Реквием по чужому имени

      Беллатрикс Блэк вихрем вылетела из Выручай-комнаты, её шаги звучали эхом по пустым коридорам Хогвартса. Воздух вокруг казался слишком холодным, кожа по-прежнему горела от прикосновений, воспоминание о поцелуе разъедало сознание, будто яд.       «Это невозможно», — думала она, стиснув зубы так сильно, что скулы заныли. Бегущие вдоль стен тени факелов, казалось, тянулись к ней, размывая её силуэт в рваном танце огней.       Её сердце билось так, будто собиралось вырваться наружу, с каждой секундой отдаляясь от Гермионы, оставшейся в пустой комнате. Беллатрикс всё ещё чувствовала привкус её губ — горький, сладкий, неопределённый. Её взгляд метался от стены к стене, будто она искала что-то, что могло бы вернуть её к прежнему состоянию. Внутри неё бушевал хаос, и этот хаос приводил её в ярость.       «Как это могло случиться? Как я могла позволить себе это?»       Мысли били в голове, как молоты, каждый удар заставлял её морщиться от непризнанного отвращения. Полукровка! Гермиона Грейнджер была полукровкой, недостойной даже её презрения, и всё же… Беллатрикс почувствовала, как внутри неё что-то дрожит, тёмное и неясное, не поддающееся объяснению.       Она ускорила шаг, мантия развевалась за спиной, цепляясь за углы, словно стараясь задержать её, напомнить о том, что она оставила за собой.       Коридоры сужались, старые каменные стены с барельефами, скрытыми тенями, молча наблюдали за её поспешным бегом. Беллатрикс остановилась лишь на мгновение, когда показалась арка, ведущая к подземельям.       Её дыхание было рваным, почти болезненным. Она прижалась ладонью к холодному камню, пытаясь привести мысли в порядок, но они скользили, как вода сквозь пальцы. Этот поцелуй — вспышка, оставившая ожог на её гордости и разуме — никак не отпускал её.       «Глупая девчонка, слабость… Это не повторится», — прошипела она про себя, пытаясь убедить себя, что это лишь момент помутнения, вызванный битвой и напряжением. Её пальцы всё ещё дрожали, сжимая палочку, как якорь, удерживающий её в реальности.       Глухие звуки шагов раздались в отдалении, и она вздрогнула, инстинктивно прячась в углу. Сквозь полуоткрытые двери одного из классов послышались голоса двух студентов, обсуждающих очередное задание по защите от тёмных искусств.       Их смех резанул слух Беллатрикс, и она крепче сжала зубы. Она не могла позволить себе слабость. Никакую.       Шаги утихли, и она вновь устремилась вперёд, входя в холодные коридоры подземелий. Темнота здесь была глубже, насыщеннее, словно сама земля впитывала свет. Стены хранили истории тысячелетий, шёпоты заклинаний и крики страха, но ни одна из этих теней не могла рассказать, что творилось в душе Беллатрикс Блэк.       Наконец, перед ней появилась массивная дверь, украшенная выгравированными змеями, которые переплетались, как живые. Гостиная Слизерина была тёмной, её глубины скрывали своих обитателей в чёрных уголках. Беллатрикс проскользнула внутрь, надеясь, что остальные давно уснули, что ей удастся добраться до своей комнаты и закрыться, не встречая никого на пути.       Но её надежды были тщетны. Едва она переступила порог, как в углу зашуршали страницы книги, и из тени показалась фигура с тёмными волосами, которые лежали гладкой волной.       Том Реддл смотрел на неё, как хищник, поймавший запах крови. Его глаза, глубокие, почти чёрные, блестели в полумраке, словно зрачки змеи.       — Поздно возвращаешься, Белла, — произнёс он, его голос был низким, напевным, проникал в сознание, как шелест яда. — Случилось что-то интересное?       Беллатрикс сдержала дрожь, которая пробежала по её телу. Ей не нужно было показывать слабость, особенно перед Томом. Она знала, что он замечает всё, что каждый её вздох мог стать для него поводом для вопросов. Она приподняла подбородок, заставляя себя встретить его взгляд.       — Просто ночная прогулка, — ответила она с притворной небрежностью, с трудом удерживая спокойствие. Её голос звучал хрипло, и она заметила, как брови Тома едва заметно приподнялись.       Он поднялся со своего места, грациозный и опасный, как змея. Подойдя ближе, он внимательно изучал её лицо, как будто искал ответы, которые она пыталась скрыть.       Беллатрикс задержала дыхание, ощущая его близость, но не отступила. Сила и слабость, гнев и замешательство — всё смешалось в её крови, но она знала, что поддаваться этим эмоциям было опасно.       — Ты нервничаешь, Белла, — заметил он, и в его голосе прозвучала зловещая нотка, которая заставила её напрячься ещё сильнее. — Не хочешь ли рассказать мне, что тебя так беспокоит?       Её взгляд стал острым, почти вызывающим.       — Разве я должна тебе что-то объяснять, Том? — спросила она, и в её голосе прозвучала та надменность, которая обычно вызывала у окружающих трепет.       Но Реддл не был обычным человеком. Он лишь усмехнулся, слегка склонив голову, и его глаза зажглись новым интересом.       — Нет, конечно, — согласился он, но не двинулся с места. — Однако ты знаешь, что я всегда замечаю, когда мои люди начинают что-то скрывать. Это… раздражает, Беллатрикс.       Слова повисли в воздухе, как яд, капающий с клыка. Беллатрикс стиснула зубы, понимая, что его игра только началась, и она уже попала в его сети. Её руки едва заметно дрожали, но она стояла твёрдо, не позволяя ни одной слабости проявиться на лице.       — Скрывать? — она издала короткий смешок, который прозвучал скорее как отчаянное хрипение. — От тебя? Не льсти себе, Том.       Он улыбнулся, уголки его губ приподнялись, и тень пробежала по его лицу. Затем он сделал шаг вперёд, и между ними осталось лишь дыхание.       — Берегись, Белла, — прошептал он, его голос был мягким, но полон угрозы. — Я не терплю лжи.       Беллатрикс замерла, её взгляд, острый и беспокойный, проследил за Томом, который двигался по тёмной гостиной с грацией хищника. Его спина выпрямилась, мантия плавно скользила по полу, не издавая ни звука.       Он остановился, едва коснувшись плечом столба с факелом, и повернул голову, чтобы взглянуть на неё, улыбнувшись той самой усмешкой, которая могла сокрушить волю любого. Но не её. По крайней мере, она убеждала себя в этом.       — Знаешь, — начал он, не глядя ей в глаза, а словно обращаясь к пустоте. — Я не слеп. Я замечаю, что происходит между вами с мисс Грейнджер.       Беллатрикс мгновенно напряглась. Сердце замерло на одно болезненное мгновение, прежде чем возобновить своё бешеное биение. Она подняла подбородок, маскируя тревогу ледяной усмешкой.       — С ней? — она позволила себе усмехнуться, сделав шаг вперёд, чтобы скрыть беспокойство, колотившееся в груди. — Ты преувеличиваешь, Том. Эта полукровка не стоит ни моего внимания, ни твоего.       Реддл развернулся к ней лицом, его глаза блеснули из-под длинных тёмных ресниц, изучая её реакцию с беспощадной проницательностью. Лёгкий полумрак, падающий на его лицо, делал его черты почти мраморными, скульптурными, с угловатой резкостью, от которой становилось не по себе.       — Я не думаю, что преувеличиваю, Белла, — произнёс он, его голос звучал так тихо, что тишина вокруг казалась звоном. — Последние время я видел, как вы работаете вместе на занятиях. И, знаешь, самое удивительное? Ни одного скандала, ни одного взрыва. Странно, не находишь?       Беллатрикс почувствовала, как ледяной пот скользнул по её позвоночнику. Она вспомнила все те уроки, где их сталкивала судьба: зельеварение, трансфигурация, защита от тёмных искусств.       С каждым разом молчание между ними становилось всё более густым, как предвестник грозы, и никто из них не решался разорвать его. Она поняла, что Том наблюдал, изучал их, и её щеки вспыхнули яростью и стыдом.       — Мы всего лишь следуем приказам профессоров, — парировала она, сжимая пальцы так, что они побелели. — Это не имеет значения.       Реддл подошёл ближе, его шаги звучали тихо, но каждый из них резонировал в воздухе, словно удары колокола. Он остановился так близко, что она могла уловить еле заметный аромат лаванды и чего-то тёмного, незримого.       — Значит, не имеет? — спросил он, его голос звучал так, будто он говорил с ней не в первый раз на эту тему, как будто она уже слышала этот вопрос, и ответ был важен. — Напомни мне, что я просил тебя сделать, Белла? Сблизиться с ней, узнать её сильные и слабые стороны, правда?       Его слова ударили её, как плеть. Беллатрикс на миг потеряла дар речи, кровь прилила к её вискам, заглушая звук собственных мыслей. Да, она помнила. Она помнила тот разговор, когда Том впервые выразил интерес к Гермионе.       Её способность к магии, её ум — всё это привлекало его, он хотел, чтобы Грейнджер была не просто врагом, а потенциальной союзницей, пусть и не сразу.       Она склонила голову, чтобы скрыть дрожь в глазах, и внутри неё зашевелилось оправдание. Поцелуй… Эмоции и бой — всё это она могла объяснить выполнением задания. Да, это было частью её попыток проникнуть под кожу этой полукровки, чтобы выявить её слабости. Разве не так?       — Да, — наконец ответила она, голос прозвучал глухо, но уверенно. — Я выполняю твоё поручение. Мы работаем вместе на уроках, и я пытаюсь… понять её.       Том усмехнулся, уголки его губ дрогнули, и он опустил взгляд, будто размышляя над её словами.       — Понять её, — повторил он, обвёл её взглядом, словно заглядывая глубже, чем она хотела бы. — И как же? Она открылась тебе?       Беллатрикс сжала кулаки, удерживая голос на уровне, который не выдавал бы её волнения.       — Она… сложнее, чем я думала, — выдавила она, почувствовав, как каждое слово будто вытягивало из неё жизнь. — Но я найду её слабости, Том. Обещаю.       Реддл подошёл ещё ближе, его взгляд стал мягче, почти дружелюбным, но Беллатрикс знала, что за этой маской всегда скрывается острый ум, готовый к нападению.       — Ты ведь знаешь, Белла, я ценю твои старания, — его рука почти коснулась её плеча, но остановилась в воздухе, оставив невидимый след. — Но не забывай, слабость всегда можно спутать с чем-то другим. Постарайся, чтобы твои эмоции не стали твоим проклятием.       Он развернулся и ушёл, оставляя её стоять посреди тёмной гостиной. Беллатрикс чувствовала, как грудь сдавила тревога, как её пальцы дрожат от гнева и от того, что теперь она не могла игнорировать то, что произошло между ней и Гермионой.       Этот поцелуй стал не просто слабостью, а возможной угрозой, которую она не могла позволить себе допустить.       «Это просто игра, просто задание», — убеждала себя Беллатрикс, но что-то внутри неё, что-то глубокое и неукротимое, кричало о лжи.       Она стояла в полутемной гостиной, наблюдая, как фигура Тома исчезает в глубине коридора, словно растворяясь в его тени. Его последние слова резонировали в её голове, словно отголоски заклинания.       «Эмоции не должны стать твоим проклятием». Он знал слишком много, видел слишком далеко — и это всегда пугало её. Губы сжались в тонкую линию, и она развернулась, решительно направляясь в сторону своей комнаты. Полы мантии касались холодного каменного пола, издавая едва слышный шорох.       «Это просто игра, просто задание», — твердил её внутренний голос. Она пыталась вложить в эти слова всю возможную уверенность, придавая им силу заклинания, но что-то внутри неё, упорное и дикое, упрямо кричало о лжи.       Она знала, что их поцелуй не был частью игры, не был продиктован сознательной мыслью о задании, которое дал ей Том. Это было нечто иное, что она не могла ни объяснить, ни принять.       Войдя в свою комнату, Беллатрикс захлопнула за собой дверь так, что от удара со стены сорвалась паутинка. Тёмная комната встретила её тишиной, в которой гулко звучало её дыхание. Она бросила палочку на тумбочку и рухнула на постель, прикрыв глаза.       С каждой секундой образы того, что произошло в Выручай-комнате, вспыхивали в её сознании, заставляя мышцы напрягаться, а сердце биться с новой силой.       «Это было не должно произойти, — убеждала она себя. — Я помнила о задании, я всегда помнила». Но в этом самооправдании звучала фальшь. Подсознание, на которое она так стремилась свалить свои действия, упрямо отказывалось служить оправданием.       Она знала, что в тот момент, когда их губы встретились, не было ни мыслей о приказах Тома, ни расчёта. Только чистая, необузданная страсть, взорвавшаяся яркой вспышкой посреди заклинаний и криков.       Она поднесла ладони к лицу, ощущая, как кожа пылает. «Чёртова Грейнджер», — прошипела она, ощущая, как ненависть смешивается с чем-то другим, почти таким же болезненным.       Глубоко вздохнув, Беллатрикс откинула голову на подушки, уставившись в треснувший потолок. В этой трещине она видела отражение своей собственной натянутой души, разделённой между долгом, гордостью и чем-то, что грозило разрушить её привычный мир.       Она вспомнила, как напряжение битвы нарастало между ними, как их заклинания пересекались, врезаясь в стены и разрывая воздух. Но больше всего её беспокоило то мгновение, когда их взгляды встретились, и всё остальное словно исчезло. Это был не просто бой. Это была схватка двух душ, которые противились чему-то большему, чем они могли понять.       «Это просто игра», — повторила она вновь, на этот раз шёпотом, словно пыталась убедить не только себя, но и пустую комнату, где даже тени казались сомневающимися в её словах. Но воспоминание о том, как Гермиона шагнула к ней ближе, о том, как их дыхания смешались, не отпускало её. Оно словно укоренилось в её сознании, с каждой минутой пуская всё более глубокие корни.       Беллатрикс резко села, провела пальцами по тёмным волосам, которые рассыпались по плечам, и сжала их в кулак. Она вспомнила, как Том в свойственной ему манере говорил о Грейнджер, словно она была шахматной фигурой на его доске.       Беллатрикс всегда чувствовала себя превосходящей эту девчонку, полукровку, которая, несмотря на свои таланты, не могла стать её соперником. Но теперь всё изменилось. Теперь в этом взгляде, полном горечи и страсти, было нечто, что говорило о равенстве, о вызове, который она не могла игнорировать.       Её мысли прервало тихое постукивание в окно. Порыв ветра зашевелил тяжёлые шторы, и свет луны проскользнул внутрь, озарив комнату бледным сиянием. Беллатрикс встала, подошла к окну и распахнула его, вдохнув ночной воздух, холодный и резкий.       Он обжигал её лёгкие, но в то же время приносил странное облегчение.       — Я не слабая, — прошептала она в пустоту, смотря, как звёзды мерцают над озером. — Это всего лишь игра.       Но даже в этот момент, даже стоя у окна, она знала, что сама себе лжёт.

***

      Гермиона шла по пустынным коридорам Хогвартса, и каждый её шаг звучал глухо, разносился эхом по каменным стенам. Тишина ночи обволакивала её, словно холодное покрывало, от которого у неё мурашки шли по коже.       В груди ещё тяжело и гулко билось сердце, как после бега, а на губах остался призрачный след того, что произошло. Этого она не могла стереть, как бы ни пыталась. Взгляд был устремлён прямо вперёд, но мысли блуждали где-то далеко за пределами замка.       «Что это было?» — спрашивала она себя, но ответа не находила. Воспоминание о поцелуе, таком жестоком и яростном, будто бы вырванном из самой сути их битвы, вспыхивало перед её глазами, заставляя её сердце вновь и вновь замирать.       Она ненавидела Беллатрикс, ненавидела её с той самой первой встречи, когда та смотрела на неё с презрением, полным яда и высокомерия. И эта ненависть никогда не ослабевала, наоборот, она только росла с каждым словом, с каждым вызовом, брошенным в её сторону.       Гермиона замедлила шаг, проводя дрожащими пальцами по холодному каменному перилам. Её ладони были влажными от пота, и ей хотелось сжать их в кулаки, но мышцы будто отказывались слушаться. В голове крутились одни и те же вопросы: «Почему я это сделала? Почему ответила?»       Ощущение губ Беллатрикс на своих она никак не могла выкинуть из головы. Этот поцелуй был совсем не таким, каким она представляла себе первую страсть. Он был резким, как удар, жёстким, как их заклинания, что сталкивались в схватке.       Но в нём была искра чего-то настоящего, глубоко спрятанного за ненавистью и гневом. Это пугало её, потому что за ненавистью и злобой скрывалось нечто, чему она не могла дать имени.       — Я с ума схожу, — прошептала она в пустоту, и звук её голоса поглотила темнота.       Её шаги стали медленнее, каждый вздох казался рвущим грудь, каждый взгляд в тёмные углы зала Хогвартса, казалось, возвращал её обратно в тот момент, когда всё изменилось. Она видела перед собой лицо Беллатрикс, её глаза, горящие огнём, в котором больше не было только ненависти.       Этот взгляд был настолько полон противоречий, что Гермиона почувствовала, как у неё сжалось сердце.       Она остановилась, прижавшись к стене, чтобы вернуть себе дыхание. Её пальцы на мгновение коснулись губ, словно проверяя, осталось ли что-то от того поцелуя, что перевернул её мир. «Беллатрикс Блэк», — это имя сейчас звучало в её сознании как вызов, как загадка, на которую она не могла найти ответа.       Она закрыла глаза, и перед её внутренним взором вспыхнуло воспоминание: они стояли в комнате, где воздух был тяжёл от запаха пыли и магии, их лица так близко, что их дыхание сливалось в одно.       Почему она не отстранилась? Почему её тело откликнулось, подчинившись странному порыву? Эти вопросы крутились в её голове, как ураган, сметая остатки логики и здравого смысла.       Гермиона всегда гордилась своим умом, своим рациональным подходом к жизни. Она могла объяснить любую реакцию, любое своё чувство, но не это. Это было неведомо и пугающе.       Она вновь двинулась вперёд, но ноги казались тяжёлыми, как будто каждая ступенька требовала невероятных усилий. В голове эхом звучал смех Беллатрикс, тот самый злой, почти безумный, который она слышала столько раз.       Но теперь в этом смехе был другой подтекст, который заставлял её вздрагивать. Ей казалось, что в нём звучит вызов, обёрнутый в сарказм и что-то гораздо более глубокое.       — Я не позволю этому сломить меня, — тихо сказала она, но голос её был неуверенным.       В гостиной Гриффиндора было темно, только огонь в камине бросал мягкие тени на ковры и тяжёлые кресла. Она прошла к окну, открыла его, впуская свежий воздух, который холодными потоками обжёг лицо.       Глядя на звёзды, которые мерцали в чёрном небе, она искала ответы, которые ночь никогда не давала. Её отражение в стекле казалось ей чужим, взгляд был затуманен, глаза блестели от напряжения.       — Почему ты? — прошептала она, обращаясь не то к себе, не то к темной фигуре, что в её воспоминаниях смотрела на неё с невыносимым огнём.       Гермиона знала одно — это не была просто ненависть. И это было самым страшным.       Страх окутывал её плотным облаком, сжимая грудь и мешая дышать. Она опустила взгляд на свои руки, которые дрожали, едва уловимо, но достаточно, чтобы выдать её беспокойство.       Тихий скрип пола, раздавшийся от её движения, заставил её замереть. Парвати, свернувшаяся калачиком на своей кровати, чуть пошевелилась, но не проснулась. Гермиона выдохнула, не осознавая до этого момента, что задерживала дыхание.       Её спальня в башне Гриффиндора была окутана темнотой, прерываемой лишь бледным светом луны, что сочился сквозь полупрозрачные занавески. Гермиона осторожно подошла к своему столу, на котором стопками возвышались книги, некоторые из них давно знакомые, другие — недавно принесённые из библиотеки.       Её пальцы скользнули по обложкам, пока она искала что-то, что могло бы дать ей ответ на то, что происходит.       Она нашла небольшую книгу с потёртой обложкой, название которой мерцало в полутьме: «Психология и природа чувств». Гермиона не помнила, когда принесла её сюда, возможно, это было одно из тех случайных заимствований, когда она хватала всё подряд, поглощённая жаждой знаний.       Она села на край кровати и, бросив осторожный взгляд на Парвати, убедилась, что та всё ещё спит, её дыхание было ровным и тихим.       Открывая книгу, Гермиона почувствовала, как её пальцы слегка дрожат. Страницы были тонкими, шуршащими под её пальцами, а слова на них казались более значимыми, чем обычно. Она пробежала глазами по первой попавшейся главе: «Сложности и парадоксы эмоций: границы между любовью и ненавистью».       Её сердце замерло, как будто автор обращался прямо к ней, заглядывая в самую глубину её смятения.       Она зачитала про себя: «Взаимоотношения, построенные на противостоянии и силе, часто скрывают за собой нечто большее. Переход от ненависти к привязанности может происходить незаметно, по мере того, как соперники начинают понимать и видеть друг в друге то, что другие не замечают…».       Гермиона крепче сжала книгу, глаза забегали по строкам, впитывая каждое слово. Её мозг лихорадочно сопоставлял факты. С первого курса она и Беллатрикс Блэк вели свои молчаливые и явные войны.       Их перепалки, колкие замечания, вызовы и дуэли — всё это было частью её жизни, неотъемлемой её частью. Она знала, что Беллатрикс ненавидела её. Но что, если… что, если эта ненависть не была чистой? Что, если её собственные чувства — то, что она так отчаянно хотела бы назвать ненавистью, — тоже имели трещины?       — Нет, — прошептала она, не обращаясь ни к кому. Это было неправдой. Она не могла испытывать таких чувств к Беллатрикс.       Это просто адреналин битвы, замешательство от близости опасности. Она пыталась убедить себя, что поцелуй был ошибкой, актом, вызванным накалом момента. И всё же она вспомнила, как её сердце, сперва охваченное страхом, замерло, а затем забилось так, как не билось никогда прежде.       Она продолжила читать, перелистывая страницы, пока слова начинали сливаться перед её глазами. В голове проносились образы: огонь в глазах Беллатрикс, её прерывистое дыхание, когда они стояли так близко, что между ними не оставалось ни единого пространства, их губы…       Гермиона резко захлопнула книгу, звук раздался неожиданно громко. Парвати повернулась на другой бок, но не проснулась, лишь забормотала что-то неразборчивое.       Гермиона прижала книгу к груди, чувствуя, как сердце гулко стучит, почти оглушая её.       «Я не влюблена», — сказала она себе, но голос внутри звучал слишком слабо, слишком неуверенно. Она закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться, но вместо пустоты видела лишь лицо Беллатрикс, её тёмные глаза, горящие странной смесью ненависти и… чего-то ещё.       Глубокий вздох разорвал напряжённую тишину комнаты. Гермиона опустилась на подушки, не убирая книгу из рук. Её пальцы всё ещё ощущали шершавую поверхность обложки, как напоминание о том, что ответы где-то рядом, но она ещё не готова их принять.       «Беллатрикс не может быть тем, что заставляет меня сомневаться в себе, — убеждала она себя. — Она мой враг». Но что-то внутри неё отказывалось верить в эту простую правду.

***

      Утро после произошедшего принесло с собой едва уловимую дрожь напряжения, пронизывающую каменные стены Хогвартса. Гермиона проснулась с тяжёлым чувством в груди, как будто груз невидимых цепей сковал её.       За окном было серо, тучи собирались над башнями замка, и редкие лучи солнца, пробивающиеся сквозь них, казались холодными и лишёнными тепла. Её голова гудела от бесчисленных мыслей, которые не давали покоя всю ночь. Она встала с кровати, чувствуя себя измотанной, и быстро оделась, стараясь не думать о том, что ждёт её за дверью.       Парвати уже ушла, оставив за собой лишь запах цветов и немного рассыпанных листьев с письменного стола. Гермиона бросила взгляд на стол, где всё ещё лежала та самая книга, которую она читала ночью. Словно обличение, она покоилась там, блестя тиснёнными буквами, и Гермиона потянулась, чтобы спрятать её в шкаф, закрыв дверцу с глухим щелчком.       Первый класс был по защите от Тёмных искусств, и Гермиона знала, что её ожидало: напряжение, взгляды, которые она будет избегать, и собственные нервы, что будут натянуты, как струны.       Пробираясь по коридорам, она старалась не обращать внимания на тишину, царившую вокруг. Но каждая тень, каждый шёпот казались ей намёком на случившееся, отражением её собственного смятения.       В кабинете на первом ряду уже сидела Беллатрикс, её осанка была безупречно прямой, лицо замкнутое и холодное. Их взгляды на секунду встретились, и Гермиона почувствовала, как воздух между ними наполнился скрытой искрой, которая разом ослабила её колени. Она быстро отвела взгляд, ощущая, как сердце пропускает удар, и села за стол позади.       Профессор Галатея Вилкост вошла в класс стремительным шагом, её плащ колыхался за спиной, а в глазах горело нечто похожее на возбуждение перед новой лекцией. Она начала говорить о заклинаниях защиты, её голос, как всегда, был твёрдым и завораживающим.       Но слова терялись для Гермионы в гулком звуке её мыслей.       — Грейнджер, внимание! — окликнула её Вилкост, и Гермиона вздрогнула, подняв голову. — Повторите заклинание, которое я только что объяснила.       — Да, профессор, — прошептала она, быстро пробежавшись взглядом по доске и попыталась сосредоточиться.       Беллатрикс не поворачивалась, но Гермиона могла поклясться, что чувствует её взгляд, пронизывающий затылок. Эта невыносимая напряжённость держала их обе в заложниках, и ни одна не собиралась делать первый шаг, чтобы разрушить её. Каждое слово преподавателя было наполнено предвкушением, которое они обе чувствовали, но не хотели признавать.       Следующие дни тянулись медленно, как вязкая патока. На каждом уроке они оказывались в одном помещении, как вынужденные участники затяжного противостояния. На трансфигурации профессор Дамблдор, с его проницательными глазами, задержал взгляд на обеих чуть дольше обычного, словно что-то приметив.       Он объяснял тонкости сложного заклинания, но его глубокий голос звучал для Гермионы словно издалека. Взгляд Беллатрикс вновь был нацелен на неё, она ощущала его так отчётливо, что могла представить каждую морщинку на её лбу и напряжение в линии губ.       На уроках зельеварения Слизнорт со своей манерой отмечать самых талантливых студентов чаще обращался к Гермионе, чем к остальным. Но в эти дни она отвечала на его вопросы коротко, стараясь не привлекать лишнего внимания. Беллатрикс, сидя через два стола, безмолвно мешала зелье, её лицо скрывало все чувства, но Гермиона знала: под этой маской скрывалось что-то бурное и опасное.       История магии с профессором Катбертом Бинсом, казалось, растянулась в вечность. Монотонный голос привидения служил идеальной завесой для того, чтобы размышлять, не привлекая внимания. Гермиона смотрела в пустоту, её перо машинально писало слова лекции, но мысли были далеко.       Они уносили её к тем моментам, когда их взгляды встречались, когда она не могла избавиться от этого странного чувства, словно тянущего её к Беллатрикс, даже против её воли.       В травологии профессор Герберт Бири объяснял свойства редких растений, указывая на скопившиеся в огромных горшках мандрагоры, которые бились листьями и скрипели, но Гермиона не могла сосредоточиться. Беллатрикс работала с группой слизеринцев через проход, её голос, низкий и резкий, иногда прорывался сквозь общий шум, заставляя Гермиону вздрагивать, как от внезапного прикосновения.       Каждый раз, когда они оказывались в одной комнате, мир вокруг них сужался до двух точек, где они находились. Её пальцы невольно сжимались, когда она чувствовала, как Беллатрикс бросает на неё взгляд украдкой, как замедляется её дыхание при встрече с её немым вызовом.       Никто вокруг не замечал этого напряжения, этого невидимого боя, который длился между ними. Гермиона пыталась убедить себя, что это просто остаточные чувства от поединка, вызванные шоком, но в глубине души она знала: это было больше, чем простой инцидент.       Время шло, и каждый новый день не приносил облегчения, а лишь нагнетал туманное напряжение, которое, казалось, окутывало их обе и пронизывало стены Хогвартса.       Уроки шли своим чередом, но атмосфера в классе становилась всё тяжелее. Гермиона ловила себя на том, что её взгляд всё время блуждает по классу в поисках знакомого силуэта с чёрными, как уголь, волосами. Она боролась с этим, сжимала зубы, заставляла себя сосредоточиться на заданиях и лекциях, но напряжение только росло.       В дни, когда они встречались на уроках, воздух между ними казался наэлектризованным. Беллатрикс сидела с каменным лицом, её осанка была безупречна, а движения аккуратны и рассчитаны, но Гермиона чувствовала её взгляд, скользящий по комнате и иногда застывающий на её лице. Каждый раз, когда их глаза пересекались, по телу пробегал ток, обжигая кожу, и дыхание на мгновение замирало.       На занятиях по заклинаниям профессор Селестина Бёрдек велела всем практиковаться в вызове сложных защитных барьеров. Гермиона старалась не смотреть на Беллатрикс, но краем глаза замечала, как та с лёгкостью справляется с заданием, её лицо не выражает никаких эмоций, кроме скучной отрешённости.       Но как только они случайно встречались взглядами, выражение Беллатрикс изменялось на долю секунды — едва уловимая вспышка напряжённого любопытства и ярости.       — Гермиона, всё в порядке? — голос Летиции, тёплый и заботливый, вывел её из оцепенения. Они сидели в общей комнате Гриффиндора, где свет от камина мерцал на старых книгах и портретах. Летиция вглядывалась в неё с явной тревогой.       — Да, всё хорошо, — ответила Гермиона слишком быстро, отчего её слова прозвучали неубедительно. Летиция нахмурилась и бросила короткий взгляд на Гарри и Рона, которые переглянулись, делая вид, что читают свои учебники.       — Мы ведь лучшие подруги, — добавила Летиция, чуть наклонив голову. — Если что-то не так, ты можешь сказать.       — Ничего, просто устала, — Гермиона попыталась улыбнуться, но губы едва дрогнули. Она перевела взгляд на окно, где ветер гнал дождевые потоки по стеклу. Серые облака, как и её мысли, нависали над замком, не оставляя шанса на просвет.       Рон, сидевший в кресле, вздохнул и отложил учебник в сторону. Он бросил прямой взгляд на Гермиону, который был лишён обычной беззаботности.       Гарри сидел молча, но его глаза, в которых всегда читалось внимание к друзьям, не отрывались от неё.       — Гермиона, ты не просто устала, — сказал Рон, его голос был серьёзным. — Ты не такая, как раньше. Мы все это видим.       Гарри кивнул, и его зелёные глаза блеснули в свете огня. Он не задал ни одного вопроса, но его молчаливое присутствие всегда было поддержкой, даже когда слова были излишними.       Гермиона опустила глаза, чувствуя, как на неё давит их беспокойство. Они знали её лучше, чем кто-либо, и скрывать от них что-то было почти невозможно. Но как объяснить им то, что она сама не могла понять? Как рассказать, что она просыпается ночью, слыша биение своего сердца, и видит перед собой лицо Беллатрикс — враждебное и одновременно невыносимо притягательное?       Дни текли медленно, как вязкий мрак, и с каждым уроком ситуация становилась всё более невыносимой. На занятиях по истории магии Катберт Бинс, паря над классом, монотонно рассказывал о древних конфликтах, и каждое его слово казалось отголоском того, что происходило между Гермионой и Беллатрикс.       Её глаза снова и снова возвращались к девушке, сидящей на другой стороне комнаты, даже если она этого не хотела.       Во время одной из практик по травологии профессор Бири раздал студентам ядовитые тентакулы, и группа Гриффиндора и Слизерина работала бок о бок. Беллатрикс стояла напротив, её лицо оставалось холодным и отстранённым, но каждый раз, когда Гермиона наклонялась над растением и ощущала, как взгляд Беллатрикс скользит по её лицу, по телу пробегала дрожь.       — Гермиона, держи корень крепче, — пробормотал Гарри, стоящий рядом.       Она вздрогнула и сжала корень сильнее, чувствуя, как он чуть не выскользнул из её рук.       Беллатрикс чуть приподняла бровь, заметив это, и её губы едва заметно изогнулись в усмешке. Но в этой усмешке была не та язвительность, что обычно. Это был вызов, и Гермиона ощутила его, как удар по нервам.       Эта игра взглядов, обрывки жестов и напряжённое молчание продолжались и на других уроках. Даже профессор Слизнорт, обычно увлечённый только рецептами зелий и успехами своих любимцев, начал замечать, что между Гермионой и Беллатрикс происходит что-то странное.       Их столкновения перестали быть просто перепалками, они стали тихими схватками, полными сдержанного огня и скрытых эмоций.       К концу недели тишина стала невыносимой. Гермиона чувствовала, что это напряжение вот-вот вырвется наружу, как перегревшийся котёл.       Каждый раз, когда её взгляд случайно пересекался с Беллатрикс, в воздухе между ними вспыхивало что-то яростное и живое, словно невидимая молния разила всё вокруг.       Студенты уже начали перешёптываться за их спинами, странные взгляды стали сопровождать их в коридорах, но ни одна из них не осмеливалась сделать первый шаг, чтобы разорвать этот порочный круг.       Пятничный вечер принёс с собой дождь. Капли барабанили по оконным стёклам, наполняя замок звуками, которые только усиливали напряжение, будто сама природа хотела дать выход их эмоциям.       В гостиной Гриффиндора стояла невыносимая духота, огонь в камине пылал, но тепло казалось фальшивым. Гермиона сидела в углу, держа в руках книгу, но слова на страницах плыли перед глазами, сливаясь в чёрные линии. Она вслушивалась в голоса Гарри и Рона, которые обсуждали новый матч по квиддичу, но каждый их звук казался далёким, словно приходил из другой реальности.       Летиция заметила, как Гермиона кусает губы, её глаза блестят от едва сдерживаемых эмоций.       — Гермиона, тебе точно нужно отдохнуть, — тихо сказала она, положив руку на её плечо. — Ты уже несколько дней как на иголках.       — Я в порядке, — ответила Гермиона слишком резко, и Летиция чуть отступила, нахмурив брови. — Прости, — добавила Гермиона, пытаясь улыбнуться. Она не могла рассказать правду, даже если бы захотела.       Её мысли были спутаны, как узлы на старом канате. Она слышала, как сердце гулко стучит в груди каждый раз, когда она думала о Беллатрикс. Вспоминала тот поцелуй, ту невыносимую близость, и внутри неё поднималась волна стыда и чего-то неясного, похожего на тоску.       Она ненавидела себя за то, что позволила этому случиться, и ещё больше ненавидела себя за то, что не могла перестать думать об этом.       В это время в подземельях Слизерина Беллатрикс сидела в своей комнате, окружённая книгами и старинными пергаментами, но её взгляд был сосредоточен не на страницах, а на мерцающем огне свечей. Она пыталась читать трактат о древних магических ритуалах, но слова были безжизненными. В памяти всплывало лицо Гермионы — её вызов, её гнев, её глаза, полные страха и… чего-то ещё.       Стук в дверь заставил её вздрогнуть. Это был Рудольфус, младший из Лестрейнджей, его глаза блестели азартом, словно он только что сорвал огромный куш.       — Белла, ты идёшь? Сегодня в главном зале — дуэльные состязания. Я слышал, что старший Розье будет участвовать, — он замолчал, заметив её напряжённое выражение. — Ты в порядке?       — Да, Руди, — коротко ответила она, пряча свои мысли за маской равнодушия. — Я просто задумалась.       Он кивнул, но его взгляд остался настороженным. Беллатрикс с трудом подавила желание велеть ему уйти и оставить её в покое. Она знала, что её эмоции были на пределе, и любая мелочь могла стать искрой, которая воспламенит их.       Когда дверь закрылась, она встала и подошла к окну. Дождь стекал по стеклу тонкими змейками, и каждый удар капли о стекло напоминал ей о биении её сердца.       Она провела пальцами по подоконнику, ощущая холод камня под кожей. «Это должна быть просто игра, просто задание», — убеждала она себя, но мысли о том поцелуе, о взгляде Гермионы, тянули её обратно в то мгновение, когда они обе потеряли контроль.

***

      Субботнее утро встретило их запахом сырости и утренним туманом, который заволок озеро, скрыв его от глаз. Гермиона чувствовала себя опустошённой после ночи, полной беспокойного сна.       Она встретила Гарри и Рона в Большом зале за завтраком, но их разговоры казались ей приглушёнными, как сквозь толщу воды. Она чувствовала, что их взгляды иногда задерживались на ней дольше обычного, но она не обращала внимания, прячась за чашкой с чаем.       Беллатрикс вошла в зал вместе с группой слизеринцев. Её мантия, безупречно чёрная, казалась частью её самой, а глаза сверкали, как острые осколки льда. Она прошла мимо стола Гриффиндора, и на мгновение их взгляды снова встретились.       Гермиона почувствовала, как грудь сдавила холодная рука страха и возбуждения. Её пальцы сжали край стола, чтобы не выдать дрожь.       Гарри заметил это, его брови нахмурились.       — Гермиона, всё в порядке? Ты выглядишь как-то… странно, — сказал он, слегка понизив голос.       — Просто утро, Гарри, — ответила она, стараясь сделать голос твёрдым. — Плохо спала.       Рон кивнул, пододвигая к ней тарелку с тостами, но его глаза всё ещё были полны беспокойства.       Беллатрикс села за стол, её спина была выпрямлена, а руки лежали на коленях. Она чувствовала, как её сердце бьётся с той же отчётливой тяжестью, когда она видела Гермиону.       Невыносимая тишина между ними продолжала висеть, словно невидимая стена, но они обе знали: эта стена могла рухнуть в любой момент.       Каждый их день превращался в испытание, и напряжение росло, как буря на горизонте, готовая обрушиться на них с полной силой.       Гермиона чувствовала, что тонкая грань между сдержанностью и взрывом становится всё более шаткой. В классе по трансфигурации профессор Дамблдор, с его спокойными и проницательными глазами, вёл урок о сложных заклинаниях превращения объектов. Его голос был мягким и глубоким, он внимательно следил за каждым студентом, оценивая их навыки и вовлечённость.       Гермиона старалась сосредоточиться, но чувствовала на себе взгляд. Беллатрикс сидела через ряд, и, хотя её голова была склонена над учебником, каждый жест, каждое движение были пропитаны напряжённой настороженностью.       Легкий стук перьев по пергаменту заполнял тишину класса, но каждый удар казался Гермионе громом. Она знала, что это не закончится просто так. Что-то внутри неё требовало развязки, как ненасытный зверь, который не умел отступать.       — Мисс Грейнджер, — вдруг раздался голос Дамблдора, мягкий, но требовательный, вырывая её из пучины мыслей. — Вы могли бы нам продемонстрировать превращение камня в птицу?       Гермиона мигнула, ощущая, как к её щекам приливает кровь. Она сжала палочку и встала, сделав глубокий вдох. Заклинание сорвалось с её губ, и камень на столе начал двигаться, меняя форму. Птица, яркая и блестящая, махнула крыльями, словно потревоженная её волнением, и взлетела, размахивая перьями в воздухе. Класс аплодировал, и Гермиона кивнула, стараясь скрыть дрожь в руках.       Её взгляд на мгновение скользнул к Беллатрикс, и она увидела, как та чуть приподняла уголки губ в едва заметной усмешке. Эта усмешка казалась знаком, тем самым вызовом, который они обе боялись принять, но не могли больше игнорировать.       После урока ученики начали собираться, шумно обсуждая предстоящий обед. Гарри и Рон уже ждали её у двери, но Гермиона задержалась, медленно складывая учебники.       Беллатрикс поднялась с места и прошла мимо неё, не сказав ни слова, но их плечи едва заметно коснулись друг друга. От этого прикосновения по телу Гермионы пробежала холодная дрожь, а затем пришло быстрое, обжигающее тепло.       Вечером, когда на Хогвартс опустился вечерний туман, и тени удлинились, Гермиона не могла избавиться от ощущения, что она стоит на пороге чего-то необратимого. Летиция снова пыталась втянуть её в разговор, Гарри и Рон играли в шахматы, и комната была наполнена привычным шумом, но внутри всё казалось оглушающе тихим. Мысли возвращались к той вспышке, когда их плечи соприкоснулись, к тому, как взгляд Беллатрикс горел холодным огнём.       На следующий день в классе по защите от Тёмных искусств напряжение достигло своего пика. Профессор Галатея Вилкост, как всегда одетая в строгую мантию, прохаживалась между рядами, объясняя сложные защитные приёмы.       В какой-то момент она выбрала пару для демонстрации, и выбор пал на Гермиону и Беллатрикс. Класс застыл, на секунду замерев в ожидании. Летиция, сидевшая рядом с Гарри, заметно напряглась, а Рон стиснул зубы, не сводя глаз с подруги.       Гермиона встала и подошла к центру зала. Беллатрикс последовала за ней, её движения были плавными, почти кошачьими. Их взгляды встретились, и комната, казалось, стала меньше, стены приблизились, запирая их в пространстве, наполненном только их дыханием и молчаливой угрозой.       — Начинайте, — распорядилась Вилкост, слегка улыбнувшись уголками губ, словно предвкушая зрелище.       Первыми заклинание пустила Гермиона. Оно было направлено с точностью и уверенностью, но Беллатрикс легко блокировала его, не отводя взгляда. Их магия столкнулась в воздухе, создавая искры, которые разлетались вокруг, как крошечные вспышки света.       Беллатрикс ответила моментально, её атака была резкой и сильной. Гермиона уклонилась, но почувствовала, как горячий поток силы пронёсся мимо её лица, и сердце её заколотилось ещё сильнее.       — Слабо, Грейнджер, — прошипела Беллатрикс так тихо, что никто, кроме Гермионы, не услышал.       Гермиона сжала зубы, вызов был принят. Она снова направила на неё заклинание, и снова их магия пересеклась в яростной вспышке. Удары их заклинаний эхом разносились по комнате, и другие студенты затаили дыхание.       Казалось, что их поединок — это не просто учебная демонстрация, а нечто гораздо более личное, глубже, чем обычная вражда.       В какой-то момент Вилкост, уловив эту вибрацию, сделала шаг вперёд, подняв руку.       — Достаточно, — произнесла она, и её голос раскатился, как гром, разрывая напряжение. — Отличная работа обеих сторон. Но запомните, контролировать свои эмоции — это важнейший урок в защите.       Беллатрикс сделала лёгкий поклон, её взгляд всё ещё не отпускал Гермиону. В нём было что-то ледяное, но в то же время обжигающее. Гермиона чувствовала, как её тело дрожит, но не от страха.       Это было что-то другое, что заставляло её сомневаться в собственных ощущениях, что разъедало её изнутри.       Класс постепенно начал шумно расходиться, и только Летиция задержалась рядом с Гермионой.       — Это был… напряжённый поединок, — сказала она, стараясь звучать небрежно, но её голос выдавал беспокойство.       — Да, — ответила Гермиона, смотря вслед удаляющейся фигуре Беллатрикс. Взгляд её затуманился, а в душе нарастало чувство, что то, что начиналось как простая дуэль, переросло во что-то гораздо более опасное и пугающее.       Гермиона продолжала смотреть, как фигура Беллатрикс исчезает за дверями зала. Её плечи, всегда прямые, казались чуть напряжённее обычного. Каждый их урок, каждая встреча становились пыткой, и вокруг них заворачивалась нить слухов и шёпота, разрастающаяся, как сорняк.       Она знала, что сама себе не врёт: напряжение между ними больше не походило на обычную вражду. Она это чувствовала каждой клеткой своего тела, и каждый раз, когда их взгляды встречались, мир вокруг трещал по швам.       На следующий день в коридорах Хогвартса витало необычное беспокойство. Гермиона проходила мимо групп студентов, слыша, как они шепчутся, касаясь взглядами её спины. Селестина Робардс, ученица из Когтеврана, известная своей любовью к слухам, бросила на Гермиону долгий взгляд, прежде чем вновь повернулась к своим друзьям, и те замолкли, перешептываясь за её спиной.       — Грейнджер, — холодный, знакомый голос прозвучал у неё за спиной.       Гермиона напряглась, но повернулась медленно, стараясь сохранить спокойствие. Беллатрикс стояла перед ней, её лицо было маской, но глаза горели, как острые угли.       — Что-то не так? — ответила Гермиона, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Но внутри её будто тянуло в пропасть, каждая мышца натянулась, как струна.       Беллатрикс склонила голову, уголок её губ дрогнул, словно она хотела усмехнуться, но передумала.       — Мы должны поговорить. Сегодня вечером. — Она произнесла это так тихо, что только Гермиона могла услышать. Губы её едва шевелились, и взгляд метался по коридору, проверяя, не слушает ли кто-то их разговор. — В Выручай-комнате. В десять.       Гермиона замерла, борясь с собственными мыслями. Приглашение звучало как вызов, от которого невозможно отказаться. Она кивнула медленно, чувствуя, как сердце сжимается в тревожном предвкушении.       — Хорошо, — только и смогла произнести она, и Беллатрикс исчезла в толпе, словно растворилась среди студентов.       Весь оставшийся день тянулся мучительно долго. На уроке астрономии профессор Синистра объясняла движения планет, её указка скользила по небесной карте, но Гермиона едва слышала её.       Слова превращались в глухие звуки, мысли были поглощены предстоящей встречей. Рон и Гарри сидели поодаль, переглядываясь, а Летиция бросала на неё обеспокоенные взгляды. Всё говорило о том, что её поведение не осталось незамеченным.       Когда наступил вечер, Гермиона ждала, пока комната опустеет, чтобы выйти, не привлекая внимания. Она чувствовала, как холодный пот покрывает её ладони, когда она поднималась по лестницам и переходила мимо высоких окон, сквозь которые светила тусклая луна.       Ночь была беззвёздной, небо будто затянуло серым саваном. Вдалеке, за пределами замка, раздавались крики ночных существ, и их голоса эхом разносились по пустым залам.       Подойдя к Выручай-комнате, Гермиона замерла на мгновение, прислушиваясь к своим собственным мыслям. Её пальцы крепко сжимали палочку, а сердце билось так сильно, что, казалось, вот-вот прорвётся сквозь рёбра. Дверь, созданная магией комнаты, уже ждала её, слегка приоткрытая, словно приглашение.       Она вошла. Комната была другой, чем в их прошлые встречи. Тёмные каменные стены освещали лишь несколько старых свечей, чьи огоньки мерцали, отбрасывая длинные тени. Окна скрывали тяжёлые бархатные занавески, не пропуская ни капли света снаружи.       Беллатрикс стояла у противоположной стены, спиной к Гермионе, но её присутствие чувствовалось так сильно, что воздух в комнате стал плотным.       — Ты пришла, — произнесла она, не оборачиваясь.       Гермиона подошла ближе, но держала расстояние. В комнате повисла тишина, напряжённая и острая, как натянутый канат. Беллатрикс повернулась, и в её глазах читалась та же тревога, что терзала Гермиону — смешанная с чем-то ещё, чем-то, что они обе боялись назвать.       — Мы не можем продолжать так, — сказала Беллатрикс, её голос был холоден, но в нём звучала трещина, выдавшая внутреннюю борьбу. — Это внимание, слухи… Слишком много вопросов. Я не могу позволить этому разрушить то, что я…       Она замолчала, слова повисли в воздухе. Гермиона сделала шаг вперёд, её пальцы дрожали.       — Разрушить что, Беллатрикс? Ты ведь тоже это чувствуешь. Мы не можем просто притворяться, что ничего не было, — произнесла она, её голос дрогнул, и ей пришлось сделать усилие, чтобы не выдать страх, который плыл в её груди.       Беллатрикс подошла ближе, их лица оказались так близко, что Гермиона чувствовала тепло её дыхания. Её глаза горели яростью и чем-то, что разбивало привычные границы ненависти.       — Что между нами происходит, Грейнджер? — спросила она, едва слышно, в её голосе звучала смесь гнева и боли.       Молчание, стоящее между ними, казалось, длилось вечность. Гермиона подняла взгляд, их глаза встретились, и в этом взгляде было всё: страх, гнев, неопределённость и что-то, что росло внутри, захватывая их обеих.       Они стояли так близко, что могли слышать, как прерывисто бьётся сердце друг друга. Комната, казалось, дышала их напряжением, и каждый вздох, каждое движение было наполнено скрытой угрозой.       — Ну, — начала Беллатрикс, её голос был низким, с налётом сарказма, который всегда сопровождал их разговоры. — Мы здесь. Что дальше? Будем изображать, что всё в порядке, или ты снова собираешься прятаться за своей псевдомудростью?       Гермиона нахмурилась, сжав губы так, что они побелели. Она ощутила знакомый прилив раздражения, который смешивался с чем-то гораздо более глубоким, что она боялась признать.       — А ты, Блэк? Будешь продолжать бросать эти вызовы и притворяться, что не понимаешь, о чём идёт речь? — её голос дрогнул, но она сделала усилие, чтобы звучать твёрдо. — Или, может, снова спрячешься за своей ненавистью к полукровкам?       Глаза Беллатрикс вспыхнули, в них мелькнула искра ярости, которую она не могла сдержать.       — Смотри, как ты заговорила, Грейнджер, — прошипела она, её лицо исказилось презрительной усмешкой. — Всегда такая уверенная, всегда полагающая, что делает все лучше всех. Но ты не понимаешь, что стоишь на чужой земле. Ты никогда не была и не будешь такой, как мы. Ты — полукровка, и то, что произошло…       Она замолчала, словно слова обжигали её изнутри. Глаза её сверкали, губы сжались в тонкую линию, и в этот момент в её лице появилась какая-то отчаянная жестокость.       — То, что произошло, было ошибкой, — резко закончила она.       Гермиона сжала кулаки, её дыхание участилось. Она знала, что это правда, знала, что поцелуй был не просто вспышкой ненависти, но она не могла позволить Беллатрикс увильнуть, не могла позволить ей победить в этой словесной дуэли.       — Ошибкой? — прошептала она с горечью. — А может, ты боишься, что это не ошибка? Что всё, что ты строила вокруг себя, — твоя ненависть, презрение — не могут скрыть того, что внутри ты такая же человек, как и я.       — Как ты смеешь! — голос Беллатрикс сорвался, и она шагнула ближе, так что их лица почти соприкоснулись. — Ты не знаешь ничего обо мне, ничего о том, что я чувствую. Ты — полукровка, которую я ненавидела с первого дня!       — Тогда почему ты не отступаешь? — перебила её Гермиона, её голос стал ниже, в нём звучала усталость, накопленная за годы вражды. — Почему ты не можешь оставить это? Почему ты здесь, со мной, говоришь об этом, а не возвращаешься в свой мир ненависти?       Наступило молчание, такое густое, что казалось, воздух сжался, замер, ожидая взрыва. Беллатрикс стиснула зубы, её дыхание было тяжёлым, грудь вздымалась от ярости и… чего-то ещё.       Она хотела отвергнуть, закричать, что всё это бессмысленно, что она не может и не должна испытывать ничего подобного. Но слова застряли в горле, и её взгляд вновь встретился с глазами Гермионы.       — Ты — недоразумение, — прошептала она, но в её голосе не было той уверенности, которую она хотела вложить в это слово. — Полукровка, которая…       — Скажи это ещё раз, — Гермиона бросила вызов, её лицо напряглось, но в голосе звучала уверенность. — Повтори и убедись, что ты в это веришь. Скажи это мне в лицо, глядя мне в глаза.       Беллатрикс открыла рот, но слова не шли. Их взгляды были скованы друг другом, словно сцепились в битве, которую никто не хотел проигрывать. Она чувствовала жар, исходящий от Гермионы, это тепло, которое пугало её больше, чем любое проклятие. Это было неправильно.       Недопустимо.       — Замолчи, Грейнджер, — наконец сказала она, её голос хрипел от напряжения. — Ты не понимаешь, насколько всё это опасно. Насколько ты…       Гермиона подошла ещё ближе, их лица были всего в нескольких сантиметрах друг от друга. Её глаза горели вызовом, но в этом огне было что-то большее, что она не могла контролировать.       — Я понимаю, — сказала она тихо, её голос звучал мягче, но от этого он казался ещё опаснее. — Понимаю, что мы обе запутались в этом. И ты тоже это знаешь.       Беллатрикс замерла, её взгляд блуждал по лицу Гермионы, изучая каждый изгиб, каждый отблеск света на её коже. В этот момент время будто остановилось, и тишина, что висела в комнате, была пронизана трепетом.       Она чувствовала, как её собственное тело дрожит от напряжения, и, прежде чем успела осознать, что делает, она потянулась вперёд.       Губы их соприкоснулись снова, но в этот раз поцелуй был иным. Не таким яростным, как в их первый раз, но не менее наполненным страстью и подавляемым гневом. Он был болезненным, требовательным и лишённым той сдержанности, которая обычно присутствовала в их встречах.       Беллатрикс чувствовала, как дрожат её руки, когда она впилась пальцами в ткань мантии Гермионы, сжимая её с отчаянной силой. Это был поцелуй, в котором была вся их история — семь лет ненависти, ярости и непонимания, но и что-то большее, то, что они обе отрицали.       Гермиона отвечала с тем же пылом, забыв обо всём. Их сердца били в унисон, и каждая секунда казалась борьбой, но не с другой, а с самими собой.       Она ощущала, как руки Беллатрикс цепляются за её мантию, сжимая её с такой силой, что ткань натягивалась и дрожала. В воздухе между ними трещало напряжение, густое, как гроза.       Но вдруг всё изменилось: пальцы Беллатрикс разжались, она резко оттолкнула Гермиону, и их губы разорвались, оставив за собой горький привкус невыразимой утраты.       — Чёртова полукровка, — прошипела Беллатрикс, её голос дрожал от гнева и чего-то ещё, что она пыталась спрятать. Глаза её горели, но в них не было обычной холодности. Это был взгляд человека, который сражается с демонами, спрятанными в собственном сердце. — Что ты делаешь со мной?       Гермиона едва успела удержать равновесие, когда почувствовала, как острый нож обиды пронзает её грудь. Её взгляд был испепеляющим, но она сдержалась, не ответила сиюминутной яростью.       Она глубоко вдохнула, чувствуя, как воздух обжигает лёгкие, и подняла подбородок, не желая уступать.       — Я? — её голос прозвучал низко, с отголоском удивления. — А что ты делаешь со мной, Блэк? Ты думаешь, что только я разрушаю твой мир? Может быть, ты сама не хочешь признать, что…       — Замолчи! — перебила Беллатрикс, сделав шаг назад, её рука чуть дрогнула, пальцы напряглись, словно готовясь к схватке. — Я не хочу слышать это. Ты ничего не знаешь обо мне, о том, что я должна защищать, кем я должна быть. А ты… ты всего лишь ошибка.       Её голос дрогнул на последних словах, и Гермиона заметила это. Эта трещина в броне Беллатрикс, казалось, была невидимой для всех остальных, но для неё — очевидной, как шрам, который трудно скрыть.       Они стояли в комнате, переполненной молчанием, насыщенным до предела. Глаза Гермионы блестели, её лицо стало напряжённым и белым, но она не отступила.       — Ошибка? — повторила она, её голос был тихим, но каждое слово звучало, как удар. — Ты произносишь это снова и снова, пытаясь убедить не меня, а себя. Потому что, если ты признаешь правду, всё, что ты построила, рухнет. Твои правила, твоя ненависть… вся эта маска.       Беллатрикс вздрогнула, словно Гермиона выдернула с её лица невидимую маску. Она шагнула вперёд, лицо её исказилось от ярости и сомнений.       — Ты говоришь о масках? Ты, которая притворяется благородной, всемогущей Грейнджер, но на самом деле такая же жалкая, как все остальные! — её слова были острыми, как ножи, каждый разрезал воздух между ними. — Ты не знаешь, что значит сражаться за то, что правильно, чего требует твоя кровь. А я… — её голос дрогнул, и она стиснула зубы, чтобы удержать контроль.       — А ты? — Гермиона сделала шаг вперёд, и между ними оставалось не больше дыхания. Её пальцы дрожали, но она не отступила. — Ты прячешься за этими словами, за своей ненавистью. Ты можешь обманывать всех вокруг, но не меня. Мы обе знаем, что это не просто вражда.       Беллатрикс задышала быстрее, её глаза метались, изучая лицо Гермионы, словно пытаясь найти ответ, который она не могла принять. Её руки опустились, но в них всё ещё ощущалось напряжение.       Взгляд их пересёкся вновь, и в этой тишине они оба ощутили, как рушатся стены, которые они так долго строили.       — Ты не смеешь, — прошипела Беллатрикс, её голос снова стал холодным, но дрожал на краях, словно треснувший лёд. — Я никогда… Я не могу…       Гермиона увидела в её глазах этот трепет — мимолётное осознание правды, которое она не хотела отпускать. И, не дожидаясь ответа, она взяла Беллатрикс за руку, ощущая, как та напряглась, но не отдернула её.       — Я тоже этого не понимаю, — прошептала Гермиона, её голос был едва слышен, но полон решимости. — И, возможно, не смогу никогда. Но отрицать это… я больше не могу.       Секунды тянулись, как целая вечность. Беллатрикс смотрела на их соединённые руки, а затем на лицо Гермионы, и в её глазах была борьба — последнее усилие, чтобы удержать остатки старой жизни, старого я.       — Это… неправильно, — сказала она наконец, её голос ослабел, в нём звучало нечто, что она не могла скрыть: отчаяние, сопротивление и… принятие.       Слова повисли в воздухе, словно приговор, заключивший их обеих в клетку, из которой не было выхода. В её глазах отразилось осознание: никто — ни её друзья, ни семья — не примут то, что скрывалось за этими мгновениями и взглядами.       Это было больше, чем просто нарушение их миров; это была катастрофа, которая могла бы уничтожить всё, что они знали.       — Ты понимаешь, что, если кто-то узнает… — начала Беллатрикс, её голос был тихим, словно шёпот в бездне. Она отступила на шаг, её руки дрожали, пальцы беспокойно теребили край мантии. — Моя семья, мои друзья… они меня отвергнут. Не просто отвергнут — я стану для них позором. Это невозможно.       Её голос дрогнул, и Гермиона видела, как за её словами скрывается страх, которого она не могла и не хотела показывать. Это была женщина, воспитанная в атмосфере ненависти и превосходства, с юных лет уверенная в своей правоте и чистоте крови.       Но сейчас перед Гермионой стояла другая Беллатрикс — раздираемая противоречиями, пытающаяся бороться с тем, что уже не могла игнорировать.       — Я понимаю, — ответила Гермиона, голос её звучал устало. Она не могла не думать о Гарри и Роне, о Летиции, которая всегда поддерживала её. Их лица, их ожидания всплыли перед её внутренним взором, и сердце сжалось. — Я тоже не смогу этого объяснить. Но от этого оно не становится менее реальным.       Беллатрикс усмехнулась, но в этой усмешке была горечь и беспомощность. Она вновь подняла голову, глаза её сверкнули под светом старых свечей.       — Реальным? — произнесла она, и в её голосе звучала нотка боли. — Ты думаешь, реальность заботит тех, кто управляет нашими жизнями? Думаешь, моя семья хоть на миг задумалась бы, чтобы понять? Они уничтожат это чувство, Гермиона, а затем и меня.       Она сделала шаг вперёд, снова сокращая расстояние между ними. Их лица были близко, так близко, что Гермиона видела каждый отблеск свечей в глазах Беллатрикс, каждую морщинку, рождающуюся от напряжения.       Она могла почувствовать дыхание Беллатрикс, тёплое и неровное, слышала, как тяжело вздымается её грудь.       — Ты не одна в этом, — тихо сказала Гермиона, её слова были мягкими, но в них звучала сила, о которой она сама не подозревала. — Я тоже боюсь. Гарри, Рон… они никогда не поймут. Они не примут этого. И, возможно, я сама не принимаю. Но мы здесь, и это уже значит что-то.       Беллатрикс прикрыла глаза, и на мгновение казалось, что она ищет в темноте ответ, которого не могла найти. Её руки дрожали, когда она сжала кулаки, чтобы удержаться от ещё одного импульса. Она открыла глаза, и в них читалась печаль.       — Я не могу позволить этому случиться, — прошептала она, и на этот раз её голос был лишён яда и сарказма. Это было признание, искреннее и глубокое. — Ты должна понять, Грейнджер, я выросла среди ненависти. Меня учили, что люди вроде тебя — лишь грязь под ногами. И теперь… теперь я сама не понимаю, что со мной происходит.       Слова висели в воздухе, обжигая каждую секунду молчания. Гермиона знала, что это был единственный момент, когда Беллатрикс позволила себе быть такой, какой она не показывалась никому.       В её глазах была борьба, боль и что-то ещё, что заставляло Гермиону приблизиться.       — Это всегда борьба, — сказала Гермиона, чувствуя, как её собственное сердце сжимается от боли. — И нам придётся сражаться с этим. Или просто позволить этому исчезнуть, как будто ничего никогда не было.       Беллатрикс взглянула на неё, и в этот момент её глаза были не глазами врага. В них не было презрения, не было ярости — лишь бездонная усталость, понимание того, что их жизнь изменилась навсегда. Она подняла руку, словно хотела прикоснуться к Гермионе, но остановилась, её пальцы замерли в воздухе.       — Я не могу… — произнесла она, голос её затих, и на этот раз в нём звучала настоящая боль. — Даже если бы я хотела. Я не могу позволить этому стать частью моей жизни.       Гермиона почувствовала, как в груди стучит непереносимая тоска, но она кивнула, признавая, что и сама не знает, как бороться с этим. Они стояли, окружённые тяжёлой тишиной, и свечи, казалось, мерцали в такт их дыханию.       Их глаза встретились в последний раз, и в этом взгляде было всё, что они не могли сказать.       Тяжесть признания повисла между ними, сжимая воздух, делая его вязким, как смола. В этой тишине, полной невыразимых слов, каждое движение казалось слишком громким, слишком значимым.       Беллатрикс с усилием отвела взгляд, будто этот жест дался ей дороже, чем любой заклинательный дуэль. Она разжала кулаки, и на мгновение руки безвольно опустились, словно вместе с этим рухнули последние остатки её защитной стены.       — Я не должна здесь оставаться, — выдохнула она, сделав шаг назад, но не спеша отойти.       Её пальцы едва заметно дернулись, будто хотели зацепиться за что-то, чтобы удержать равновесие, которого ей не хватало.       Гермиона наблюдала за её движением, ощущая, как что-то щемит внутри. Это чувство не было привычной злостью или стыдом. Это была усталость от борьбы, которую они обе вели — не только друг с другом, но и с самими собой.       Она заметила, как взгляд Беллатрикс снова скользнул в её сторону, и в этом взгляде не было обычной резкости, только молчаливая растерянность.       — Никто из нас не должен, — тихо ответила Гермиона, хотя понимала, что её слова — это лишь констатация факта, а не попытка что-то изменить.       Они знали, что происходит, знали цену этого. Стены Выручай-комнаты, казалось, скрывали их тайну, но за пределами этой комнаты был мир, где всё это было невозможным. Реальность возвращалась, оставляя привкус горечи.       Беллатрикс вздохнула, и её плечи чуть расслабились, будто груз осознания стал на мгновение легче. Она подошла к камину, где слабое пламя лениво играло языками, и провела рукой над огнём, не касаясь его. Её движения стали медленными, сосредоточенными.       — Скажи, Грейнджер, почему ты… почему мы это допустили? — голос Беллатрикс прозвучал неожиданно хрипло, и она не повернулась, говоря больше к огню, чем к Гермионе.       Гермиона молчала, не зная, что ответить. Её взгляд метнулся к одной из высоких полок, на которой пыльные книги казались свидетелями их разговора. Она сделала шаг вперёд, чувствуя, как холод комнаты уходит, оставляя после себя странное тепло.       Она подошла к Беллатрикс, остановившись на расстоянии вытянутой руки.       — Наверное, потому что в нашем извечном противостоянии мы нашли что-то большее, чем просто ненависть, — ответила она, едва слышно, боясь, что громкий голос разрушит этот тонкий баланс. — И теперь мы не знаем, что с этим делать.       Беллатрикс наконец повернулась, и её лицо было спокойным, но глаза выдавали ураган внутри. Она смотрела на Гермиону так, будто искала ответы, которые не могла найти в себе. Огонь бросал на её лицо тени, делая его одновременно жёстким и мягким.       — Ты знаешь, что дальше будет только хуже, — сказала Беллатрикс, и её голос снова обрел уверенность, но в нём слышалась странная усталость, словно она заранее принимала поражение.       — Я знаю, — кивнула Гермиона, её голос был твёрдым.       Она протянула руку, пальцы едва коснулись рукава мантии Беллатрикс, и та не отпрянула. Их взгляды встретились вновь, и напряжение между ними, которое раньше горело яростью, теперь было другим — не менее опасным, но уже неразрушимым. Это было то, что больше не требовало слов.       Они стояли так, не двигаясь, пока в комнате царили только их дыхание и шелест огня. Гермиона ощутила, как за этим молчанием скрывается бездна, которую они обе боялись признать.