Прочность и порочность

Тебя пугает не темнота, а неизвестность. И потому, садясь рядом со своим врагом, ты прощупываешь почву, чтобы после не утонуть впотьмах.

      — Гермиона! — Гарри открывает дверь в ее комнату рано утром. — Зайди ко мне. У тебя десять минут.       Она едва осознает в полудреме, что происходит. Сквозь полупрозрачные шторы виднеется рассвет.       — Ты издеваешься?       — Срочно.       Сетовать на желание поспать бессмысленно. Гарри отвечает отрывисто, давая понять, что никаких возражений не потерпит, и через пару мгновений она остается одна в комнате.       Смотрит на часы — есть девять минут, прежде чем Гарри пошлет патронуса с возмущением. Он пунктуален до невозможности, а она этой чертой откровенно пренебрегает.       Впопыхах залезает под душ и с недовольством замечает, что снова перебои с водой. На теле проступают мурашки и хочется поежиться. Приходится насильно взбодриться под ледяными струями.       Гермиона смотрит в зеркало лишь после чар гламура. Использует их, чтобы хоть как-то скрыть вечный недосып. Подчеркивает глаза и выбирает темных оттенков наряд. Голову мыть некогда, и потому волосы она убирает в тугой хвост. Становится немного лучше, хотя видеть отражение все еще не хочется.       Едва не бежит в кабинет, вновь опаздывая. По пути ловит себя на мысли, что черный цвет стал неотъемлемой частью ее жизни.

***

Гарри и Драко сосредоточенно нависают над картой.       Она замечает, что между бровей Гарри появилась глубокая морщина. Он сильно вымотан. Волосы привычного шокладного оттенка теперь наполовину смешаны с седыми. Ей больно видеть его таким. Война беспощадно напоминает о себе в мелочах.       — Доброе утро, Гермиона, — снова приветствует Гарри. — Штрафные двадцать отжиманий.       — Пунктуальность — моя ахиллесова пята, ты же знаешь.       Гермиона извиняюще улыбается и заходит внутрь. Полумрак в кабинете разбавляют лучи восходящего солнца, и в душе, где-то очень глубоко, ощущается забытое чувство необъяснимого тепла.       Она успевает заметить, как Драко быстро бросает взгляд на ее наряд и, ухмыльнувшись, продолжает работу. Ее одолевает желание стереть с его лица эту улыбку, но пока она без пререканий выполняет отжимания и возвращается обратно.       — Вот здесь удалось найти места ловушек и выяснить часы патрулей. — Драко указывает на исписанной карте локацию. — Другие места могли уже изменить, я посылал туда отряд, осмотреть местность.       Гарри хмурится, раздумывает. Проводит пальцем от красной точки — их непосредственного укрытия — к пустому месту. Гермионе кажется, даже в таком масштабе, что это расстояние в несколько десятков миль.       — Почему ты считаешь, что здесь они решили ничего не трогать?       — Это заброшенный склад, куда мы еще не ходили. — Драко делает паузу, складывает руки на груди, и Гермиона мимолетно улавливает, как плотно натягивается его черная рубашка на руках. — Точнее, они не знают, что мы в курсе, поэтому менять расположение нет смысла. Склад слишком отдаленный и неприметный. Многовато суеты для такого места.       Гарри долго молчит, словно взвешивает слова, и смотрит на карту. Водит пальцем по тем местам, где еще есть продовольствие, и, кажется, хочет услышать причину выбора самого дальнего и заброшенного. Едва заметно вычеркивает уже изученные склады.       Гермиона тянется к столу и повторяет позу Гарри точь-в-точь, изучает. Она не хочет признавать очевидно верное решение, потому что его увидел ее главный неприятель.       На войне не место личным отношениям? Гермиона пытается убедить себя, что да.       — Малфой прав, Гарри. — Она усаживается на край стола, чувствует на себе тяжелый взгляд и продолжает: — Мы можем потратить немного больше времени, но разведать на этом складе, без шума. Вероятность нашего раскрытия будет невысока, и появится возможность при необходимости наведываться, чтобы брать припасы.       Драко скрещивает руки уже сзади, выпрямляясь, продолжает ее мысль:       — Эти пути идут через поля, но они слабо охраняются и неинтересны из-за отсутствия плодородных земель. Нам будет проще и безопаснее посылать отряды.       Она следит за взглядом Малфоя. Он полностью сфокусирован на Гарри, будто так сможет убедить того принять решение. Дыхание Малфоя ровное, не выдающее никакого волнения, и Гермиона на секунду завидует такому спокойствию.       Кто бы мог подумать, что Драко Малфой будет вести себя подобным образом: стараться доказать когда-то главному врагу свою точку зрения. Во времена Хогвартса он наверняка бы посчитал это крайним неуважением к собственной персоне.       Гермиона скрещивает руки на груди. Ничего не остается, кроме как ожидать вердикта Гарри. Он главный голос Ордена, который сейчас рассредоточен по разным уголкам магического мира.       И Гермиона ему беспрекословно верит.       — Хорошо. — Он кивает, а у нее возникает недоброе предчувствие. — Выдвигайтесь сегодня оба на склад. На войне затишье, и мне непонятно, с чем оно связано. Неизвестно, сколько может понадобиться находиться на местах, нам нужна еда.       — Гарри, может стоит отправить с нами еще кого-нибудь? — она аккуратно интересуется, придвигаясь ближе, намекает, что такая компания ее совершенно не устраивает. — Нет. Орден поставил вас в напарники не просто так, вы оба сильные волшебники и пора бы найти общий язык, — Гарри отчеканивает каждое слово.              Она давит в себе возникшее желание огрызнуться, лишний раз напоминая, что он все же не просто старый друг. Старается вызвать в памяти мысли о грузе, что лег на плечи, и как ему несладко. Добавлять очередную ношу в виде собственного недовольства не хочется, потому она лишь сухо соглашается.       — Предлагаю выдвигаться вечером, и к ночи мы уже будем там. — Драко направляется к выходу, но останавливается, дожидаясь ответа.       — Согласен. А ты, — Гарри указывает на нее пальцем, и она видит, как в его глазах появляются смешинки. На сердце возникает приятное тепло. — Не опаздывать, боец.       — Есть, сэр!       Она шуточно отдает ему честь, вспомнив, как делали это актеры в военных фильмах, по-военному скрещивает ноги. Звонко смеется, и тревога, горьким вкусом ощутимая на языке, ненадолго пропадает.

***

      Когда она касается ручки двери, то натыкается на Драко с поднятой рукой, сжатой в кулак. Ее недоуменный взгляд вызывает в нем эмоцию, которую Гермиона не может понять.       — На удивление, ты вовремя. — Он проверяет снаряжение перед выходом. — Ты взяла бисерную сумку?       Гермиона хитро машет перед его глазами фиолетовой сумочкой.       — Отлично, выдвигаемся.       Драко пропускает ее вперед. Он сдержан, словно оставил все колкости в тренировочном зале. Ей странно.       — Сколько нам туда добираться? — Она набрасывает глубокий капюшон на голову, полностью скрывая лицо. Замечает, что мантия велика ему в плечах, а рукава закатаны до локтей.       — Пару часов.

***

      Погода на редкость безветренная и сухая. Драко идет впереди, словно прикрывает ее. Говорит тихо, слегка сутулится, скрывая высокий рост, и Гермиона старательно пытается не наступать на волочащийся подол мантии. Ей хочется спросить, отчего задумчивое настроение так и ощущается в воздухе и куда делся его вечный сарказм. Но Гермиона прикусывает язык и убеждает себя, что ей это неинтересно.       В пути они не почти не разговаривают, изредка перебрасываясь рабочими фразами, и когда видят огромный заброшенный склад, Гермиона сдерживается от радостного возгласа.       Драко присаживается на корточки, осматривая местность, и дает знак двигаться за ним в том же положении.       — Гоменум ревелио, — шепотом.       Вокруг ни души. Его плечи заметно расслабляются. Высокая трава скрывает их, словно они в поле, но стоит вытянуться в полный рост, и обнаружить две головы в черных капюшонах будет проще простого.       Драко движется, Гермиона копирует шаги. Одно неверное движение может стоить жизни. Волшебные ловушки Пожирателей стали настолько скрытными, что некоторые обнаруживали только ценой жизни. Ей жертвой быть не хочется.       Огромные железные двери одинокого склада со скрипом поддаются. В темноте ориентироваться тяжело, а использовать магию лишний раз рискованно.       Гермиона подносит палочку и прячет так, чтобы резкий свет не привлек лишнего внимания. Отсутствие какого-либо запаха заставляет ее на мгновение напрячься.       — Люмос.       Когда она приподнимает палочку над собой, пытаясь разглядеть содержимое склада, то слова радости застревают в горле. Драко тихо присвистывает.       Деревянные ящики, доверха набитые фруктами, овощами и зеленью. Рядом с ними стоят бутылки молока и воды, а немного дальше Гермиона замечает мясные продукты. Под ложечкой сосет от мысли, как давно она не ела хорошего стейка. Склад огромен, и количество припасов поражает.       Насильно отворачивается. В голове возникают картинки набитых столов Хогвартса и воспоминания о нормальной еде.       Ее пробирает смех от собственной абсурдности, и Драко мгновенно закрывает ей рот. Его руки жесткие, и Гермионе странно, что она это замечает.       — Ты совсем из ума выжила? — Глаза метают молнии, а ее это больше распаляет.       — Какой грозный. — Гермиона убирает его руку. — Все в порядке, не психуй.       — Как же.       Хмыкнув, он оказывается слишком близко и смело вытаскивает у нее из-за пояса сумку, а она давит возмущенный возглас.       — Держи, а я помогу сложить. Договорились?       Она кивает и наблюдает, как Драко быстро складывает продовольствие внутрь.       Гермиона ловит его свирепый взгляд сразу, как только до нее доходит приближающийся хохот.       Здесь никого быть не должно.       На адреналине мысли ясные, действия быстрые и отточенные, сердце неистово бьется о ребра. Страшно.       Драко резко отпускает сумку, складывая предметы так, как они лежали до их прихода. Она осматривается, ищет, где можно укрыться. Им нельзя уходить — поймают.       Цепляется взглядом за старые тряпки и пустые паллеты, сложенные друг на друга. Драко, кажется, не нужно никаких пояснений. Его леденящее спокойствие помогает ей справиться с накатывающей паникой. Гермиона тушит свет в ту секунду, как неизвестные заходят на склад.       Их семеро. Гермиона их не узнает. На лицах нет масок, но зато они в руках. Пожиратели одеты в длинные черные мантии. Они пахнут смертью.       Ее передергивает, когда она ощущает на плече тяжелую ладонь. Драко, пригнувшись, не смотрит на нее, но почему-то молча дарит свою поддержку. И за это она благодарна.       Лающий смех Пожирателей заставляет ее скривиться от отвращения. Они пошатываются и, кажется, изрядно пьяны. Ее сердце пропускает удар. Похоже, что проползти мимо них все же можно.       Не удосужившись даже проверить помещение, они усаживаются посередине огромного склада и устраиваются так, что надежды на побег тают. Пока Пожиратели здесь, им не выйти.       Гермиона даже представлять не хочет, отчего именно сейчас Пожиратели оказались на этом, будто заброшенном, складе и что им здесь нужно. Прислушивается к звонкому гулу, их бессмысленному, несвязному разговору, и отворачивается от чертовски неприятной картины. Она обреченно усаживается на холодный бетон, подперев спиной стену, теперь глядя на незваных гостей сквозь паллеты.       Драко следует ее примеру и приземляется рядом. Их не видно. Но даже в такой кромешной темноте, разбавленной самодельным светом Пожирателей, Гермиона видит, как напряжен Драко. Он словно ищет возможность сбежать, перебирает варианты, когда их нет. Помещение склада, хоть и огромное, не позволит им обойти Пожирателей, чтобы не остаться незамеченными.       — Ты можешь выйти к ним и сказать, что один из них.       Она тянется к нему и шепчет первое пришедшее в голову так тихо, как только умеет. Его осуждающий взгляд прилипает к ней. Драко наклоняется в ответ.       — Грейнджер, я похож на идиота?       Гермиона отстраняется, нарочито медленно осматривает его с ног до головы и усмехается.       — Честно признаться, очень.       Он закатывает глаза и качает головой, словно не в силах больше ее выносить. И Гермиона уже готовится к очередной словесной перепалке.       Она на низком старте, ждет.       — Я не готов снова вернуться туда. — Драко потирает место, где выжжена татуировка. Спускает рукава мантии. — Волдеморт принес моей семье слишком много боли, чтобы я еще раз окунулся в это дерьмо.       Его откровение будто щелчок по носу. Неожиданно и неприятно.       Даже в полутьме она улавливает в его глазах тихую ужасающую ярость, смешанную со скорбью. Хочется поежиться. Драко словно не видит ее, окунувшись в воспоминания.       У Гермионы будто выбивают воздух из легких. Слишком внезапное откровение в их удручающем положении. Хочется ли ей узнать больше? На этот вопрос Гермиона знает ответ. И не понимает, простое ли это любопытство или искренний интерес, желание понять Драко Малфоя.       И когда она открывает рот, чтобы спросить, что он имеет в виду, Драко продолжает сам. Вручает ей свою правду и боль. А Гермиона пытается разгадать, почему он делится с самым ненавистным для него волшебником таким личным. Вот так загадка.       — Я помню, как они насиловали ее.       Его шепот глухой и жесткий, и Гермиона не решается взглянуть на Драко. Принять его скрытую слабость. Ей кажется, что ему не нужна жалость.       Она упирается взглядом в пьяные лица веселящихся Пожирателей.       — Пожиратели насиловали Нарциссу в среду, пятницу и субботу. В одно и тоже время. Отец никогда не был в этот момент дома. Темный Лорд вызывал его к себе на очередной отчет, но я уверен, что он все знал.       Драко касается руками глаз, сильно давит и будто заталкивает тяжелые слезы горечи обратно. Она молчит, смотрит перед собой и не знает, что делать. Впервые Гермиона, которая поддерживала всех и всегда, не может найти выхода, чтобы помочь.       Драко словно не замечает ее.       — Долгое время я не понимал, что происходит. Нарцисса всегда успокаивала меня и отправляла поиграть. Я слышал ее крики, а когда пытался зайти в комнату, то она умело разворачивала меня обратно. Даже когда я начал учебу в Хогвартсе, Нарцисса умоляла не возвращаться на каникулы.       Он делает долгую паузу, и Гермионе кажется, что на этом разговор окончен. Перед глазами всплывают воспоминания о парне с платиновыми волосами, сидящим за столом факультета Слизерин в гордом одиночестве. Она помнит его колючий и дикий взгляд, проходящийся по тому столу, где веселились те, кто оставался в Хогвартсе на каникулы.       — Она погибла в мучениях. В очередной раз, когда Долохов насиловал ее, он задушил ее насмерть. Просто этот мудак не рассчитал силы, а я не смог ничего сделать. Меня не оказалось рядом, понимаешь?       Он тихо и судорожно вздыхает, пытается держаться. Гермиона аккуратно касается его плеча и едва ощутимо сжимает. Она хочет поддержать его, спасти того юного Драко, которому пришлось пережить жуткую утрату.       — Ты винишь меня в том, кем я был, Грейнджер. И порой мне кажется, что твои слова отвратительно правдивы. Я не давал тебе покоя в школе с самого первого дня, и ты вправе ненавидеть меня так сильно, как это делал я.       Драко медленно убирает ее руку с плеча. Проводит холодными пальцами по ее ладони.       — Но причинить мне боль больше, чем я испытал, ты не сможешь. Не надейся на это. Я пришел в Орден потому, что отчаялся. Потому что не смог защитить мать от тех, кто должен был ее оберегать. Я разочаровался. На протяжении всего моего пребывания здесь ты не оставляешь попыток задеть меня. Впрочем, я тебя даже понимаю.       Драко ухмыляется, пятерней убирает волосы, пока Гермиона сглатывает подступивший ком в горле.       — Я мог бы разрушить систему Волдеморта изнутри, передавить каждую змею собственными руками медленно и последовательно, но пришел сюда. Бороться в открытую. Не бояться. И мне не нужно твое понимание. Я говорю тебе это все не для того, чтобы ты поняла или, не дай Мерлин, прониклась ко мне жалостью.       Он поднимает ее лицо другой рукой, удерживает за подбородок. Говорит, а у нее пульс зашкаливает далеко за двести. Драко всегда вызывал в ней неприязнь и злость, но, смотря в темноте в его глаза, она ловит себя на мысли:       Могла ли ошибаться?       Лишь на секунду уловив в глубине его взгляда насмешку, затыкается.       Нет. Люди не меняются.       Словно в подтверждение ее мыслей, Драко продолжает:       — Поэтому, когда в следующий раз попытаешься уколоть меня своим блядским ядом, помни, кто твой настоящий враг.       Ей не хочется говорить. В голове роится множество слов, но ни одно из них не подходит. Гермиона смотрит на то, как Драко задумчиво выводит на ее руке незамысловатые узоры. У нее будто что-то щелкает, позволяя посмотреть на него иначе, словно она знакомится с ним впервые.       — Тебе же не нужно мое сочувствие, верно? — Она прищуривается и видит его ухмылку.       — Не нуждаюсь.       — Хорошо, потому что ты не один потерял близких.       И она обнажает перед ним свою часть души. Делится сокровенным о смерти родителей и просто слепо верит, что он не станет душить ее же тайной. Гермиона ощущает, как потеют собственные ладони.       Драко слушает внимательно, и кажется, что его удивляет ее история.       — Теперь я понимаю, почему ты так отчаянно борешься за Орден. В тебе говорит месть, не так ли?       Гермиона грустно улыбается и качает головой.       — Мне уже нечего терять. Все, кого я любила, мертвы. Умирать не страшно, но пока могу — я буду отчаянно пытаться помочь.       — А как же Гарри?       — Он такой же, как и я.       Драко долго молчит, словно обдумывает сказанное, а она не нарушает внезапную тишину. И через время решается продолжить, не в силах остановить поток честности перед ним.       Он отпускает ее руку, когда Гермиона заканчивает рассказ, не отводя взгляда от в стельку пьяных Пожирателей. Он напряжен, но не из-за нее. Она чувствует прохладу там, где только что было его прикосновение, и почему-то улавливает мимолетную горечь.       — А я уже грешным делом подумал, что ты прямо-таки Святая Гермиона Грейнджер, — в его голосе нет злости или издевки, лишь глубокое сожаление.       — Ты не можешь обойтись без очередной подколки, да, Малфой? — Она легонько пихает его в бок.       — Я был уверен, что ты уже привыкла.       Она улыбается, искренне. Второй раз с ним происходит это «впервые», и она прогоняет эти мысли подальше.       — Ты никогда не думал объявить между нами перемирие? — Гермионе удается застать его врасплох.       — Нет, — отвечает честно, а она кивает, принимая правду. — Но я думаю, что мог бы попробовать.       Драко переводит взгляд на нее и смотрит открыто, почти не таясь. Пока Гермиона собирается с мыслями, чтобы поднять белый флаг, он добавляет:       — Может быть, но пока ты слишком невыносима, Грейнджер.       Она быстро одергивает руку, чтобы он не заметил ее порыва к примирению. Хочет ответить очередной колкостью, но слишком вымотана, и Драко, кажется, замечает эту перемену в ней.       — Ложись спать, я подежурю, — командный тон ощущается даже в шепоте.       — Кто из нас еще невыносимее, я бы поспорила.       Она не спорит, ложится на мантию, найденную в сумке. Бетон холодный даже через ткань, но она привыкла к неудобствам.       Малфой молча заставляет ее приподнять голову и сворачивает свою мантию так, чтобы ее можно подложить вместо подушки.       Гермиона недоуменно смотрит в ответ и не находит ни единой эмоции на его лице. Драко облокачивается о стену и смотрит вперед, на Пожирателей. Ей кажется, что об этом спрашивать не нужно, не сейчас, и потому она подкладывает под голову мантию Малфоя. Чувствует запах сигарет, бергамота и мускуса. Знакомый запах тяжелых духов не трогает уставшее сознание, но точно захочет вспомнить об этом позже.       Сон одолевает быстро, но Гермионе ничего не снится. Ей спокойно. И вновь «впервые» крутится на языке.

***

      Гарри встречает их на следующее утро чересчур взволнованным. Они должны были вернуться спустя несколько часов, а пришли много позже. Его встревоженное лицо быстро сменяется озадаченным, стоит ему увидеть их перепачканную парочку слишком спокойной. Мантии определенно необходимо почистить.       Она могла бы гордиться собой и напарником. Ведь, кажется, лед дал слабину. Спокойствие — это ведь хорошо? Ей думается, что да.       Драко разбудил ее в тот момент, когда Пожиратели крепко уснули после пьянки, ближе к утру; солнце едва показалось из-за горизонта. Похоже, он даже не ложился, и Гермиона на долю секунды ощутила укол вины. Но быстро вспомнила, отогнала от себя эту ненужную совестливость.       Военная подготовка оказалась как раз кстати, ведь общаться жестами куда удобнее и безопаснее. Двумя пальцами Драко указал в сторону ящиков, и Гермиона согласно кивнула, решив не спорить, не время. Тогда в его глазах она уловила секундное уважение, и гордость за себя разлилась теплом по сердцу.       Пожиратели спали так крепко, что Гермиона задалась вопросом: разбудит ли их пушечный выстрел? Краем глаза она ухватилась за лежащие рядом с ними пустые бутылки и маски. Черные, блестящие и литые, без выгравированных линий или усложненных элементов, в области рта тонкая линия, — Пожиратели, как они и предполагали, оказались простыми приспешниками. Гермиона порой гадала, как именно Волдеморт выбирал, какую маску будет носить тот или иной приспешник. Это было что-то на уровне игры — выучить все маски и знать, находится ли под ней приближенный Пожиратель или простой солдат.       Хотелось бы стащить хотя бы одну из масок для исследований, но после пары таких случаев Пожиратели начали оставлять охранные и отслеживающие чары. И выдавать свое местоположение не входило в планы Гермионы.       Слаженно и молча, двигаясь будто по минному полю, они смогли вынести часть продовольствия, которого должно хватить на пару недель. Орден был доволен, прислав поощрительную записку их тандему: «Орден выражает признательность за содействие. Продолжать в том же духе и темпе. Берегите себя». По возвращении Драко даже не прощается с ней. Отчитавшись Гарри, направляется к себе. Она не ждет благодарности за удачную вылазку, но и безразличие неожиданно. Гермиона молча смотрит ему в спину, желая выжечь там дыру. Драко едва заметно ведет плечом, будто пытается сбросить с себя что-то, и она торжествующе ухмыляется.       — Знаешь… — Гарри, стоявший до этого момента в стороне, кладет ей на плечо руку и мягко гладит. — Когда вы только зашли, я был почти уверен, что вам удалось найти общий язык, но сейчас…       Гермиона устало поворачивается и недовольно всматривается в его зеленые глаза. Ей хочется залезть под теплый душ и смыть с себя эту ночь вместе с причитающимся к ней чувствами. Но пока она лишь произносит:       — Гарри, собаки воюют с кошками, змеи кусаются, акулы охотятся, скорпионы жалят, львицы оставляют умирать даже своих детенышей. Это законы природы. — Она несильно хлопает рукой по его руке на плече. — Есть правила, которые даже природа не нарушает. Мы с Малфоем никогда не найдем этот «общий язык», потому что мы и есть самый яркий пример закона «непримиримости».

***

      Когда Полумна тихо заходит в рабочий кабинет, Гермиона не сразу понимает, отчего ее присутствие вызывает тревогу. И лишь вглядевшись в мертвенно бледное лицо, она ощущает, как лютый холод пробегает по каждому позвонку.       Ее зрачки почти не видны, суженные до предела, и неестественно выбеленные яблоки глаз словно светятся изнутри. На ней ночная рубашка, словно Полумна только недавно проснулась, волосы уложены в тугую косу.       Гермиона знает, что будет дальше, и чувствует себя загнанной в угол. Она ощущает на себе мишень, будто еще немного, и смерть сладко поцелует ее в висок.       Гермиона не хочет слышать, что скажет Полумна. Боится и пытается не признаваться себе в этом, но тщетно. Полумна смотрит, но словно не видит, будто очень далека от настоящего. Тянется худой рукой к ее лицу, не касается, и все же Гермиона слышит запах пепла и железа, взявшийся из ниоткуда.       — Он хочет забрать тебя, — ее мелодичный голос звучит пугающе, заставляет съежиться, эхом раздается в полупустом кабинете. — Мучает меня разрушительными видениями, чтобы не страдала ими ты.       Полумна переводит на нее серебристые глаза, и Гермиона видит в них отражение собственной погибели. Ее передергивает.       — Мне больно.       Одинокие слезы скатываются по щекам Полумны. Гермиона не смеет касаться то ли от шока, то ли от нежелания прерывать видение. Она хочет узнать и ненавидит себя за это.       — Он сказал, тебе пора узнать. Темный Принц. — Она наклоняет голову, не отрывает пристального жуткого взгляда. — Душа мертвеца и помыслы дьявола.       Полумна дотрагивается до Гермионы, и ее трясет. Сердце неистово бьется, кажется, у Гермионы начинается тахикардия, давит на виски. Почему ей так страшно?       — Темный Принц сулит тебе смерть, милая.       Голос эхом разносится на последних словах, и она моргает.       Оглядывается, словно не понимает, почему оказалась здесь. Полумна смотрит на Гермиону, будто не замечала ее до этого, но не удивляется.       — Дорогая, кажется, я видела что-то? — Она тихо смеется.       Гермионе не хочется веселиться, но она натягивает фальшивую улыбку, пытается совладать с собой. Сдержанно кивает.       — Ты не помнишь, когда они с тобой происходят?       — О, нет. — Полумна заботливо гладит ее по волосам и прикрывает глаза. — Запоминать столько событий очень вредно для ума. Я обычно интересуюсь, что успела рассказать, но почему-то мало кто делится. Так несправедливо, правда?       Она тяжело сглатывает, улыбается шире. Полумна ей не подруга, но Гермиона проникается сочувствием к той, что заставляют страдать.       — Правда.       — Чем же я так поразила тебя, милая, что ты вся трясешься? — Она наклоняет голову, смотрит открыто, искренне.       Гермиона даже не раздумывает:       — Ты сказала, что весь Орден скоро соберется вместе и мы станем сильнее. Говорила, что Волдеморт умрет.       Полумна смеется, легонько теребит ее холодной рукой по щеке.       — Когда ты стала такой лгуньей, милая? Свои фантазии выдать за мои!       Гермиона давится воздухом, пока Полумна строго машет пальцем перед ней.       — Но я не обижаюсь. Наверное, там и правда было что-то очень важное для тебя, раз ты молчишь?       Гермиона заставляет себя кивнуть.       — Не все мои видения сбываются. — Она хмурится. — Они пророческие, абстрактные. События могут измениться, ведь, даже умирая, можно выжить.       Полумна, в свойственной только ей театральной манере, вздыхает и тихо выходит из кабинета, оставляя Гермиону наедине со сбившимся дыханием, ворохом мыслей и ароматом лаванды.       Гермиона не двигается, прокручивает в голове сказанное. Ничего не складывается. Волдеморт посылает видения Полумне? Или это кто-то другой? Что за Темный Принц?       Она облокачивается на деревянный стол, обхватывает края с такой силой, что, кажется, они вот-вот сломаются, оставив в пальцах занозы. Жмурится до звезд под веками. Шумно вздыхает и пытается унять сильную дрожь в теле.       Она ни черта не понимает и раздражается от своего бессилия. Полумна всегда говорит загадками, но она чувствует подкоркой, что это не тайна — послание. Ужасающее и леденящее душу. Гермиона ненавидит неизвестность, но понять — выше ее ничтожных сил.       И пока злость жиреет в венах, Гермиона думает, думает, думает.