Реквием по чужому имени

      В воздухе кабинета зельеварения, наполненной пряным запахом трав и горечью различных ингредиентов, царила напряжённая тишина. Студенты Хогвартса, одетые в чёрные мантии, сидели за длинными деревянными столами, на которых поблёскивали медные котлы.       Профессор Слизнорт стоял в передней части класса, его тёплый взгляд обегал учеников с отеческой гордостью. Он сделал плавный жест рукой, привлекая к себе внимание.       — Сегодня, — начал он, его голос звучал глубоко и чуть размеренно, словно каждый звук тщательно взвешивался, — мы займёмся одним из самых загадочных и мощных зелий в магическом мире. Зельем, которое способно пробуждать и усиливать чувства, заставляя того, кто вдохнёт его аромат, ощутить безудержное влечение. Амортенция. — Он сделал паузу, чтобы слова утонули в удивлённых и возбуждённых вздохах учеников.       Гермиона, сидя рядом с Летицией, выпрямилась и облизнула губы. Она знала об амортенции больше, чем хотела бы признаться, и её сердце билось быстрее при мысли о том, что запах зелья может выдать её тайны.       Она украдкой взглянула через плечо на стол Слизерина, где сидела Беллатрикс, её лицо было сосредоточенным и высокомерным, как всегда, но глаза метались, словно искали чего-то в глубине мысли.       — Амортенция, — продолжал профессор, — известна своими особенными свойствами. Она не вызывает настоящую любовь, но её аромат… — он прикрыл глаза, как бы вдыхающе вспоминая нечто особенное, — отражает то, что привлекает человека больше всего. И запах будет разным для каждого из вас.       Внимание всей комнаты было приковано к каждому его слову. Летиция наклонилась к Гермионе и шепнула:       — Я слышала, что она может пахнуть как дождь или свежескошенная трава. Интересно, что почувствуем мы?       — Узнаем, — ответила Гермиона, её голос был натянутым, но она старалась держаться спокойно.       Слизнорт раздал инструкции, разворачивая старинный пергамент с рецептом и объясняя последовательность действий:       — Сначала, — сказал он, поднимая указательный палец, — добавьте три капли настойки ромашки в ваш котёл и дайте ей прокипеть ровно пять минут, прежде чем переходить к следующему шагу. Этот этап критически важен, чтобы создать основу зелья.       Гермиона ловко схватила бутылочку с настойкой и осторожно капнула её в свой котёл. Слышался тихий плеск, и вода в котле окрасилась лёгким золотистым оттенком.       Летиция, стоявшая рядом, следила за действиями подруги и начала перемешивать содержимое по часовой стрелке, как требовал Слизнорт.       — Не торопитесь, — предостерёг профессор, обойдя столы и внимательно наблюдая за студентами. — Одно неправильное движение — и вместо зелья получится взрывоопасная смесь. Теперь добавьте порошок жемчужной пыли, — добавил он, указывая на маленькие баночки с мерцающим содержимым.       Гермиона осторожно взяла ложку и насыпала жемчужный порошок, её руки двигались аккуратно и точно. Пыль осела на поверхность жидкости, и котёл засветился мягким перламутровым светом. Воздух наполнился тонким, почти невидимым туманом, от которого по коже побежали мурашки.       — Отлично, — похвалил Слизнорт, заметив блеск в котле Гермионы и Летиции. — Теперь настало время добавить лепестки розы. Но помните, они должны быть свежими и не повреждёнными, иначе эффект зелья будет искажённым.       Летиция аккуратно выбрала лепестки из корзинки, лежащей на столе, и с лёгким трепетом опустила их в котёл. Жидкость зашипела, и оттуда поднялся первый слабый аромат. Гермиона замерла, когда до её ноздрей донёсся запах.       Это был мягкий, тёплый аромат жасмина, перемешанный с нотками тлеющего дерева и чем-то, что напоминало её о библиотеке, где они с Беллатрикс оставляли свои записки.       Сердце забилось сильнее, и она краем глаза уловила, как Беллатрикс подняла голову, всматриваясь в её сторону. Их взгляды встретились, и на миг комната, казалось, исчезла, оставляя лишь этот момент, полный недосказанности и напряжения.       — Теперь последний этап, — прервал их контакт голос Слизнорта. — Добавьте волос грифона. Это усилит действие зелья и придаст ему устойчивость. Но добавляйте по одному волоску, перемешивая не спеша.       Гермиона вытащила тонкий волос и медленно опустила его в котёл. Летиция начала перемешивать, считая вслух каждый оборот ложки. Одна, две, три — и жидкость в котле приобрела насыщенный серебристо-розовый оттенок.       Аромат стал сильнее, и Гермиона почувствовала, как её сердце стало сжиматься, словно предупреждая о том, что за этими запахами скрывается что-то большее, чем просто зелье.       Она украдкой взглянула на Беллатрикс и увидела, как та вдыхает аромат над своим котлом, её глаза стали тёмными и блестящими, словно поглощёнными внутренним конфликтом.       В этом взгляде было что-то необъяснимое, таящееся на грани влечения и презрения. Гермиона почувствовала, как у неё перехватывает дыхание. Каждое мгновение, каждая искра между ними вспыхивала с новой силой, и сейчас, на уроке зельеварения, она ощутила этот накал, пронзающий её до самого сердца.       Летиция коснулась её плеча, прерывая размышления:       — Всё в порядке? Ты выглядишь так, будто только что увидела призрака, — шепнула она, стараясь не привлечь внимания.       — Да, всё хорошо, — ответила Гермиона, её голос был слишком высоким, слишком натянутым.       Она отвела взгляд от Беллатрикс и вновь сосредоточилась на своём котле.       Слизнорт подошёл к их столу, его взгляд изучал серебристо-розовую жидкость в котле, которая теперь нежно пульсировала, источая волшебный аромат.       Он кивнул с удовлетворением, его широкое лицо озарилось улыбкой.       — Прекрасно, девочки, — проговорил он, посмотрев на них. — Видите этот блеск? Это знак того, что ваше зелье достигло идеальной консистенции. Осталось немного подождать, и вы поймёте, почему это зелье вызывает такой ажиотаж.       Гермиона кивнула, хотя внутри неё бушевал ураган эмоций. Она медленно наклонилась к котлу, вдыхая первые ноты Амортенции, и почувствовала, как запах пронзает её, проникая в каждую клеточку тела.       Сначала он был едва уловимым — свежескошенная трава, влажная и зелёная, словно утренний сад после дождя. Затем появился знакомый аромат чистого пергамента и свежих чернил, который всегда ассоциировался у неё с часами в библиотеке и тихими ночами за учёбой.       Но потом пришло что-то новое. Глубокий, сладкий и при этом горьковатый запах, который заполнил её до предела. Это был запах Беллатрикс — тонкий аромат дорогого парфюма с нотами жасмина и древесины, и одновременно естественный запах её кожи, смешанный с лёгким отголоском магии и чего-то неопределимого, но столь знакомого.       Сердце Гермионы заколотилось, пальцы слегка задрожали, когда она поняла, что её тело мгновенно отозвалось на этот запах.       Гермиона выпрямилась, стараясь контролировать себя, но мысли вихрем пронеслись в голове. Она облизнула губы, которые вдруг пересохли, и украдкой бросила взгляд на Беллатрикс.       Та стояла за своим котлом, её лицо снова приняло спокойное выражение, но Гермиона заметила, как она один раз вздрогнула, вдыхая аромат своего зелья.       Их глаза встретились лишь на мгновение, но этого было достаточно, чтобы понять: Беллатрикс тоже почувствовала нечто похожее.       — Как только зелье начнёт издавать устойчивый запах, закройте крышку, чтобы не перенасыщать комнату ароматами, — скомандовал Слизнорт, прохаживаясь между рядами.       Его голос вернул всех к реальности, и ученики поспешно выполнили приказ.       Гермиона, сбивчиво дыша, накрыла котёл крышкой и осмотрелась. Летиция что-то говорила, хваля их слаженную работу, но её слова тонули в гулах мыслей Гермионы.       Она вновь искала взглядом Беллатрикс и увидела, как та склонилась к своему котлу, накрыв его с показной невозмутимостью, хотя губы её сжались в тонкую линию. Что бы она ни почувствовала в аромате своего зелья, это определённо оставило след.       Комната вновь наполнилась привычными звуками — кто-то смеялся, кто-то перешёптывался, обсуждая свои результаты. Но для Гермионы мир изменился. Она не могла игнорировать то, что её чувства стали очевидны даже для неё самой.       Запах амортенции, этот пронзительный аромат, не оставлял сомнений. Он окутал её, оставил метку в сердце, подтверждая то, что она так долго пыталась отрицать. Гермиона сглотнула, стараясь собраться с мыслями, но её разум был перегружен.       Профессор Слизнорт, полный удовлетворения от общего успеха класса, продолжал говорить, его голос то поднимался, то опускался, словно течёт неспешная река. Он разглагольствовал о природе любви и иллюзии, которую создаёт амортенция, объясняя, как важно отличать истинное чувство от магического обмана.       Летиция повернулась к Гермионе, её глаза были полны заботы и любопытства. Она заметила, как подруга сжимает край своей мантии и избегает встречаться с ней взглядом.       — Гермиона, — начала Летиция тихо, чтобы не привлекать внимания Слизнорта и других студентов, — я не могу больше игнорировать это. Что это было в Большом зале? Когда Беллатрикс наорала на тебя? Я всё думала, что это просто соперничество, но после этого… — она замолчала, изучая реакцию Гермионы.       Гермиона стиснула зубы, ощущая, как внутри всё напрягается. Она уже предвидела этот разговор, но не думала, что он произойдёт именно сейчас, когда её чувства стали так очевидны даже для неё самой.       — Летиция, это просто… недоразумение, — ответила она, её голос звучал натянуто, и она старалась не встречаться взглядом с подругой. — Мы с Беллатрикс всегда находились на ножах. Ты знаешь, какая она. Просто ещё одна её попытка привлечь к себе внимание, не более.       Летиция прищурила глаза, её брови сомкнулись в лёгком удивлении.       — Недоразумение? Гермиона, я видела её лицо. Это не выглядело как просто стычка. Она была… разъярена, будто кто-то забрал у неё что-то важное. И это была как будто ревность. — Она склонила голову, её тёмные волосы слегка упали на плечи. — Я просто хочу знать, в порядке ли ты.       Гермиона почувствовала, как в груди поднимается волна раздражения, смешанного с отчаянием. Она не могла позволить себе говорить об этом.       Она не могла позволить никому узнать, что за буря скрывается за её фасадом, какой хаос разгорается каждый раз, когда она встречается взглядом с Беллатрикс.       — Всё в порядке, Летиция, правда, — сказала она с большей твердостью, чем чувствовала. — Мы с Беллатрикс просто… стараемся показать друг другу, кто сильнее. Это никогда не было чем-то больше.       Летиция кивнула, но её глаза оставались настороженными. Она знала Гермиону слишком хорошо, чтобы не заметить, когда та что-то скрывает, но на этот раз она решила отступить.       Тишина между ними, заполненная шумом обсуждений студентов и наставлениями Слизнорта, казалась тяжёлой и напряжённой.       — Ладно, — сказала Летиция, убирая локон за ухо, — но помни, если что-то пойдёт не так, я здесь.       Гермиона кивнула, чувствуя благодарность за её заботу, но в то же время это лишь усиливало её внутренний конфликт. Она посмотрела на котёл, который теперь был закрыт крышкой, и аромат амортенции рассеивался, оставляя за собой лёгкое послевкусие — напоминание о том, что её чувства больше нельзя было скрывать.       В этот момент она снова украдкой взглянула в сторону Беллатрикс. Слизеринка стояла с высоко поднятой головой, будто ничто в этом мире не могло коснуться её, но в её глазах мелькнул тот же блеск, что и раньше. Гермиона знала: они обе шли по тонкому льду, который мог треснуть в любой момент.       Едва сдерживая хаос внутри себя, она поспешно написала записку на маленьком клочке пергамента. Чернила слегка расплывались от её дрожащей руки. Она не могла позволить себе больше ждать — ей нужно было знать.       «Нужно встретиться. Срочно. Полночь. Кабинет на пятом этаже.»       Её сердце колотилось в груди, когда она незаметно подложила записку в учебник Беллатрикс, лежащий на углу стола, где та всегда сидела во время занятий по зельям. Не успев опомниться, Гермиона поспешила прочь, надеясь, что её отсутствие останется незамеченным.       Когда наступила ночь, Хогвартс был окутан тишиной, нарушаемой лишь редким скрипом пола и шорохом листьев за окнами.       Гермиона ждала в кабинете, где старые деревянные столы стояли ровными рядами, а лунный свет, льющийся сквозь высокие окна, превращал пыльные лучи в серебристые полосы.       Дверь тихо приоткрылась, и в комнату шагнула Беллатрикс. Её движения были уверенными, но в глазах плескалось что-то острое, что сразу насторожило Гермиону.       Взгляд Беллатрикс, полный скрытой напряжённости, скользнул по комнате, затем остановился на Гермионе.       — Ты умеешь создавать проблемы, Грейнджер, — с сарказмом произнесла она, закрывая дверь за собой.       Голос её был глубоким и низким, с намёком на усмешку, но в нём проскальзывало что-то большее — что-то, что говорило о её внутренней борьбе.       — Я должна знать, — быстро ответила Гермиона, стараясь не дать Беллатрикс возможности увильнуть. — Что ты почувствовала на уроке Амортенции?       Беллатрикс стиснула челюсти, её глаза сузились. Она шагнула ближе, остановившись так, чтобы между ними оставалось всего несколько сантиметров.       Из её волос исходил слабый запах жасмина и древесных нот — знакомый и пронизывающий, от которого у Гермионы участилось дыхание.       — Хочешь знать? — её голос звучал низко и хрипло. — Хорошо. Это был запах цитрусов — дерзкий, с горчинкой, словно солнечный свет в морозное утро. И ещё один аромат… твоей кожи. Он всегда пахнет чем-то непостоянным, вызывающим — как острота воздуха перед бурей, или горячий песок, нагретый солнцем.       Гермиона замерла. Она знала, что её парфюм действительно обладал цитрусовыми нотами, но то, как Беллатрикс описала её запах, заставило её почувствовать дрожь по всему телу.       Никто никогда не обращал на это внимание так, как сейчас Беллатрикс.       Беллатрикс склонила голову, её взгляд был острым, изучающим.       — А что почувствовала ты, Грейнджер? Не скажешь? Или боишься признать, что это больше, чем просто игры?       Гермиона сделала шаг ближе, теперь их лица были совсем рядом, дыхание сплеталось. Она слышала биение своего сердца, казалось, оно заглушало всё вокруг.       — Я почувствовала жасмин, — призналась она, её голос дрогнул. — Древесные ноты. И ещё что-то, что я ощущаю, когда ты рядом. Тепло твоей кожи, словно её всегда касается солнце.       Беллатрикс резко вздохнула, глаза её на мгновение стали мягче, но тут же напряглись. Она пыталась взять себя в руки, но внутри неё бушевала буря.       — Значит, мы обе чувствуем одно и то же, — тихо, почти мрачно произнесла она. — И ты понимаешь, что это значит?       Гермиона кивнула, и в этот момент правда, которую они так долго пытались отрицать, накрыла их с головой. Слова повисли в воздухе, обжигающие, как раскалённый металл.       — Мы… влюблены, — проговорила Гермиона, почти беззвучно, но слова эхом разлетелись по комнате.       Беллатрикс отвернулась на мгновение, сжимая руки в кулаки, её плечи напряглись. Она пыталась бороться с собой, но знала, что это бесполезно.       — Проклятье, Грейнджер, ты просто невыносима, — прошипела она, но в её голосе не было гнева, только обречённость и слабое, болезненное принятие. — Что мы будем делать с этим?       Гермиона протянула руку, едва касаясь её ладони. Их пальцы переплелись, и это прикосновение, такое простое и нежное, говорило больше, чем слова.       Но в ту же секунду Беллатрикс вырвала руку, словно от внезапного ожога, и отступила на шаг, едва заметно сжимая кулаки.       Она сдерживала дрожь, которая предательски пробежала по её пальцам, и старалась не показать, как сильно это прикосновение её задело.       — Ты думаешь, что это что-то меняет? — язвительно бросила она, её голос дрожал на грани надменности и скрытого страха. — Думаешь, пара слов и пара взглядов способны разрушить всё, что я выстраивала годами?       Гермиона смотрела на неё с недоумением, её глаза блестели от эмоций, которые она не могла скрыть. Никогда прежде её сердце не билось так быстро, как в этот момент. Вся её жизнь, построенная на чётких понятиях и принципах, вдруг перевернулась, когда она поняла, что её чувства к Беллатрикс — не просто мимолётный интерес.       Это было нечто глубже.       — Белла, — сказала она тихо, чувствуя, как слова тяжелеют на языке, — я никогда раньше не испытывала ничего подобного. Для меня это… впервые. Ты это понимаешь?       Глаза Беллатрикс расширились, и на мгновение на её лице проступила уязвимость, такая мимолётная, что Гермиона едва успела её заметить. Но уже через мгновение её привычная маска вернулась, и уголки губ изогнулись в презрительной улыбке.       — Конечно, Грейнджер, — с сарказмом протянула она, — как иначе? Первая любовь, и ты выбираешь своего врага. Забавно. Иронично, даже. Ты, возможно, самая нелогичная из всех гриффиндорцев, которых я встречала.       Гермиона ощутила, как жар поднимается к щекам, но не от стыда, а от непонимания и легкой обиды. Почему Беллатрикс всегда защищалась колкостью, почему она не могла позволить себе быть просто собой?       Гермиона сделала шаг вперёд, сокращая расстояние между ними. Беллатрикс осталась стоять, не двигаясь, но её глаза засверкали предупреждающе.       — Ты надеялась, что это просто помутнение, да? — голос Гермионы был тихим, но уверенным. — Что это пройдёт, если игнорировать. Но этого не случится, Белла. И ты это знаешь.       Беллатрикс прищурилась, её пальцы снова дрогнули, словно она готовилась к атаке, но вместо этого её плечи напряглись, а губы сложились в тонкую линию.       — Не включай всезнайку, Грейнджер, — язвительно сказала она, но в её голосе не хватало прежней уверенности. — Ты понятия не имеешь, о чём говоришь. Слишком много стоит на кону. И не только для меня.       — Тогда почему ты здесь? — Гермиона посмотрела на неё с вызовом. — Почему пришла на эту встречу? Почему не избегаешь меня, если это настолько важно?       Беллатрикс стиснула зубы, её глаза метались, как будто она искала выход. Её дыхание стало чуть более частым, и в комнате повисла гнетущая тишина.       — Потому что я… — её голос сорвался, и она вновь замолчала, борясь с самим собой. — Потому что я больше не могу делать вид, что мне всё равно, — призналась она наконец, почти шепотом.       Эти слова повисли в воздухе, не давая ни одной из них двинуться. Гермиона ощущала, как её собственное дыхание смешивается с едва слышным шёпотом Беллатрикс. Она шагнула вперёд, и теперь их лица были так близко, что она могла почувствовать запах её кожи — едва уловимый, но тёплый и волнующий.       Беллатрикс пахла жасмином, с лёгкой горечью древесных нот и чем-то неопределимым, что было столь неотделимо её частью, что Гермиона не могла бы описать это даже самым детальным заклинанием.       — Это действительно пугает, правда? — прошептала Гермиона, встречая взгляд Беллатрикс. — То, что мы так долго пытались отрицать.       Беллатрикс сжала губы, её глаза потемнели, а затем она неожиданно выдохнула, словно сдавшись, но не до конца. В её взгляде вспыхнуло что-то острое, почти отчаянное.       — Этого не должно было случиться, Грейнджер, — её голос вновь стал колючим, но уже не таким уверенным. — Но раз уж мы дошли до этого, ответь. Что ты будешь делать дальше?       Гермиона почувствовала, как в груди закипает решимость, не отпускающая её. Она знала, что их путь будет сложным, полным испытаний, но впервые за долгое время она не хотела отступать.       Она смотрела на Беллатрикс, чувствуя, как тишина между ними густеет и заполняет комнату, словно магия. Это было напряжение, в котором не было места лжи или притворству.       Беллатрикс стояла перед ней, напряжённая, как натянутая струна, но её глаза выдавали внутреннюю борьбу.       — Ты правда собираешься идти по этому пути? — прошептала Беллатрикс, её голос был пропитан едва сдерживаемым страхом и отчаянной храбростью.       В её взгляде сверкнула искра сомнения, словно она ожидала, что Гермиона сейчас отступит, скажет, что всё это ошибка.       — Да, — ответила Гермиона твёрдо. Она не могла позволить себе колебаться. Слишком много ночей она провела в мучительных раздумьях, пытаясь понять, как так вышло, что её сердце выбрало именно Беллатрикс. — А ты?       Беллатрикс подняла подбородок, её взгляд стал холоднее, словно она натянула невидимую маску. Но в её глазах всё ещё плескалось то, что невозможно было скрыть. Она сделала шаг вперёд, их лица оказались на опасной близости.       — Я всегда была готова к тому, чтобы уничтожать, — тихо проговорила она, её слова прозвучали как предупреждение. — Но никогда не думала, что буду бояться разрушить саму себя.       Гермиона ощутила, как её сердце сжалось от этих слов. Она протянула руку и снова коснулась её ладони, но Беллатрикс не отдёрнула её, а напротив, пальцы сжались, впившись в кожу Гермионы.       Это прикосновение было чем-то большим, чем просто жестом — это была молчаливая клятва, что они обе были на краю, готовые к прыжку.       — Я не хочу, чтобы ты разрушала, — прошептала Гермиона, её голос дрожал. — Это не должно быть болью, Беллатрикс. Это не должно быть тем, что убивает нас.       — Тебе легко говорить, Грейнджер, — саркастично хмыкнула Беллатрикс, но её взгляд смягчился, когда она встретилась с глазами Гермионы. — Ты привыкла верить в лучшее. А я привыкла к тому, что лучшее всегда оказывается ложью.       — Тогда позволь мне доказать обратное, — ответила Гермиона, её голос стал твёрже, в нём звучало больше уверенности, чем она ожидала. — Позволь мне показать тебе, что есть что-то большее, чем ревность, страх и злоба.       На мгновение комната наполнилась тишиной, нарушаемой лишь их неровным дыханием.       Беллатрикс прищурилась, и её пальцы, сжимающие руку Гермионы, чуть ослабили хватку. Она наклонилась ближе, их лица были разделены лишь несколькими сантиметрами, её дыхание касалось кожи Гермионы, а аромат жасмина и древесины, исходивший от неё, снова обжигал, вызывая знакомую дрожь.       — Ты готова рисковать? — её голос был едва слышен, но каждое слово впивалось в сознание, оставляя глубокий след. — Потому что я не уверена, что готова к последствиям.       Гермиона ответила, не думая, просто следуя зову сердца:       — Готова. Даже если это приведёт нас к хаосу.       Их губы встретились в поцелуе, полном напряжённой страсти и боязни того, что будет дальше. Беллатрикс позволила себе на мгновение забыть обо всём — о своих страхах, о презрении к самой себе за это чувство, о том, что общество, в котором она жила, никогда бы не приняло эту связь.       Всё это исчезло, когда её руки скользнули по талии Гермионы, прижимая её ближе. Это был поцелуй, наполненный противоречиями — в нём была ярость, вызванная годами вражды, и неожиданная нежность, которой Беллатрикс не позволяла себе ощущать.       Когда они отстранились, их взгляды встретились. Беллатрикс выглядела так, словно её только что сбил ураган. Её губы искривились в слабой усмешке, но глаза всё ещё были полны растерянности.       — Ты ведь понимаешь, что это не изменит то, кто я есть? — её голос был хриплым, и в нём была печальная обречённость.       — Я не прошу тебя меняться, — ответила Гермиона, её глаза блестели от эмоций. — Я прошу тебя дать тому, что между нами, шанс.       Беллатрикс молчала, её пальцы медленно скользнули по щеке Гермионы, задерживаясь, словно запоминая каждую деталь. В этот момент они обе знали: пути назад уже не будет.

***

      Гермиона проснулась с непривычным ощущением лёгкости. Свет утреннего солнца, струящийся сквозь тонкие занавески, заливал комнату мягким золотым светом. Она моргнула, осознавая, что её губы непроизвольно растянуты в улыбке.       Это было странно, непривычно, но удивительно приятно. В голове прокручивались сцены прошлой ночи — их разговор, прикосновения, тот поцелуй, который был одновременно напряжённым и освобождающим. Она глубоко вздохнула, почувствовав, как тепло разливается по всему телу, прогоняя прочь ночные сомнения и страхи.       В первый раз за долгое время она не пыталась анализировать происходящее. Никаких вопросов, выводов и логических рассуждений. Только это чувство — светлое, окрыляющее, заполняющее каждую клетку её тела. Она поймала себя на мысли, что, возможно, именно так и выглядит счастье.       Когда она спустилась в общую гостиную Гриффиндора, Гарри и Рон уже сидели за большим деревянным столом, заваленным книгами и свитками пергамента. Летиция присоединилась к ним с чашкой горячего чая и ленивой улыбкой.       — Гермиона! — воскликнул Гарри, заметив подругу. — Ты сегодня выглядишь… по-другому. Случилось что-то хорошее?       Рон, жуя кусочек пирога, посмотрел на неё с любопытством, подняв брови.       — Да, ты светишься, как фонарь, — добавил он с лёгкой усмешкой. — Что-то нам не рассказываешь?       Гермиона почувствовала, как щеки её запылали. Её привычная строгость, с которой она обычно встречала такие замечания, на этот раз растворилась в искреннем смехе.       — Может быть, я просто хорошо выспалась? — попыталась она увильнуть от ответа, но её улыбка, которую она так и не смогла скрыть, выдала её с головой.       Летиция, глядя на неё, прищурила глаза, словно что-то подозревая.       — Да ладно, Гермиона. Я же вижу, что дело не только в этом, — сказала она с хитрой улыбкой, наклонившись ближе. — В тебе что-то изменилось. Ты сияешь, как солнце после грозы.       Гермиона хотела отмахнуться, сказать, что ничего особенного не произошло, но тут она поняла: ей больше не хочется скрываться. Ей не хочется маскировать свои чувства за строгими словами или пытаться объяснить самой себе, что они не имеют значения.       Это было слишком ново, слишком хрупко, но она была готова насладиться каждым мгновением.       — Возможно, я просто учусь не думать слишком много, — наконец ответила она, и её голос был тихим, почти задумчивым, но в нём звучало облегчение.       Гарри и Рон переглянулись, явно не зная, что делать с этой версией Гермионы. Рон, сдерживая улыбку, только кивнул.       — Что ж, это даже немного пугает. Но мне нравится, — признался он, смеясь.       День прошёл, как в тумане радости и странной эйфории. Гермиона ловила себя на том, что её мысли то и дело возвращаются к Беллатрикс — к тому, как она смотрела на неё в тот момент, когда напряжение между ними наконец разрушило все барьеры.       Эта встреча изменила что-то в глубине её души, заполнив пустоты, о существовании которых она даже не подозревала.       Летиция, наблюдая за Гермионой на уроке трансфигурации, заметила, как та, склонившись над задачей, улыбалась своим мыслям.       — Эй, Гермиона, — шепнула она, слегка толкнув её в бок, когда профессор Дамблдор отвернулся, чтобы поправить свиток на кафедре. — Ты точно не расскажешь, что случилось?       Гермиона вздохнула и ответила с улыбкой:       — Просто… я поняла, что иногда стоит позволить себе быть счастливой, даже если это пугает.       Летиция кивнула, её глаза стали мягче, полные понимания и поддержки.       — Звучит, как что-то важное. И я рада, что ты наконец-то нашла это, что бы это ни было, — сказала она, тихо добавляя: — Тебе это идёт.       Гермиона снова погрузилась в свои мысли, но теперь с чувством, что она не одна. Где-то за пределами этой комнаты, за пределами всех барьеров и масок, была Беллатрикс — такая же потерянная и запутавшаяся, но нашедшая в себе силы пойти навстречу неизведанному.       Она заметила маленький клочок пергамента, аккуратно вложенный в её учебник по трансфигурации. Его края были слегка загнуты, словно его держали в руках дольше, чем это было необходимо.       Гермиона оглянулась по сторонам, проверяя, нет ли поблизости чьего-то подозрительного взгляда, и развернула записку.       «Если хочешь продолжать сиять так ярко, будь осторожна, чтобы не ослепить окружающих. Встретимся после уроков.»       Губы Гермионы дрогнули в лёгкой, почти невидимой улыбке. Её сердце забилось быстрее, когда она прочитала послание, отмеченное тонким почерком Беллатрикс. В этих словах была скрытая насмешка, присущая только ей, и в то же время в них звучала забота, которую Беллатрикс никогда бы не признала вслух.       В ответ она нацарапала короткое сообщение на новом клочке пергамента, оставив его на углу своего стола с намерением передать его позже.       «Ты бы знала, как трудно скрывать сияние, если бы сама не выглядела так, будто светишься изнутри.»       Позже, в пустом коридоре, по которому редко ходили даже привидения, они на мгновение встретились взглядом, и Беллатрикс, проходя мимо, ловким движением забрала записку, словно воровка.       Их руки едва соприкоснулись, но этого было достаточно, чтобы искра, проскользнувшая между ними, ожила с новой силой.

***

      На следующий день Гермиона обнаружила ещё одну записку, вложенную в её свиток по истории магии. Она почувствовала, как её сердце замерло на миг, когда её глаза пробежались по строчкам.       «Интересно, Грейнджер, когда ты стала такой дерзкой? Мне нравится этот новый оттенок твоей натуры. Не теряй его.»       Гермиона засмеялась тихо, сидя в углу библиотеки. В ней появилось ощущение, будто мир вокруг внезапно стал ярче и полнее красок. Она достала перо и с улыбкой написала ответ.       «А тебе не казалось, что дерзость заразительна? И если кто-то виноват в моих переменах, то это явно ты.»       Они продолжали обмениваться записками, как тёмные и светлые мазки на одном полотне, добавляя новый смысл в их встречи и мимолётные взгляды. Беллатрикс оставляла свои записки с точностью и вниманием, выбирая такие места, где только Гермиона могла их найти: в старой книге по магловедению, на полке у входа в аудиторию по зельеварению, даже под чашкой на завтраке.       «Грейнджер, ты всё ещё удивляешь меня. Это опасно. Слишком много чувств — значит, слишком много слабостей. Но чёрт возьми, от тебя невозможно отвести глаз.»       С каждым днём Гермиона чувствовала, как эта невидимая связь между ними становится крепче, и в то же время ещё более хрупкой. Она знала, что мир вокруг — их сокурсники, друзья, учителя — ничего не подозревал.       Но эти записки, короткие встречи взглядами и редкие прикосновения, говорили о многом, о том, что росло и разрасталось, несмотря на страх и сомнения.       «Может быть, однажды ты признаешь, что дерзость — это ещё не самое худшее качество?»       Беллатрикс ответила на этот вызов, оставив записку, прижатую её палочкой к парте в пустом классе.       «Не провоцируй меня, Грейнджер. Однажды я могу и уступить. И тогда посмотрим, кто из нас больше боится собственных желаний.»       Гермиона, держа в руках эту записку, ощутила, как внутри всё перевернулось. Она уже не могла остановиться, не могла уйти от этих слов, взглядов, скрытых улыбок.       Всё её существо горело в предвкушении, когда она читала следующую записку, обнаруженную между страницами книги по изучению древних рун.       Почерк был безупречен, тонкие и острые буквы выстроились в строки, которые казались оружием, так же как и словами утешения.       «Иногда у тебя получается отвлекать меня сильнее, чем я себе позволяю. Найди меня там, где никто не помешает, после уроков.»       Гермиона сжала пергамент в руке, ощущая, как в груди разливается странное тепло, смешанное с лёгкой тревогой. Беллатрикс всё ещё говорила на языке недомолвок и полунамёков, и в этом было что-то глубоко её, что-то, что Гермиона принимала с готовностью, несмотря на все внутренние противоречия.       Весь оставшийся день прошёл как в тумане. Летиция несколько раз спрашивала её, всё ли в порядке, но Гермиона отвечала машинально, пытаясь не выдать себя. Гарри и Рон обсуждали грядущий матч по квиддичу, не замечая, что их подруга совсем не слушает.       Её мысли были в другом месте, в другом времени — уже в Выручай-комнате, в тот момент, когда они снова окажутся рядом.

***

      Выручай-комната встретила её тёплым светом, стены были усыпаны стеллажами с книгами и старинными вещами, которые казались вечными свидетелями их встреч.       В воздухе пахло чем-то знакомым — смесью жасмина и дубовой коры, запах, который она теперь могла узнавать с закрытыми глазами.       Дверь открылась, и Беллатрикс вошла, её движение было быстрым и почти бесшумным. Лицо её сохраняло привычную маску невозмутимости, но взгляд выдавал беспокойство.       Она остановилась на мгновение, осматривая комнату и изучая Гермиону с тем особым прищуром, который всегда заставлял её сердце замирать.       — Ты здесь, — бросила она, едва заметно качнув головой. — Удивительно, что ты ещё не бросила это… безумие.       Гермиона усмехнулась, не отводя взгляда.       — Я думала, ты знаешь меня лучше.       Беллатрикс хмыкнула, её губы искривились в усмешке, но в глазах было что-то, что выдаёт её. Словно страх, что это все закончится раньше, чем она будет готова.       — Ты слишком уверена в себе, Грейнджер, — сказала она, делая шаг ближе. — Это и привлекает. И бесит.       Молчание на миг заполнило комнату, обволакивая их. Это молчание не было неловким, напротив, оно было плотным, как воздух перед грозой, и в нём крылось что-то большее. Гермиона ощутила, как дрожь пробежала по её коже, когда их взгляды пересеклись вновь.       — Признайся, — наконец произнесла она, перешагивая черту, которую сама себе обозначила, — ты скучала?       Беллатрикс приподняла бровь, словно её задело это предположение, но через миг её глаза стали мягче, хотя голос остался прежним — с металлическим оттенком сарказма.       — Может, я просто хотела убедиться, что ты не сломалась под давлением своей идеальной морали, — сказала она, но уголки её губ дрогнули.       Гермиона, не отрываясь, смотрела на неё, понимая, что слова — это всего лишь маска, за которой Беллатрикс прячет всё, что ей страшно показывать. Она сделала шаг вперёд, пока их лица не оказались близко, почти касаясь друг друга.       — Ты не обязана говорить то, что не думаешь, — прошептала она, ловя каждую эмоцию на лице Беллатрикс.       — А ты не обязана лезть туда, где тебя могут сжечь дотла, — ответила та, и её голос дрогнул, едва слышно.       Её пальцы невольно коснулись руки Гермионы, и это прикосновение, едва ощутимое, вызвало электрический разряд, пронёсшийся по их телам.       В этот момент напряжение стало почти невыносимым, и обе знали, что стояли на краю, готовые сорваться вниз.       Но вместо того чтобы продолжать стоять в напряжении, словно на поле боя, Беллатрикс вдруг отпустила руку Гермионы и с тихим вздохом села на диван, стоявший у стены.       Её движение было неожиданным, почти лёгким, и Гермиона невольно последовала за ней, всё ещё ощущая легкий трепет в пальцах от недавнего прикосновения.       Они молча смотрели друг на друга, пока не отступило напряжение и не осталось только тёплое, едва уловимое чувство, что они в безопасности — здесь, в этой комнате, где мир не мог их тронуть.       Беллатрикс откинулась на спинку дивана и закрыла глаза, позволив себе, кажется, впервые за долгое время расслабиться. Гермиона наблюдала за ней, пытаясь разгадать, что творится в её голове.       — Знаешь, — вдруг сказала Беллатрикс, не открывая глаз, — иногда мне хочется узнать, что за человек ты, когда не прячешься за своими книгами и правильностью.       Гермиона удивлённо подняла бровь, но улыбка тронула её губы.       — Я думала, ты достаточно знаешь обо мне, чтобы не задавать таких вопросов.       — Может быть, — Беллатрикс открыла глаза и посмотрела на неё. — Но что-то мне подсказывает, что есть вещи, о которых ты никогда никому не говорила.       Гермиона откинулась назад, её взгляд стал мечтательным, как будто перед ней всплыло воспоминание, которое она давно не вызывала к жизни.       — Ты права, — мягко сказала она, её голос стал тише, но от этого он не потерял своей силы. — Мой отец — маггл. Он всегда был человеком удивительных идей и совершенно нелепых изобретений. Он мог провести целый день в гараже, строя что-то странное и бесполезное, но когда он выходил, его лицо светилось от гордости.       Беллатрикс слушала внимательно, её глаза были серьёзны, и в них не было и тени сарказма. Это был новый взгляд, какой она редко позволяла себе. Гермиона продолжила, не боясь, что её прервут.       — Мама — волшебница. Она всегда держала дом в порядке одним движением палочки, но никогда не показывала магию отцу без крайней необходимости. Она считала, что это помогает сохранять баланс между их мирами. Я помню, как смотрела на них и думала, что это должно быть невозможно — любить кого-то, кто так сильно отличается от тебя. — Она улыбнулась, и её глаза заблестели. — Но они доказывали мне обратное каждый день.       Беллатрикс молчала, её взгляд стал глубже, тяжелее, словно слова Гермионы переворачивали в ней что-то старое, забытое. Она наконец заговорила, её голос звучал глухо, почти неохотно.       — У тебя было детство, которому я завидую. Иронично, правда? Я, рожденная в семье, где магия была и смыслом, и проклятьем, всегда завидовала людям, у которых была эта… простота. Тепло.       Гермиона повернулась к ней, её глаза расширились от удивления. Она никогда не думала, что услышит такие слова от Беллатрикс, всегда такой уверенной в своём превосходстве.       — Но почему? — спросила она, не осознавая, что говорит вслух.       Беллатрикс приподняла уголок губ, но улыбка получилась горькой.       — В нашем доме любовь — это роскошь, которую мы не можем себе позволить. Мои родители считали её слабостью. Всё сводилось к силе, власти и чистоте крови. — Она прикрыла глаза, словно защищаясь от своих собственных слов. — И я думала, что это единственный способ жить. Пока не встретила тебя и твою абсурдную тягу к правде и справедливости.       Гермиона молча наблюдала за ней, ощущая, как между ними что-то меняется. Они сидели бок о бок, и комната заполнилась спокойствием, которое они обе давно не чувствовали.       — Знаешь, когда я была маленькой, — добавила Гермиона, пытаясь вернуть лёгкость в их разговор, — отец любил рассказывать мне истории о звёздах. Он считал, что каждый человек связан с каким-то созвездием, которое ведёт его по жизни.       Беллатрикс хмыкнула, но в её взгляде появилось что-то тёплое.       — И какое созвездие ведёт тебя, Гермиона? Надеюсь, что не Большая Медведица. Это было бы слишком предсказуемо.       Гермиона рассмеялась, её смех прозвучал неожиданно громко в тишине комнаты, и они обе удивились этому звуку.       — Нет, — сказала она, улыбаясь, — я всегда любила Орион. Он был охотником, и в то же время символом поиска. Мне это казалось… правильным.       Беллатрикс на миг задумалась, её пальцы почти незаметно коснулись руки Гермионы, и эта тишина, их общий взгляд и прикосновение говорили больше, чем любые слова.       Белла на миг задумалась, её пальцы почти незаметно коснулись руки Гермионы, и эта тишина, их общий взгляд и прикосновение говорили больше, чем любые слова. Тепло, что разливалось от их соприкосновения, казалось, пробивалось сквозь стены, отделяющие их жизни и все те преграды, которые они сами создавали.       Она слегка сжала руку Гермионы, её взгляд был сосредоточенным, но в нем проблескивала уязвимость, о которой она предпочла бы молчать.       — Ты помнишь, как на первом курсе я заставила твой пергамент взорваться? — неожиданно спросила она, усмехнувшись уголками губ.       Гермиона рассмеялась, глаза её заискрились в полумраке комнаты.       — Конечно. Ты заявила, что я пытаюсь выслужиться перед учителями, и сказала, что «настоящие ведьмы должны быть дерзкими, а не послушными ученицами». Я тогда ненавидела тебя за это.       Беллатрикс усмехнулась шире, её пальцы осторожно прошли по руке Гермионы, скользя вверх, пока не коснулись плеча.       — Знаешь, я сделала это, потому что ты меня раздражала. Ты была слишком правильной, слишком… светлой. Это бесило меня до потери рассудка.       Гермиона заметила, как глаза Беллатрикс вспыхнули огнём воспоминаний. Она наклонилась чуть ближе, их лица оказались на опасной близости.       — А теперь? — её голос был почти шёпотом.       Беллатрикс долго молчала, прежде чем ответить. Её пальцы задержались на ключице Гермионы, играя с прядью её волос.       — Теперь… ты по-прежнему бесишь меня, но по другим причинам. — Она вдруг притянула Гермиону ближе, их тела соприкоснулись, и на мгновение комната замерла. — И знаешь что? Это мне нравится.       Гермиона не смогла сдержать улыбку, несмотря на то, что её дыхание сбилось. Она чувствовала, как её сердце колотится в груди, а в голове крутится одна мысль — как это произошло?       Как они, бывшие враги, теперь сидят здесь, с неприкрытой тоской в глазах, стремясь к каждому движению и каждому слову друг друга.       — А помнишь тот раз, когда ты и твои подружки из Слизерина пытались заманить меня в ловушку, когда я пыталась попасть в библиотеку ночью? — спросила она, поднимая взгляд и глядя в темные глаза Беллатрикс.       Та рассмеялась, её смех был низким и хриплым.       — О, это была моя идея. Я думала, что поймать тебя с поличным будет отличным развлечением. Но кто бы мог подумать, что ты сможешь выйти из той ситуации, заставив нас самих попасть в ловушку.       Гермиона смягчила взгляд, медленно скользя рукой по её плечу, ощущая тепло кожи сквозь ткань мантии. Всё это было странным и невероятно естественным одновременно.       Она позволила себе приблизиться ещё ближе, пока их губы не оказались разделены лишь тонким расстоянием.       — Ты была слишком самоуверенной, Белла. И я всегда задавалась вопросом, откуда у тебя берется эта дерзость.       — А я всегда думала, что у тебя нет ни капли страсти, — ответила та, склонившись так, что их дыхания смешались, горячие и хрупкие. — Я ошибалась.       В этот момент они обе поняли, что слова были лишними. Беллатрикс притянула её к себе, их губы встретились в поцелуе, полном сдерживаемой ярости и желания. Это было как прорыв — долгожданный, обжигающий и в то же время удивительно нежный.       Их руки двигались сами по себе, изучая черты друг друга, пальцы Гермионы скользили по линиям челюсти Беллатрикс, пока та прижимала её ближе, будто боялась, что этот момент может раствориться.       Спустя несколько минут они отстранились, тяжело дыша, глядя друг на друга с новым пониманием.       — Мы действительно творим что-то безумное, — прошептала Гермиона, её глаза блестели в полумраке.       — Знаешь, — ответила Беллатрикс, её голос был грубее, чем обычно, но в нём звучала искренность, — безумие иногда — это единственное, что имеет смысл.       Они сидели в Выручай-комнате, окруженные тишиной и ощущением чего-то нового, что невозможно было остановить.       Их окружала тишина, которую нарушали лишь мягкие трески пламени в камине и биение их сердец. Гермиона чувствовала, как каждая клетка её тела откликалась на присутствие Беллатрикс, на её близость и прикосновения.       Её глаза метались, пытаясь уловить каждую деталь — изгиб её губ, уверенный взгляд, смешанный с чем-то, что сложно было назвать иначе, чем тоска.       Они сидели, откидываясь на диван, их руки переплетались, и это простое касание несло в себе больше смысла, чем слова, которые они могли бы произнести. Гермиона подалась вперёд, её дыхание стало прерывистым.       Беллатрикс встретила её движение с прежней язвительной усмешкой, но на этот раз в её глазах читалась нечто большее — вызов и признание.       — Почему ты всегда такая… дерзкая? — прошептала Гермиона, её голос дрожал, но не от страха, а от трепета.       — А ты, Грейнджер, всё ещё ищешь объяснение тому, что не требует слов? — отозвалась Беллатрикс, её голос был низким, пропитанным лёгкой насмешкой, но руки больше не отталкивали Гермиону.       Наоборот, они замерли, словно ожидая продолжения.       Их губы встретились, сначала осторожно, словно они проверяли, насколько позволительно было переступать эту границу. Поцелуй был жарким и требовательным, в нём была смесь желания и сдержанной ярости. Гермиона провела рукой по шее Беллатрикс, чувствуя, как та выгибается под её пальцами. В этот момент весь мир за пределами этой комнаты перестал существовать.       Губы Беллатрикс были тёплыми и немного солёными, от них пахло тем самым знакомым жасмином, который всегда дразнил Гермиону на расстоянии. Они утонули в поцелуе, забывая о времени, о тенях прошлого и о том, что ждёт их за пределами этой комнаты. Казалось, что этот миг был вырван у реальности, охраняемый их взаимным молчаливым согласием.       Беллатрикс, не отпуская, чуть отстранилась, чтобы встретиться с её взглядом. В её глазах больше не было ни язвительности, ни холода, лишь глубокая, почти болезненная тяга.       — Ты правда думаешь, что мы сможем продолжать так? — её голос был грубее, чем обычно, но в нём звучало больше вопросов, чем утверждений.       — Я не хочу думать об этом сейчас, — ответила Гермиона, её пальцы скользнули по щеке Беллатрикс, и она увидела, как та чуть замерла, будто не привыкла к такому жесту. — Я просто хочу быть здесь, с тобой.       Ответом был новый поцелуй, ещё более глубокий и жадный, словно они оба знали, что время их враг, и пытались украсть у него ещё один момент.       Их дыхание сплеталось, создавая ощущение общей лихорадки. В комнате царила тишина, нарушаемая лишь шепотом пламени, расцвечивающего полумрак мерцающими отсветами.       Гермиона чувствовала, как в груди зарождается что-то первобытное, почти дикое. Каждый мускул в её теле, казалось, стягивался в ожидании неизбежного. Её глаза, привыкшие к поиску ответов и решений, сейчас метались, пытаясь ухватиться за взгляд Беллатрикс, выискивая подтверждение, что это всё на самом деле.       Беллатрикс встретила её взгляд с тем выражением, которое отдавало вызовом и скрытой болью, которую она всегда так тщательно скрывала. Её лицо, обычно строгое, хищное, сейчас смягчилось, но только едва заметно, позволяя Гермионе ощутить неведомое ранее тепло.       — Ты дрожишь, Грейнджер, — произнесла она, её голос был чуть охрипшим, срывающимся на шепот, что делало каждое слово почти осязаемым.       — Не от страха, — прошептала Гермиона, её голос прозвучал глухо, почти стоном. Она никогда прежде не позволяла себе быть такой уязвимой, такой открытой.       Беллатрикс приподняла бровь, её губы дрогнули в легкой, почти невидимой улыбке. Пальцы её коснулись подбородка Гермионы, скользнули вдоль линии челюсти, оставляя после себя обжигающий след.       Это прикосновение было в то же время нежным и полным скрытой силы, как и сама женщина. Беллатрикс была неизменно опасна, в этом не было сомнений, но сейчас, в эти минуты, эта опасность притягивала, как пламя притягивает мотылька.       Гермиона прикусила губу, чтобы сдержать дрожь, но Беллатрикс заметила это. Её рука, всё ещё держа подбородок девушки, крепче сжалась, подтягивая её ближе. Их лбы коснулись друг друга, и Гермиона могла видеть каждую трещинку в темных, непроницаемых глазах.       — Ты правда готова к этому? — прошептала Беллатрикс, и в её голосе был вызов, подкреплённый ожиданием. Это был не вопрос о согласии, а о готовности бросить всё, переступить грань.       Вместо ответа Гермиона подтянулась вперёд, их губы столкнулись с новой силой, и от этого столкновения всё внутри неё вспыхнуло ярче костра в камине. Беллатрикс подчинилась, но ненадолго — её руки скользнули вниз, крепко обхватив талию Гермионы и прижимая её к себе.       Горячая вспышка удовольствия заставила Гермиону застонать, и звук этот, нежный и невольный, эхом отозвался в груди обеих женщин.       Пальцы Беллатрикс, казалось, обладали своей волей. Они медленно скользили по изгибам тела Гермионы, вызывая новый трепет, оставляя за собой ощущение жара. Казалось, каждый сантиметр её кожи отзывался с новой силой, пульсируя от прикосновений.       Гермиона запрокинула голову, закрыв глаза, позволяя себе погрузиться в ощущения, которые переворачивали её мир с ног на голову.       — Не отводи взгляд, — голос Беллатрикс был тихим, почти хриплым, когда она провела губами по её шее, оставляя следы тепла. — Я хочу видеть каждую твою реакцию.       Гермиона открыла глаза, встретив этот требовательный взгляд, и поняла, что слова Беллатрикс были одновременно приказом и просьбой. Она чувствовала себя пойманной, лишённой возможности скрыться, но это было почти освобождающим.       — Я никогда раньше… — начала она, но Беллатрикс прервала её.       — Я знаю, — прошептала она и наклонилась, чтобы вновь завладеть её губами, давая понять, что больше не будет лишних слов.       Их тела двигались в такт, почти в танце, которого они ещё не знали, но который их тела изучали с каждым прикосновением, с каждым касанием.       Гермиона затаила дыхание, когда Беллатрикс вновь накрыла её губы своими. Поцелуй был жадным, требовательным, как будто та пыталась украсть каждый кусочек воздуха между ними. Гермиона ощутила, как её спину прижали к мягкой спинке дивана, и её сердце забилось быстрее, сотрясая рёбра.       Пальцы Беллатрикс, прохладные и уверенные, пробежали вдоль шеи Гермионы, чуть сжимая её, прежде чем их губы разомкнулись, и Беллатрикс оставила горячий след поцелуев на её коже.       Гермиона слабо вздрогнула, когда та чуть прикусила её, оставляя след, который, она знала, останется на следующий день — доказательство этой ночи, этого момента.       — Ты знаешь, что это значит, Грейнджер? — прошептала Беллатрикс, не отрываясь, её дыхание горячими волнами обдавало чувствительную кожу на шее.       — Что именно? — голос Гермионы дрожал, но не от страха. Она чувствовала, как всё её тело откликается на это внимание, на эту смесь боли и наслаждения.       Беллатрикс тихо рассмеялась, её усмешка скользнула по губам, прежде чем она оставила ещё один отметину — теперь чуть ниже ключицы. Гермиона закрыла глаза, позволяя ощущениям захлестнуть её.       — Догадайся, — тихий шёпот с оттенком угрозы, но Гермиона знала, что в этих словах больше страсти, чем намерения.       Её пальцы скользнули в волосы Беллатрикс, потянув их, заставляя ту поднять голову и снова посмотреть на неё.       — Возьми меня, — прошептала Гермиона, не стыдясь своей откровенности. Её тело горело, и она больше не могла скрывать этого, не могла отрицать, что желает быть поглощённой этой женщиной, со всеми её тенями и огнями.       И Беллатрикс не заставила себя ждать. Её пальцы, уверенные и опытные, скользнули ниже, оставляя за собой шлейф ощущения электричества. Она наклонилась вперёд, их тела тесно прижались друг к другу, и время для них замерло.       Всё, что существовало в этот момент, — это прикосновения, тяжесть взглядов и напряжение, заставляющее воздух между ними вибрировать. Пальцы Беллатрикс медленно скользнули по животу Гермионы, оставляя за собой след жара, словно огненная дорожка.       Её движения были точными и уверенными, в них не было ни капли сомнения.       Гермиона не отводила глаз, её сердце билось так сильно, что казалось, оно готово вырваться наружу. Лёгкий стон сорвался с её губ, когда Беллатрикс опустила губы к её шее, оставляя на коже едва заметные следы — целую карту этих мимолётных поцелуев и укусов, которые будут напоминать о себе позже, когда ночь сменится утром.       — Ты даже не представляешь, как я хотела этого, — прошептала Беллатрикс, её голос был низким, прерывистым.       Она замерла на мгновение, ловя взгляд Гермионы, её глаза были тёмными и полными безмолвного вызова.       Гермиона лишь слегка кивнула, ощущая, как её тело откликается на каждое прикосновение, на каждое слово. Она провела руками вдоль спины Беллатрикс, её пальцы сжались, оставляя небольшие следы, и услышала короткий, тихий вздох, который сорвался с губ Гермионы.       Их дыхание смешивалось, становилось всё более тяжёлым и частым. Каждое прикосновение, каждый поцелуй были как последний, наполненные отчаянием и жадностью, которые нельзя было скрыть или подавить.       Беллатрикс задержала дыхание на мгновение, прежде чем её губы вновь накрыли губы Гермионы, на этот раз с непреклонной жаждой, словно каждый миг был их последним. Их дыхания смешались в единое целое, горячее и прерывистое, создавая ощущение, что воздух вокруг пропитан напряжением, настолько густым, что его можно было разрезать ножом.       Пальцы Беллатрикс, холодные и уверенные, скользили вниз по изгибам тела Гермионы, оставляя за собой ощущение искрящейся прохлады, которая в мгновение сменялась жгучим теплом. Гермиона выгнулась навстречу этим прикосновениям, не в силах сдерживать тихий стон, вырывающийся из её груди.       Она крепче сжала руки на плечах Беллатрикс, её пальцы оставляли едва заметные следы, словно печать их желания.       Их губы вновь слились в поцелуе, на этот раз неумолимо, с жаждой, в которой не было места сомнениям или осторожности. Поцелуй был полон огня, разжигающего их до предела, в котором растворялись все барьеры и преграды.       Беллатрикс опустила руку, пробежав пальцами по обнажённой коже, так что каждый её жест оставлял за собой дорожку ощущения, похожего на искры.       — Гермиона, — выдохнула она между поцелуями, её имя звучало, как заклинание, как обещание.       Гермиона открыла глаза, её взгляд метнулся к губам Беллатрикс, и в нём читалась смесь бесстрашия и податливости. Это был момент истины, где больше не было чужих взглядов, запретов или границ.       Их поцелуй становился глубже, губы встречались и размыкались, оставляя за собой следы тепла и трепета. В каждой паузе между их дыханиями слышался приглушённый стон, который лишь подстёгивал напряжение, нарастающее с каждым мгновением.       Беллатрикс, изучив выражение лица Гермионы, на мгновение задержала взгляд на её губах, прежде чем вновь скользнуть поцелуями по её шее, вызывая новые волны мурашек, пробегающих по коже. Она отодвинула чашечку лифчика и коснулась языком по розовому соску, вызывая всхлип.       Гермиона, приоткрыв губы, чувствовала, как её сердце бьётся слишком быстро, и каждой клеткой ощущала прикосновения Беллатрикс. Жар их тел сливался, казалось, они двигались в одном ритме, следуя только своей интуиции и желаниям.       Пальцы Беллатрикс уверенно прокладывали путь вниз по её спине, нежно, но властно, оставляя за собой следы, похожие на угольки.       — Смотри на меня, — прошептала Беллатрикс, отстранившись лишь на мгновение. Её тёмные глаза, сверкающие под прикрытыми веками, казались бесконечными, поглощающими.       Гермиона открыла глаза, встретив этот взгляд, и их связь казалась ощутимой, словно нить, натянутая между ними. В этот миг она поняла, что больше не сможет уйти от этих чувств.       Она скользнула руками по плечам Беллатрикс, чувствуя, как та дрогнула под её прикосновениями, и с этим знанием в ней разгорелась новая искра уверенности.       Смех Беллатрикс, тихий и слегка дрожащий, отозвался у самой кожи, когда её губы снова скользнули к ключице Гермионы. Каждый поцелуй был как обещание, вызывая учащённое дыхание и желание ответить.       Гермиона выгнулась, отдавшись этим ощущениям, чувствуя, как все мысли исчезают, оставляя только реальность этого момента.       — Ты… — начала она, но её голос прервался, когда Беллатрикс царапнула языком другой сосок, спускаясь языком к пупку, замирая лишь на мгновение, чтобы запомнить каждую линию, каждую мелочь.       — Не говори, — её голос был низким, наполненным нотками приказа и нежности одновременно. — Позволь себе просто чувствовать.       И Гермиона подчинилась, отдавшись на волю этих волн, поглощавших её целиком. В каждый миг они растворялись друг в друге, и напряжение, копившееся так долго, наконец, начало находить свой выход.       Беллатрикс продолжала свои прикосновения, каждая минута тянулась бесконечно, насыщенная страстью и скрытым электричеством. Пальцы скользили по коже, замирали в местах, которые отзывались особенно остро, и вновь продолжали движение, как танец, который знали только они вдвоём.       В комнате всё казалось ещё тише — тишина была почти зловещей, нарушаемой лишь тяжёлым дыханием, тихими стонами и трепетом, который можно было ощутить кожей.       Гермиона, закрыв глаза, ощущала, как реальность распадается на мелкие осколки, каждый из которых блестел жаром и страстью. Когда Беллатрикс прижалась к ней всем телом, их тепло слилось воедино, и от этого казалось, что они обе стояли на грани чего-то неизведанного, но желанного.       Она почувствовала, как пальцы пробрались под резинку трусов и скользнули по невероятно влажным складкам. Гермиона дернулась от непривычно приятного ощущения и громко застонала.       — Скажи мне, что ты чувствуешь, — прошептала Беллатрикс, её губы находились так близко, что каждое слово, каждое движение дыхания касались кожи Гермионы, вызывая новый трепет.       Гермиона попыталась ответить, но слова застряли в горле. Она чувствовала, как каждое прикосновение проникает глубже, как сердце бьётся с неистовой силой, сотрясая грудь.       Она прижала Беллатрикс ближе, жаждая большего, жаждая раствориться в этом моменте.       — Всё, — выдохнула она наконец, её голос дрожал от эмоций, переполняющих её. — Я чувствую всё.       Улыбка Беллатрикс была мгновенной, но настоящей, её глаза вспыхнули диким огнём, прежде чем она снова наклонилась, с новой страстью завладев губами Гермионы. Это был не просто поцелуй, а борьба, соединение двух стихий, переплетение жажды и нежности, которое поглощало обеих.       Беллатрикс медленно вошла в нее пальцем, ловя гортанный стон Гермионы губами. Она двигалась не торопясь, впервые боясь доставить неприятные ощущения или сделать больно. Каждая часть тела ее была напряжена, понимая, что ей доверились. Впервые ей беспрекословно доверились.       Слегка согнув палец, Беллатрикс ухмыльнулась, когда почувствовала, как Гермиона выгнулась от удовольствия, разрывая комнату своим прекрасным голосом.       Их тела двигались в унисон, будто бы само пространство отступало, уступая место этой вспышке, этим мгновениям, когда желание пересиливало всё.       Ничего не могло прервать их в этот момент, ни тени, ни воспоминания. Было только здесь и сейчас — тёмное, насыщенное мгновение, когда они обе были по-настоящему свободны от всего, что сдерживало их.       Гермиона прижалась ещё ближе, её руки скользили по спине Беллатрикс, оставляя после себя горячие следы и царапины. В её прикосновениях не было ничего случайного — всё было пронизано жадностью и страстью, словно каждая секунда могла быть последней.       Она чувствовала, как земля уходит из-под ног, как реальность становится расплывчатой и зыбкой. Пальцы Беллатрикс замерли на мгновение, прежде чем продолжить движение.       Гермиона стиснула зубы, чтобы не позволить звуку, рвущемуся из её груди, вырваться наружу, но, увидев, как глаза Беллатрикс наблюдают за ней, она поняла, что сдерживаться бессмысленно.       — Отдайся этому, — тихо, но властно прошептала Беллатрикс, её дыхание обжигало кожу, вызывая дрожь.       Голос звучал, как приказ, от которого невозможно было отказаться.       Гермиона поддалась, её тело расслабилось, а сознание скользнуло в глубину ощущений, забыв обо всём вокруг. В этот момент Беллатрикс была всем: страхом, желанием, освобождением. Их движения сливались в одно, и напряжение, росшее между ними, достигло своего пика.       — Белла, — всхлипнула Гермиона, — прошу… только не останавливайся. Не останавливайся.       — Все хорошо, маленькая, — с жаром шептала Беллатрикс в шею, чувствуя, как стенки сжимаются вокруг ее пальца.       Мгновения растянулись, перед тем как напряжение достигло точки невозврата. Гермиона ощущала, как внутри неё всё сжимается, готовясь разорваться в вихре удовольствия.       Взгляд Беллатрикс, полный скрытого триумфа и откровенной нежности, встретился с глазами Гермионы, когда она склонилась, чтобы прошептать последнее слово:       — Моё.       Эхо её голоса отозвалось глубоко внутри, вызывая взрыв ощущений, которые прокатились волной по всему телу. Их дыхание стало одним, слилось в общий ритм, пока комнаты не охватило ощущение полного покоя, будто после грома наступила тишина.       Гермиона с трудом перевела дыхание, её грудь тяжело вздымалась, когда она встретила взгляд Беллатрикс, в котором отражалось удовлетворение и едва уловимая нежность. Молчание повисло в воздухе, но оно уже не нуждалось в словах. Всё было сказано без них.       После мгновений тишины, когда их дыхание постепенно замедлялось и сердца вновь обретали привычный ритм, комната начала наполняться ощущением реальности.       В эту минуту, когда время словно замерло, ничто не могло отвлечь их от друг друга.       Беллатрикс первой разорвала взгляд, её пальцы мягко скользнули по щеке Гермионы, убирая прилипшую ко лбу прядь волос. В этом жесте, полном неожиданной нежности, скрывалось что-то личное, почти болезненно-нежное. Она выглядела иначе — уставшей, но свободной, будто с плеч спала невидимая тяжесть.       — Ты удивила меня, — тихо произнесла Беллатрикс, её голос был хриплым и бархатистым, отдававшимся эхом в душе Гермионы.       В этих словах не было вызова, только признание, редкое для её натуры.       Гермиона улыбнулась, её тело всё ещё подрагивало, когда она касалась руки Беллатрикс. В этот момент между ними не было барьеров, ни тени прошлого, ни различий. Был только этот каминный свет и тихая, удивительная близость.       — Думаю, мы обе удивили друг друга, — прошептала она в ответ, чувствуя, как улыбка медленно расползается по её лицу, придавая ему мягкость, к которой она не привыкла.       Беллатрикс хмыкнула, в её глазах промелькнуло нечто похожее на уважение и едва заметный отблеск нежности, которые она пыталась скрыть за маской хищной уверенности.       Она склонилась к Гермионе, их лица вновь оказались в опасной близости, и Гермиона не смогла удержаться — их губы встретились снова, но этот поцелуй был иным. В нём не было страсти, взрывной и безудержной, что поглощала их раньше; он был тихим, почти изучающим, словно обе пытались осознать новое, что зародилось между ними.       Медленно Беллатрикс отстранилась, её тёмные глаза светились мягким блеском. Она ничего не сказала, но её взгляд говорил о многом. В нём была смешанная гамма эмоций — от облегчения до тени неуверенности.       — Утро почти настало, — сказала она, нарушая молчание. — Но пока есть несколько часов, которые мы можем себе позволить.       Гермиона поняла намёк и, кивнув, притянула её ближе.       Беллатрикс, прижимаясь к Гермионе, позволила себе ещё мгновение уязвимости, что было почти нехарактерно для неё. Они обе замерли, как будто этот момент был слишком хрупким, чтобы нарушить его резким движением или словом.       Гермиона подняла взгляд, встречая этот взгляд, в котором отразились чувства, которые они обе ещё не успели до конца осознать. Страх, смущение, предвкушение — всё это сплелось в неразрывный узел в её груди.       Её пальцы, всё ещё трепещущие, скользнули вдоль линии подбородка Беллатрикс, изучая каждую черту, как будто заново знакомясь.       — Я не знала, что так бывает, — прошептала она, её голос звучал тихо, будто она боялась разрушить магию этой минуты.       Беллатрикс нахмурилась, её лицо стало серьёзным, и в глазах блеснул свет, в котором читались одновременно удивление и осторожность. Она провела ладонью по волосам Гермионы, медленно, будто пытаясь что-то понять, найти нужные слова.       Но так и не нашла их, вместо этого она вновь наклонилась, касаясь губами лба девушки, этот жест был одновременно прощанием и обещанием.       — Бывает. И ещё как, — едва слышно сказала она, её дыхание согрело кожу Гермионы.       Тишина, наступившая после этих слов, была почти звенящей. Обе понимали, что за этой ночью последует утро, с его светом, истиной и всем, что они скрывали от реального мира. Но сейчас, пока мир был закрыт занавесами, они могли позволить себе потеряться в мгновении.       Их объятия вновь стали теснее, и комната казалась вдруг слишком маленькой, чтобы вместить все эмоции, которые разливались по их венам. Беллатрикс снова провела ладонью по телу Гермионы, её движения были мягкими и неторопливыми, будто она изучала этот момент, каждую его деталь, чтобы запомнить навсегда.       Время, казалось, остановилось, позволяя им раствориться друг в друге ещё раз, прежде чем новый день прервёт их реальностью.