Реквием по чужому имени

      В библиотеке Хогвартса царила напряжённая тишина. Зимнее солнце пробивалось сквозь старинные окна, рисуя бледные полосы света на древних книгах и свитках. Снаружи снег покрывал землю серебристым ковром, а лёгкий мороз проникал даже сюда, заставляя учащихся плотнее закутываться в мантии.       Гермиона сидела за своим привычным столом, окружённая кипами пергамента и книг, которые сваливались в беспорядочную груду. Её взгляд, усталый и слегка воспалённый от бесконечного чтения, скользил по страницам, пытаясь выхватить смысл в строках.       Но слова сливались в единый поток, и она в очередной раз отложила перо, потёрла виски, ощущая, как боль пульсирует в затылке.       Экзамены, которые все называли промежуточными испытаниями, были важным этапом перед ЖАБА, их финальной проверкой в конце года. Давление было невыносимым. Даже Рон, обычно беззаботный и расслабленный, выглядел мрачнее туч, поглощая страницы учебников, которые обычно он предпочитал обходить стороной.       Но Гермиона… она была другой. Её перфекционизм, её жажда быть лучшей во всём, что она делала, заставляли её уходить в крайности. Сейчас, перед рождественскими каникулами, это давление казалось особенно удушающим.       Но всё не сводилось только к учёбе. Её мысли, словно назойливые тени, возвращались к Беллатрикс. Эти недели прошли в абсолютной тишине между ними. Беллатрикс, привыкшая к вниманию, к их встречам в Выручай-комнате, была раздражена и сердита.       Гермиона знала это по случайным, украдкой переданным запискам, которые находила в своих учебниках и между страницами конспектов. В них читался гнев, недовольство и скрытая боль.       «Ты думаешь, что я буду долго ждать? Оглянись, Грейнджер, твоя безмолвная преданность книгам не защитит тебя от меня».       Каждая такая записка оставляла внутри неё холодный след. Гермиона сжимала пергамент до того, что он рвался, но даже тогда не позволяла себе реагировать. Она снова и снова говорила себе, что экзамены важнее всего.       Это её единственный шанс доказать себе и всем остальным, что её место в этом мире заслужено. Но каждый раз, встречая взгляд Беллатрикс в коридоре, полный насмешек и тайного разочарования, она чувствовала, как что-то ломается внутри.       Беллатрикс, несмотря на их тайную связь, продолжала играть роль непреклонной наследницы семьи Блэк. Она осталась жестокой и саркастичной в окружении слизеринцев, напускала холод и презрение при каждом столкновении с Гермионой. Однако в этих играх был намёк на истину, видимую только для них двоих.       Иногда, когда Беллатрикс проходила мимо, едва коснувшись плечом Гермионы, она шептала на грани слышимости: «Забудь обо мне, если сможешь». Это было как вызов, как укол, от которого сердце замирало.       Гермиона подносила к губам кружку с остывшим чаем, в попытке вернуть себе ясность мысли. Она сидела в зале уже несколько часов, её пальцы были испачканы чернилами, а глаза обжигало сухостью.       Вдруг тонкий листок, вложенный между страницами книги, которую она собиралась открыть, привлёк её внимание. Она взяла его, чувствуя, как сердце забилось чаще. Почерк был знаком — резкий, размашистый:       «Скоро Рождество. Снег за окном, а я здесь, запертая в этой чертовой ледяной пустоте, без тебя. Ты играешь со временем, Гермиона, а оно не прощает ошибок».       Гермиона стиснула зубы. Это был новый удар, попытка вытащить её из заточения собственных амбиций. Она сложила записку и спрятала её в карман, мысленно повторяя себе: «Сосредоточься. Осталось немного». Но внутри что-то рвалось на части.       Тишину библиотеки нарушили тяжёлые шаги. Профессор Слизнорт, проводя очередной обход, прошёл мимо, бросив короткий взгляд на Гермиону и одобрительно кивнув. Она отозвалась слабой улыбкой, стараясь выглядеть сосредоточенной.       Как только его фигура исчезла за стеллажами, она почувствовала, что её руки дрожат. Внутри всё кричало о том, что эта игра на грани стоила слишком дорого.       Звуки рождества доносились издалека. По коридорам замка эхом разносились голоса учеников, поющих старинные песни, и звуки праздничных колокольчиков. Воздух был пропитан запахом хвои и мандаринов, напоминая о скором празднике и том, что после экзаменов наступит короткая передышка. Но эта передышка казалась такой же далёкой, как весна.       На следующий день, переходя из одного крыла замка в другое, Гермиона услышала знакомый голос. Беллатрикс стояла у лестницы, окружённая своими соратниками из Слизерина. Она смеялась, её тёмные глаза искрились недобрым светом.       Увидев Гермиону, она сразу переменилась в лице. Её взгляд стал тяжёлым, почти колючим.       — Смотри, кто тут у нас, — протянула она, её голос был полон издёвки. — Грейнджер, всё ещё готовишься к тому, чтобы стать самой лучшей среди полукровок?       Несколько слизеринцев засмеялись, но Беллатрикс смотрела прямо в её глаза, бросая вызов. Гермиона почувствовала, как волна раздражения поднимается в груди. Она стиснула зубы, не позволяя себе выдать гнев, который накапливался неделями.       — Лучше полукровка с мозгами, чем чистокровная пустышка, — отрезала она, её голос прозвучал неожиданно уверенно, от чего смех за спиной Беллатрикс сразу стих.       Мгновение они смотрели друг на друга, в глазах Беллатрикс мелькнула тень одобрения, но она тут же исчезла за ледяной маской.       Поздним вечером Гермиона вернулась в свою комнату. Тепло от камина мягко освещало стены, покрытые тенями от её книги и стола. Она опустилась на кровать, её пальцы скользнули в карман и вытащили записку.       Она смотрела на неё, словно на что-то запретное, что нельзя уничтожить и что нельзя игнорировать. Её разум требовал дисциплины, но сердце жаждало признания.       За окном падал снег, медленный и бесшумный, как если бы время на миг остановилось. Она вспомнила, как однажды, стоя в этом же окне, смотрела, как Беллатрикс уходит вдоль заснеженного двора, оборачиваясь и бросая взгляд, полный скрытых обещаний и угроз.       В тишине комнаты её мысли снова и снова возвращались к той, которая была как запретная книга — опасная, завораживающая и невозможная для прочтения до конца.       Гермиона вздохнула, смахивая со стола очередной листок с записями, не замечая, как он тихо спланировал на пол. Страницы учебников и свитки лежали перед ней, как солдаты на поле битвы, каждый готовый напомнить ей о приближающихся экзаменах.       Она провела ладонью по лицу, ощущая, как пальцы дрожат от усталости. Её голова раскалывалась, но желание успеть прочитать ещё одну главу или сделать ещё одну заметку заставляло её продолжать. За окном кружился снег, под светом луны он мерцал, словно множество звёзд, упавших на землю, но Гермиона этого не замечала.       Её мир сжался до замкнутого круга слов, формул и заклинаний. Прошло больше двух недель, с тех пор как она видела Беллатрикс наедине. Последняя встреча осталась в памяти как что-то далёкое, почти неуловимое, и с каждой новой страницей, с каждым часом подготовки она пыталась вытеснить из себя боль, которую приносила эта разлука.       Записки Беллатрикс продолжали приходить, их текст становился всё резче, строки с каждым разом обжигали её взгляд:       «Ты, наверное, думаешь, что я стану ждать вечно? Позволь напомнить, Грейнджер, моё терпение не безгранично».       Эти слова били по нервам, заставляя её руки сильнее сжимать пергамент, но потом она, чуть сжав губы, откладывала его в сторону и снова склонялась над книгами.       Беллатрикс, привыкшая к вниманию, сходила с ума от одиночества и раздражения. Никто не замечал изменений в её поведении, но те, кто знал её хорошо, замечали, как холод в её взгляде становился ледяным.       Она была острее в словах, её насмешки режущими, а действия — более импульсивными. Слизеринцы знали её суровый нрав, но сейчас её присутствие в общем зале заставляло замолкнуть даже самых дерзких.       Никто не понимал, почему Беллатрикс сжимает пальцы до побеления, когда видит Гермиону, проходящую мимо, не удостаивающую её взглядом.       Однажды, на перерыве между уроками, Гермиона почувствовала, как кто-то схватил её за локоть в полупустом коридоре. Это было быстро, как удар, но прикосновение было знакомым. Она обернулась, и её глаза встретили тёмные, злые глаза Беллатрикс.       Их взгляды встретились, и Гермиона почувствовала, как грудь сдавило от волнения.       — Сколько ещё ты собираешься прятаться за этими книгами? — её голос был низким, угрожающим. Но в нём сквозила боль, слишком личная, чтобы быть просто маской.       — Я не прячусь, — ответила Гермиона, стараясь сохранить твёрдость. — Экзамены важны, Белла. Мне нужно готовиться.       Беллатрикс смотрела на неё с таким выражением, будто хотела её ударить или поцеловать — и сама не знала, что выберет.       — Ты думаешь, я не понимаю? — прошептала она, наклонившись ближе. — Думаешь, я не знаю, что эти экзамены для тебя значат? Но ты забываешь, что пока ты грызёшь эти страницы, я здесь, без тебя.       Гермиона молчала, ощущая, как дыхание Беллатрикс горячей волной касалось её кожи. Снег за окнами кружился в бесшумном танце, словно подчеркивая холод между ними.       Она с усилием вырвала руку из её хватки, чувствуя, как напряжение в теле отзывается лёгкой болью.       — Я ничего не забываю, — тихо сказала она, отступая назад. — Но, если я провалю экзамены, всё остальное потеряет смысл.       Беллатрикс посмотрела на неё, её глаза сверкнули от гнева, но в глубине их таилось что-то ещё — тёмное, невыносимое. Она выпрямилась, её челюсть сжалась, и она только прошипела:       — Ты за это заплатишь, Грейнджер.       Она развернулась и ушла, её шаги эхом разнеслись по пустому коридору. Гермиона стояла, наблюдая за её уходом, чувствуя, как внутри неё всё переворачивается. Она понимала, что игнорирование Беллатрикс не останется без последствий, но сейчас ей нужно было собраться.       Её цель — экзамены, и ничто не должно отвлечь её. Даже взгляд, полный обещаний и угроз, оставленный Беллатрикс.       Сутки превращались в тягучий поток, дни сливались в одно. Гермиона почти не спала, её мысли стали тяжёлыми, будто покрытыми налётом льда. Она заметила, что Гарри и Рон начали задавать вопросы, беспокойство в их голосах было слышно всё чаще, но она отвечала коротко, сводя разговор к учёбе.       Внутри всё горело — как от бессонных ночей, так и от чувства вины, которое тенью следовало за ней везде.       Ночью, когда замок погружался в полумрак, она сидела у окна своей спальни, наблюдая за заснеженным двором. Внизу мелькнули фигуры — студенты, решившие прогуляться перед комендантским часом.       Снег отражал свет от факелов, бросая золотистые тени на каменные стены замка. Её взгляд остановился на одном силуэте. Даже издалека она узнала бы его. Беллатрикс стояла, скрестив руки, её фигура казалась одинокой и упрямой на фоне белого поля.       На миг их глаза встретились, хотя это было невозможно на таком расстоянии. Гермиона почувствовала, как её сердце дрогнуло.       Она понимала, что каждая строчка книги, которую она изучает, каждый час, проведённый в изучении чар и зелий, уводит её всё дальше от Беллатрикс. Но иначе она не могла. Это был её способ выжить в мире, где слабость означала провал.       Новая записка, брошенная ей на парту утром на занятии, была короткой, словно упрёк, произнесённый сквозь зубы:       «Ты знаешь, что делаю я, когда не могу уснуть? Думаю о тебе. Жаль, что ты забыла, как это».       Гермиона сжала записку, не в силах выбросить её.       Бумага чуть хрустнула под пальцами, как будто сопротивляясь её попыткам спрятать это послание глубоко в кармане. Сердце билось так сильно, что казалось, будто каждый в зале мог услышать его.       Она не позволила себе поднять глаза на Беллатрикс, но чувствовала её взгляд — острый, как лезвие, вонзающийся ей в спину.       Этой ночью, когда всё затихло, и Хогвартс погрузился в ночную дремоту, Гермиона снова оказалась одна с мыслями. Она сидела на кровати, освещённой слабым лунным светом, который проникал сквозь занавески.       На прикроватном столике лежали стопки учебников и свитков, словно безмолвные свидетели её одержимости. Но в их тени тускло светился уголок записки, выпавшей из кармана.       Гермиона дрожащими руками развернула её, вчитываясь в строки, которые, казалось, мерцали в полумраке:       «Если бы я была страницей книги, ты бы перечитывала меня до дыр. Почему же ты забыла, как держать меня в руках? Ты знаешь, где меня найти. Или ты уже не так умна, как я думаю?»       Эти слова проникали в неё, оставляя жгучий след. Завуалированная угроза и скрытая тоска, звучащие в записке, отзывались эхом в её сознании. Что-то внутри, то, что она подавляла долгими ночами учёбы, внезапно ожило, заставив сердце сжаться.       Ей пришлось сесть обратно на кровать, чтобы не упасть от осознания: она больше не могла игнорировать это. Беллатрикс не будет ждать вечно.       Тишина спальни казалась звенящей. Решимость окутала её, как заклинание, от которого нельзя отказаться. Она быстро накинула мантию, стараясь не шуметь, и, осторожно ступая по полу, вышла из комнаты. Замок спал.       Стены, ставшие за эти годы привычными, теперь казались ей загадочными и враждебными, будто скрывали чужие уши. Стараясь дышать тише, чем скрип половиц, она направилась к Выручай-комнате.       Когда Гермиона подошла к закрытой двери, она замерла, глядя на неё, словно та могла её предать. Но вместо этого дверь, как по волшебству, чуть приоткрылась, выпуская тусклый свет. Она толкнула её и шагнула внутрь.       Её сердце забилось сильнее, когда она увидела, что комната изменилась. Выручай-комната выглядела, как копия библиотеки: высокие книжные полки, длинные столы, уставленные свитками, и мягкий свет ламп, будто бы она сама вызвала эту атмосферу.       Но в самом центре, за столом, освещённая теплым светом, сидела Беллатрикс. Она не смотрела в сторону двери, её руки были сложены перед собой, как у хищника, ожидающего добычу.       На столе перед ней лежали учебники и пергаменты, что заставило Гермиону остановиться на мгновение, не веря своим глазам.       Беллатрикс подняла взгляд, её глаза сверкнули в полумраке. Уголки её губ приподнялись в едва заметной усмешке, но в её выражении было что-то большее — вызов, смешанный с неумолимой тоской.       — Ну что, Грейнджер, — её голос прозвучал низко, с хрипотцой, как будто она ждала эту встречу слишком долго, — ты всё же пришла. Может быть, твоё желание учиться оказалось не столь безграничным?       Гермиона молча закрыла за собой дверь, её руки сжались в кулаки, пока она боролась с внутренней дрожью. Она сделала несколько шагов вперёд, внимательно разглядывая стол с учебниками, словно боясь, что это ловушка, что Беллатрикс вдруг разразится язвительным смехом и уничтожит её решимость одним словом.       — Если ты решила, что можешь втянуть меня в свои планы, то ошибаешься, — сказала Гермиона, но её голос предательски дрогнул.       Беллатрикс усмехнулась, но её глаза оставались напряжёнными. Она потянулась за одной из книг, перевернула страницу и начала читать, словно Гермиона была просто частью декора.       Но её пальцы, скользящие по строкам, выдавали нетерпение.       — Если ты не вылезешь из своих книг, — наконец сказала она, не поднимая взгляда, — я найду способ залезть в них вместе с тобой.       Гермиона сжала губы, чувствуя, как внутри нарастает смесь раздражения и чего-то горячего, заставляющего кровь бежать быстрее. Беллатрикс всегда умела играть на её нервах, но эта сцена — книги, эта комната — были словно из её собственных мыслей, которые она старалась затолкать глубже.       Она шагнула к столу и, присев на край, осторожно коснулась учебника.       — Ты с ума сошла, если думаешь, что я буду отвлекаться сейчас, — прошептала она, и её голос звучал одновременно твёрдо и виновато.       Беллатрикс захлопнула книгу, звук разнёсся по комнате, как удар. Она поднялась со стула, их взгляды встретились, и напряжение между ними стало осязаемым, как паутина.       — А ты с ума сошла, если думаешь, что я позволю тебе сбежать от меня, — её глаза метали молнии, но в них была такая же неистовая тоска, как и в её записках. — Мы могли бы притворяться чужими, ненавидеть друг друга на людях, но не здесь. Не сейчас.       Гермиона почувствовала, как комната будто бы сжалась вокруг них, оставив только это маленькое пространство между ними. Она хотела возразить, найти слова, чтобы объяснить свою одержимость учёбой, страх провала, но язык не повиновался.       Беллатрикс шагнула ближе, её рука мягко легла на стол, ладонь оказалась в дюйме от пальцев Гермионы. Их руки не касались друг друга, но тепло этой близости ощущалось, словно они слились в одно.       — Я не могу просто отпустить это, — сказала Беллатрикс, и её голос стал тише, как ночной шёпот. — Не могу смотреть, как ты снова погружаешься в свои свитки, словно я не существую.       Гермиона молчала, её взгляд блуждал между глазами Беллатрикс и её рукой. Словно подчиняясь импульсу, она сдвинула пальцы, позволяя им коснуться холодной кожи Беллатрикс.       Эта близость взорвалась молнией в её сознании, как откровение.       — Я… не забыла, — прошептала она, и её голос звучал так тихо, что она сама едва его услышала.       — Знаю, — ответила Беллатрикс, и в её голосе не было прежней остроты, только усталость и облегчение. Она опустилась обратно на стул, жестом приглашая Гермиону сесть рядом. — Давай, покажи мне, что так увлекает тебя больше, чем я.       Гермиона медленно села рядом, всё ещё ощущая лёгкое покалывание от прикосновения Беллатрикс. Сердце билось в груди неровно, будто пытаясь вырваться наружу. В воздухе повисла тишина, насыщенная эмоциями, которые они обе избегали проговаривать вслух.       Она, глубоко вдохнув, перелистнула одну из открытых книг, чувствуя, как взгляд Беллатрикс буквально пронизывает её.       — Это… — Гермиона указала на один из сложных параграфов о древних защитных чарах, пытаясь сосредоточиться на тексте, — одна из тем, которая будет на промежуточных экзаменах. Она включает в себя использование нескольких слоев магической защиты, и…       Она запнулась, ощущая, как пальцы Беллатрикс скользнули по столу и коснулись её запястья, мягко, почти невесомо.       Гермиона подняла глаза, встретив взгляд, который был полон чего-то глубокого, скрытого за внешним холодом.       — Ты действительно думаешь, что мне интересно изучать это? — Беллатрикс усмехнулась, но её голос звучал глухо, не так дерзко, как обычно. — Но продолжай, Грейнджер. Мне нужно понять, что может быть важнее нашей встречи.       — Это не важнее, — тихо сказала Гермиона, и её голос неожиданно прозвучал слишком откровенно. Она отвела глаза, проклиная себя за эту слабость. — Просто… это то, кем я являюсь. Я учусь, потому что должна. Это моя… моя опора.       Беллатрикс чуть приподняла брови, будто удивлённо разглядывая её, но потом медленно кивнула, как будто принимая этот ответ.       Её пальцы продолжали лежать рядом с запястьем Гермионы, создавая ощущение зыбкой, хрупкой связи.       — Тогда давай, — сказала она с лёгкой усмешкой. — Научи меня тому, что делает тебя такой. Расскажи, как быть такой зубрилой.       Гермиона закатила глаза, но в её движении был намёк на улыбку, которая зажглась где-то глубоко внутри. Она вновь обратила внимание на книгу, начав объяснять основные концепции защитных чар, тонкости их плетения и как они могут сочетаться для усиления магической защиты.       Она говорила с той страстью и уверенностью, которые были ей присущи, когда речь шла об учёбе. Слова, плавно перетекающие одно в другое, наполняли комнату жизнью.       Беллатрикс слушала, не понимая, что её так очаровывает. Её глаза неотрывно следили за движениями губ Гермионы, за её оживлёнными жестами. Она видела, как в глазах гриффиндорки вспыхивает тот огонь, который всегда заводил её с полоборота — смесь решимости, гордости и силы.       И это щемящее, незнакомое чувство снова захватило её, едва ли позволяя дышать. Она не знала, что именно её привлекает в этой одержимости учёбой, в этой наивной вере в знания, но не могла отвести глаз.       — Ты никогда не устаёшь от этого? — вдруг спросила Беллатрикс, её голос звучал тише, чем обычно. — От этих книг, от этой вечной гонки?       Гермиона замерла на мгновение, её взгляд остановился на краю страницы. Затем она посмотрела прямо в глаза Беллатрикс, которые не отводили взгляда, жадно ловя её каждое слово.       — Устаю, — призналась она, её голос дрожал, будто слова эти вырывались наружу против её воли. — Но это единственное, что всегда было моим. Без этого я бы потеряла себя.       Беллатрикс вдруг усмехнулась, но в этой усмешке не было ничего злого. Она смотрела на Гермиону, как на что-то редкое и бесценное, что можно увидеть лишь раз в жизни.       Затем её рука коснулась края книги, и, обведя её пальцами, она медленно подтолкнула её к Гермионе.       — Тогда давай дальше, — прошептала она. — Покажи мне, как это — держаться за что-то так сильно, что оно становится частью тебя.       В эту секунду тишина в комнате изменилась. Она больше не была гнетущей или напряжённой. Она стала чем-то своим, их общей. Гермиона взяла книгу и, усевшись удобнее, продолжила объяснять, делая паузы, чтобы Беллатрикс могла задать вопросы или просто слушать, если ей так угодно.       Но Беллатрикс не прерывала. Она сидела рядом, едва заметно улыбаясь, и следила за каждым движением губ Гермионы, за тем, как её ресницы опускаются, когда она вчитывается в сложный текст, и как свет лампы мягко падает на её лицо.       Минуты текли, как вода, тягучие и спокойные. Беллатрикс понимала, что сейчас она была в самой странной дуэли своей жизни, где не было заклинаний и победителей, только тихий голос Гермионы и чувство тепла, заполняющее её грудь.

***

      Дни сливались в одно, как страницы старой книги, переворачиваемые в темпе, который почти не оставлял времени на осознание прочитанного. Выручай-комната стала их тайным убежищем, где они находили краткие мгновения покоя среди зимнего хаоса экзаменов и неуклонно приближающихся каникул.       Гермиона по-прежнему погружалась в свои учебники, сосредоточенно вчитываясь в строки и делая записи на полях. Она сидела, обложенная книгами, как стена, защищающая её от всего внешнего мира, включая даже ту, которая наблюдала за ней с неутолимой жаждой.       Беллатрикс сидела напротив, её глаза медленно скользили по лицу Гермионы, задерживаясь на каждом изгибе, на каждой тени, которую отбрасывал свет ламп. Её пальцы нервно барабанили по столу, а взгляд то и дело превращался в недовольный.       Она терпеть не могла скуку, а сейчас эта тишина, разрываемая лишь скрипом пера по бумаге и шелестом переворачиваемых страниц, казалась ей мучительной.       — Ты знаешь, что у меня скоро мозг иссохнет от твоих учебников? — с язвительной усмешкой протянула она, прервав напряжённое молчание.       Её голос был как шепот кошмара, проникший в самую суть ночи.       Гермиона лишь подняла глаза, удерживая карандаш в воздухе и не позволяя себе улыбнуться. Она понимала, что Беллатрикс изнывает от скуки, и это заставляло её чувствовать что-то вроде вины, но долгий список материалов, которые нужно было освоить, не позволял ей отвлечься.       Беллатрикс наблюдала за её движениями, за тем, как рука Гермионы снова скользнула по странице, обводя очередной абзац, и её терпение лопнуло.       Она встала, обойдя стол с грацией хищной кошки, и остановилась прямо за спиной Гермионы. Та продолжала писать, но дыхание стало неровным — она ощущала, как тепло Беллатрикс обжигало её затылок.       — Ты становишься слишком скучной, Грейнджер, — прошептала Беллатрикс, её голос был низким, почти хриплым.       Она наклонилась ближе, её губы скользнули по коже шеи, оставляя за собой лёгкий след горячего дыхания.       — Перестань, — сказала Гермиона, но её голос был слабее, чем ей хотелось бы.       Перо в её руке замерло, но она не оборачивалась, пытаясь сохранить хотя бы видимость сосредоточенности.       — Перестать? — переспросила Беллатрикс, её улыбка раздулась как пламя, и она провела пальцами по плечу Гермионы, нежно, но с ноткой угрозы. — Ты говоришь это так, будто хочешь, чтобы я действительно остановилась.       Гермиона закрыла глаза на мгновение, ощущая, как её тело откликается на прикосновения вопреки здравому смыслу.       Она сделала глубокий вдох, собирая последние остатки силы воли.       — Я должна учиться, Белла, — прошептала она, не отрывая взгляда от страницы, но буквы уже давно потеряли смысл.       Беллатрикс медленно отступила, но её глаза горели острым огнём. Она обошла Гермиону и снова села на край стола, так близко, что их колени почти соприкасались. Её пальцы скользнули по краю учебника, который Гермиона пыталась притворно читать.       — Знаешь, в какой-то момент эти книги станут мне соперниками, — она наклонилась вперёд, их лица оказались в дюймах друг от друга. — И я не привыкла проигрывать.       Гермиона наконец оторвала взгляд от страницы, её глаза встретились с глазами Беллатрикс, и в них мелькнула искра упрямства, которая всегда вызывала желание бороться.       Она не отступила, не ответила на вызов, просто смотрела, чувствуя, как воздух между ними трещит от напряжения.       — Тогда, возможно, тебе стоит научиться ждать, — сказала она, её голос звучал твёрже, чем она ожидала.       Беллатрикс вздохнула, её усмешка смягчилась, и она откинулась назад, бросив взгляд на разбросанные по столу книги и свитки. Всё это казалось ей бесконечно скучным, но в то же время она не могла отвести взгляд от Гермионы, погружённой в свои заботы.       Её раздражало это, но одновременно восхищало. Она привыкла добиваться внимания силой, смехом или насмешками, но здесь всё было иначе. Гермиона казалась неприступной крепостью, и это заставляло Беллатрикс хотеть её ещё больше.       Внезапно она подняла руку и дотронулась до подбородка Гермионы, поднимая её лицо чуть выше.       — Когда ты закончишь свою тиранию учебников, — сказала она, её голос был тихим, почти шепотом, — я хочу, чтобы ты помнила, кто ждал тебя здесь, когда весь мир спал.       Гермиона не могла ответить, но в её взгляде было что-то, что говорило Беллатрикс больше слов.       В этой комнате, скрытой от всего остального мира, они продолжали встречаться, каждый вечер превращая в безмолвную дуэль взглядов и непроизнесённых слов. Беллатрикс приходила с той же ненасытной жаждой, что и в первый раз, но теперь в её действиях было больше терпения, замаскированного под притворное равнодушие.       Она сидела рядом, наблюдая за тем, как Гермиона склонилась над очередной книгой, её перо скользило по пергаменту с упрямой сосредоточенностью.       Беллатрикс прищурила глаза, перевела взгляд с учебников на лицо Гермионы, заметив, как в уголках её губ иногда проступает лёгкая морщинка, когда та сталкивается с трудной задачей. Тишина тяготила её, вытягивая из неё каждую каплю терпения.       Она провела пальцем по обложке одной из книг, будто размышляя, не стоит ли её закрыть и бросить в дальний угол комнаты.       — Ты когда-нибудь позволишь себе оторваться от этого? — её голос раздался тихо, но в нём слышался скрытый вызов.       Гермиона на секунду замерла, перо зависло в воздухе, как символ её внутренней борьбы. Она повернулась к Беллатрикс и подняла бровь, не скрывая усталости.       — Если ты пришла сюда только для того, чтобы ныть, то можешь уходить, — сказала она, но в её тоне не было злости. Это было скорее признание — признание того, что она знала, как Беллатрикс ненавидит скуку и долгие часы бездействия.       Беллатрикс склонила голову, её чёрные волосы скользнули по плечам, падая тёмной волной. Её глаза блестели, и в этом блеске было что-то дьявольское. Она оперлась локтями о стол и приблизилась, так что их лица оказались на расстоянии дыхания.       — Я пришла сюда не для того, чтобы смотреть, как ты сливаешь свою жизнь в свитки и чернила, — прошептала она, и её голос, мягкий и чуть насмешливый, разнёсся по комнате, будто заклинание. — Если я здесь, я хочу большего, чем быть тенью.       Гермиона почувствовала, как горячая волна прокатилась по её позвоночнику. Беллатрикс всегда знала, как найти её слабое место, как сделать так, чтобы даже самые невинные слова звучали, будто вызов.       — Ты всегда требуешь больше, — заметила Гермиона, пытаясь сохранить сосредоточенность, но её голос стал глуше, словно потерял твёрдость.       — Разве в этом есть что-то плохое? — Беллатрикс наклонилась ещё ближе, её губы едва касались уха Гермионы. Она прошептала так тихо, что слова почти слились с шёпотом свечей. — Ты ведь любишь, когда я требую.       Гермиона закрыла глаза, чувствуя, как слова Беллатрикс проникают в неё, заставляя кровь пульсировать в висках. Она могла ощутить тепло её дыхания, холодный аромат её духов, смешанный с тенью её голоса.       Её рука, ещё державшая перо, дрогнула, и маленькая капля чернил упала на пергамент, оставляя за собой чёрное пятно.       — Белла, — прошептала она, но не отступила. Её глаза открылись и встретились с взглядом, в котором горел тот же огонь, что разжигался внутри неё. — Я должна учиться.       — И учись, — ответила Беллатрикс с лёгкой усмешкой, её губы на миг коснулись кожи на шее Гермионы, обжигая так, что та вздрогнула. — Но учись со мной. Иначе всё это не имеет смысла.       Она отступила, откинувшись на спинку стула и наблюдая, как Гермиона, запутавшаяся между долгом и желанием, судорожно переводит дыхание. В комнате повисло напряжение, будто воздух стал вязким и тяжёлым.       Прошли минуты, заполненные звуками перьев, шорохом страниц и тяжёлыми взглядами. Беллатрикс, скучая от этой тишины, с любопытством перевернула один из свитков, вздохнув при виде длинных описаний древних заклинаний.       Она скривила губы и посмотрела на Гермиону, которая снова погрузилась в свои записи. Её терпение почти истощилось, и она резко сдвинулась со своего места.       — Ты превращаешь меня в призрака, — прошептала она, склоняясь к Гермионе и заставляя её отвлечься от текста. Их глаза встретились, и Беллатрикс заметила ту же искру, которую искала. — Хватит играть в задротку, когда жизнь зовёт нас.       — Это не игра, — отрезала Гермиона, но её голос был дрожащим, как струна, на грани разрыва.       — Тогда докажи это, — глаза Беллатрикс блеснули вызовом, и она наклонилась, прикасаясь губами к краю подбородка Гермионы. — Докажи, что ты не только слова и книги, что в тебе есть что-то, что может отозваться на мой зов.       Тишина загудела, их дыхания слились в одном ритме.       Гермиона почувствовала, как сердце сжалось от тяжести момента, от желания и напряжения, витающего в воздухе. Её разум кричал о важности учёбы, о том, что всё это — лишь временная слабость, что экзамены важнее всего. Она чуть отстранилась, стараясь сохранить спокойствие и твёрдость в голосе.       — Белла, мне нужно закончить, — её голос был тихим, но настойчивым. Она пыталась вложить в него больше уверенности, чем чувствовала на самом деле. — После экзаменов… после экзаменов ты сможешь делать со мной что захочешь.       Беллатрикс резко откинулась назад, её глаза, полные прежнего огня, вдруг потемнели, и в них промелькнуло что-то вроде смятения. Она не отвечала сразу, но её пальцы, дрожащие от едва сдерживаемого раздражения, сжались на краю стола.       — После экзаменов? — её голос, обычно резкий, прозвучал неожиданно глухо. Она усмехнулась, но в этой усмешке было больше горечи, чем сарказма. — А что, если к тому моменту меня уже не будет здесь?       Гермиона нахмурилась, уловив в словах Беллатрикс что-то большее, чем просто досаду. Её пальцы, всё ещё державшие перо, замерли, и она внимательно посмотрела на неё.       — Ты же собиралась остаться на праздники, — сказала она, не столько спрашивая, сколько утверждая. — Ты говорила, что поговоришь с семьёй.       Беллатрикс отвела взгляд, её челюсть напряжённо сжалась. Это было нечто новое, то, что Гермиона не привыкла видеть — эта почти детская нерешительность, скрытая за внешней бравадой.       Она провела рукой по тёмным волосам, будто пытаясь избавиться от накопившегося раздражения.       — Ещё нет, — коротко бросила она, не глядя на Гермиону. — Морганы ради, ты знаешь, как они к этому относятся. Оставаться на праздники в Хогвартсе… Это как признание в предательстве.       Гермиона почувствовала, как внутри всё сжалось от странного, щемящего чувства, которого она старалась избегать. Она не могла представить себе, что Беллатрикс, обычно такая уверенная и дерзкая, сейчас борется с чем-то настолько простым, но в то же время непреодолимым.       — Значит, ты ещё не решила? — её голос был осторожным, но не таким твёрдым, как хотелось бы.       — Нет, — Беллатрикс отвернулась, её глаза устремились в пустоту, как если бы она пыталась найти в ней ответ. — Они хотят, чтобы я была дома. У них свои планы, традиции, этот чёртов пафос.       Гермиона поднялась со стула, её пальцы всё ещё дрожали, но на этот раз от гнева. Она обошла стол, встала перед Беллатрикс и посмотрела ей прямо в глаза, заставляя её встретить этот взгляд.       — Почему ты просто не скажешь им? Что тебе плевать на их традиции и пафос? Что ты хочешь остаться?       Беллатрикс закусила губу, её глаза вспыхнули недовольством, но в них всё ещё оставалась тень неуверенности.       — Ты думаешь, всё так просто? — её голос был низким, но твёрдым. — Сказать родителям, которые живут своей великой чистокровной историей, что я предпочитаю остаться здесь, в замке, рядом с… с тобой?       Последние слова прозвучали почти с вызовом, но Гермиона уловила скрытую в них правду. Она знала, что стояло за этими словами, что означало для Беллатрикс признать это даже перед собой, не говоря уже о семье.       — Это не должно быть так сложно, — прошептала она, но понимала, что врёт.       Она знала, что в мире Беллатрикс ничто не бывает просто. Их мир был полон условностей и невидимых цепей, которыми обвивались души тех, кто стремился вырваться за пределы предначертанного.       Беллатрикс посмотрела на неё, её лицо на миг стало мягче, но тут же приняло прежнее, надменное выражение. Она опустилась обратно на стул и заглянула в учебник, словно ища в нём ответы, которых там не было.       — Учись, Грейнджер, — её голос прозвучал грубо, но в нём было что-то, что заставляло Гермиону почувствовать горечь. — Делай то, что умеешь лучше всего.       Гермиона стиснула зубы, пытаясь скрыть дрожь, пробежавшую по её телу. Она села обратно за стол, не в силах отвести взгляд от тёмной фигуры напротив.       Беллатрикс, с внешним видом полного равнодушия, листала страницы учебника, но её пальцы невольно сжимались и разжимались, выдавая её внутреннюю борьбу.       — Я скажу им, — наконец произнесла Беллатрикс, её голос был едва слышен, но твёрд. — Просто дай мне время.       — У тебя есть оно, — ответила Гермиона, её голос был более мягким, чем она ожидала.       В воздухе повисло молчание, но на этот раз оно было не гнетущим.

***

      Снежинки, кружась в танце, падали на окна Хогвартса, покрывая их хрупким белым кружевом. Замок, словно зачарованный, погрузился в рождественскую атмосферу. Залы были украшены гирляндами из еловых веток и золотистыми шарами, а свет от сотен свечей отражался в стеклах и тёмных коридорах, наполняя их мягким мерцанием.       Но для Гермионы этот день означал не только приближение праздников — это был день последнего экзамена, финальной битвы её усталого ума с бесконечными страницами и строками, которые она перелистывала ночами напролёт.       Она вышла из кабинета профессора Слизнорта, чувствуя, как её плечи обмякли от долгожданного облегчения. Экзамен по зельеварению прошёл не без сложностей, но её интуиция говорила, что она справилась.       Тишина коридора была почти звенящей, как будто само время остановилось, ожидая, пока она осознает, что всё позади. Её тело, обессиленное неделями напряжения, казалось тяжёлым и лёгким одновременно.       — Гермиона! — громкий голос Гарри разнёсся по коридору, и она, моргнув, увидела его вместе с Роном и Летицией, которые, судя по улыбкам, давно ждали её.       — Ну что? Как прошло? — Рон выглядел взволнованно, его рыжие волосы ещё сильнее выделялись на фоне белого снега, падающего за окнами.       Летиция, весёлая и живая, только и успела похлопать Гермиону по плечу, прежде чем та ответила.       — Думаю, неплохо, — ответила Гермиона, позволяя себе слабую, но искреннюю улыбку.       Её глаза, казалось, утонули в усталости, но в них сверкнула искра гордости.       — Слава Мерлину, — протянул Гарри, его зелёные глаза искрились радостью за подругу. — Теперь мы можем расслабиться и наконец-то забыть обо всех этих формулах и заклятиях хотя бы на пару недель.       — Говори за себя, Поттер, — усмехнулась Летиция. — Я намерена дрыхнуть до полудня, а потом разыскивать все тайные запасы конфет, которые спрятали слизеринцы.       Они все засмеялись, и звук этого смеха на мгновение согрел сердце Гермионы. Но затем, когда волна радости утихла, её мысли вновь вернулись к вопросу, который не давал ей покоя. Беллатрикс.       С тех пор как она ушла из Выручай-комнаты после их последнего разговора перед чередой экзаменов не было никаких записок, никаких намёков на то, что она останется.       Гермиона не могла избавиться от ощущения пустоты, гнетущей её с каждым часом всё сильнее.       — А ты, Гермиона, всё-таки решила остаться на праздники? — спросил Гарри, бросив на неё внимательный взгляд. — Родители не были против?       — Да, я написала им пару недель назад, — ответила она, стараясь придать голосу непринуждённость. — Они понимают, что ЖАБА в конце года — это серьёзно. Мне нужно готовиться.       Рон подмигнул ей, раздувшись от важности.       — Ты — настоящий пример для всех зубрил, Грейнджер. Но мы тебя будем ждать у меня дома. Не забывай, что праздники — это не только книги и свитки.       Гермиона ответила улыбкой, но её взгляд снова уловил что-то невидимое за окном, где снег всё ещё сыпался, не обращая внимания на её внутренний шторм. Она не знала, остаётся ли Беллатрикс в замке, и эта неизвестность разъедала её изнутри.       Она могла лишь надеяться, что та приняла решение, которое поможет им снова увидеться.       В коридоре зазвучал голос профессора Вилкост, переговаривающаяся с профессором Слизнортом. Она поздравляла студентов с окончанием экзаменов и желала им прекрасных праздников. Студенты расходились по коридорам, их лица светились облегчением и радостью.       Но для Гермионы этот день был одновременно началом долгожданного покоя и источником новой тревоги.       Она попрощалась с друзьями, чувствуя, как их шаги растворяются в гуле замка. Теперь, когда шум стих, Хогвартс снова казался пугающе пустым. Гермиона медленно направилась к общей гостиной Гриффиндора, но перед самой лестницей замерла.       Её пальцы инстинктивно потянулись к карману, где она хранила старую записку Беллатрикс, выцветшую и слегка помятую от постоянного касания. Она почувствовала, как сердце дрогнуло. Почему она молчит? Почему ничего не случилось с момента их последнего разговора?       Ночью, когда Хогвартс погрузился в глубокий сон, Гермиона сидела у окна своей комнаты. Луна висела над замком, её свет падал на снег, делая его серебристым, почти призрачным. Мысли о Беллатрикс не давали ей покоя.       Она вспоминала, как та склонялась над книгами, притворно листая страницы и украдкой посматривая на неё, как её насмешливые слова разрезали воздух, как она привносила в эти мрачные вечера искру, которая мешала усталости полностью поглотить Гермиону.       «Если она уедет…» — эта мысль билась в голове, как птица, попавшая в западню.       Дни тянулись медленно и тяжело, словно вязкий снег, что теперь покрывал весь двор Хогвартса и окрестности. Замок постепенно пустел. Ученики, окутанные тёплыми шарфами и мантиями, собирались в путь.       Стены коридоров наполнялись гулкими шагами, эхом уходящими в зимнюю пустоту. Гостиную Гриффиндора каждый день покидали знакомые лица, возвращаясь к своим семьям и теплу родных домов.       Гермиона сидела у камина, притворяясь, что читает, но каждый звук шагов заставлял её сердце сжиматься в напряжённом ожидании. И каждый раз оно же разочарованно замирало, когда шаги проходили мимо.       Вечером, когда огонь в камине разгорался, бросая пляшущие тени на стены, Гермиона выходила в коридоры, будто надеясь случайно наткнуться на неё. Она проходила мимо закрытых дверей классов, пустых холлов и витиеватых лестниц, что скрипели, встречая её одинокий силуэт.       Её отражение мелькало в старинных зеркалах, казалось, спрашивая: «Что ты ищешь?» Она не отвечала даже себе.       В один из таких вечеров Гермиона, выходя из библиотеки, остановилась перед огромным окном, за которым снег продолжал падать медленным, бесшумным каскадом. Он закутывал замок, приглушая даже самые тихие звуки.       Это молчание усиливало её беспокойство. Она всматривалась в ночь, словно надеялась увидеть силуэт, мчащийся по двору или идущий по заснеженной дорожке, но в ответ ей была лишь снежная белизна, молчаливая и бесконечная.       Дни проходили, и каждый новый день казался приговором. Никто из оставшихся учеников не видел Беллатрикс, и это становилось для Гермионы мучительным подтверждением её опасений.       Лестницы и коридоры, ранее казавшиеся ей такими привычными и живыми, теперь были пустыми, будто высасывали из неё остатки сил. Она уже готова была смириться с мыслью, что Беллатрикс не смогла договориться с семьёй и уехала, оставив её одну в этой холодной тишине.       Однажды вечером, когда почти все разъехались, Гермиона, опустив голову, брела по третьему этажу, не в силах больше притворяться, что идёт куда-то целенаправленно. Её шаги были едва слышны, будто сама она боялась разбудить тишину, притаившуюся в стенах замка.       Свет факелов бросал длинные тени, и каждая из них, казалось, следила за ней с усмешкой. Но внезапно, за углом, где каменная стена переходила в гобелен с изображением рыцаря, она услышала звук — тихий, как вдох. Её сердце замерло, а затем начало колотиться с такой силой, что казалось, весь замок мог его услышать.       Гермиона остановилась, на мгновение подумав, что ей почудилось. Но затем снова — лёгкое движение, почти шорох. Она повернула голову, и перед её глазами возникла фигура, выходящая из-за гобелена, освещённая только слабым мерцанием факела.       Чёрные волосы, отражающие свет, и острые, как лезвия, глаза, которые встретились с её взглядом.       — Ты всё ещё бродишь по коридорам? — голос Беллатрикс был низким, с ноткой насмешки, но в нём звучало что-то ещё, более глубокое, скрытое под маской.       Гермиона ощутила, как тело напряглось, словно по нему прошёл разряд. Её первые слова замерли на губах, когда она заметила, что Беллатрикс стоит перед ней, будто вернувшись из другой реальности.       Живая, здесь, и эта мысль била в виски оглушительным ритмом.       — Я… думала, ты уехала, — наконец сказала она, её голос был хриплым, полным внутренней борьбы.       Беллатрикс скривила губы, почти улыбаясь, но в её глазах сверкнуло что-то холодное и усталое.       — О, я чуть не уехала, — ответила она, её пальцы нервно сжимали край мантии. — Но, как видишь, осталась. Может, из-за какого-то упрямого чувства… или из-за того, что я решила, что этот замок без меня обрушится.       Гермиона не смогла сдержать слабую улыбку. Её глаза, наполненные усталостью и облегчением, смотрели на Беллатрикс так, будто искали подтверждение того, что она действительно здесь, что это не сон.       Беллатрикс, заметив эту дрожь в её взгляде, смягчила свою позу, позволив себе шагнуть ближе.       — Ты действительно думала, что я уеду, оставив тебя здесь, с твоими учебниками? — её голос снова стал мягче, насмешка ушла, уступив место чему-то более личному.       — Я… — Гермиона не могла найти слова, они застряли где-то в глубине горла. Она просто смотрела на Беллатрикс, и в этот миг весь холод замка, казалось, рассеялся. — Да, я думала.       Беллатрикс смотрела на неё, их глаза встретились, и в этой немой дуэли было больше правды, чем в любых словах.       Мгновение, показавшееся вечностью, распахнулось между ними, но Гермиона не могла больше терпеть эту тишину, этот страх, что всё было только игрой её воображения. Она шагнула вперёд, схватила Беллатрикс за руку и, прежде чем та успела что-то сказать, потянула её в ближайший пустой кабинет.       Дверь закрылась за ними с лёгким щелчком, оставив весь мир по ту сторону.       Гермиона, не давая Беллатрикс времени на протест, обвила её руками и прижала к себе, чувствуя, как кожа под её пальцами напряглась, как на мгновение дыхание той замерло.       Аромат жасмина и древесных нот, впитанный в её волосы и мантию, затопил всё вокруг, заполнив каждый уголок сознания Гермионы.       Она закрыла глаза и вдохнула этот запах, тот самый, который преследовал её в бессонные ночи, напоминал о прикосновениях и взглядах, которые говорили больше, чем их короткие, порой острые диалоги.       — Я думала, что не увижу тебя, — прошептала Гермиона, голос её дрогнул, но она не отстранилась. Она не могла. — Ты понятия не имеешь, как это было мучительно.       Беллатрикс стояла, прижавшись к ней, и что-то в её взгляде дрогнуло, стало менее твёрдым. Её пальцы слегка коснулись спины Гермионы, сначала нерешительно, затем сильнее, как будто она боялась, что всё это исчезнет, стоит ей ослабить хватку.       — Я тоже, — ответила она наконец, её голос был тихим, почти не слышным, но в нём звучала такая искренность, что Гермиона почувствовала, как напряжение, удерживавшее её всё это время, начинает ослабевать.       Гермиона отстранилась ровно настолько, чтобы увидеть лицо Беллатрикс. Она заметила тонкие линии усталости на её лице, которые никогда раньше не замечала, и холодный блеск глаз, скрывавший что-то большее, чем просто усталость.       Её губы дрожали, но она не дала себе передышки, склонилась и, словно пытаясь заглушить все невысказанные слова, начала усеивать лицо Беллатрикс поцелуями — быстрыми, обжигающими, такими, что её дыхание сливалось с дыханием Беллатрикс.       — Ты осталась, — сказала Гермиона, голос её был полон облегчения, почти срывался на шёпот. — Ради меня.       Беллатрикс ухмыльнулась, но в этой ухмылке не было привычной надменности. Она слегка повернула голову, её тёмные волосы мягко коснулись руки Гермионы.       — Ради тебя? — её голос звучал чуть хрипло, но сдержанно, словно каждое слово давалось ей нелегко. — Да, Гермиона. Ради тебя. Хоть это и стоило мне проклятой нервотрёпки.       Гермиона нахмурилась, вглядываясь в её глаза, которые теперь не прятали усталость.       — Семья? — спросила она, и в её голосе прозвучала тревога.       Беллатрикс закатила глаза, но затем кивнула, её руки чуть сильнее сжали плечи Гермионы, словно пытались укрыться от невидимых врагов.       — Они хотели, чтобы я вернулась. Мой отец говорил о традициях, о важности праздников. Даже мать умоляла, но… — её голос дрогнул, она замолчала на мгновение, прежде чем продолжить. — Я сказала им, что мне нужно готовиться к ЖАБА. Они не могли спорить с этим, но… ты не представляешь, как это было.       Гермиона смотрела на неё, и её сердце щемило от понимания того, через что прошла Беллатрикс ради этой встречи.       Она прижалась к ней, её лоб коснулся лба Беллатрикс, и она услышала, как та глубоко вздохнула, словно весь её мир держался на этой близости.       — Мне жаль, что тебе пришлось пройти через это, — прошептала Гермиона, её пальцы осторожно коснулись лица Беллатрикс, словно пытаясь стереть следы усталости. — Но я так рада, что ты здесь.       — Не говори глупостей, — Беллатрикс усмехнулась, но её глаза смягчились, впервые за долгое время теряя ту жесткость, которой она прикрывалась. — Мы обе знали, что я останусь. Иначе кто бы ещё изводил тебя в этих пустых коридорах?       Гермиона, не сдержав себя, рассмеялась, звук её смеха прозвучал мягко и тепло в тишине пустого кабинета. Она обняла Беллатрикс ещё крепче, позволяя этому мгновению затопить её с головой.       Впервые за долгие недели Гермиона чувствовала себя по-настоящему живой, словно все напряжение, страхи и сомнения наконец отступили, оставив её в этой тёплой, почти забыто уютной тишине.       Её пальцы мягко скользили по спине Беллатрикс, ощущая под пальцами каждую складку мантии, каждый вздох, отзывающийся тихой дрожью. Она отстранилась лишь на мгновение, чтобы заглянуть в её глаза, в которых теперь не было ни тени усталости, лишь искра, пробуждающая что-то тёплое и непоколебимое внутри.       — У меня есть для тебя подарок, — произнесла Гермиона, чуть смущённо отводя взгляд. — Но он остался в моей спальне… Я не знала, что встречу тебя сегодня.       Беллатрикс приподняла одну бровь, и уголки её губ дрогнули в едва заметной усмешке, но в её взгляде мелькнула искренняя заинтересованность.       — Подарок? — повторила она, её голос звучал хрипло, будто в нём всё ещё оставался отблеск пережитого волнения. — Интересно… и что же моя дорогая зубрила могла выбрать для меня? Томик стихов? Или… сборник заклинаний, который я должна выучить к ЖАБА?       Гермиона фыркнула, её глаза сверкнули, отражая мягкий свет свечей.       — Ты удивишься, но я была креативной, — она улыбнулась и, чуть понизив голос, добавила: — Но ты увидишь это только завтра.       Беллатрикс сделала шаг назад, но не отпускала её рук, держала их между ними, словно боялась, что стоит только отпустить, и всё рассыплется в дым. Она смотрела на Гермиону с такой нежностью, что это мгновение стало почти невыносимым в своей глубине.       — Хорошо, — наконец сказала она, и в её глазах мелькнула искра озорства. — Но тогда и я оставлю свой подарок в тайне. Пока.       — У тебя тоже есть подарок? — Гермиона не могла скрыть удивления, её голос дрогнул, но губы растянулись в слабую, почти детскую улыбку.       — Да, — Беллатрикс чуть кивнула, её волосы мягкой тенью закрыли половину лица, но глаза продолжали гореть. — И, поверь, ты захочешь узнать, что это. Но всё в своё время, Грейнджер. Я умею держать интригу.       Они замолчали, и в эту тишину вплелись звуки далёких рождественских колокольчиков, доносившихся с дальнего конца коридора, где ученики, собирающиеся покинуть замок, пели старые гимны.       Беллатрикс чуть склонила голову, прислушиваясь, и её глаза снова наполнились той жесткостью, которую Гермиона так хорошо знала. Это была защитная реакция, маска, что она носила при всех, кроме неё.       — Ты знаешь, что мне пришлось выслушать от отца, когда я сказала, что останусь? — сказала Беллатрикс, её голос вдруг стал серьёзным, лишённым привычного сарказма. — Он говорил о долге, о том, что у чистокровных нет права выбирать. А я выбрала.       Гермиона почувствовала, как её сердце болезненно сжалось. Она знала, какой силой должно было обладать это решение, каким непосильным грузом оно было для Беллатрикс.       Но слова застряли в горле, казались слишком пустыми и лёгкими для того, что она хотела сказать.       — Ты сильная, Белла, — прошептала она наконец, её голос был полон гордости, которая, казалось, дрожала в воздухе между ними. — Сильнее, чем они все.       Беллатрикс посмотрела на неё, и их взгляды снова встретились, но на этот раз в них не было ни вызова, ни насмешки. Это был тот редкий момент, когда маски падали, оставляя только то, что было скрыто за ними.       Она улыбнулась, но эта улыбка была едва заметна, почти призрачна, словно она боялась, что её заметят даже стены.       — Я сильная только с тобой, — сказала Беллатрикс тихо, но её слова повисли в воздухе, как заклинание, которому не нужно подтверждение.       Их объятие стало крепче, но в нём не было отчаянья, только облегчение и обещание, которые не нуждались в словах.       Минуты текли, поглощённые мягким светом свечей и тихим скрипом снега за окном, и каждая из них казалась драгоценной. Беллатрикс первой нарушила молчание. Её глаза сверкнули игривым огоньком, который редко можно было увидеть, когда она была среди других.       — Итак, Гермиона, — произнесла она с тенью насмешки в голосе, но в нём была почти заметная нежность. — Какие у нас планы на эти каникулы? Или ты всё же собираешься закапываться в учебники и превращать меня в тень на фоне твоих пергаментов?       Гермиона чуть усмехнулась, её губы дрогнули, а глаза, несмотря на усталость, сияли.       — Не уверена, что ты выдержишь ещё одну сессию зельеварения и сложных защитных чар, — ответила она, приподнимая брови. — Думаю, нам стоит найти что-то более… праздничное, чтобы отвлечься.       Беллатрикс наклонила голову, её волосы, пахнущие жасмином и древесной свежестью, мягко скользнули по плечам. Она раздумывала, едва заметно хмурясь, а затем на её лице появилась лёгкая, почти дразнящая улыбка.       — У меня есть одна идея, — сказала она, чуть понизив голос. — Мы могли бы исследовать замок, открыть пару давно забытых дверей. Профессор Вилкост всегда говорил, что в Хогвартсе хранятся секреты, о которых знают лишь единицы.       Гермиона прищурилась, притворяясь серьёзной.       — Ты предлагаешь мне нарушить правила? — её голос был полон лукавства, и Беллатрикс ответила на него мимолётной улыбкой, которой позволяла себе только в их уединённых моментах.       — Конечно, — Беллатрикс чуть подалась вперёд, её глаза блестели в свете свечей. — Разве не это делает жизнь интересной?       Гермиона вздохнула, чувствуя, как тепло проникает в каждую клетку её тела. Она опустила взгляд на их переплетённые руки, нежно скользнув пальцами по коже Беллатрикс.       — А что, если кто-то нас заметит? — спросила она, её голос стал тише, словно между ними и внешним миром сейчас существовала только эта комната, это тепло и их голоса.       Беллатрикс хмыкнула, её губы изогнулись в насмешливой, но искренней улыбке.       — Они ничего не узнают. Мы умеем хранить секреты, не так ли? — её голос был мягким, но в нём звучала твёрдая уверенность. — Никто и не подумает, что мы… вместе. Да и кто осмелится задать вопросы мне?       Гермиона не могла не улыбнуться. Беллатрикс всегда была уверенной, но в этот раз её слова прозвучали не как вызов, а как обещание.       — Я хочу, чтобы эти каникулы были нашими, — тихо сказала Гермиона, поднимая глаза, в которых отражались все тени и свет, танцующие в комнате. — Только нашими.       — Тогда они будут, — Беллатрикс подтянула её ближе, их лица снова оказались на расстоянии дыхания. — Мы будем исследовать замок, лазить по его забытым закоулкам, пить горячий шоколад у камина… И да, Грейнджер, я обещаю не превращать твои учебники в пепел, если ты на пару часов оторвёшься от них ради меня.       Гермиона не могла сдержать смех, её грудь задрожала от внезапного облегчения. Она почувствовала, как гнетущая тяжесть последних недель наконец начала испаряться, сменяясь обещанием праздника, который будет только их.       Этот момент, эти слова — всё было настоящим.       — Ты обещаешь? — спросила она, а её голос был полон одновременно игривости и глубокой, скрытой нежности.       Беллатрикс прищурилась, её взгляд стал серьёзным, но мягким.       — На этот раз — да, — сказала она и, склонившись, прошептала: — Только не давай мне повода передумать, Грейнджер.       Они обе засмеялись, и в этой тишине, где не было никого, кроме них и света мерцающих свечей, этот смех казался чем-то запретным, но бесконечно прекрасным.

***

      Вечер опустился на Хогвартс, окутывая замок мягким свечением снега за окнами и уютным светом внутри. Гермиона шла по коридорам, ощущая, как волнение тихо пробирается по её позвоночнику.       Каникулы официально начались, и вместе с ними пришло обещание времени, свободного от книг и экзаменов, но наполненного чем-то гораздо более значимым. Она держала в руках маленькую бархатную коробочку, скрывающую серебряную подвеску в виде головы ворона.       В её сердце поселился трепет, пока она направлялась в Выручай-комнату, где они с Беллатрикс договорились встретиться.       Когда она подошла к двери, та открылась, словно приветствуя её, и перед глазами предстал вид комнаты, преобразившейся в уютное убежище. Кресла, покрытые мягкими пледами, тёплый свет свечей, отражающийся на полированных деревянных столах.       И посреди этой гармонии, с высоко поднятой головой и взглядом, в котором читалось одновременно нетерпение и скрытая радость, стояла Беллатрикс.       — Ты наконец-то пришла, — её голос прозвучал мягче обычного, и Гермиона почувствовала, как тепло пробежало по её телу от этого приветствия.       — Я задержалась всего на минуту, — ответила Гермиона, улыбнувшись и пряча улыбку за движением пальцев, поправляющих прядь волос.       Её взгляд скользнул по комнате, затем остановился на Беллатрикс, заметив в её руках коробочку, завернутую в тёмную, почти чёрную бумагу, перевязанную изящной серебряной лентой.       — Ты помнишь, что я говорила о подарке, — продолжила Беллатрикс, её голос приобрёл лёгкую нотку таинственности. — И сегодня ты наконец узнаешь, что это.       Гермиона ощутила, как волнение вспыхнуло внутри неё, но она сделала шаг вперёд, протягивая свою бархатную коробочку Беллатрикс.       — Я тоже не пришла с пустыми руками, — её голос был полон искренности, и глаза вспыхнули от огоньков свечей. — Думаю, тебе это понравится.       Беллатрикс посмотрела на коробочку, а затем снова на Гермиону, её глаза слегка прищурились, и губы изогнулись в едва заметной улыбке. Она аккуратно взяла коробочку, чувствуя прохладу бархата, и с ловкостью, присущей только ей, открыла её.       Внутри лежала серебряная подвеска в виде головы ворона, чёрные глаза-ониксы, словно впитывали свет, придавая украшению глубину и величие.       На миг комната замерла. Беллатрикс смотрела на подвеску, не говоря ни слова, и Гермиона почти забеспокоилась, почувствовав, как внутри всё напряглось. Но затем Беллатрикс подняла глаза, её взгляд был тяжёлым и мягким одновременно.       — Ворон, — прошептала она, пальцы чуть коснулись серебра, ощущая его прохладное прикосновение. — Грозный, дикий… грациозный. Ты понимаешь меня лучше, чем я думала.       Гермиона улыбнулась, её глаза наполнились теплом, которое не могло скрыть даже притворное спокойствие.       — Я хотела, чтобы ты знала… — начала она, но её голос дрогнул, и она сделала глубокий вдох. — Чтобы ты знала, что я всегда чувствую твоё присутствие, даже если ты далеко. И эта подвеска… она поможет тебе чувствовать то же самое.       Беллатрикс медленно кивнула, её пальцы теперь крепче сжимали украшение, будто это был не просто подарок, а нечто гораздо большее, связанное с ними двумя.       — Я не ожидала, что подарок окажется настолько… личным, — её голос стал чуть хриплым, но она тут же вернула себе самообладание. — Теперь моя очередь.       Она протянула Гермионе свою коробочку, её глаза пристально следили за каждой реакцией Гермионы. Та взяла коробочку, на мгновение задержав взгляд на изящной ленте, прежде чем развязать её и открыть крышку.       Свет свечей, мерцавший в комнате, отразился на поверхности драгоценности, скрытой внутри. Гермиона замерла, ощутив, как дыхание застыло в груди.       Перед её глазами лежал тончайший браслет, выполненный из белого золота, инкрустированный крошечными сапфирами и изумрудами, которые, казалось, сияли внутренним светом.       Каждый камень был идеально огранён и располагался так, что создавал впечатление движущегося узора — словно ветер играл на поверхности воды или листва дрожала от лёгкого прикосновения. Этот браслет, бесспорно, был произведением искусства.       Гермиона осторожно дотронулась до него, ощущая прохладу металла и лёгкий шорох драгоценных камней. Она подняла взгляд на Беллатрикс, которая была напротив, сдержанно и спокойно, но в её глазах читалась лёгкая тревога.       — Это… — Гермиона пыталась подобрать слова, но голос предательски дрогнул. — Это потрясающе, Белла. Я никогда не видела ничего подобного.       Беллатрикс чуть наклонила голову, её тёмные волосы мягкой волной упали на плечи, создавая контраст с бледной кожей.       — Это принадлежало моей прабабушке, — тихо сказала она, её голос был ровным, но тёплым. — Одна из фамильных драгоценностей Блэков. Я всегда считала, что оно не отражает никого из нашей семьи, а потом встретила тебя. Это изящество, сочетание силы и утончённости… Я знала, что никто не заметит его исчезновения. Никто, кроме меня.       Гермиона посмотрела на неё, её глаза потеплели, в них отражалась благодарность и что-то большее, что она пыталась скрыть за спокойной улыбкой. Она взяла браслет и почувствовала, как его вес слегка оттянул руку.       Он был удивительно лёгким, но в нём ощущалась история и глубина, которых нельзя было не заметить.       — Ты не должна была… — начала она, но Беллатрикс прервала её.       — Не должна, но хотела, — с мягкой настойчивостью сказала Беллатрикс, её губы изогнулись в слабую улыбку. — Это хороший способ показать, что для меня значишь ты. Этот браслет всегда считали символом силы и скрытой красоты. Ты, Гермиона, — единственная, кто подходит ему.       Гермиона молчала, её глаза блестели от эмоций, которые она не могла выразить словами. Она аккуратно застегнула браслет на запястье, его драгоценные камни заиграли в свете, отбрасывая тени на стены.       Это было больше, чем украшение; это было обещание, связь, которую никто не смог бы разорвать.       — Спасибо, Белла, — прошептала она, стараясь сдержать дрожь в голосе. — Я никогда не думала, что что-то настолько ценное может быть подарено… мне.       — Ты не знаешь, как много ты значишь, — ответила Беллатрикс, её голос стал тише, и она подошла ближе, так, что их дыхания почти слились. — Ты стоишь гораздо больше, чем все сокровища рода Блэков.       Эти слова, произнесённые негромко и без обычного сарказма, заставили сердце Гермионы сжаться. Она посмотрела на Беллатрикс, их взгляды пересеклись, и в этот миг между ними не было ничего, кроме тишины, наполненной теми чувствами, которые не нуждались в словах.       В комнате, где мерцали свечи и лёгкий полумрак прятал их от остального мира, пространство между ними сжалось до предела. Гермиона ощущала, как сердце ускоряет ритм, каждый его удар отдавался эхом в груди, отзываясь трепетом в руках и тёплой волной по всему телу.       Беллатрикс посмотрела на неё с тем напряжением, которое разрывает всякую границу между людьми. Это был не тот взгляд, с которым она бросала вызов всему миру, а что-то более глубокое, тянущее и неумолимое.       В этом взгляде были одновременно ожидание и голод, который она уже слишком долго сдерживала.       Не сдержав себя, Гермиона сделала шаг вперёд, сокращая это мучительное расстояние. Её руки легли на шею Беллатрикс, холод браслета обжёг кожу, но в этом касании была вся нежность и сила, которые она накопила за недели молчания.       Беллатрикс не ждала приглашения — её пальцы, крепкие и уверенные, скользнули по спине Гермионы, притягивая её ближе, так что между ними не осталось ни дюйма.       Поцелуй был как вспышка, пронзительный и яркий, затмевающий всё вокруг. Гермиона ощущала, как её мир рушится, но этот обвал был сладким и долгожданным. Их губы слились, и дыхание стало единым, смешанным и жарким. Они целовали друг друга так, будто были потерянны и наконец нашли то, что искали.       Время, казалось, остановилось, а замок с его вечной историей и тишиной исчез где-то на заднем плане. Гермиона потеряла себя в этом поцелуе, ощущая, как тепло Беллатрикс заполняет её, проникает в каждую частицу её существа.       Она слышала, как дыхание Беллатрикс стало неровным, почти срывалось, когда их губы оторвались на мгновение, и глаза встретились снова — в них горел тот же огонь, тот, который они скрывали от всех, даже от самих себя.       Беллатрикс провела пальцами по её волосам, её взгляд был смягчён, но в нём читалась неконтролируемая сила.       — Слишком долго, — прошептала она, её голос был пропитан хрипотцой, от которой у Гермионы пробежал холодок по спине. — Я ждала слишком долго, когда ты оторвешься от своих книг.       Гермиона не ответила словами — они были лишними. Её губы снова нашли губы Беллатрикс, поцелуй стал более глубоким, как признание того, что они боялись принять до этого момента.       Её руки скользнули по спине Беллатрикс, ощутив крепость и тепло под тонкой тканью мантии. Они не слышали ничего, кроме звуков собственного дыхания и шелеста своих движений.       В комнате было тихо, только свет от свечей, отбрасывающий тени на стены, и звук их сердцебиений, которые сливались в один ритм.       Гермиона почувствовала, как Беллатрикс отстранилась на мгновение, её глаза были полны света и скрытой боли, будто в этом моменте заключалось всё, что она не могла сказать словами.       — Обещай мне… что это не исчезнет, — её голос был тихим, почти не слышным, но его смысл пронзал Гермиону до самой глубины.       — Я обещаю, — ответила Гермиона, и её слова были как клятва, которую она готова была хранить вечно.       Беллатрикс улыбнулась, но эта улыбка была полна тяжести прожитых лет и неопределённости, которая казалась их постоянным спутником. Они снова нашли друг друга в поцелуе, более нежном, наполненном пониманием и принятием, чем ранее.       Их дыхание перемешивалось с лёгким треском камина, что отбрасывал пляшущие тени по стенам. Огонь оживлял их лица, делая их черты более выразительными.       Беллатрикс медленно провела ладонью вдоль линии подбородка Гермионы, затем скользнула вниз к ключице, где задержалась на мгновение, будто решая, готова ли она переступить ещё одну невидимую грань.       В этот момент их взгляды снова встретились, и мир вокруг будто растворился. Беллатрикс, не отрываясь глазами от Гермионы, чуть наклонилась вперёд и оставила цепочку горячих поцелуев, которые растянулись от её шеи до плеча.       Её движения были одновременно жадными и выверенными, будто она старалась впитать каждый миг.       Гермиона провела руками по плечам Беллатрикс, ощущая под пальцами напряжение её мускулов. Их дыхание стало более частым, и с каждым прикосновением растягивалась нитка, что разделяла их разум и чистую интуицию.       Пальцы Гермионы дрожали, когда она начала стягивать тёмную мантию с плеч Беллатрикс, и та с готовностью откинула её на пол. Шероховатая поверхность ковра приятно кололась, когда они опустились на него.       Огонь в камине освещал их, придавая сцене ещё больше уюта и интимности. Беллатрикс вновь встретилась с Гермионой в поцелуе — глубоком, настойчивом, полном страсти, которую они обе больше не могли сдерживать.       Пальцы Беллатрикс, прохладные и уверенные, скользнули вниз, оставляя за собой жаркий след, и Гермиона затаила дыхание, чувствуя, как каждая её клетка откликается на это прикосновение.       Её руки начали искать путь вдоль тела Беллатрикс, изучая и исследуя каждый изгиб, каждую реакцию. В этом движении не было поспешности, но была жажда, жгучая, как пламя, что трепетало за их спинами. Они двигались, словно ведомые общим ритмом, в котором смешивались желания и долгожданная свобода.       Беллатрикс сдвинула плечи Гермионы назад, позволяя платью медленно соскользнуть вниз, и их тела встретились без преград. Взгляд Беллатрикс был тяжелым и изучающим, полным глубокого и дикого желания.       Она наклонилась ближе, проводя губами по плечу Гермионы, прежде чем их лица снова встретились, и всё снова вспыхнуло с новой силой.       Комната заполнилась их звуками — дыхание, треск огня и еле слышные шорохи одежды, когда они окончательно избавились от неё. Тени на стенах двигались, отражая страсть, что охватила их и не собиралась отпускать.       Гермиона чувствовала, как её тело тянется навстречу каждому прикосновению, каждому движению Беллатрикс, принимая и отдавая одновременно. Всё было настолько интенсивным, что время снова потеряло смысл.       Их движения становились всё более порывистыми, дикими, лишёнными сдержанности. Гермиона чувствовала, как её пальцы оставляют следы на спине Беллатрикс, царапая кожу, и это было как вспышка молнии, проникающая в глубину, неся за собой волны наслаждения.       Беллатрикс откликнулась на это с низким стоном, её глаза вспыхнули тёмным огнём, отражающим мерцание камина.       — Ещё, — прошептала она, и её голос был хриплым, словно оголённый провод.       Губы Беллатрикс вновь накрыли губы Гермионы, но на этот раз они были жёстче, требовательнее, в каждом касании — жгучая смесь боли и наслаждения. Гермиона прикусила губу Беллатрикс, чуть ли не ощущая привкус жара на языке, и их дыхания слились в едином порыве.       Тепло их тел распространялось волнами, и каждое прикосновение отзывалось в глубине, заполняя сознание чувственным вихрем.       Они двигались по ковру, и шероховатость ткани казалась почти обжигающей, усиливая каждое прикосновение, каждый толчок. Беллатрикс провела губами по шее Гермионы, оставляя на коже следы от лёгких укусов, и этот жар, этот след возбуждал, проникая в каждую клетку её тела.       Их взгляды снова встретились, тяжёлые и полные вызова, словно ни одна из них не могла позволить другой взять верх.       Гермиона ответила, вцепившись пальцами в волосы Беллатрикс, подтягивая её ближе, пока их тела не слились в единый ритм. Их движения стали более скоординированными, единым порывом, где границы между болью и наслаждением стирались, оставляя лишь чистую, необузданную страсть.       Беллатрикс оставила ещё один след — чуть болезненный, но сладкий, на плечах Гермионы, и они обе знали, что утренний свет принесёт с собой видимые доказательства этой ночи.       Свет свечей отражался в их глазах, делая тени на лицах глубокими и выразительными. Комната, казалось, дышала вместе с ними, с каждым новым движением, с каждым стоном, что рвался с их губ.       Их дыхания смешивались с жаром, исходящим от камина, и каждый новый вздох был пропитан ощущением всепоглощающей страсти. Беллатрикс обвила руками талию Гермионы, притягивая её с такой силой, что между ними не оставалось ничего — ни пространства, ни тени сомнений.       Её пальцы, крепкие и умелые, скользнули вверх по спине, а затем спустились, оставляя следы, которые казались горящими на коже.       Гермиона почувствовала, как её тело откликается на каждый укус, на каждое касание. Беллатрикс слегка прикусила её губу, вызвав волну напряжённого трепета, что пронеслась по всему телу, и этот отклик звучал в их смешанном дыхании.       Её руки дрожали, когда она провела ногтями по спине Беллатрикс, оставляя за собой следы, которые ощущались как вспышки молнии.       Их поцелуи были такими глубокими, что казались вторжением в самое сердце, где каждое прикосновение звучало эхом в груди. Беллатрикс, сдерживая стон, склонилась к плечу Гермионы, оставляя цепочку следов от лёгких укусов и поцелуев, каждый из которых говорил о дикости, что бушевала между ними.       — Не останавливайся, — прошептала Гермиона, её голос был низким, почти хриплым, полным жажды и откровенности.       Их взгляды встретились вновь, и в глазах Беллатрикс полыхал вызов, смешанный с нежностью, которую она редко позволяла себе показывать. Её движения стали более уверенными, и с каждым новым жестом, каждым касанием, они познавали друг друга на уровне, который выходил за пределы слов и разума.       Комната, освещённая только мерцанием огня, казалась живой, её тени танцевали в такт их движений.       Они двигались вместе, и каждое прикосновение, каждый новый стон был как завершающий штрих картины, которую они создавали вдвоём.       Движения становились все более резкими, каждое касание казалось проникновением вглубь, обнажением истинных эмоций, которые они так долго скрывали.       Беллатрикс провела пальцами по плечам Гермионы, оставляя легкие красные следы, которые тут же исчезали, сменяясь теплом. Она чуть сильнее прикусила кожу на её шее, вызывая ответный вздох, наполненный жаром и трепетом, опустилась ниже играя языком с соском, слегка прикусывая.       Гермиона застонала, не желая уступать, провела ногтями по спине Беллатрикс, ощущая, как её тело поднимается навстречу этому жесту. Их дыхание смешивалось с треском пламени, а полумрак комнаты делал каждую тень живой, ожившей, будто бы сама Выручай-комната откликалась на эту яростную близость.       — Ты даже не представляешь… — начала Гермиона, но её слова прервались, когда Беллатрикс накрыла её другой сосок губами, на этот раз жёстко и жадно, без осторожности.       Вскрик Гермионы перерос в стон, когда Беллатрикс зализала укус языком.       Их тела двигались в унисон, касаясь, изучая, запоминая каждую деталь. Удары сердца отзывались эхом, заполняя собой всю комнату.       Руки Беллатрикс скользнули вниз, её прикосновения были настойчивыми и точными, вызывая дрожь по всему телу Гермионы. Они обе знали, что это был момент, когда всё, что оставалось до этого скрытым, выходило наружу, прорывалось, как река, смывающая всё на своём пути. Гермиона ответила тем же, её пальцы находили каждую линию, каждую впадину тела Беллатрикс, и с каждой секундой между ними не оставалось ничего недосказанного.       Их губы, пересекавшиеся с поцелуями, оставляли влажные следы на коже, каждая точка воспламенялась и тлела, словно костёр, который невозможно было потушить.       Гермиона чувствовала, как её дыхание смешивается с учащённым пульсом, вибрирующим в висках, каждая секунда превращалась в бесконечный миг. Пальцы Беллатрикс крепче сжали её, притягивая ближе, и их тела вновь встретились в неумолимой близости.       Она собрала двумя пальцами всю влагу и вошла на всю длину, ловя гортанный стон Гермионы губами и проглатывая его. Беллатрикс двигалась быстро, безудержно, заставляя Гермиону под ней сходить с ума, извиваться, стонать и умолять.       Ей это нравилось, ведь она знала, как доставить удовольствие. Чуть согнув пальцы она начала делать поступательные движения, из-за чего глаза Гермионы закатились от наслаждения. Пот блестел на ее шее и лбу, волосы прилипли к лицу, а покрасневшие губы были приоткрыты и выпускали для Беллатрикс самые замечательные звуки в мире.       Беллатрикс была готова поклясться, что никогда еще не видела ничего прекраснее этого зрелища. — Белла… Мерлин, пожалуйста. Прошу, не меняй ничего, — еле всхлипывала Гермиона.       Огонь в камине затрепетал, словно отражая накал страстей, что бушевал между ними. Слова исчезли, уступив место тихим стонам, прерывистому дыханию и движениям, в которых выражалась каждая скрытая эмоция, которую они так долго пытались подавить.       Беллатрикс провела губами по ключице Гермионы, её прикосновения становились всё более отчётливыми и проникновенными. В этот момент их взгляды пересеклись, в них читалось одновременно признание и абсолютная открытость.       Гермиона ощутила, как внутри всё сжимается от сладкой муки ожидания, и каждая клетка её тела отзывалась на прикосновения, проникая вглубь, наполняя её не только физическим ощущением, но и чем-то большим, чем она могла бы выразить словами.       Её руки снова скользнули по спине Беллатрикс, на этот раз медленнее, запоминая каждый изгиб, каждый мускул, словно это было нечто сокровенное и личное.       Они двигались вместе, почти синхронно, их движения становились всё более настойчивыми, пока напряжение, нарастая и достигая своего пика, не взорвалось волной тепла, разливаясь по телу Гермионы.       В тишине слышалось только их дыхание, смешанное с лёгким потрескиванием огня, и в этот момент всё вокруг перестало существовать.       Беллатрикс, прикоснувшись лбом к лбу Гермионы, закрыла глаза, позволяя себе несколько секунд покоя. Гермиона, чувствуя, как её сердце медленно возвращается к нормальному ритму, провела пальцами по лицу Беллатрикс, и этот жест, наполненный нежностью, был их молчаливым признанием.       Комната снова наполнилась мерцанием свечей и мягким светом камина, убаюкивающим и уютным, когда они обе лежали на ковре, окружённые этим тёплым светом, чувствуя, как затихает буря, которую они сами вызвали.       Гермиона, всё ещё ощущая тепло и ритм их сбившегося дыхания, приподнялась на локтях и встретила взгляд Беллатрикс. В её глазах светилось нечто большее, чем просто страсть — это было тихое понимание, будто между ними распахнулась новая глава, полная свободы и откровенности.       Беллатрикс, казалось, ждала, не теряя своей уверенности, но с ноткой любопытства, что редко мелькала в её взгляде.       Гермиона наклонилась, её губы встретились с губами Беллатрикс в поцелуе, который был мягче, но не менее наполненным жгучим огнём. Её пальцы медленно скользнули вниз по телу Беллатрикс, оставляя за собой путь из нежных прикосновений, которые вызывали дрожь.       Она хотела подарить Беллатрикс ту же бурю, ту же сладкую потерю контроля, которую испытала сама.       Каждое движение, каждый жест был обдуман и полон желания узнать её, раскрыть, изучить. Гермиона следовала изгибам тела Беллатрикс, её поцелуи были горячими и продолжительными, оставляя следы на коже, которая в свете огня казалась золотистой и мягкой.       Она ощущала, как дыхание Беллатрикс становится всё более прерывистым, как её пальцы сжимаются, вцепляясь в ковёр, словно пытались удержаться в этом мире, когда их эмоции уносили их вдаль.       — Гермиона… — имя, произнесённое Беллатрикс, прозвучало как смесь удивления и тихого мольбы, заставив её сердце сжаться.       Гермиона ответила, не отвлекаясь ни на секунду. Она проникла в Беллатрикс двумя пальцами, желая слушать свое имя из этих прекрасных уст всегда. Её движения становились более решительными, изучающими, она стремилась понять каждую грань эмоций, что пронзала их обоих.       Она наслаждалась видом, который был перед ней — голая Беллатрикс с покрасневшими щеками, дрожащими ресницами, стонущая и податливая, которая мягко направляет ее руку, чтобы помочь себе достигнуть оргазма. Гермиона думала, что будет смущаться этого, но все было настолько естественно, что она лишь позволила себе улыбку, зная, что она сама еще не очень опытна.       Беллатрикс закрыла глаза, её губы приоткрылись, и она отдалась этим ощущениям, доверив Гермионе себя полностью, что было для неё непривычно, но сейчас казалось правильным.       Тишина комнаты заполнилась звуками их дыхания, мелкими вздохами и треском огня. Всё слилось в одну симфонию, каждое прикосновение отзывалось где-то глубоко внутри, наполняя их теплом и тем искренним чувством, что рождалось между ними.       Гермиона ощущала, как каждое движение её рук, каждый поцелуй отзывался дрожью в теле Беллатрикс. Это было не просто физическое единение — в этом моменте присутствовало что-то более глубокое, почти непередаваемое.       Её губы оставляли за собой дорожку поцелуев, от ключицы вниз, и каждый новый отклик Беллатрикс отдавался жаром в её собственной груди.       Беллатрикс открыла глаза, и в её взгляде читалась смесь удивления и нарастающего напряжения. Она потянулась, чтобы дотронуться до лица Гермионы, её прикосновение было мягким, но дрожащим, словно она пыталась сохранить этот миг в памяти навсегда.       Гермиона встретила её взгляд, не отрываясь, их глаза говорили больше, чем могли бы слова.       — Доверься мне, — прошептала Гермиона, её голос был едва слышен, но наполнен решимостью.       Беллатрикс не ответила, но её тело, приподнимаясь навстречу каждому прикосновению, говорило само за себя. Гермиона медленно продолжила изучать её, пробуя и запоминая каждую деталь, которую Беллатрикс открывала перед ней.       Она ощущала, как напряжение нарастает, как стенки сжимаются вокруг пальцев, и дыхание Беллатрикс становится более частым, рваным, перемежающимся с тихими вздохами.       В комнате стояла звенящая тишина, лишь потрескивание дров в камине и их дыхание заполняли пространство. В этот момент всё слилось в единое ощущение — тепло их тел, мягкость света и то непередаваемое чувство единства, которое возникло между ними.       Гермиона ощутила, как дрожь охватывает тело Беллатрикс, и в её взгляде отразилась вспышка, мгновение абсолютного доверия и страсти.       Беллатрикс, прикусив губу, не удержалась от громкого стона, когда их взгляды вновь пересеклись. Это было подтверждением, которое не требовало слов.       Мягкий свет камина, танцующий по стенам, оставлял на их телах золотистые отблески. Гермиона аккуратно устроилась рядом с Беллатрикс, ощущая, как дыхание постепенно выравнивается, но сердце всё ещё гулко бьётся в груди.       Их тела соприкасались, и каждое лёгкое прикосновение пальцев Беллатрикс, что медленно скользили по её коже, оставляло за собой след тепла.       В этой близости не было слов, лишь безмолвное принятие и какое-то странное спокойствие. Гермиона чувствовала, как их дыхание переплетается, словно создавая невидимые узлы, связывающие их в неразрывное целое. Каждое движение, каждое едва заметное колебание воздуха было наполнено чем-то сокровенным.       Беллатрикс подняла глаза, её взгляд был тяжёлым, полным раздумий, будто она пыталась разглядеть что-то в глазах Гермионы, что ей ещё не открылось. Её пальцы медленно скользили по линии плеча, спускаясь к ключице, изучая, запоминая, словно боялась потерять эту картину.       Гермиона почувствовала, как внутри неё что-то дрогнуло. Тревога и смущение поднимались по телу, словно горячая волна. Её взгляд скользнул по подвеске ворона, сверкнувшей на коже Беллатрикс, затем вниз — на браслет, обвивавший её собственное запястье. Эти знаки были как невидимые обещания, как доказательства того, что этот момент реален, что он принадлежит только им.       Её пальцы, дрожа, осторожно провели линию по ключице Беллатрикс, и она прикусила губу, не решаясь говорить. Но слова, давно рвущиеся наружу, уже не поддавались контролю.       — Я… — голос Гермионы дрогнул, и она на мгновение замолчала, чтобы взять себя в руки. — Я думаю, я люблю тебя.       Эти слова повисли в воздухе, как вспышка, как гулкое эхо, разбившее тишину комнаты. Беллатрикс замерла, её взгляд остановился на глазах Гермионы, и на миг в нём отразилась настоящая растерянность.       Она приоткрыла губы, но ни одного слова не сорвалось с них. В её глазах промелькнуло что-то похожее на испуг, непривычное и странное для той, кто привыкла быть храброй перед всем миром.       — Что ты сказала? — её голос был едва слышен, почти шёпотом, но в нём звучало недоверие, смешанное с тихой, подавляемой дрожью.       Гермиона посмотрела на неё, её глаза, полные смущения и отчаянного ожидания, встретились с глазами Беллатрикс. Она не могла отвести взгляд, даже если бы захотела. В этот момент всё её существо говорило одно и то же: это правда, и она больше не может держать её внутри.       — Я люблю тебя, — повторила она, чуть увереннее, но голос её всё ещё был тихим, словно боялась спугнуть то, что так долго скрывала.       Беллатрикс посмотрела на неё так, будто перед ней открылась бездна. Она провела пальцами по подвеске, ощущая её холодное прикосновение, словно пыталась убедиться, что она реальна, что её держат слова, которые она только что услышала.       Затем её взгляд остановился на браслете на запястье Гермионы, на светящихся сапфирах и изумрудах, которые отразили огонь камина, как звёзды в ночи.       — Гермиона… — выдохнула Беллатрикс, и в этом коротком слове было больше эмоций, чем в тысячах её язвительных замечаний и насмешек.       Она не знала, как справиться с этой бурей внутри, с этим новообретённым чувством, которое было слишком настоящим, слишком искренним. Она чуть отстранилась, чтобы увидеть глаза Гермионы целиком, всматриваясь в них так, словно искала подтверждение тому, что это не сон.       — Ты правда… — Беллатрикс не смогла закончить фразу, её голос задрожал, и она опустила глаза, чтобы скрыть смущение. Она не привыкла к слабости, но в этот миг она не могла притворяться.       Гермиона подтянула её ближе, её пальцы мягко коснулись подбородка Беллатрикс, заставляя её снова поднять взгляд. В этом движении было столько нежности и уверенности, что Беллатрикс вздрогнула.       — Да, — сказала Гермиона тихо, но её голос был твёрд, как никогда. — Это правда.       Их глаза снова встретились, и в этом взгляде было больше слов, чем можно было выразить.       Тишина каменной комнаты не была неловкой, напротив — она говорила громче любого звука. Беллатрикс чувствовала, как что-то внутри неё разрывается, будто барьер, который она столько лет строила, дрогнул и дал трещину.       Её глаза, обычно такие холодные и уверенные, вдруг потеплели, наполненные чем-то, что она не позволяла себе чувствовать слишком часто.       Гермиона не отводила взгляда. Она видела эту перемену, это движение, как волны на озере, когда на него падает первый луч рассвета. Это было откровением, больше, чем слова, больше, чем признание, оно было чистым проявлением того, что связывало их двоих.       Беллатрикс наконец вдохнула, словно долго сдерживала дыхание. Её губы дрогнули, едва заметная улыбка проскользнула, и тут же исчезла.       Она провела ладонью по лицу Гермионы, её пальцы были прохладными, но прикосновение — уверенным.       — Ты заставляешь меня забывать, что такое быть одной, — произнесла она, и в её голосе звучала лёгкая хрипотца, которая появилась от волнения, которое она так старательно скрывала.       Гермиона ощутила, как в груди разливается тепло. Её сердце перестало биться в лихорадочном ритме, уступив место спокойному, но мощному чувству, будто каждое слово, каждое прикосновение Беллатрикс было давно знакомым, но всё же удивляло её.       Она осторожно взяла ладонь Беллатрикс, удерживая её, и поднесла к своей груди, к сердцу, которое билось ровно и твёрдо.       — Ты больше не одна, — ответила она тихо, и в её голосе не было ни капли сомнения.       Беллатрикс опустила взгляд, её ресницы слегка дрогнули, и она чуть сжала губы, пытаясь удержать эмоции под контролем. Это признание, это принятие того, что она так долго отталкивала, было слишком реальным, слишком ярким, чтобы его игнорировать.       Она провела взглядом по комнате, по отблескам огня на камне и теням, которые двигались по стенам, словно призраки прошлого, оставленные за порогом этой комнаты.       — Я боялась этого, — сказала она, её голос был едва слышен, почти затерян в треске камина. — Боялась настолько, что не давала себе подумать об этом. И вот оно — и я не знаю, что делать дальше.       Гермиона почувствовала, как в её сердце кольнуло понимание. Она знала, что Беллатрикс сильна, независима, но в этот момент перед ней стоял человек, обнажённый перед её эмоциями.       Она придвинулась ближе, их лица оказались так близко, что она могла чувствовать дыхание Беллатрикс.       — Не нужно знать, — ответила Гермиона, её голос был ровным и тихим, но в нём звучала сила, которой она сама не ожидала. — Достаточно просто быть.       Эти слова, простые и честные, разорвали оставшееся молчание. Беллатрикс, наконец, позволила себе расслабиться, её плечи чуть опустились, а глаза вновь встретились с глазами Гермионы, но уже без страха и сомнений.       В них читалось принятие, которое раньше казалось невозможным.       — Ты упрямая, Грейнджер, — с легкой усмешкой заметила Беллатрикс, но в её словах не было ни грамма той колкой иронии, к которой Гермиона привыкла. — Но именно это заставляет меня… видеть тебя иначе.       Гермиона усмехнулась, но в этой улыбке было что-то большее — лёгкая гордость и нежность, которые она теперь не скрывала.       — Ты постоянно говоришь про мою упрямость, и как она тебе нравится. Хорошо, что я такая, — сказала она, её пальцы снова скользнули по волосам Беллатрикс, ощущая их мягкость. — Иначе ты бы никогда не узнала, что значит быть не одной.       Они замолчали, но это молчание не было пустым. Оно было наполнено звуками их дыхания, шёпотом огня и тихим, едва заметным биением сердец.