, как в Белых Вратах зажглась жизнь. И, конечно же, все утверждают, что Деневаль видит будущее. Глупее мистификации Юнхо в жизни не слышал, но некоторые восторженные поклонники культа даже специально побросали дома в городах и отправились в пустыню славить великого провидца. – Так что теперь... Юнхо неожиданно встречается глазами со знакомым недовольным прищуром. Здоровенный Каин как раз занят покупкой какого-то местного напитка с маслянистым вкусом, который наливают в высокие деревянные мисочки. Он, похоже, удивлён не меньше Юнхо, что Деневаль невозмутимо бродит по поселению. Или же страшно недоволен, что глава это делает без охраны и в сопровождении едва ли не врага. – Так что теперь мы задержимся, – говорит Юнхо погромче, перебивая попытки Каина окликнуть главного и буравя того надменным презрительным взглядом, – В пустыне опасно с такой раной, как у Фейта. Он закономерно умолкает, пока блаженный Деневаль продолжает прогулку. Естественно, не имеет смысла первым проговаривать условия, и конечно же главный в поселении уже наверняка об этом думает. Если бы у Юнхо были какие предложения, кроме как отсутствие перспектив сжечь здесь всё дотла, то он бы выкатил их в первую очередь. В данный момент дело за Деневалем. А тот всё молчит, потихоньку начиная выбешивать. Сунув руки в карманы куртки, Юнхо машинально вертит головой по сторонам. Белые Врата с их обилием украшений, флажков и прочего уютного интерьера – не такое уж плохое поселение. Жутко раздражает своими жёсткими догмами и массовыми молитвенными сессиями. Но не до желания стереть его с лица земли. Прохожие бросают на Деневаля почтительные взгляды. Идущий же рядом Вортекс собственной персоной многих повергает в шок. Члены культа в белых накидках и плащах кланяются своему главарю, едва завидев того вдалеке. Сквозь тихий скрежет зубов Юнхо понимает, насколько же неудачно застрял на чужой территории, где все помешались на обрядах и заповедях. Он хмурится, улавливая за хвост внезапную идею. Косит взгляд на безмятежный профиль, где даже ресницы – снежно-белого цвета. Среди жаркой пустыни от этого странного и раздражающего человека исходит возвышенный холод, который не перебьёт даже самая искренняя улыбка на бледных губах. Юнхо прикидывает, стоит ли ему доверять. – Деневаль, – вновь говорит он серьёзным голосом вперёд собственной всколыхнувшейся мысли о возможной ошибке, – Что тебе известно о направленной блокировке способностей? Возможно, Юнхо зря раскрыл свой рот снова. Но ему нужно как можно больше информации. – Может, легенды говорят об этом? – добавляет он, будто нетерпеливо наталкивая собеседника на нужную мысль, – Может, Халазия... От упоминания святыни дыхание кончается раньше положенного, и Юнхо замолкает, с трепетом думая о том, что высокомерному Деневалю никогда не понять великолепия истинной веры. Но Деневаль много знает и много с кем общается по роду деятельности, а потому может быть полезен. Халазия? Родное слово звучит так непривычно, сорвавшееся с губ пустынного бандита. Настолько, что плавный шаг Деневаля замедляется сам собой, пока он вовсе не останавливается на месте. Затем поворачивает голову, сейчас почти мечтая взглянуть в чужие глаза, но лицо его по-прежнему беспристрастно. Он думает, что Вортекс не из тех, кому нужна вера, и вряд ли он в своём нынешнем положении позволил бы себе неуместные издёвки. Деневаль решает оставить размышления об этом на другой, более подходящий раз. Так что лишь плавно покачнувшись, он поправляет капюшон на голове, силясь спрятаться от коротких сухих порывов ветра, что несут с собой неизменный запах песков, теперь разбавляемый ароматом свежей выпечки. Вортекс по-прежнему и не из тех, кто нуждается в нравоучениях и здравой морали, но ситуация, в которую он влип на этот раз, даёт Деневалю полное ощущение свободы, хоть он и не способен испытать злорадства. Потому начинает он спокойно и размеренно: – Мои люди присмотрят за твоими товарищами. Вплоть до момента, пока те не смогут подняться на ноги и не почувствуют себя в порядке. Вновь выравнивая плавный шаг, и анализируя услышанную информацию, Деневаль всё же понижает тон голоса, теперь звуча твёрдо и явно без желания предоставлять собеседнику право на дискуссии: – ...Вортекс, вас уже предупреждали. Ваша деятельность кончится плохо, рано или поздно. И сегодня вы слабо отделались. Ты прав, Витрувия на месте не стоит, но вы... своим протестом, – он снова косится в сторону, стараясь уловить уже чужой эмоциональный фон, или хотя бы показать всю серьёзность собственных слов, – Тому лишь способствуете. Ваши навыки – да на благо бы людям. Прими вы оседлый спокойный образ жизни, избежали бы уймы проблем, ты так не считаешь? Деневаль почти уверен, что Вортекс так не считает, потому поставленный вопрос звучит весьма риторически. Возможно, Юнхо делает это слишком резко. Он останавливается вместе с главой культа и смотрит, как привык, – прямо и исподлобья, что не нравится никому здесь, когда принято опускать глаза и внимать. Деневаль не видит его, и пустой взгляд едва ли не прозрачных глаз раздражает. В чём причина? Главарь Чёрных Волков будто провинившийся ребёнок, и это его раздражает. Юнхо видит претензию в беспристрастном лице, но сдерживается. Это лишь начало... Он мог не сомневаться, что за примирительным согласием на лечение последует лекция. Для чего же ещё любой приезжий заглядывает Деневалю в рот, ловя каждое слово, если тот не считает своим долгом читать морали? Но ему приходится сдержанно молчать в ответ, сунув руки в карманы и расшаркивая нагретую пыль под ногами. Мысленно Юнхо осознаёт, что остальные Волки даже не представляют, на какую проституцию идёт их вожак. И хорошо, что нравоучения он привычно пропускает мимо ушей. Все его крики "да что ты можешь знать о моей жизни?!" остались в прошлом уже лет десять назад, вместе с километрами сожжённой земли. Теперь Юнхо проще воспринимает претензии на свой счёт, а пламя его вместо бесконтрольного торнадо превратилось в отлаженное оружие крайне широкого спектра. Единственная тема, где он рьяно непримирим – это религия. Увы, Деневаль его всё ещё бесит. Их взгляды на жизнь и религию полярно разные, и объединяет их лишь одно печальное прошлое, которое зияющими ноющими ранами по-прежнему саднит на груди Деневаля; он хмурится и вновь пускается в свои раздумия. "Столько слов, чтобы по итогу не дать мне ничего... – привычно звучит в мыслях Юнхо, хоть братья и не слышат, – Вот вам и торговая политика Белых Врат". Крики и мольбы, звучащие слишком чётко в голове, даже после стольких лет — вот что помнит Деневаль. Так что с губ его срывается лишь тяжёлый вздох. – ...и даже если бы я хотел помочь тебе в этом, то не смогу. Я не обладаю информацией, которую ты желаешь получить. Однако. Теперь остановившись, Деневаль вполоборота обращается к главе Чёрных Волков, вкладывая в голос всю серьёзность, на какую только способен: – Не нужно вам в это лезть. Презрение кривит лицо Юнхо, но брови тут же в изумлении разглаживаются. Деневаль серьёзен. Мозг Юнхо спешно кипит от возобновившейся работы, пока он вглядывается в непроницаемое лицо и пытается понять, реально ли знает главный культист что-то или закономерно изображает из себя провидца. Почему-то Юнхо кажется, что Деневаль не врёт. Что он реально блаженней всех, раз так много людей успели уверовать в его размытые учения. И ещё это редкий случай, когда Деневаля можно рассмотреть вблизи, а не белой фигурой перед алтарём, благодаря чему видна его удивительная молодость. Он ведь младше. Юнхо раздосадованно выдыхает. Как если бы его волчата вдруг удумали его учить. – Деневаль, почему ты не сообщил нам, что решил прогуляться? Знакомый голос вырывает Деневаля из тягостных воспоминаний, навеянных диалогом, и он вздрагивает, поворачивая голову вперёд. И почти физически может почувствовать от возникшего перед ними Каина тревогу. Юнхо отступает на шаг, не мешая разыгравшейся сцене. – Всё в порядке, мне иногда нужно пройтись и подышать, – спешит заверить Деневаль, позволяя себе мягкую улыбку, и тут же кивает в сторону Вортекса, – К тому же, нам есть что обсудить. – Если он тебя хоть пальцем... Юнхо пытается удержать чужой гневный взгляд не менее угрожающим и намекающим о том, что ужасный Вортекс стоит всего в метре. – Каин, – безапелляционно перебивает товарища Деневаль, начиная ощущать искры напряжения в воздухе. Мирный договор, что существует меж ними и Чёрными Волками, был получен кровью и жаркими дискуссиями – и Деневаль свято верит, что Вортекс не столь глуп, чтобы нарушать его условия. От мысли о чужом пламени его кожа под бинтами начинает неизменно зудеть, и лишь стряхнув с себя накатившие мурашки, Деневаль морщится, всё так же твёрдо глядя вперёд. На его плечо мягко ложится чужая ладонь, и возле уха раздаётся уже голос внезапно возникшего рядом Авеля: – Нужно было сообщить нам. Я ходил за обезболивающим, и... – Довольно. Деневаль прерывает его резко, начиная уставать от набирающей обороты нелепой сцены, хоть и чувствует внутри приятное тепло, вызванное чужим беспокойством. Он всегда может положиться на своих товарищей, хоть те порой перегибают палку в вопросах, что касаются безопасности и здоровья Деневаля. Он склоняет голову, устало потерев кончиками пальцев переносицу и продолжает уже спокойнее: – Пожалуйста, займитесь своими делами. Нам с Вортексом нужно обсудить пару моментов лично, — предвкушая чужие протесты, и стараясь не думать о том, что сейчас происходит в голове лидера Чёрных Волков, Деневаль чеканно добавляет, – И это не обсуждается. Он мягко опускает чужую ладонь со своего плеча, и делает шаг вперёд, теперь почти ощущая тяжёлое дыхание Каина, и стараясь не думать о взыгравшем, наверняка, напряжении в его крепких мышцах. Сон Минги всегда таким был. Но с них достаточно конфликтов. Юнхо всё так же молча поднимает кулак перед грудью и показывает тыльной стороной. Каин пытается слушать, но взгляд его глаз уже прикован к потенциальной угрозе. Второй рукой Юнхо медленно изображает, будто крутит за ручку механизм музыкальной шкатулки. Как хорошо, что Деневаль его не видит. Этим самым механизмом Юнхо разгибает на кулаке средний палец и в наигранном удивлении переводит взгляд с него на Каина и обратно. Тот багровеет от гнева, но делает шаг в сторону, пропуская главного. Не меняя жеста, Юнхо всё с таким же удивлённым лицом проходит мимо. Он ужасный человек, но как же хорошо, что Деневаль не видит ничего. Благодарно кивнув в сторону Каина, Деневаль оборачивается через плечо. – Вортекс, прошу. Самое главное мы не обсудили. И он всё так же старательно игнорирует недавние воспоминания о горячем пламени, на которое способны чужие руки, стоит безрассудству зажечься в голове лидера Чёрных Волков. Юнхо почти не слушает, позабыв о том самом "главном", что обсуждается теперь. И потому "главное" вдруг, хоть и метафорически, но резко бьёт его по лицу наотмашь. – Как я и сказал, твои друзья останутся под присмотром моих людей в госпитале. Что касается тебя... – Деневаль в задумчивости прикусывает губу, взвешивая все за и против на незримой чаше весов, – Я выделю тебе комнату в храме на это время. Пускать волка вблизь к своей святыне опасно, но как говорится, врагов нужно держать близко — пускай Вортекса трудно назвать полноправным врагом. Но, так или иначе, лучше пусть он будет под наблюдением, нежели станет расхаживать среди мирного населения. Доверять даже после заключённого кое-как договора ему трудно. – Я лично каждодневно буду поручать тебе обязанности. Это будет касаться несложной работы в храме и помощи простым жителям, – с расстановкой вещает Деневаль, и уже на выдохе останавливается, вновь разворачиваясь лицом к мужчине, плавно склоняя голову вбок, – Надеюсь, такая плата не столь обременительна за оказанное нами гостеприимство. Звучит не как вопрос, но как чёткое утверждение. Деневаль знает, что Вортексу бесполезно отказываться — уж что можно в нём уважать, так это стремление защитить своих товарищей любой ценой, это Деневаль понял давно, и вовсе ведь не так важно, что под удар их всех ставит так же сам Вортекс. Хмыкнув на собственные мысли, Деневаль не дожидается чужой реакции, только скользит под плащом ладонью, выудив наружу тканевый мешочек, зазвеневший монетами. – Возле нас продаётся хорошая выпечка. Полагаю, мы оба сегодня толком не ели. Выбери что-нибудь. Юнхо останавливается, как вкопанный, и возмущённо фыркает. Смысл требований Деневаля настолько нелогичный и оскорбительный, что похож на откровенное издевательство. Отрицание вскипает в его крови моментально. Он готов отказаться прямо здесь, но утыкается взглядом в протянутый мешочек. И в этот же миг его пустой желудок, о котором так любезно вспомнили, предательски закручивается в узел. Юнхо продолжает злиться, но медленно, очень медленно выдыхает. А затем быстро и размашисто перехватывает деньги в свою ладонь, тут же разворачиваясь к открытой лавке и делая широкие шаги прочь. Подумав, машинально разворачивается обратно и возвращается, вновь подойдя к миролюбивому Деневалю едва ли не вплотную. Хочется сказать этому святоше пару ласковых. – Скамейка там за тобой, сядь и жди, на проходе стоишь, – вырывается вместо этого. Удовлетворившись хоть немного, Юнхо врывается в магазинчик под трель колокольчика за дверью. Девушка за прилавком испуганно пригибается. Стоит поумерить пыл, пока огнелюбивый главарь Чёрных Волков соображает хоть что-то. Дерево хорошо горит. Всё помещение деревянное. И соседние... – Дайте мне... – сквозь зубы раздосадовано рычит Юнхо, отводя взгляд, – Что тут у вас... Добрый день, да. Удивительным образом он всё же отвлекается на еду и рассматривает предложенное, пока отошедшая от шока девушка пытается улыбаться и старается угодить, рекомендуя блюдо дня – печёные лепёшки с сыром. В лавке пахнет таким непривычным уютом, что грязный и лохматый бандит выглядит и чувствует себя слишком чужеродно, а потому спешит поскорее убраться. С несколькими бумажными конвертами, которые неминуемо греются от горячей руки, Юнхо выходит на улицу и видит очередной пейзаж из жития святых – вокруг дожидающегося на скамейке Деневаля грациозно и невозмутимо вертится несколько котов разных расцветок, что трутся о его руки и ноги. Влажный крохотный нос тычется в ладонь Деневаля, стоит тому опустить её на поверхность деревянной скамьи. Он остаётся недвижим, лишь его губы вздрагивают в лёгкой улыбке: пушистые четвероногие в этом злом мире отчаянно отвоёвывали своё место под солнцем, и не могли не вызывать его восхищения. Уж тем более кошки — своенравные, свободолюбивые и грациозные — Деневалю нравились всегда. Пальцы его машинально зарываются в мягкую шёрстку, и животное довольно прогибает спину дугой, вот только концентрируется Деневаль совсем не на этом. Он с расстановкой пытается оценить, не допустил ли он ошибку — старая привычка сомневаться в уже принятых решениях начинает жужжать в его голове надоедливой мухой, и с тихим вздохом Деневаль поднимает лицо к небу, ловя кожей сухой ветер, и продолжая мягко трепать кошку за ухом. Второе животное вьётся подле его ног, или их уже трое — Деневаль не уверен. Зато он уверен в том, что сам воздух будто становится горячее возле Вортекса, когда тот чем-то недоволен. И это неизбежным зудом воспоминаний отдаётся под натирающими его кожу бинтами. Юнхо и впрямь хочет злиться дальше. Но его голод сильнее. С очередным досадливым выдохом он направляется к белой фигуре и приземляется рядом. – Держи, – недовольно бросает он, но вкладывает еду в чужие руки весьма внимательно, равно как и кошелёк, после чего наконец-то с наслаждением вгрызается в свою увесистую лепёшку. Манеры в его стае всячески поддерживаются, но на пожелания приятного аппетита не хватает ни настроения, ни терпения. Приготовленная многокомпонентная еда кажется ему чем-то запредельно вкусным, отчего Юнхо ест молча и игнорирует заинтересованный кошачий взгляд, что мелькает между его широко расставленных ног. Настроение, однако, заметно улучшается, когда и не мечтавший о такой роскоши желудок принимается за работу и разгоняет по телу ещё больше тепла. Деневаль с кивком убирает мешок за пояс, не прекращая аккуратно гладить подставленную кошачью спину, и благодарности, в общем-то, от пустынного разбойника не ждёт — позволяет ему молча утолять голод. Его собственный желудок реагирует двояко; Деневаль не уверен, подташнивает его от голода, или от запаха еды, но одно знает точно: заставить себя поесть нужно, иначе Авель узнает, а он точно узнает, и устроит разнос на почве переживаний. Кусок всё равно с трудом лезет в его горло, хоть Деневаль и старается; его будто что-то гнетёт, но это "что-то" пока что неопределённым туманом витает в воздухе. Демонстративное мурчание рядом заставляет его отвлечься, вызывая на губах новую едва заметную улыбку: вот уж кто точно готов бороться за право пожить под здешним жарким солнцем подольше. Протягивая руку с едой ближе к влажному кошачьему носу, и почти моментально заслышав благодарное чавканье, Деневаль поворачивает голову к Вортексу, внезапно подавшему голос. И, похоже, тот не готов смириться. – Спасибо, – добавляет Юнхо почти искренне, вновь оборачиваясь к Деневалю, – А теперь скажи мне, нахр... – он осекается, неожиданно даже для себя и вежливо откашливается, – Так вот, зачем я тебе нужен в твоём храме? Хочешь, на охрану встану? На работу в поля, на патруль у стен? Он морщится, понимая, что позорны все перечисленные должности, но те уже не кажутся чем-то зазорным на фоне перспективы присоединиться к бессмысленным занятиям культистов. Возможно, в этом и был план Деневаля, чтобы по итогу впихнуть ему условия, изначально неподходящие, но в сравнении терпимые. Юнхо уже и всё равно, по большей части, лишь логика так и осталась неусвоенной. – Я же ваш обожаемый "безбожник"... – тянет Юнхо с лёгкой ухмылкой, неминуемо добрея от благостного ощущения сытости, – Как же так? С тихим вздохом Деневаль вновь поворачивается к жующей кошке, к которой, похоже, присоединилась и вторая; ему фоновым желанием хотелось бы сейчас увидеть, какого цвета эти пушистые зверьки, но приходится приоткрыть рот для новых разглагольствований. И словно простые истины, что родители втолковывают малым детям, он принимается объяснять Вортексу: – Понадобишься для охраны – я тебе сообщу. Если в полях будет нужна помощь, тоже дам знать. Ну а патруль... – Деневаль склоняет голову набок, продолжая с лёгкой отстранённой улыбкой наглаживать кошку, – Полагаю, для этого нет достаточного уровня доверия. И, поверь, оно не растёт от твоих возмущений. Условия не обсуждаются, обожаемый "безбожник". То ли Деневаль намеренно выбирает такие положения, то ли против Юнхо ополчилось само небесное светило. Он вновь не может оторвать глаз от белоснежных волос, пока за головой главного культиста солнце заново образует нимб. Чёртова икона с пушистыми апостолами обезоруживает своим невинным видом, и глава Чёрных Волков, которых в полном составе однажды едва ли не пинками намеревались выгнать из Врат, уже почти не помнит, что Деневаль его раздражает. Один из котов пользуется заминкой и трётся о его штанину и высокий тяжёлый ботинок, пока до Юнхо постепенно доходит смысл чужих слов. Поначалу не нравится воспитательный тон, к которому в банде не привык никто, но и посыл заставляет крупицы благодушия незамедлительно улетучиваться. Юнхо с шумом втягивает воздух через нос, но собеседник не зря занимает свой пост предводителя – в его мягкую и вежливую речь попросту невозможно ввернуть ничего, и получается лишь приоткрывать рот и хмуриться. Тон Деневаля спокоен по обыкновению, но к дальнейшим дискуссиям не располагает, и он неспешно поднимается со своего места: довольное мурчание слышится где-то в его ногах, кошки сыты, разговор окончен, а времени с каждой минутой всё меньше, ему пора возвращаться к храму. — Если возразить тебе больше нечем, то прошу следовать за мной обратно, Вортекс. Юнхо едва ли не сам себя держит за шкирку. Какая разница, что приютивший и накормивший предводитель культа не сказал ему ни единого грубого слова? – Деневаль! Поднимаясь следом, Юнхо остаётся стоять и лихо скрещивает руки на груди. Пересохшие от пустынной пыли глаза злобно щурятся, а воздух вокруг ощутимо идёт волнами от жара, заставляя улицу искажаться. Пламя внутри под контролем, но пушистые звери всё равно бегут подальше за своим предводителем с такими же кошачьими манерами. И делая шаг вперёд, Деневаль замирает на месте, как вкопанный. Усмехнувшись, Юнхо насмешливо вздёргивает бровь. – А я думал, мы союзники! – ему приходится повышать голос, но тон всё ещё балансирует на грани издевательского и незамутнённо гневного, – Не слишком ли опрометчиво не доверять нашему уговору, как думаешь? Каждое слово откликается внутри него всё более праведным гневом. Мысли крутятся по оси, цепляясь за собственных парней в госпитале и за их бедственное положение. Неохота думать, что они на грани выживания и близки к смерти, как никогда. Юнхо намерен жить и не унижаться ни перед кем, даже если придётся ради этого в очередной раз биться с громилой Каином и крушить всю агломерацию Белых Врат. От самых ожогов опалёнными иглами по телу Деневаля вдруг пробегается жар; в глазах его рябит, и привычная тьма вмиг раскалывается самым ярким светом. Дыхание его перехватывает, и он судорожно цепляется пальцами за воздух, делая неловкий шаг назад, силясь не терять равновесие. Он не чувствует ничего, не слышит и не видит, ничего — кроме расстилающейся долины огня. Яркие языки взметаются к небесам, за ними не разглядеть горизонта, и за ними не расслышать голосов, только всепоглощающий шум огня. Обиженный кошачий визг выдёргивает его из наваждения, и охнув, Деневаль вздрагивает, понимая, что неловким шагом придавил кошачий хвост. Он раздосадовано вертит головой по сторонам и замирает в полной растерянности, силясь восстановить участившееся дыхание. В удивлении Юнхо хлопает глазами и недоверчиво приподнимает уже вторую бровь. Говорят, глава культистов какой-то болезный. По нему и видно, если присматриваться к перебинтованной груди под лёгкими одеждами, и оттого его злость сменяется замешательством. В этот миг величественная фигура Деневаля вызывает у него лишь смутную жалость. Юнхо расцепляет руки, с опаской рассматривая замерший затылок, и делает осторожные, но стремительные шаги вперёд. Бывают ли перегрузы у таких, как Деневаль? Владеет ли он телепатией? Есть ли у него хоть какие силы в принципе? Юнхо вдруг отчего-то ужасно не хочет видеть кровавые слёзы на столь красивом лице. А Деневаль не понимает: то было пророчество? Или знак? Возможное будущее? Краткосрочные видения всегда тяжелее поддавались трактовке — особенно если без деталей. Но одно Деневаль понимает точно, огонь даже в секундном видении и появление Вортекса очевидным образом связаны. Под его бинтами вновь нещадно зудит, заставляет поёжиться и поморщиться. Пробегаясь языком по пересохшим губам, Деневаль поворачивает голову в сторону Вортекса. И надеется, что на собственном лице сейчас нет лишних эмоций. На новые вопросы он отвечать не имеет желания. Юнхо хмурится и протягивает руку, но тут же натыкается на невидимое препятствие. Упирается в чьё-то плечо, которое даже может нащупать, пока сквозь стены домов проступает хмурое лицо Авеля. Позади разносится тяжёлый топот. Куртка натягивается – кто-то тащит Юнхо за капюшон. Реакция приходит быстрее, чем возможно сообразить. Воздух шипит и комкается в секунду, озаряясь оранжевой вспышкой, и огненный шар размером с человеческую голову пикирует в полуметре от пошатнувшегося Каина. Реакции Юнхо намного лучше. Он был проворнее и в прошлую их стычку, потому теперь вывернулся моментально и выставил ногу вперёд, готовый атаковать вновь. Бешенство отражается на туповатом лице громилы. Главное – не попасться в его сверхсильные лапы, и это Юнхо усвоил прекрасно. Каин срывается с места, перешагивая через тухнущие струйки огня на земле, но в этот же миг звучит строгий голос. – Хватит. Авель за спиной одним словом заставляет замереть их двоих. Его сдержанное спокойствие напоминает об уговоре, отчего внутренняя злость будто клокочет чуть тише. Юнхо чувствует усталость, сковывающую тело, которое ещё не восстановилось для подобных огневых ударов. Перекошенный Каин сжимает кулаки и грузно проходит мимо. – Что с вашим главным творится?! – выплёвывает Юнхо через наглухо сухой рот и оборачивается вновь. Ручища Каина незамедлительно упирается в его грудь, не позволяя подойти ближе, пока Авель осторожно вытягивает руки вперёд, будто готовый в любой момент подхватить Деневаля. Непонимание раздражает ещё больше, и Юнхо с показным отвращением отпихивает от себя чужую руку. – Эй, Деневаль! – с претензией восклицает он вновь, вытягивая шею, но предусмотрительно не приближаясь. И, к ещё большему удивлению, Деневаль оборачивается. Лицо его чистое, но не менее удивлённое и растерянное, что не помогает преодолеть внутреннее замешательство. Юнхо ни хрена не понимает, однако хочет закончить этот разговор хоть частично на своих условиях. – Я сделаю, как ты сказал. Но! Он вновь отмахивается от лезущего вперёд здоровенного охранника и невпопад пытается выцепить взгляд полупрозрачных глаз. Будто Деневаль способен его увидеть. – Но ты расскажешь мне всё про неё, – Юнхо хмыкает и старается нацепить усмешку обратно, – Про Халазию. Очередное за сегодня упоминание святыни из этих уст заставляет Деневаля откинуть поднявшееся было мрачное раздражение. Он глубоко выдыхает, спеша прийти в себя, откидывает полы плаща – лишь этим нервным жестом показывая своё отношение к только что произошедшему, и произносит: – Каин, Авель. Займитесь своими обязанностями, иначе я найду вам новые. Его холодный тон в очередной раз не терпит возражения, и пока он окидывает мрачным невидящим взором товарищей – он знает, те не посмеют ослушаться. Но добавляет, уже чуть тише и мягче, будто хочет, чтобы слышали лишь они двое: – Вы знаете, как я не люблю раздавать вам приказы. Но иногда вы иначе словно не понимаете. Деневалю приходится смириться с осознанием того, что Вортекс, находящийся в непосредственной близости, тоже слушает, наверняка, этот несколько личный, их, Деневаля, Каина и Авеля, момент. – Пожалуйста, оставьте сегодня до заката нас с Вортексом в покое, уверяю, он не причинит мне вреда. Встретимся на вечерней молитве, – всё же заканчивает он. И, привычно поплотнее закутавшись в плащ, делает шаг вперёд, игнорируя назойливый зуд под бинтами. Он хочет верить, что Вортекс не причинит ему вреда. Да Вортексу это попросту бессмысленно. Но Деневаль никогда не перестанет бояться всепоглощающей силы пламени, несущей лишь боль, страх и разрушения. Он не перестанет бояться тех, кто способен себе такую силу подчинить. И отблески недавнего видения, фантомными росчерками обжигающие сознание, пускай и меркнут с каждым мигом, но всё равно вызывают тошнотворный ком в горле Деневаля. Возможно, ему стоит это позже обсудить с Авелем. С Каином не стоит. Тот сразу найдёт виноватого. А Деневаль крайне не хочет тратить свои нервы на разрешение конфликтов на почве банальных недопониманий. Особенно не тогда, когда в нём упорно поселяется чувство, что есть нечто страшное, нечто опасное, о чём никто из них пока не ведает. А перед лицом общего врага, кем бы или чем бы он ни был, как известно, поможет только такая же общая сплочённость. Его товарищи, судя по повисшему молчанию, покорно, пускай и очень нехотя, принимают свою участь. Щёку Деневаля холодит короткий порыв ветра – кажется Авель, то ли от обиды, то ли от раздражения, вновь ставший невидимым, молча удаляется. Ему вторят тяжёлые шаги Каина. – Идём, – ещё тише обращается к Вортексу Деневаль, – Я расскажу тебе о Халазии. – Ладно. В принципе, только этим Юнхо ограничивается, напоследок обмениваясь недовольными взглядами с мрачным Каином. Совсем невменяемый. Однако в каком-то смысле привычнее и понятнее видеть неприязнь в свою сторону. Иного ожидать и не стоит, когда с твоим именем ассоциируется пепел и руины.  И оттого Юнхо лишь больше впадает во внутренний ступор, не чувствуя подобной злобы от Деневаля. Глава Белых Врат блаженный, без сомнений, но, в отличии от громилы Каина, ещё какой вменяемый. Будто Юнхо на секунду моргнул и случайно увидел Деневаля-командира. Потом моргнул ещё раз – а там вновь то же самое благостное миролюбие. Признак ужасной слабости. Деневаль не так прост. Слабые не могут управлять таким количеством народа. Странное чувство не отпускает Деневаля всю дорогу к храму. Он, кажется, хочет сказать о чём-то вслух, да так и не решается, всё ещё находясь в некотором замешательстве. Он думает лишь с чего бы, у такого как Вортекс, вдруг подогрелся такой яркий интерес к тому, что он так яро отрицал все дни до этого? Все годы. Неужели сегодняшний день, пережитый страх за близких людей, дали ему понять, что только вера способна спасти? И не просто вера о чём-то эфемерном, что годится лишь на поднятие боевого духа, а вера в вещь вполне реальную. Существующую. Способную спасти человечество от новой неминуемой беды. Деневаль хмурится. Ему кажется, что не всё так просто, и ему ещё обязательно предстоит покопаться в голове лидера Чёрных Волков – пускай эта мысль даётся без особого энтузиазма. Юнхо, привыкший к пейзажам бесконечной пустыни, так или иначе вертит головой в сторону лент, украшающих храм. Простенький храм, но только на первый взгляд. Как и его главный жрец – лишь на первый взгляд добряк. Юнхо ловит себя на том, что в очередной раз пытается разглядеть Деневаля со всех сторон, то идя позади, то стараясь поравняться. Нехорошо так пялиться. Особенно если собеседник не способен этого видеть. Но Юнхо заодно ещё и старается каким-то образом давать понять, что идёт рядом и никуда не делся. Деневаль тут все дорожки изучил, а главаря Волков уж точно почует хотя бы по непередаваемому аромату человека, пару месяцев скитавшегося вдали от цивилизации. Зачем вообще Юнхо так напрягается? Ему не нравится чувствовать себя неловко. Это даже злит, в особенности когда на фоне грациозного и привыкшего к тесным проходам жреца Юнхо чувствует себя ужасно неповоротливым танком. Но он старается гнать прочь уставшую мысль, что кроме информации хотел бы всего лишь полюбоваться Деневалем, главой Белых Врат, ещё лишних пару минут.  – Проходи, – тихо роняет Деневаль, нарушая застоявшуюся тишину, как только они оказываются на пороге его скромных покоев. Деневаль с наслаждением стягивает с себя плащ, больше не боясь опаляющих солнечных лучей, и выверенным движением цепляет тот на крючок. Затем такими же привычными выверенными движениями зажигает с помощью спичек палочки благовоний – руки его слегка дрожат, обычно он доверяет это дело Авелю, избегая огня даже в малых его проявлениях. Но сейчас обстоятельства другие. И его желание избавить обострённое обоняние от многослойности грубых запахов, в том числе эфемерного, не реального запаха гари и обожжённой плоти – побочный эффект, что бывает после ярких видений, заставляет отступиться от привычных страхов. Почуяв тонкий цветочный аромат, такой редкий, почти забытый, теперь хранящийся лишь в таком формате, Деневаль удовлетворённо вздыхает, туша спичку. – У меня не так много места, но, полагаю, Чёрные Волки привыкли к немилости пустыни. Так что располагайся. Юнхо максимально осторожно присаживается на разложенные подушки, стараясь попутно ничего не повалить и не перевернуть. Когда тело так плохо слушается, то он точно устал. И от перерасхода сил, и от всех последствий этого перерасхода. Только мозг продолжает бодрствовать, гореть болезненным энтузиазмом.  Деневаль занимает привычное место подле окна, садясь к тому спиной, и прикрыв глаза. Он думает с чего стоит начать. В конце концов, ему неизвестно, как много знает Вортекс, и что именно тому важно знать. Но на своих правах главы храма Белых Врат он обязан посвятить в свою веру каждого страждущего и нуждающегося. Сегодня Вортекс точно напоминает одного из страждущих и нуждающихся. Потерянного, уязвимого, даже не смотря на всю свою внешнюю грубость и губительную силу. Деневаль отгоняет слабую улыбку, вдруг мелькнувшую на его губах, и негромко начинает: – Мир был разрушен однажды. Человечество постигло печальный финал, виновниками которого стали сами люди. Но люди не были бы людьми, если бы умели сдаваться так просто. Выжившие начали строить мир заново, используя те оставшиеся ресурсы, какими располагала некогда щедрая природа, ныне гибнущая с каждым часом всё больше. Деневаль погружается в собственный рассказ, игнорируя чужое возможное нетерпение. Времени до молитвы хватает. Вортексу некуда торопиться. К тому же, тот сам попросил рассказать всё о Халазии. Деневаль расскажет. Всё, что знает сам. И он продолжает, на миг вспоминая тихий голос, рассказывавший ему легенды беспокойными ночами, то был голос его матери – бледной, хрупкой, но с солнечным светом в глазах. Такой она осталась навсегда в его памяти. – ...человечество добилось своего права на повторное существование. И человечеству был дарован шанс на спасение. Халазия... Деневаль осекается, ловя мурашки на бледной коже. – Нечто, что оградит восставшее против злой судьбы человечество. Нечто, что поможет людям возродиться. Взойдут ли они на прежний пьедестал – зависит лишь от них самих. Но, полагаю, мир уже никогда не будет прежним. Наученные опытом люди, выжившие, должны быть мудрее. Ведь грядёт новая беда. Юнхо думает наперёд. Даже слишком глобально, по скромному мнению Рондо, но верит в свою идею сильнее всех прихожан этого, безусловно, светлого и уютного храма. Впервые он столкнулся с чем-то, чего не может себе объяснить. Неизвестное устройство в руке неизвестного парня. Творящее вещи, едва не убившие его семью.  Юнхо должен действовать. Но вместо этого слушает... легенду. Слушает внимательно, но продолжает теперь уже беззастенчиво разглядывать лицо Деневаля. Молодой. Живёт аскетично, питается хотя бы не святым духом, что Юнхо сам пронаблюдал. Живёт в пустыне. И такой спокойный.  Он что-то скрывает или правда такой юродивый?  Слова застревают комом в горле Деневаля, и перед его взглядом вновь мелькают вперемешку обрывки недавнего видения и собственного давно минувшего прошлого. – ...беда, способная стереть остатки человечества с земли окончательно, – на выдохе продолжает он, – И лишь вера и храбрость, отсутствие гордыни и вседозволенности нам помогут. И да спасёт нас Халазия. Деневаль замолкает, вновь пробираемый дрожью от давней легенды. Легенды, которая полноправно считается истиной. И он знает, что это вряд ли утолит интерес скептиков, коим он считает Вортекса. Таким как он нужна конкретика, но вера никогда не относилась к разряду точных наук. Деневаль поджимает губы. Он ведь сам вовсе не верующий – не в привычном давнем понимании этого слова. Он, скорее, ведающий. Он знает, что Халазия существует. Пусть не всегда способен донести эту истину до скептических умов. – ...если ты ждал от меня подробностей, – меняя тон на более будничный, Деневаль со вздохом поднимается на ноги, – В виде чёткого описания сказочного артефакта, или, может, карты с подробным его местонахождением, то... Он задувает благовония, чей цветочный дым достаточно пропитал площадь небольших покоев, и вновь разворачивается к Вортексу. – ...увы, я разочарую, – он склоняет голову, позволяя себе мягко улыбнуться, – Но свою часть сделки я выполнил. Я рассказал тебе всё, что ведаю сам. Ты сохраняешь за собой право верить мне или не верить. Деневаль переводит взгляд к окну, пускай и не имея способности видеть косые лучи заходящего солнца, и задумчиво добавляет: – Не спеши с выводами, Вортекс. Вечерняя молитва совсем скоро. Приходи и ты. Быть может, искренняя вера других будет способна развеять твой цинизм. Говорить Деневаль умеет складно. Жаль, что Юнхо из этого так и не вычленил ничего полезного. Вот только Юнхо не злится – продолжает смотреть. Это он так утомился, попал под религиозную промывку мозгов? Или же это неизвестная дикой пустыне, где выживать приходится каждую секунду, странная доброта, исходящая от жреца?  Нечто, что умеет подцепить и удержать внимание. Юнхо сам себе поражается.  – Прекрасно, Деневаль, – сухо подаёт он голос, складывая руки на груди, – Ты рассказал мне сказку. И чего я ожидал?.. Подбирать слова бессмысленно. Юнхо хочет проанализировать ситуацию, но так и не узнал новых зацепок. – Пенять, впрочем, только на себя могу в этом случае, – мрачно продолжает он, – Я сегодня такую херь повидал, Деневаль...  И почему это имя ему так приятно повторять, перекатывая на языке?  – ...которая в природе не существует. Не бывает так, – Юнхо продолжает внутренне распаляться, внешне лишь отрывисто выплёвывая обрывки горячечных мыслей, – Моих парней покосило всех. Как ёбаные травинки! И если такая херь существует, то и Халазия, мать её, реальна. Деневаль спокойно пропускает бранный поток слов мимо ушей, и, не меняясь в лице, подходит обратно к окну, складывая руки за спиной и закрывая глаза. Он чувствует вечерний сухой воздух, ощущает, как последние лучи, уже вовсе не такие обжигающие, лижут его веки. Можно даже представить, как те разгоняют густую черноту перед глазами. Лишь представить, ибо чернота остаётся такой же густой. И никакие ответы в ней не отсвечивают. Юнхо плохо понимает, чего именно хочет добиться от Деневаля, стоящего над ним и глядящего в пустоту перед собой. Спорить с религиозным фанатиком точно бесполезно, ведь тот на все чёткие вопросы найдёт массу пространных ответов, основанных на тупой вере ради веры. Может, Юнхо просто не хочет уходить. Может, он хочет, чтобы безмятежный Деневаль хоть немного унял болезненный огонь одиночества и растерянности, жгущий грудь изнутри. А в голове Деневаля слишком много мыслей. И гложущее предчувствие, – а своим предчувствиям он доверять привык. Всё это не спроста. Обрывчатые видения, появление Волков, их жуткие раны, и, как выразился Вортекс, «херь, которой в природе не существует». Выходит, существует. И, выходит, предчувствие Деневаля о нависающей угрозе – это не просто тревожность. Что-то происходит, что-то неизвестное и опасное, и сколько бы они не прятались в пустыне, все они – Волки, жители Белых Врат – они не будут в безопасности. Никогда в ней не были. С самого начала судьба уготовила им другой путь. Деневаль знает, что от прошлого нельзя отказаться. Можно лишь попытаться забыть. Сделать вид, что ночные кошмары не преследуют, что дыхание не сбивается, и что руки не дрожат от каждодневных внезапных флешбэков. И это слишком наивно. Прошлое всё равно никуда не денется. Как и эта незримая, нависающая над всеми ними опасность. – ...ступай, Вортекс, – словно опомнившись, глухо проговаривает Деневаль. Возможно, ему стоит посоветоваться с Отцом. Не хочется того тревожить лишний раз – его здоровье и без того на грани. Но, возможно, лишь он сумеет помочь Деневалю, думы которого становятся мрачнее пустынных ночей с каждой секундой. – ...прихожане собираются до начала. О нём оповещает колокол, – вновь обратившись к Вортексу, Деневаль тянется к своему плащу на крючке, – Не стоит дожидаться этого момента и врываться в процессе. Деневаль решает не произносить вслух простую просьбу об уважении к правилам Белых Врат, хотя бы пока Волки на их территории. Намёк на это и так повисает в воздухе на миг, прежде чем Деневаль накидывает на себя плащ.

***

Деневаль дожидается, пока Вортекс, чьи разрозненные эмоции сейчас нет ни сил, ни желания считывать, выходит из его комнаты, и, более не оборачиваясь, устремляется вперёд заученной дорогой, на шагу накидывая капюшон на голову. Отец не даст ответов на его вопросы, он не обладает даром предвидения, он в принципе силами не обладает. Но Деневаль всё равно упорно сворачивает поворот за поворотом, лишь по пути задумываясь, что попросту нуждается сейчас в поддержке кого-то более мудрого. Кого-то родного. Он останавливается возле знакомой двери, и в задумчивости касается той пальцами, плавно ведя по старым зазубринам, которые помнит с детства, и на выдохе пару раз аккуратно стучит костяшками по деревянной поверхности. Спустя две долгих секунды за дверью раздаётся тяжёлый вздох, и слабый старческий голос приглушенно отвечает: – Заходите уж, раз пожаловали. И Деневаль заходит, мягко прикрывая за собой дверь и опуская с головы капюшон. – Деневаль, сынок, – тут же вновь слышится оживившийся голос Отца, – Проходи, проходи. Деневаль улыбается, мягко ступая к кровати по скрипящим половицам. Пускай он не может увидеть чужого лица, и не видел то вовсе никогда, чтобы знать, как оно выглядит, но может ярко представить, как старческое лицо озаряет улыбка, разглаживая морщины. – До молитвы вечерней... Мало времени осталось, – Отец то и дело вдыхает, делая паузы, речь ему даётся с трудом, – Что же стряслось, Деневаль? Мало времени... Деневаль, устроившийся на краю кровати, мягко сжимает в ладонях сухую жилистую ладонь Отца. Хотел бы он сам понимать, что в действительности стряслось. – Молитва – самое важное, – шепчет Деневаль, – Я помню, Отец. Я буду вести каждую из них. До самого конца. Повисает тишина, в которой Отец машинально сжимает ладони Деневаля в ответ, прежде чем смех вырывается из его горла вместе с хрипом: – Знаю, сынок, знаю... Всегда такой серьёзный. Я бы не сделал тебя своим приемником, если бы ты не был достоин. Вера... в этом погибающем мире... Важна. Особенно важна, Деневаль. – Знаю, Отец, – отвечает Деневаль, поджимая губы, и отчего-то в горле у него собирается тяжёлый ком, – Я не подведу. То ли это осознание, что времени осталось действительно мало. И до молитвы, и до конца короткого века Отца, и, возможно, до конца этого мира. – Что же тебя так тревожит, сынок? Но голос отца, пусть слабый, хриплый, не внушающий давно прежнего ощущения властности, всё равно Деневаля успокаивает. Дёргает за самые струны души, заставляя его на миг почувствовать себя тем подростком, детство которого когда-то отняли. И которое Отец старался возместить как мог, вкладывая и душу, и все свои знания. И Деневаль рассказывает. Его речь, обычно напоминающая тихий ручей, сейчас больше походит на бурную реку, вышедшую из краёв. Он говорит, моментами запинаясь в задумчивости, моментами повышая тон. Обо всём – о странных видениях, о появлении Волков, о, собственных, наконец тревожных предчувствиях. Отец слушает не перебивая, лишь его ладонь моментами сжимается на похолодевших пальцах Деневаля. И только когда тот замолкает, вылив всё, будто поймав штиль, и выдыхает, Отец неторопливо отвечает: – Мой сын... Ты не был мне родным по крови, но стал таковым по духу. По судьбе. Ты заменил мне семью. – Отец, – Деневаль хмурится, сглатывая вновь появившийся тревожный ком в горле, – Не говорите так, словно прощаетесь. Хриплый смех отскакивает от стен полупустой комнаты, а Деневаль хмурится лишь сильнее. – Я лишь хочу сказать... Однажды ты возместил мою пустоту, и я до собственного конца буду считать тебя родным. Теперь другие нуждаются в тебе. Стань их надеждой, некогда потерянной. Стань для них... Светом в этой тьме. Отец срывается на кашель, и Деневаль тревожно сжимает его ладонь, уже готовый броситься за лекарями. Но Отец глубоко вдыхает и удерживает его за запястье. И Деневаль кожей чувствует его ясный, серьёзный взгляд. Взгляд не измученного жизнью старика, а взгляд проповедника, положившего всю жизнь на бескорыстную помощь оставшимся выжившим. – Ты уже не тот потерянный раненный ребёнок, Деневаль, – непривычно твёрдо продолжает Отец, – Ты вырос, и ты способен противостоять этому миру. Ты не останешься один, даже когда меня... не станет. Деневаль поджимает губы. Отец прав, абсолютно прав, но печальное нежелательное осознание сейчас слишком режет душу. – Не говорите так... – Деневаль, – словно не обращая внимания, продолжает отец, – Ты всегда был особенным. Я всегда чувствовал, что тебе уготовано нечто большее... Всегда помни об этом. А теперь ступай... Времени осталось так мало. Его тон постепенно утихает, вновь становясь слабым и болезненным: – ...у нас всех... так мало времени. Его комнату Деневаль покидает в смешанных чувствах. Он никак не думал, что встреча с Отцом лишь озадачит его сильнее. Не рассчитывал, что вопросов и тревог появится лишь больше. Но на пороге храма он берёт себя в руки – его лицо вновь становится непроницаемым, безмятежным. Отец прав – в этом злом мире у людей осталось так мало надежды. И если Деневаль способен дать людям хоть её крупицу, пускай даже ценой своей собственной, он сделает это не задумываясь.

***

Юнхо на автомате отмечает, что не сильно покои лидера отличались от общего убранства. Более того – тут таких комнат многовато пустует. Не все, кто съезжаются в Белые Врата, торопятся селиться в храм, предпочитая обычные домики на периферии. Есть ли в этом скрытый смысл? По большей части, Юнхо плевать. Он в паре слов объясняется с женщиной в белом платке, что собирается занять одно из помещений на пару дней. Та осведомлена, тоже не стремясь вести долгие разговоры с налётчиком, убийцей и опустошителем. Зато не надо тратить время на пространные диалоги, получая информацию о незанятых помещениях сразу и по существу. Лирики он уже наслушался от Деневаля.  Отметив, что дверь не запирается изнутри, Юнхо скидывает чёрную куртку и незамедлительно приземляется на расстеленный футон. Закрывает глаза в надежде хоть немного вздремнуть. Но его раздражённый мозг продолжает процесс хождения кругами. Теперь туда присоединился ещё и белоснежно-снежный Деневаль, отнёсшийся к нему неожиданно по-доброму. Раздражает, что правда, его возвышенная манера прерывать диалоги, но если по-первой Юнхо злился, то теперь спокойнее воспринимает происходящее. Деневаль, как мудрый лидер, не плодил агрессию и получил в свой храм ещё одни руки. Юнхо же получил возможность подлечить своих и хоть немного выдохнуть. А то, что в дёсна они не лобзались, так это не суть.  И почему ему вообще необходимо думать о святом отце всего святого в этом мире, по мнению местных, в таком ключе?  Юнхо с трудом поворачивается на бок и приоткрывает один глаз. На низком столике подле лежанки оставлена оплывшая свеча, от одного его взгляда тут же блеснувшая коротким огоньком и загоревшаяся согнутым фитилём. Он вымотан, но силы всё ещё при нём. Его команда перебита, но жива. Он сделал всё возможное, чтобы решить свои проблемы, но растревоженная душа всё равно требует чего-то более высокого. Того, что наполняет тело решимостью. Может, надежды? Наблюдая за крошечным огоньком, Юнхо чувствует отклик стихии глубоко внутри потемневшего сознания. Его пламя будет гореть внутри, даже если весь мир накроет тьма. Юнхо погружается в короткий и беспокойный сон, очерченный тонкой струёй белого дыма от погасшей вместе с сознанием свечи.  Но словно по тревоге, его будит громогласный звон колокола. Здесь, в храмовых стенах, этот звук слышится лучше всего, и звонаря Юнхо готов лично скинуть со внешней стены Белых Врат при первой же возможности. Но Деневаль говорил не опаздывать. Юнхо на том отрезке своей жизни, когда вынужден прислушиваться... к Деневалю. Он хмурится, едва соображая и лениво собираясь. Молиться, поститься, слушать проповеди. Чего только не сделаешь ради волчат. Юнхо хочется верить, что все они в порядке. Энигма на запросы не отвечает, видимо, продолжая отсыпаться.  Хмурясь на подступающие сумерки, Юнхо гордо залезает обратно в чёрную куртку, машинально и безуспешно отряхнув её от пыли и песка. Коли он и станет носить белый плащ, то только если очень хорошо попросят. Желательно, чтобы сам Деневаль это сделал. Желательно, своим красивым ртом. Юнхо хмыкает, накидывая капюшон на голову и отправляясь на поиски места сбора страждущих и потерянных. С постепенным закатом палящего солнца он находит повод порадоваться. Хоть не так жарко. И в караул не надо. Он живёт лишь мыслью о том, как отстоит пресловутую молитву и сразу же отправится в местный госпиталь. Он не привык быть один и оттого не может рационально мыслить без Рондо на подхвате и колких комментариев Фейта. С последним неизвестно когда поговорит. Если тот вообще сможет разговаривать, с такой-то раной. Среди своей банды Юнхо славен самыми мрачными прогнозами. Теперь эта чернота сумбурных мыслей насела на него и ест. Не то, чтобы что-то новенькое, но оттого белые одеяния вокруг раздражающе рябят. Он подходит к краю площади, где вокруг возвышения собирается толпа. Крайне много людей. Юнхо у многих отмечает увечья, характерные только для одного места на этой земле. Места, о котором он предпочитает не вспоминать, глядя на одноглазые лица. Не прошли проверку на телекинез. Телекинез же проверяют с помощью длинной иглы без анестезии под веко и прямо в мозг? – Ты найдёшь на меня время за всеми своими ох как важными делами? – ядовито заговаривает подошедший сбоку юноша. Тот самый. Хоть убей, Юнхо не помнит его имени, но очень сожалеет, что тот спрятал дивные светлые волосы под белым капюшоном. Он усмехается и устремляет взгляд на лобное место, откуда поднимается взволнованный шум от близкого выхода проповедника.  – Я смотрю, трахать нормально в этом святом месте мало кто умеет, – насмешливо бросает Юнхо, – Дам тебе знать, не мельтеши.  – Придурок, – бубнит парень в ответ, но замолкает. Со всех сторон от Деневаля слышатся почтительные приветствия прихожан, которые расступаются, пропуская его. Он кивает им с мягкой улыбкой, уверенно продвигаясь вперёд. Возле ступеней к небольшому возвышению его учтиво подхватывают под локоть знакомые ему руки. И пускай Деневалю давно не нужна помощь в выученном наизусть помещении, он отвечает Авелю благодарным кивком, позволяя подвести себя к центру, где располагается скромный аналой. Авель вмиг отступает, занимая своё место где-то поодаль, и шепотки людей вокруг постепенно стихают. Всё пространство храма погружается в благоговейное ожидание. Деневаль машинально скользит пальцами по шершавым страницам книги перед собой – старая Библия, оставшаяся здесь лишь как дань памяти. Почти как реликвия. Кончики пальцев Деневаля скользят по буквам, ощущая чернильные узоры. Бессмысленные тексты. Когда-то они помогали людям. Теперь людям поможет лишь одно. Он поднимает голову, возводя невидящий взгляд к потолку, и в этот момент тишину разрезает резонирующий звон колокола. Давно привычный, он всё равно режет острый слух Деневаля, но тот лишь набирает больше воздуха в лёгкие, и хорошо поставленным голосом начинает: – Люди! Те немногие, получившие шанс на существование в погибающем мире. Сгибаемые его злым гнётом, но не сломленные. Как и все вокруг, Юнхо лениво смотрит на белоснежную фигуру Деневаля. Теперь далёкую и возвышенную. Как ни крути, а необычная внешность интересует его куда больше высокопарных слов.  Но изменившийся голос главы местного культа заставляет волну мурашек пробежаться по его спине. Его речи хочется внять с первой же секунды, ведь ощущается она глотком холодной воды после долгого боя и бесконечных вспышек яркого пламени. Речь Деневаля течёт и проникает под кожу, окутывает мелодичностью с малой долей надрыва. Она призвана успокоить, но пробирает, как бодрящий ливень после долгой засухи.  Прихожане отзываются шёпотом, некоторые особенно эмоционально, но никто, впрочем, не переходит границ дозволенного, и Деневаль продолжает с привычной уверенностью: – Однажды мы выдержали, и однажды мы сумеем восстать против всех злых невзгод. В непроглядной тьме всегда найдётся место солнечному лучу. В запутавшихся умах и слепых бойнях всегда найдётся место рассудку, – Деневаль вдыхает глубже, улавливая слухом где-то поодаль тихие всхлипы, – В наших израненных сердцах всегда найдётся место для веры. Почему-то в этот миг Деневалю очень хочется верить, что суровый грубый лидер Чёрных Волков, не побрезговав просьбой, в которой нет места принуждению, тоже находится в стенах храма. Тоже слышит и наблюдает. И Юнхо слушает. И его неспокойная душа цепляется не за что-то фактическое и логичное. Ему нужна идея, и в речи Деневаля она есть. Юнхо хочет бороться против тьмы, которую не боится, зная, что всегда может призвать на помощь освещающее пламя.  Пламя речи Деневаля горит во тьме его души, прогоняя сомнения.  Он справится. Как делал до этого, и как будет делать всегда.  – И поможет нам Халазия. И осветит наши тернистые, тёмные пути. Станет новой искрой в наших потухших надеждах. Станет нашим новым началом. И да подарит нам свой свет Халазия. Хор разрозненных голосов вторит его словам. Деневаль закрывает глаза, улавливая оттенки сотен эмоций. Он чувствует и страх, и отчаяние, но больше всего он чувствует надежду. И луч её ярче рассветного солнца, и Деневаль верит, однажды именно она поможет людям. Он отступает назад, в привычную тень, позволяя людям, каждому наедине с собой и близкими, уловить этот необходимый момент. Деневаль не верит в высшие силы, не верит в богов, давно бросивших этот мир на распутье, он верит в человечество. И он верит в ту истину, что призвана не спасти человечество, но помочь ему – он верит в Халазию. Однако, сам Деневаль по-прежнему ощущает смутное беспокойство, и даже вечерняя молитва, обычно успокаивающая душу, в этот раз не слишком ему помогла. Впрочем, для него главное, чтобы она помогла хоть немного всем, кто её внимал этим вечером. С Авелем, по пути к своей комнате, Деневаль так и не заговаривает. А тот, впрочем, и не решается лезть с расспросами, хотя аура вокруг него пропитана беспокойством. Но сколько бы лет они не были знакомы, и как бы не были близки, Деневаль всё равно чувствует некую ответственность – может, на правах старшего – а потому не хочет тревожить Авеля своим состоянием лишний раз. Так что тому остаётся просто сопровождать и молча быть рядом. Юнхо сразу же срывается с места, и торопится отнюдь не в госпиталь. Он проникает обратно в пустынные коридоры храма, мысленно рисуя примерную карту местной планировки. Сворачивает пару раз – и вскоре видит знакомый белый плащ.  Юнхо, по всей видимости, тоже подобный положен. И если уж подписался, то надо выяснить детали на своих условиях, прежде чем Деневаль снова поставит его перед фактом.  – Я чего спросить хотел, – чуть повышая тон, восклицает Юнхо и сбавляет шаг под тяжёлым взглядом Авеля, – Как у вас тут, с вашими порядками, право получить на койко-место? В воду окунаться, может, или на крови клясться? Проясни мне детали сейчас, Деневаль. Я был на твоей молитве.  Ему хочется добавить парочку комплиментов. Но, стало быть, лидер культа с приятным именем не заслужит такой чести, если продолжит смотреть сквозь Юнхо. Так себе претензия к незрячему. Но, судя по всему, ни для кого здесь особенность главаря не проблема, равно как и для самого безмятежного Деневаля. Тот замирает, оборачиваясь полубоком, и в лёгком, едва заметном удивлении вскидывает брови. Конечно, он не забыл о присутствии Вортекса в Белых Вратах – тот, в силу обстоятельств, занимает больше мыслей, чем Деневалю бы хотелось. И тем не менее, весьма неожиданную реплику он находит даже приятной. А потом позволяет себе лёгкую, непринуждённую улыбку, и незаметно касается пальцем ладони Авеля – тот ощутимо напрягся вновь, как и каждый раз в присутствии Вортекса. – Весьма рад, что ты счёл вечернюю молитву достойной своего внимания. В его словах нет и доли сарказма. Он мягко разворачивается к Вортексу уже полностью, и улыбка с его губ не сходит – будто чуточку становится шире. – Когда же тебя последний раз обливали водой и проводили кровавые ритуалы с твоим участием, Вортекс? – Деневаль склоняет голову вбок, ему в этот миг становится особенно интересно, какая эмоция отражается на чужом лице, – С тебя требуется лишь одно. Тем не менее, подавив спонтанный интерес, Деневаль вновь разворачивается спиной, намекая, что диалог долго не продлится. – Запомнить, что в искренней вере нет места принуждению. Двинувшись в сторону своей комнаты, он добавляет уже через плечо: – А остальные детали обсудим завтра. Подъём ранний. Доброй ночи. К Вортексу он более не оборачивается. Авель же, проводивший его до дверей, топчется на пороге пару секунд, но, так и не решившись на что-либо, тихо желает спокойных снов и оставляет Деневаля в одиночестве. Обычно спокойная атмосфера уютной комнаты тоже Деневаля не утешает. Его тревоги отзываются под бинтами – старые раны вновь зудят и обжигают, настолько, что хочется провести по ним пальцами, но так будет лишь больнее. Завтрашний день предстоит быть тяжёлым, и в постель он ложится с явным предвкушением беспокойных снов.