Фатум

      Утром следующего дня Павел Олегович Жданов попросил водителя доставить его в имение Красинских — туда, где совсем недавно они прекрасно проводили время большой компанией. Жену он с собой не взял. Ему было необходимо поговорить с Михаилом один на один и в последний раз посмотреть ему в глаза. Увидеть в них, что именно он убил его ближайших друзей, и столкнуться лицом к лицу с собственной ответственностью за произошедшее, от которой он больше не открещивался.       Михаил Красинский, покинувший Россию в девяносто втором году, ещё был нормальным человеком. Пусть непростым и не самым надёжным. Пусть даже после его эмиграции им с Юрием пришлось решать вопросы с теми самыми бандитами, разъярёнными исчезновением должника. Они уладили конфликт с помощью приятелей с боевым опытом и благополучно забыли об однокласснике, которого называли, но никогда не считали другом. Эта скверная история напоминала биографию Питера Петтигрю из третьего романа о Гарри Поттере. Жданов-старший его читал, но не провёл параллель между сюжетом книги и собственной жизнью, а теперь вот она то и дело приходила на ум.       Красинский сегодняшний сидел в своей шикарной гостиной и спокойно пил виски, несмотря на ранний час. Ничто не выдавало в нём человека, взволнованного перспективой отправиться за решётку; разве что тихая задумчивость контрастировала с обычной привлекающей внимание энергичностью.       — Доброе утро, Паша, — кивнул Михаил гостю. — Присаживайся, если хочешь.       — Доброе ли?.. — хмыкнул Жданов, занимая место напротив на белом угловом диване.       — Для тебя — конечно. Для меня… Всё относительно — в такие моменты понимаешь это как никогда. Рыпаться я не могу, иначе Лану оставят ни с чем. Я хорошо знаю, как эти господа работают, да и осведомлён о том, кого именно вы привлекли к этому делу. Моя песенка спета, старина. Как там написал Бродский?.. «Моя песнь была лишена мотива, но зато её хором не спеть». В том стихотворении ещё строки есть, дай бог памяти… «Я был счастлив здесь, и уже не буду». Хотелось бы сказать, что это обо мне, но — нет! — он театрально развёл руками, расплескав немного виски на безупречно белую обивку дивана. — Я здесь не был счастлив ни дня. В городе этом, в этой стране… Королевство, мать его! Сказочное! Как бы не так… Где были все их хвалёные европейские ценности, их развеликий гуманизм, когда моя Полина умирала?! Я, конечно, взял всё, что только мог взять от этого государства. И никаких мук совести не испытывал! И вот финал… Поверишь ли ты мне, друг мой Пашка, если я скажу, что мне вообще не жаль этих денег, которые растащат по карманам ещё более беспринципные и мерзкие существа, чем я? Вообще не жаль! — он раскатисто хохотнул. — Они не принесли мне ни секунды подлинной радости, а сколько я ради них вытерпел! О, тебе с твоими капиталами эти тёмные воды незнакомы. И бога благодари, что оно так. Сколько задниц я целовал, каким отборным чертям жал руки… От кого получал щедрые подачки… И хвостом бы вилял, если бы он у меня был! В благодарность за очередной транш. Зачем мне это было нужно?.. Не понимаю. Жаль мне времени и сил, жаль самоуважения… Но не денег, нет. Пусть забирают. Пусть подавятся.       — А друзей… — Павел кашлянул, прочищая горло, в котором назревал предательский комок. — Друзей тебе не жаль?       — Друзей? — Красинский вскинул брови. — Это ты о Воропаевых? Так ты уточни, что ты о своих друзьях. Мне-то они никто. Нет, Паша, не жаль. Я и волчонка этого не пожалел бы. Видел я, сколько там гонора. Как он на мою дочь смотрел, как на мусор! А она, дура, с шести лет по нему вздыхала. Мечтала, что он её разглядит, что предложение сделает… Бабы, конечно, даже если умные, всё равно удивительные идиотки. А она у меня умная, да… Не чета твоему Кюхельбекеру, страдальцу ссыльному! Не чета всем вам, простофилям, которых только помани жирным чеком и углом в десяток квадратных метров в Лондоне. И меня хорошо знает. Знает, что ей я отказать не могу. Как отказать, когда на меня будто молодое лицо Полины смотрит? На коленях ползала, просила не трогать двух этих лбов, особенно Сашеньку драгоценного… Ну, я и пошёл на поводу. И напрасно… Напрасно я всё это затеял, конечно. А может, и нет… Может, и хорошо, что мне кранты, что я возвращаюсь в Россию… Хоть помру на родине, а не здесь, на болотах этих туманных. Ты зачем приехал-то, Жданов? Насладиться картиной, когда эти коршуны слетятся?       — В глаза тебе посмотреть, Михаил.       — Зачем? — искренне удивился Красинский. — Раскаяние разглядеть хочешь? Напрасно тратишь время.       — В таком случае я просто скажу тебе на прощание, что мне жаль. Тебе — нет, я это понял, а мне жаль… — разочарованно проговорил Павел. — Мне жаль, что тогда мы с Юрой тебя подвели. Мне жаль, что твоя жена заболела и умерла. Мне жаль, что всё это превратило тебя в самого настоящего монстра. Надеюсь, наши дети извлекут уроки из этой истории. За твоей дочерью мы все присмотрим и без защиты не оставим. Она ни в чём не виновата, хотя успела наделать глупостей… А вот ты… Тебе прощения нет и не будет. Ни здесь, ни там. Чем бы это «там» ни было. Прощай, Миша.       На заднем сиденье своего автомобиля Павел Олегович тихо заплакал, освобождаясь от всех тяжёлых эмоций последних месяцев. Ему вдруг остро захотелось встретить Новый год в России, с женой и сыном.       …Тем же вечером все новостные порталы трубили о задержании британскими властями российского миллиардера Михаила Красинского, которого обвиняли в многочисленных преступлениях. Катя посмотрела репортаж по французскому телевидению и переключилась на местное MTV, где певица Dido исполняла её любимую песню. Она вздохнула и набрала до боли знакомый номер — старый. Тот самый, который Коля передал ей, когда Катя ещё работала в Египте. Саша не ответил. Спустя несколько минут от него пришло сообщение:       «Прости, малыш, я занят. Скоро закончу все дела и прилечу. Люблю».       Она была счастлива, но и огорчена тоже. Всё-таки ей достался человек-кремень. Она ведь мечтала услышать его голос… Не зная, чем себя занять в свободный вечер пятницы, Катя написала Саше и позвонила Жданову-старшему. Звучал он так безжизненно и тоскливо и так отчаянно пытался казаться бодрым, что на душе у неё заскребли кошки. Она попрощалась с Павлом Олеговичем, оделась и отправилась в отель, где остановился Андрей.       — Ты что, пешком пришла? — удивился он, увидев её на пороге своего номера, запыхавшуюся и раскрасневшуюся.       — Прибежала. Андрюш, я сейчас говорила с твоим отцом… И я очень прошу тебя забыть свою обиду и просто ему позвонить. Пригласи его провести праздники вместе. Ему, возможно, сейчас хуже, чем кому бы то ни было.       Андрей помрачнел.       — Он-то не особо переживал, когда мне было хреново.       Катя даже ногой топнула в раздражении.       — Андрей, включи голову, пожалуйста! Пал Олегыч немолод. И мы достаточно истрепали ему нервы. Прояви великодушие, а? Я благодаря Саше хорошо знаю, сколько сожалений остаётся, когда родители умирают. Цени отца, пока он здесь, с тобой. Пожалуйста.       — Ладно… — сдался Андрей. — Сейчас позвоню. Подожди меня в гостиной, хорошо? Потом сходим куда-нибудь.       Через полчаса они шли по украшенному к Рождеству городу. Настроение у обоих было прекрасное. Катя взяла его под руку, и Андрей покосился на неё с улыбкой.       — Папа догадался, что это ты надоумила меня его набрать. Я, конечно, сделал вид, что допёр сам.       — Правильно сделал. Вы помирились?       — Да. Договорились встретить Новый год в России. Он мечтает об оливье и мандаринах, уже билеты на самолёт купил.       — Я тоже вернусь домой. Правда, только в конце декабря, потому что в сочельник у нас важная вечеринка, и Доминик не поймёт, если я её пропущу.       — Тогда полетим вместе. Сашка будет ждать тебя в Москве?       — Нет, собрался сюда, как закончит дела. Слушай, а как у тебя с Инной? Я думаю, она была бы рада романтическим выходным в твоей компании.       — Возможно, — пожал плечами Андрей. — Но мы договорились, что встретимся в следующем году. У неё сейчас слишком много проблем, ещё и журналисты донимают. Ей предстоит развестись, устроить жизнь брата уже в новых условиях… К тому же она намерена сохранить отношения с Ланой и пока побыть рядом с ней. У меня на всё это, если честно, нет сил. Хочу встретить Новый год со своими людьми, да и по наглой морде Малиновского я здорово соскучился.       — Это дорогого стоит! — засмеялась Катя. — Он сейчас расцвёл бы как мак. Ты выбрал его, а не красивую женщину. Настоящая дружба!       — Я его ревную, чтобы ты знала. Они там с Сашкой вовсю спелись в моё отсутствие. А я привык в жизни Ромы занимать уверенное первое место.       — Только не вызывай моего любимого мужчину на дуэль, пожалуйста. Решите вопрос цивилизованно!       — Постараюсь, но не обещаю.       Они ещё долго разговаривали и шутили и так загулялись, что очутились на левом берегу Сены. Проголодались и зашли в ресторан, где Катя впервые за все эти месяцы поела с неподдельным аппетитом. Выйдя из заведения, они срезали несколько сотен метров и пошли через плохо освещённый переулок — хотели посмотреть на симпатичную пешеходную улочку Юшет в Латинском квартале. Захмелевшая Катя вдруг услышала, как позади них переговариваются по-французски двое мужчин, и сначала подумала, что ослышалась. Потом сообразила и крикнула:       — Андрей, сзади!       Он продемонстрировал прекрасную реакцию: резко повернулся и как следует врезал одному из нападавших — тому, что был значительно крупнее. Второй заметался — видимо, решал, кем лучше заняться. Выбор его пал на Катю. Она вспомнила всё, чему училась на боксе, и оказала обидчику неожиданно уверенное сопротивление. Он, впрочем, всё равно выхватил у неё сумочку и убежал прочь; Андрей в это время отбивался от его крепкого и цепкого напарника, и Кате пришлось ему помочь. Вырвав Жданова из лап громилы, она потащила его за собой на улицу Юшет.       — Катюш, отпусти меня, я его отпинаю! — немного пьяно орал Андрей.       Вскоре они оказались в оживлённом потоке людей, отошли к стене ближайшего дома и, посмотрев друг на друга, расхохотались. Произошедшее нисколько не испортило их волшебный вечер — даже, пожалуй, сделало его ещё лучше.       — Чёрт! — отсмеявшись, воскликнул Андрей. — Знаешь, почему я не втащил этому здоровяку как следует? Отвлёкся на тебя! Ты так сражалась, что я засмотрелся и завис. Ты где так прокачала свои бойцовские навыки?       — Я с начала сентября занимаюсь боксом, — объяснила Катя. — И, доложу я тебе, это намного более приятное занятие, чем готовка, которую я тоже осваиваю.       Андрей снова засмеялся и тут же скривился — парочку ударов по рёбрам он всё-таки пропустил.       — Кать, у тебя же сумочку забрали. Пойдём в ближайшее отделение полиции.       — Ерунда, — отмахнулась она. — Там были только копии документов и немного наличных. Лучше я поймаю такси и довезу тебя до отеля.       А потом Андрей улетел — его позвал Саша по делам «Зималетто», которые всё никак не желали заканчиваться. Катя прозябала в своей парижской тоске, лишь обострившейся сильнее прежнего в предпраздничном городе, плывущем в тысячах золотых огней. Спасали вечерние посиделки с Машей, которая тоже мечтала поскорее оказаться в Москве, и разговоры с мамой. Работы было немного — французы жили предвкушением выходных и всё, что могли, отложили на январь.       Наступило двадцать четвёртое декабря — Рождественский сочельник. В этом году он приходился на субботу, но ежегодную вечеринку Дюбуа никто не отменял, и Катя с Машей приехали в офис к шести часам. Маша заставила подругу как следует прихорошиться: обновить стрижку, сделать красивый макияж («Стрелки и красная помада, шик!» — восклицала она), надеть по-настоящему праздничное платье (маленькое чёрное на тончайших бретелях, с пайетками). Сама Маша блистала в серебристом комбинезоне по фигуре, но без декольте — Катя следила за её моральным обликом и не позволяла никаким французским маркетологам заглядываться на Федину невесту.       — Эх, Катька, лишаешь ты меня перспективы гражданства Евросоюза! — делано вздохнула Маша. — Но если серьёзно, я тебе очень благодарна. Без тебя я обязательно вляпалась бы в какую-нибудь историю.       — Зная тебя, даже спорить с этим утверждением не буду, — пробормотала Катя и вдела в уши лаконичные серёжки-капельки.       На вечеринке они держались особняком; обе обросли знакомствами и даже приятелями, но слишком скучали по русской речи и пока всё равно ощущали себя чужими. Они то и дело получали комплименты от коллег обоих полов, причём в интонациях большинства француженок угадывались нотки зависти, тщательно замаскированной снобизмом. Кате и Маше до этого не было никакого дела — они лишь мило улыбались и медленно цедили шампанское. В середине вечера слово взяла Доминик. Сегодня у неё был немного загадочный вид, и по залу не раз прокатывались шепотки о неких новостях, которые она собиралась сообщить. Кате выражение лица начальницы напомнило Юлиану: Виноградова, подобно фее-крёстной затевавшая очередное волшебство, всегда выглядела точно так же. Толкнув стандартную речь об окончании очередного года и поблагодарив всех за работу, Доминик перешла к тем самым новостям:       — Приближающийся год начнётся для нас с нового и, я уверена, плодотворного сотрудничества с молодой, но уже очень успешной компанией из России…       Катя и Маша переглянулись и прочитали мысли друг друга.       — …Эта компания доверила нашему семейному холдингу развитие своих магазинов в Европе, и мы их не подведём. Я очень рада началу наших отношений, ведь там работают люди, которых я хорошо знаю и считаю своими друзьями. Представители этой компании прибыли к нам из Москвы, чтобы вместе с нами поднять бокалы и обменяться пожеланиями счастливых праздников! Дамы и господа, прошу вас поприветствовать мсье Воропаева, президента компании «Зималетто», а также мсье Жданова и мсье Малиновского!..       — Я сейчас умру, — пролепетала Катя и больно сжала Машину руку, чтобы ощутить хоть какую-то опору.       — Катюш, бахни шампанского и успокойся, — посоветовала Маша.       Катя бахнула, отдала пустой бокал одному из официантов, а потом увидела его. Три месяца и двадцать один день пытки наконец-то закончились. Саша, одетый в тёмный костюм и серую шёлковую рубашку, говорил на прекрасном французском, но Катя не понимала ни слова — просто смотрела, забыв о необходимости моргать, и не верила, что это происходит на самом деле. В ушах шумело, сердце почти вырывалось из грудной клетки. Скорее бы он договорил, скорее бы… Через несколько минут он отыскал её в толпе галдящих французов и наградил, наверное, самым невыносимым взглядом из всех возможных — столько всего было в нём намешано, что Катя почти задохнулась от волны какого-то детского восторга, как будто она была ребёнком или свидетелем настоящего рождественского чуда. Она боялась этой встречи, боялась понять, что он от неё отвык или вовсе разлюбил, но он смотрел на неё так, как никогда раньше. Она не смогла бы описать всё, что успела уловить, и умирала от сочетания гордости, желания и нежности, исходивших сейчас от него.       — Ты… — Саша развёл руками. — У меня нет слов. А ты знаешь, что они у меня есть всегда.       Катя прижалась к нему как сумасшедшая, позабыв о всех приличиях, и целовала его лихорадочно, жадно, плача и радуясь, что Маша настояла на водостойкой туши — наверное, что-то знала. Его вкус, запах, руки — наконец-то родные руки, стискивающие её почти до боли, да хоть бы и до боли, всё равно.       — Мы больше никогда, никогда не расстанемся, — шептала она, прижимаясь губами к любимой шее. — Никогда.       — Малыш, — он чмокнул её в висок, — мы всё ещё в обществе. Давай постараемся сдержаться?..       Она заставила себя отстраниться и взглянула ему в глаза. Он пригляделся к её лицу и ухмыльнулся (как она жила без этой ухмылки?):       — Ты без линз.       — Я теперь прекрасно вижу.       — Я твои новые глаза не разочаровываю?.. — хитро осведомился Саша.       — Господин Воропаев, вы напрашиваетесь на комплимент?       — Самым наглым образом.       — Тогда вам будет приятно узнать, что мысленно я пищу как белка каждый раз, когда смотрю на вас.       — Я тоже тобой любуюсь. Но мне хочется думать, что я тяну на более величественное животное. Да и ты совсем не белка, — усмехнулся Саша и ущипнул её за талию. — Андрей рассказал мне о вашей драке. Ты у меня теперь малышка на миллион?       — Это ещё цветочки, Саша. Самое удивительное, что я научилась готовить.       — Всё, Пушкарёва. Я женюсь.       — На ком это?       — На самой невероятной женщине на земле.       — Ответ правильный. Господи, как же я скучала…       Она снова прижалась к нему, думая только о том моменте, когда они наконец-то останутся вдвоём. К ним подошли Андрей и Рома, оба с лукавыми и понимающими физиономиями. Катя на мгновение оторвала себя от Саши и обняла Малиновского, которого давно не видела.       — Я жалею, что не обошёл этих двоих на повороте, — смерив её довольным взором, заявил Рома. — А может, ну его, этого Воропаева, Катенька?.. Ты ведь ещё даже не невеста. Может, стоит дать Роману Дмитричу шанс?       — Малиновский, а мы ведь почти подружились, — заметил Саша, принимая Катю обратно в свои объятия.       — Но-но! — погрозил ему пальцем Рома. — Не почти, Сашка, а вполне даже подружились. Я ещё заставлю вас обоих поклясться в верности. На крови!       — За трёх мушкетёров из «Зималетто», — провозгласил тост Андрей. Они зазвенели бокалами. — И за прекрасных дам, — добавил он, потому что к ним присоединилась Маша. — Мария, ты почему понурая?       — По Федьке соскучилась, Андрей Палыч.       — Так в чём проблема? — хмыкнул Малиновский. — Мы Короткова взяли с собой. Ожидает тебя в небольшом отеле, можно сказать, как подарок в праздничной обёртке.       — Издеваетесь? — округлила глаза Маша.       — У главного входа ждёт «Ауди» с водителем, — вмешался Саша. — Поезжай вот по этому адресу… — он вытащил из внутреннего кармана пиджака визитку отеля. — Это компенсация за тяжёлый год и смехотворные зарплаты. Спасибо, что вы с Фёдором не оставили компанию. И за преданность Кате.       Маша расцвела и бросилась ему на шею.       — Вам спасибо, Александр Юрич! Тогда я побежала, Катюш?..       — Беги, Машуля, — Катя погладила её по щеке и стёрла несколько слезинок. — Саша, а еда и напитки оплачены?       — Разумеется. Так что ни в чём себе не отказывайте, — он подмигнул Маше.       Она с радостным визгом понеслась вниз по роскошной лестнице. Катя коротко поцеловала Сашу в губы и отошла к Доминик — поблагодарить за всё и попрощаться до следующего года.       — Катя, я буду очень рада, если вы останетесь с нами, — с лёгкой грустью сказала начальница. — Подумайте о своих перспективах, пока отдыхаете, хорошо?       — Конечно, Доминик, — кивнула Катя и тепло её обняла. — Я всё обдумаю и приму взвешенное решение. Счастливых праздников!       — И вам, Катя! Вы с мсье Воропаевым очень красивая пара.       Саша ждал её, всем своим видом выражая спокойствие и уверенность. Всё вернулось на круги своя, встало на свои места; они снова были вместе, и ничто не могло их разлучить. Как будто и не было этих напряжённых месяцев. Он испытывал тихое счастье, то самое, что обволакивало человека как тёплая перина, чувствовал, что Катя его, что она изменилась, но осталась его Катей. Всё было именно так, как он хотел. Последние дни дались ему особенно тяжёло. Они вместе с Кирой и Кристиной словно заново пережили ужас трёхлетней давности, примиряясь с тем, что их родители стали жертвами мести ненормального человека; к тому же ему пришлось свернуть горы, чтобы заключить с Дюбуа соглашение о намерениях. Но всё это стоило того. Этот вечер стоил каждой секунды его жизни. Как и эта ночь, от одной мысли о которой он волновался как неопытный юнец, наполнялся таким предвкушением, что вытерпеть отсутствие Кати в своих руках было почти невозможно. Он нуждался в ней, хотел её до безумия, но сохранял непроницаемое выражение лица, и она не имела ни малейшего понятия о том, что у него кровь закипала при одном взгляде на неё.       — Пожалуйста, скажи, что нас тоже ждёт номер в отеле, — взмолилась Катя, незаметно подойдя к нему со спины, и сомкнула руки в замок на его животе.       — Скажу. Совсем недалеко отсюда. Пойдём?..       — Пойдём.       Он помог ей надеть пальто. Не утерпел и прикусил нежную кожу шеи; Катя задрожала и почти обмякла, но он крепко держал её за плечи. Она всегда реагировала на любые его действия бурно и открыто, и это опьяняло. Они прошли несколько сверкающих роскошью улиц, не замечая ничего вокруг. То и дело останавливались и целовались — неторопливо и сладко, и таяли от нежности.       — Я люблю тебя, — произнёс Саша, ласково касаясь носом её скулы.       — А я люблю тебя так, что мне страшно и хорошо одновременно. Давай ускорим шаг, а?..       В лифте отеля Катя хихикнула.       — Ты чего? — поднял бровь Саша.       — Вспомнила, как мы с тобой спускались в лифте «Зималетто», и я нажала на «стоп». И ты выдал: «Да ладно?»       — А ты ответила, дай-ка вспомню… «Не возбуждайтесь так, Александр Юрьевич». Просьба, которую я с тех пор ни разу не выполнил.       — Ну, тогда я тебя ещё не интересовала.       — Не уверен. Думаю, ты интересовала меня с первой встречи. Это ты никого, кроме Андрюши, не видела, — поддел её Саша.       — Зато теперь я вижу только тебя. И это навсегда.       — Не боишься таких обещаний?       — Не боюсь.       Стоило им оказаться в его люксе, как Саша отказался от наносной невозмутимости и набросился на неё с поцелуями настолько нецеломудренными, что Катя почти заскулила, как жертва, отданная на растерзание. Он держал её на весу, вжимая в дверь; она сходила с ума, обхватывая его ногами и зарываясь пальцами в его волосы.       — Как же я по тебе скучала… — прошептала она, пока он нёс её в спальню, умудряясь освобождать её и себя от одежды и зацеловывать всё открывающиеся участки кожи.       — Я скучал так, что сейчас взорвусь, — простонал Саша.       Он аккуратно опустил её на большую кровать и выдохнул сквозь зубы. Катя хорошо его понимала и разделась сама, чтобы ему не пришлось тратить на это время. Глаза у него были прекрасно бешеные, затуманившиеся как от высокой температуры, но в тумане блестели хищные огоньки. Если бы она умерла сейчас, даже не обиделась бы на высшие силы — настолько совершенным был этот момент. Но она не умерла. Он был в ней, вокруг неё, рядом с ней, заслоняя собой весь мир.       Несколько часов спустя они лежали в пастернаковском скрещенье рук и ног, выводили друг на друге невидимые узоры лёгкими прикосновениями пальцев и умиротворённо молчали. Катя хриплым, немного сорванным голосом спросила:       — А Маша знала, что вы прилетите?       — Знала. Но не знала, зачем и почему.       — А сюрприз для неё кто придумал?       — Ну… — Саша закатил глаза. — Допустим, я.       — Ты стесняешься прекрасных порывов своей души?       — Нет, просто это совершенно обычное проявление благодарности, а ты сейчас начнёшь петь мне дифирамбы.       — Я их мысленно спою, чтобы ты не раздражался, — Катя потёрлась щекой о его ключицу. — А вслух всё равно скажу, что ты мой герой. Саш… А тебе тоже сносит крышу от счастья? Вот прямо сейчас, в эту самую секунду?       — Да, — он улыбнулся и крепче прижал её к себе. — Я абсолютно счастлив. И всё плохое, что случилось за последние месяцы, просто забылось и не стоит упоминания. Не в эту ночь. Ни прошлое, ни будущее меня сейчас не волнуют. Надеюсь, ты тоже отпустила всё лишнее хотя бы до утра?       — Отпустила. У меня в голове сейчас так блаженно пусто… Только одна мелодия играет, когда на тебя смотрю.       — Пожалуйста, не говори мне, что ты ещё и курсы композиторов мимоходом закончила.       — Нет, — засмеялась Катя. — Она из одного фильма, который мне случайно попался по местному телевидению. Я тебе потом включу эту музыку, и ты поймёшь, о чём я.       — Хорошо, — сонно согласился Саша. — Малыш, меня сон рубит…       — Спи, мой самый любимый человек.       Катя отодвинулась, чтобы дать ему возможность лечь поудобнее. Он повернулся на бок и тут же притянул её к себе. Уткнулся носом в выступающий позвонок и уснул мгновенно.       А в её голове продолжила звучать небесная мелодия.