Прочность и порочность

      Прошлое в прошлом, — ты себе говоришь, и голос твой звучит правдиво. Но так ли это?

      Ей кажется, что она умирает. По правде сказать, она готова к этому. В области живота горит непрекращающаяся боль. Именно туда прилетело Диффиндо.       Слышит громкий шокированный возглас Джинни, но не может понять ни одного слова — голова раскалывается от боли.       Исполосованные заклинаниями тело и лицо наверняка в крови. Думается, со стороны это выглядит ужасно.       Гермионе все равно.       Война с Волдемортом истощила ее. Не хочется больше цепляться за тщетные попытки выжить, когда с каждым разом атаки Пожирателей становятся беспощаднее, уничтожая их почти целыми отрядами. Ее измученное тело работает на износ, а количество выпитых успокоительных уже преодолело опасный порог.       Ей вспоминается Гермиона, которая жила ради победы и мести за Рона, но, кажется, это было слишком давно. Несколько месяцев сражений не дали никаких успехов. Орден то отдает, то отвоевывает свои территории так стремительно, что, глядя на это, даже Гермиона теряется.       Стоит закрыть глаза, и она видит, как жестоко погибают волшебники. Это немыслимо, просто невыносимо.       Гермиона из раза в раз наблюдает, как Пожиратели в шутку отрубают конечности и смотрят, как жертвы корчатся от боли. Она не в состоянии ничем помочь. На стволах деревьев распяты сторонники Ордена, а на их лбах выжжено «предатели», и ей ужасно плохо, ее мутит.       Гермиона постоянно подрывается с кровати, начинает сильно тереть лицо, потому что слишком часто на нее сверху капает кровь тех, кого подвесили за грудки. В первый раз ей казалось, что пошел дождь. Подняв голову, она не ждала, что обнаружит зверски убитых. Теперь это не вызывает сплошного ужаса, лишь страх, который она старательно игнорирует и прячет за маской невозмутимости. Так легче.       Пожиратели не щадят никого. Они свирепствуют в боях, не внимают мольбам и могут сжалиться лишь когда «предатели» соглашаются вступить в их ряды. Волдеморт такими зверствами не отличается, предпочитая грязную работу сваливать на приспешников.       И Гермиона гадает, отчего он так отстранился?       Помнит, как в газетах отказывались писать подробности зверств. Эти сцены вызывают панику. Ей и самой было тошно читать о войне. Через пожелтевшую бумагу ощущать кислый запах кордита, щекочущего ноздри, плавящегося от нестерпимого жара металла; этот горький запах горящего жира и стальной — крови.       Хочется помочь, но, кажется, даже ее великий ум тут бессилен.       Смотрит, не двигаясь, как над ней кружится Джинни, раздавая приказы медсестрам.       Гермиона думает. Думает, думает, думает.       За несколько месяцев Орден, которому она предана круче прикормленной бродячей собаки, несет адские и непозволительные потери. Удерживать позиции становится сложнее, а людей не прибавляется. Пожиратели спокойно бродят по улицам, уже чувствуя себя если не победителями, то точно в первых рядах. Они пьют так, будто сегодня утром не сражались и не расчленяли, словно не забирали сотни жизней. Их никто не пытается задержать, опасаясь быть убитыми на месте, ведь для Пожирателей не существует слова «закон».       Страшно ли ей? Кажется, что нет.       И сейчас, лежа на больничной койке и испытывая необъяснимое безразличие, она все же довольна. Задание Ордена выполнено. Новый крестраж Волдеморта уничтожен. Она смогла. Совсем недавно созданный, он не просуществовал и нескольких недель благодаря разведке.       Беллатриса Лестрейндж мертва, и Гермиона ощущает очередную пустоту в душе от брошенного Непростительного.       Засада. Такая тупая, идиотская засада, в которую Гермиона попала так глупо — не удостоверилась, что здесь чисто. Опрометчиво решила, что в таком маленьком помещении никого не будет, ведь спрятаться, на первый взгляд, негде.       Гермиона помнит: золотистый мягкий свет греческого оливкового венка, символа мира и победы, так неожиданно выбранный в качестве крестража. Он очаровывал своей простотой. Маггловский предмет и ироничный выбор Волдеморта заставил Гермиону потерять бдительность. Непростительная ошибка, за которую Беллатриса отыгралась на ней.       Она слышала истерический смех, звоном раздающийся в ушах. Беллатриса наслаждалась тем, как у Гермионы ломило кости от Круцио; размазывала по её лицу кровь и продолжала хохотать. Ей было особенно весело, когда Гермиона захлебывалась в крике, ломая ногти о каменный пол.       Беллатриса не остановилась даже в момент, когда глаза Гермионы налились кровью из-за полопавшихся капилляров. Она перестала видеть — было все равно на заплывшую реальность. Беллатриса испытывала Круцио столько, что Гермиона смутно помнит, когда та прекратила.       Но воспаленный мозг отчетливо запомнил, как Беллатриса, танцуючи, подошла к ней, заметив наверняка, что едва живая Гермиона не двигалась после очередного Непростительного. Воодушевленно начала рассказывать о победе, о превосходстве Темного Лорда и его мудрости. А после Гермиона помнит лишь зеленый свет Авады и тьму.       Беллатриса упала замертво прямо перед глазами. И вряд ли Гермиона сможет забыть этот взгляд, наполненный ужасом встречи с неожиданной смертью. Неверящий. Так смотрят на тех, от кого не ожидали предательства. Он отпечатался на обратной стороне век клеймом.       Палочка, тогда удачно оказавшаяся в руках, появилась не сразу, но вбежавшие Невилл и Пэнси застали Гермиону уже с ней, мертвой Беллатрисой и уничтоженным крестражем.       Джинни хлопает по щекам, приказывая не отключаться. Гермиона едва ли хочет с ней соглашаться. Тело ослабло. Расслабление будто укрывает родным и таким манящим теплом.       Так ощущается смерть? Гермиона не думала, что это так приятно.       Ей вспоминается Рон с его по-идиотски радостной улыбкой. Он погиб так же, как и Крам, Дамблдор, Макгонагалл и Снейп. В мучениях и страхе, и смерть не была благосклонна.       Гермиона хочет пустить себе Аваду в висок за ужасающие мысли. Как можно сдаваться, когда столько пройдено? Когда Орден един и отчаянно борется за правду? За свободу? За отмщение?       В какой момент она так быстро сдалась, и почему сердце обрастает тьмой? Гермиона не знает. Тупая жалость к себе сменяется отвращением за слабость. Она же не была такой. Так неужели стала?       Гермиона хочет верить, что ошиблась.       И когда Джинни в очередной раз больно стучит по щекам, Гермиона отчаянно борется с приятной и манящей тьмой внутри себя.       Яростно, неистово желая жить.

***

      Очнувшись, она чувствует резкую головную боль. Глаза слепит даже от приглушенного света. Гермиона все еще на больничной койке. Джинни оказывается рядом и заботливо гладит по волосам.       — Проснулась, наконец.       Она смотрит на показатели над головой. Гермионе хочется горько усмехнуться, но лицо словно парализовано.       — По показателям все пришло в норму, через пару дней будешь как новенькая.       Джинни не дает встать, заботливо поправляет подушки и позволяет немного приподняться. Гермионе хочется произнести слова благодарности, но они тонут в бесконечных вопросах.       — Как долго я спала?       — Почти неделю.       — Что пропустила?       — Пока ничего особенного, Орден решил дать тебе время на восстановление и награду за уничтожение крестража.       — Славно. — Гермиона выдыхает. Страшно хочется курить, правда, она даже никогда не пробовала.       — Убийство.       Джинни замолкает, словно сказала не то. Гермиона видит, как она тяжело сглатывает. Ерзает на кушетке. Ей неуютно.       — Уничтожение Беллатрисы стало большой победой, дорогая. Ты молодец.       Гермиона кивает. Ей хочется обнять Джинни. Она сломлена, но так фанатично предана Ордену, что, кажется, смерть брата и плен семьи уже не занимают все мысли.       — Как ты? — Вопрос вырывается быстро, и Гермиона не успевает осознать, что он может лишний раз напомнить о боли.       Джинни слабо улыбается.       — Я чувствую перемены. — Она дотрагивается до ее руки. Прикосновение теплое. Гермиона слабо сжимает пальцы. — Мы скоро спасем их.       Фред и Молли Уизли попали в плен Волдеморта еще в самом начале войны. Они были на задании вместе с Гарри, когда отряд Пожирателей атаковал.       Гарри успел аппарировать, будучи уверенным, что Фреду и Молли удалось сделать это раньше. Оказавшись в кабинете убежища в одиночестве, он забыл как дышать.       Гермиона не забудет этот взгляд, наполненный ужасом осознания. Она никогда не видела Гарри таким шокированным и сломленным за миг, когда горе понимания обрушивается ледяной волной.       Тогда она впервые узнала, что человек может поседеть на глазах.       Они просто не успели, попав под антиаппарационный купол Пожирателей. Гарри всего лишь оказался быстрее. Он не перестает винить себя, разрабатывает план и пытается найти выход. Она молчит, позволяя ему хранить надежду даже там, где ее уже нет.       У Гермионы щемит в области сердца.       Рон погиб через неделю.       Опрометчиво отправился спасать семью. Глупо пошутив перед Гермионой о спасении, как в маггловском мультике, воплотил в жизнь. Наверняка считал, что геройство на войне вознаграждается.       Он оказался прав. Смерть умела награждать.       Она сдавленно вздыхает. Волдеморт забирал у нее всех, лишал самых близких и важных людей.       И месть текла в ее венах.       Гермиона пытается натянуть бодрую улыбку. Спрашивает, но опасается услышать ответ.       — А он?..       Джинни понимающе кивает.       — Уже несколько раз угрожал мне, что выбьет двери, если ты не вернешься наконец-то в строй. — Она усмехается. — Цитирую: «Эта стерва опять подставляет весь Орден. Пусть поднимает свою горящую задницу и возвращается».       У нее падает с души камень. Гермиона многозначительно закатывает глаза и смеется. Правда, выходит не смех, а глухое шипение. Джинни протягивает какую-то микстуру. Заставляет принять.       На вкус горькая, но раздирающая сухость в горле успокаивается, и дышать становится легче.       — Спасибо. — Гермиона мнется.       — Он спрашивал о тебе. — Джинни словно угадывает пока несозревшие мысли.       Брови поднимаются в удивлении.       — Не делай вид, что для тебя это новость. — Джинни смотрит с усмешкой. — Он все-таки твой напарник. Почти приказал сказать, когда очнешься, и пустить поговорить сразу же.       Гермионе не верится. Не ожидала, что он и впрямь переживает. Но разговор, что назревает, кажется простым предлогом, чтобы справиться о здоровье.       — Ты можешь привести его?       Просьба звучит неуверенно, Гермиона прочищает горло. И недавно прошедшие опасения вновь дают о себе знать.       — Мне точно позвать его? — Джинни смотрит на нее строго.       — Да, пожалуйста, — отвечает быстро, не давая себе возможности передумать.       Джинни кивает, приподнимает одеяло Гермионы чуть выше груди и по-матерински хлопает по руке.       Гермиона нервничает. Встреча с ненавистным союзником Ордена сразу после пробуждения не очень-то вписывается в планы, но и их она даже еще не успела построить.       Неприятный напарник словно стоял за дверями в ожидании, так быстро он входит в помещение. Запах бергамота и мяты заполняет пространство, а яростный взгляд ледяных глаз ощущается острым лезвием по горлу.       — С добрым утром, Грейнджер, — грубо приветствует.       Драко бесцеремонно усаживается на соседнюю койку. Его раздражение осязается в воздухе, а ее пробирает смех. Она слишком быстро угадывает его настрой и злится за наивность. За призрачную веру, что Малфой и вправду переживал за нее. Да и с чего бы?       — Зачем пожаловал? — Гермиона сдерживает усмешку, пряча недовольство.       — Тебе весело, я смотрю?       Драко бросает взгляд на ее жизненные показатели. Она ловит себя на мысли, что, возможно, он хочет видеть там нули. Энтузиазм испаряется так же быстро, как и возникает.       — Я спрашиваю, зачем ты пришел сюда?       Она видит, как сильно напрягаются все его мышцы. Он зол.       — Когда ты научишься думать своей головой? Орден тебя вообще не волнует? — Драко с нескрываемой яростью обвиняет.       — Закрой свой рот. — Гермиона резко дергается, шипит от острой боли. — Не тебе меня учить, как нужно думать и о ком волноваться. Я знаю, что делаю, и Орден одобряет мои методы.       — Твои методы. — Он ухмыляется, разочарованно качает головой. — Если вдруг забыла, Грейнджер, то я напомню тебе.       Он нависает. Пользуется ее беспомощностью, и злость новой разрушительной волной накатывает на Гермиону. Она с вызовом смотрит, готовая выплеснуть весь яд, что предназначается ему.       — К великому сожалению, именно ты досталась мне в напарницы.       Он несильно, но с нажимом касается пальцем ее виска. Ей хочется сломать его руку, только сил не хватает даже приподняться.       — Ты ни черта не соображаешь своей бестолковой головой, уверенная в своей правоте, как и всегда. — Его губы трогает надменная ухмылка: — Но правда в том, что если бы не твоя слепая вера в свое превосходство, в свою уникальность, Виктор, Макгонагалл, Хагрид и даже Рон были бы живы.       Драко обдает своей желчью. У Гермионы щиплет глаза от предательски горьких слез. Она стискивает зубы, пытаясь подавить рыдания. Слезы все равно текут, оставляя соленые дорожки на щеках. Она не хочет на него смотреть и видеть то, как он прав. Ей достаточно собственной ненависти, а Драко добавляет в этот котел свою.       Его ухмылка — плевок в лицо. Она ненавидит его с такой силой, которая затмевает даже горечь утраты. Ненавидит за то, что он прав. За то, что своими словами обнажает ее слабость перед собственными ошибками и войной.       Он грубо убирает палец от виска, смотря нечитаемым взглядом. Гермиона его не видит, давится слезами и молится, чтобы он скорее испарился.       Поднимает глаза, прогоняя самобичевание. Думает, как хорошо бы на его шее смотрелась удавка. Она сама сделает это и сможет справиться без напарника.       — Проваливай, Малфой, и не испытывай судьбу, — цедит сквозь зубы, а он ухмыляется.       — Мне жаль, что ты отделалась так легко, Грейнджер. — Ответное презрение сквозит в его голосе. — Тебе пора понять цену своим ошибкам и безрассудству. Орден тебя простил и возвысил, я — нет.       — Я не нуждаюсь в малфоевском прощении.       — Если ты продолжишь в том же духе и Орден встанет под угрозу, я сделаю все, чтобы убрать тебя. Я слишком долго добивался доверия, чтобы напарник разрушил все. И мне плевать, кто именно это будет.       — Это угроза?       — Предупреждение. В последний раз. На войне я торговаться не намерен, и тебе пора осознать суровость нашего положения. Я получил свое место кровью и потом. Тебе оно досталось просто удачным стечением обстоятельств.       Он замолкает, хочет что-то добавить, но уходит, не дожидаясь ответа.       Дверь хлопает громко, а Гермионе видится, как рушится самообладание. Слезы не удается сдержать, ровным строем идут по щекам. В горле стоит ком невысказанности.       И пока его удушающая правда висит в воздухе тяжелым облаком, смешанным с ароматом морозной мяты, бергамота и сигарет, ей хочется выть от горя.

***

      Как и прогнозировала Джинни, через пару дней Гермиона встала на ноги. Постепенно возвращалась в строй. Тренировки с Драко держали в узде ее физическое здоровье, а занятия окклюменцией — умственное.       Они разговаривали лишь об общем деле, словно та перепалка стала окончательной точкой в их взаимоотношениях и попытках наладить контакт. Гарри высказывал ей свое недовольство. Обосновывал это тем, что в такое сложное время быть напарниками и поддерживать друг друга крайне важно. Она же отмахивалась от него, заявляя, что Малфой никогда не станет для нее хотя бы товарищем.       — Гермиона, иногда важно переступить прошлое и простить друг друга. — Гарри взволнованно смотрит на нее.       — Есть поступки, которые забыть невозможно, Гарри, и ты знаешь это лучше меня. — Гермиона сдерживается, чтобы не фыркнуть.       — Он сдался Ордену уже несколько месяцев назад и доказал свою преданность. Дай ему шанс на исправление. Каждый его заслуживает.       — Не думала, что услышу это от тебя. Малфой не заслуживает прощения, не говоря уже о каких-то шансах. Он сделал слишком много фатальных ошибок.       — Ты слишком категорична.       — А ты наивен. Или ты забыл, кто убил Дамблдора?       Гарри поджимает губы, осознавая, что спорить с ней бесполезно.       Гермиона думает, что ей наплевать на их взаимные холод и неприязнь, но, в очередной раз получив от Драко удар в область груди, не сдерживается.       — Ты специально целишься в самые нежные и важные участки тела, Малфой? — Она кривится, потирая место удара.       — Никто не станет жалеть тебя в бою, потому что ты женщина.       Драко вытирает полотенцем выступивший пот. Они занимались меньше часа, а она ощущает себя так, будто пробежала несколько десятков километров. Все же тренер из него вышел хороший. Беспощадный, но эффективный.       — Я прекрасно знаю это, но мог бы быть понежнее, раз уж мы напарники.       — Неужели ты вспомнила об этом? — Драко начинает разминать шею и спину. — Сделаем перерыв, хватит с тебя на сегодня.       Она неосознанно бросает взгляд на его мускулистое тело. Если бы она не обращала внимания на их взаимную нелюбовь, то признала бы, что Драко действительно красив. Возможно, ей даже могло понравиться.       — Что, Грейнджер, давно не было секса, что ты так жадно рассматриваешь? — Он издевательски усмехается.       — С чего ты взял? — Она резко отворачивается. Борется с неожиданным румянцем на щеках. Очень не вовремя.       — Да ладно тебе, Грейнджер. — Драко искренне смеется, продолжая разминать уже руки. — В такое время отсутствие интимной жизни вполне нормальная история.       Гермиона возмущенно смотрит на него. Пытается подобрать слова, но ни одно из них, как назло, не идет на ум.       — Язык проглотила? — Его напыщенный вид распаляет еще больше. — Будет одиноко — приходи.       Драко игриво подмигивает, наклоняя голову.       — Извини? — Гермиона слабо понимает, о чем он говорит.       — Я же ясно ответил. Мы напарники, надо помогать друг другу. Мне бы очень не хотелось, чтобы ты терзалась мыслями о моем теле вместо работы над заданием.       Он победно улыбается. Гермиона ощущает, как щеки горят то ли от возмущения, то ли от стыда.       — Идиот, — бросив, яростно захлопывает дверь тренировочной.       Прислоняет голову к холодной стене. Нужно успокоиться.       Все же его вид действительно вызывает в ней абсолютное желание удушить его самодовольство от подобных глупых шуток. Крутые аттракционы их ненависти выбивают из нее все силы. И думается, что на этой очередной карусели она не выдержит и слетит.       Вспоминает слова Гарри о том, что прошлое нужно отпустить и простить. А после перед глазами видит мертвого Дамблдора, и путается, путается, путается.       Гермиона ловит себя на мысли, что ищет оправдания для Драко, но не понимает, ради чего?       Она легонько ударяется головой о холодную стену, чтобы привести себя в чувство; чтобы не думать о прощении; чтобы там, где сердце, не щемило от жгучей боли утраты.       Гермиона молит своего бога о помощи и поддержке, а сама, кажется, в него не верит. Пытается понять, почему глупая, ничего не значащая шутка привела к учащенному сердцебиению. Оказалась ли она просто последней каплей в этом очередном надломе?       Шатаясь, направляется в комнату в надежде уснуть.       И думает, думает, думает.