Фатум

      Катя не обратилась к Доминик в понедельник — просто вышла на работу. Она стала главным финансовым аналитиком ювелирного дома Дюбуа, теперь уже официально, и трудиться приходилось много. Так она оправдывала свою нерешительность, а на деле просто боялась начинать этот разговор. Боялась услышать отказ или совсем драконовские условия. Визит Андрея откладывался уже несколько раз; это давало надежду на то, что он был занят чем-то важным, и можно было подождать ещё чуть-чуть, дать им возможность справиться со всем без её помощи. В середине декабря Катя не выдержала.       — Доминик, я хочу бороться за свою любовь. Вы как француженка не можете этого не понять.       Клише? Безусловно. Катя долго искала эффектную заключительную фразу большого монолога и так и не нашла ничего лучше. Русские, конечно, играли на балалайках и катались на медведях, а французы были одержимы любовью. Как ни странно, упоминание этого стереотипа подействовало. Доминик умилённо на неё взглянула, сидя за своим столом в просторном светлом кабинете с великолепным видом на город.       — Катя, я даже не представляла, что в такой хрупкой девушке скрывался такой железный стержень. Пока я не могу дать вам определённый ответ, но обещаю подумать.       — Я понимаю, — кивнула Катя. — В любом случае, спасибо за то, что выслушали. Я не в том положении, чтобы доверять хоть кому-нибудь, но вам решила довериться.       — И я это очень ценю. Надеюсь, несмотря на тяжесть обстоятельств, вам нравится здесь работать.       — Конечно, нравится, — искренне ответила Катя. — И моему секретарю тоже.       — Она у вас умница, способная девушка. Вы знаете, что ею очень заинтересовался наш маркетолог?       — Это его право, но у Маши есть жених, которого она очень любит.       — О, так вы обе полностью упакованные! — засмеялась Доминик. — Обычно девушки приезжают в Париж, чтобы влюбиться.       — Это не наш случай, — развела руками Катя.       — Что ж, мне с вами очень повезло — обе ответственные и почти замужние.       — Нам с вами повезло не меньше.       — Катя, а возможно ли увидеть вашего возлюбленного? Простите, но меня мучает женское любопытство! Я помню, что у вас был роман с мсье Ждановым, и мечтаю увидеть, кто перевернул вашу жизнь после него.       Катя достала из сумки фотографию Саши, подаренную ей Кристиной, и протянула Доминик.       — О!.. — лукаво улыбнулась начальница. — Теперь я понимаю ваш пыл. Я поговорю со своими братьями, потому что только они могут помочь в таких вопросах.       Катя попрощалась с Доминик до завтра и вышла на вечернюю улицу Риволи, где её, как выяснилось, ждал гость из Лондона. Андрея она приметила сразу; он не изменился, разве что немного осунулся. При виде неё он широко улыбнулся, и Кате сразу стало лучше — впервые за несколько месяцев внутри расцвела настоящая надежда.       — Ты почему такая красивая? — спросил Андрей и сгрёб её в охапку, приподняв над мостовой.       — Не знаю, — пожала плечами Катя. — Я этого не замечаю.       — Нет, правда, Кать! — он ещё раз оглядел её с ног до головы. — По-моему, даже Милко нарёк бы тебя своей главной рыбой пушистой. Настоящая француженка. И стрижка просто отпад.       — А у тебя, как всегда, целительная улыбка. Мне дышать легче стало.       — Рад быть полезным! А Мария где?       — У неё, в отличие от меня, появились подружки. Так что, скорее всего, забурились в какую-нибудь кофейню.       — А у нас какие планы?..       — Можем прогуляться. Погода сегодня сухая, мы оба в пальто, так что замёрзнуть не должны.       — Тогда веди по своему любимому маршруту! Я здесь давно не был и не помню примерно ничего. Знаю, что где-то у вас тут башня есть, высокая… — подмигнул ей Андрей. — Чёрт, как жаль, что Сашка тебя не видит… Ты с Петей с тех пор не встречалась? Бедняга совсем пропал бы.       — Нет, — покачала головой Катя. Они не торопясь пошли по одной из главных улиц города. — Мы иногда созваниваемся.       — Смотрю на тебя и немножко горжусь, что был первым, кто тебя разглядел. Хотя Сашка, пожалуй, тоже запал на тебя намного раньше, чем это осознал.       — Да ладно тебе, — засмущалась она. — Расскажи лучше, с какими новостями ты прилетел. Пал Олегыч, я так понимаю, оттаял?..       — Оттаял, — мрачно подтвердил Андрей. — А вот я пока нет. Но это не так важно. Понимаешь… Я долго не понимал, почему Инна отказывалась со мной встретиться. Злился, обвинял её в трусости. А потом она не выдержала и решилась. Знаешь, почему? У неё брат младший с особенностями развития. Я расспрашивать не стал, но понял, что у него расстройство аутистического спектра. То есть он смышлёный и талантливый, просто отличается от нас с тобой. И ему нужны специалисты, да и учителя тоже, причём с профильными компетенциями. Ну и, в общем, Красинский давил на это больное место. Все эти месяцы ей зудел, что она под колпаком, и если посмеет со мной увидеться, брат лишится всего…       — Господи, какой же подонок, — вздохнула Катя.       — Образцовый. Инна долго терпела, а потом терпение лопнуло. Говорит, что хочет от него освободиться, что устала пресмыкаться. Она и вышла-то за него ради брата, надеялась, что сумеет как-то к этому человеку проникнуться. Он всё-таки интеллектуал, да и обаянием не обделён… Но не получилось. Он и сам не испытывает к ней ничего, кроме чувства собственничества. И свадьбу тогда не отменил, потому что слишком вложился, поздно было сдавать назад. Так что мы были правы — её измена его не задела. Во всяком случае, на глубинном уровне.       — Значит, ты узнал, из-за чего всё это?       — Узнал.       — Давай зайдём в какой-нибудь ресторан. У меня предчувствие, что нам захочется выпить.       Они с трудом нашли свободный столик лишь в третьем по счёту ресторане. Катя заказала красное сухое и приготовилась слушать, но слышала лишь песню, доносившуюся из колонок. Затёртую ею до дыр, мучительно красивую и очень грустную. Андрей взял её за руку, и она вздрогнула.       — Прости. Я тебя внимательно слушаю.       — В общем, благодаря Инне и отцу я теперь знаю, с чего всё началось, — Андрей сделал несколько глотков вина и продолжил. — Они дружили втроём. Юрий Воропаев, Павел Жданов и Михаил Красинский. Последний из них был самым… скажем так, большим любителем приключений. То и дело общался с сомнительными людьми, попадал в передряги. Время было — сама понимаешь, какое. Страна разваливалась. Потом случился девяносто первый, появилась Россия. Наши с Сашкой отцы раньше многих поняли, что пришло время бизнеса, и создали «Зималетто». Тогда, конечно, это был лишь маленький магазин на окраине города, но зато вещи удавалось создавать штучные — благодаря Милко, сбежавшему из Югославии. Красинского в долю не взяли из-за его ненадёжной репутации, и это, должно быть, первый пункт в списке его претензий.       — Но это же глупо! — перебила его Катя. — Какой смысл обижаться, если он стал настолько богаче всех вас вместе взятых?       — Это долгая история… Они дружили втроём, и один из друзей остался не у дел. Благоразумия ему это не добавило: он стал чаще выпивать, ввязываться в драки, промышлять мелким воровством… В конечном счёте всё пришло к тому, что он вляпался в скверную историю с братками. Попал на бабки, выражаясь просто. Пошёл к друзьям, конечно. А те едва сводили концы с концами и очень хотели, чтобы у них всё получилось. Милко тогда работал как вол, что называется, за еду — когда она была. А когда не было, то просто за идею. Но я отвлёкся… Так вот, Красинский пришёл к друзьям и попросил денег в долг. Отец и Юрий Саныч, конечно, ему отказали. Через несколько месяцев он эмигрировал вместе с женой и дочкой, которой тогда было четыре года. Остаться в России он не мог, потому что поставили на счётчик его очень серьёзные люди. Они сперва помыкались где-то в Прибалтике, потом добрались до Лондона. Там как могли выживали, и всё бы ничего, но… От всех потрясений, видимо, жена Красинского заболела раком. Конечно, никто не собирался лечить их бесплатно, тем более что в Британии они находились на полулегальных основаниях. Самое печальное во всём этом то, что Воропаев, Жданов и Красинский знали прекрасного онколога, своего бывшего одноклассника. Он до сих пор практикующий врач. Так и живёт в Москве, как тогда жил. Разумеется, Красинскому эта мысль разъедала мозг. Что если бы они жили в России, этот онколог помог бы его жене если не вылечиться, то хотя бы продлить жизнь, улучшить её качество… Виноват в произошедшем сам Красинский. Но винит наверняка наших с Сашей отцов. И мстит им и нам, как их наследникам. Жена его умерла в мучениях в девяносто шестом. Получается, прошло десять лет…       — Как же он так… так поднялся за такой короткий срок?.. — изумилась Катя.       — Насколько я понял, после смерти любимой жены он распрощался с любыми приличиями и принципами. При этом он продолжал любить дочь и хотел обеспечить ей достойную жизнь. Сколько я его помню, он всегда был очень фартовым. Здесь повезло, там с влиятельным человеком свели… В итоге он создал банк, в котором хранятся, конечно, «грязные» деньги. Заработанные нелегальным путём. Среди клиентов — воротилы и чиновники, любящие пожить в Британии на широкую ногу. За сговорчивость и умение вертеться они отстёгивали ему хорошие комиссионные — так он и скопил свои миллиарды. Вот и вся история.       — И в чём же состоит его месть?.. — нахмурилась Катя. — Хорошо, тебя он заставил эмигрировать, как когда-то пришлось ему. А Саша как отдувается?       — Кать… Как ты думаешь, кто тогда, в девяносто втором, отказал Красинскому в наиболее жёсткой форме, мой отец или Юрий Воропаев?       — Юрий?..       — Точно. Сашкин характер не из воздуха взялся. Передался от отца, причём Юрий Саныч был персонажем намного более трудным. Именно поэтому, вероятно, они с Ольгой и погибли.       — Что?! — ахнула Катя.       — Да… — с болью в голосе произнёс Андрей. — Не знаю, знаешь ты или нет, но люди Авдеева поехали в мордовскую колонию, где отбывал наказание осуждённый за ДТП с Воропаевыми человек. Меня Ромка ввёл в курс дела… Эти люди с ним поговорили, предложили определённую помощь в обмен на откровенность… Дали время подумать, но подумать он не успел.       — То есть как не успел?..       — Умер при очень загадочных обстоятельствах.       — Как это?.. — заметалась Катя. — Ты хочешь сказать, этот сумасшедший знает, что вы под него копаете? Что Саша под него копает? А если… Андрей, если он решит… Господи, я не хочу это даже произносить… — она спрятала лицо в дрожащих руках. — Если… если он действует такими методами…       — Я понимаю, о чём ты. Но, во-первых, там уже работают москвичи, и работают плотно… А во-вторых, отцу удалось выйти на очень влиятельных людей…       — Каких влиятельных людей, Андрей?! — воскликнула Катя. — Я говорю об угрозе, которая висит над Сашей!       — Да не вопи ты, — шикнул на неё Жданов. — И послушай, что я тебе говорю. Ничего не будет с Сашкой, не причинит Красинский такую боль своей дочери. Да и не успеет. Его арестуют и экстрадируют в Россию.       — Каким образом? По мановению волшебной палочки? Чудо, приуроченное к праздникам?!       — Дело Воропаевых возобновлено в связи с новыми обстоятельствами. Возобновлено со всем рвением и удовольствием, потому что посадка Красинского выгодна многим представителям верхушки. Понимаешь, о чём я?.. Отец вышел на них с помощью старых связей Воропаевых в чиновничьих кругах.       — Они хотят прибрать к рукам его состояние, — догадалась Катя.       — Именно. Чтобы усмирить одного дьявола, пришлось договориться с другим. Имя называть не буду. Это тот самый случай, когда чем меньше знаешь, тем крепче спишь.       — Я теперь вообще спать не буду, пока не пойму, что Красинский обезврежен. А что будет с компанией? С магазином в Кенсингтоне?..       — Права на магазин и юридическое лицо в ЕС полностью отойдут нам. Как мы будем всё это обслуживать — вопрос десятый, решим его позже. Важно, что справедливость будет восстановлена.       — Справедливость ли… Это ведь снова не правосудие, Андрей… Где гарантия, что Красинский будет сидеть?       — Гарантия в том, что его освобождение в равной степени невыгодно нам и тем, с кем мы договорились.       — Нужно было мне обратиться к Доминик раньше… — пробормотала Катя и допила остатки вина. — Дюбуа использовали бы более изящные методы…       — Изящные методы с такими, как он, не работают, — жёстко сказал Андрей. — Его обвинят в организации убийств, не говоря уже о бесконечном списке экономических преступлений. Это правосудие, пусть и достигнутое с помощью закулисных договорённостей.       — А что насчёт его нежной дружбы с антимонопольной службой? Ты перед ними чист?       — Дружба и три миллиарда… Как думаешь, что оказалось важнее?       — То есть имя ты мне всё-таки назвал.       — Одно. Их, конечно, несколько.       — Слишком шоколадно для нас всё получается…       — Катя, мы им не нужны. Вся наша капитализация ногтя на мизинце не стоит в сравнении с такой суммой.       — Понятно.       — Ты расстроена?       Она откинулась на мягкую спинку бархатного диванчика. Голова гудела и кружилась так, словно она выпила бутылку, а не бокал.       — Я очень боюсь за Сашу.       — Ты должна кое-что знать… Отправляя людей Авдеева в Мордовию, он знал, что их визит может спровоцировать Красинского. Они особо и не скрывались, даже наоборот. Тебя это не смущает?       — А должно? — холодно процедила Катя. — Если Саша действовал так, значит, иначе не мог. Или мне оплакивать жизнь человека, которого наняли за деньги, чтобы он уничтожил Воропаевых?       — Что ж… — Андрей посмотрел на неё с лёгкой грустью. — Хорошо, если так. Просто мне кажется, раньше твой моральный компас на это среагировал бы…       — Раньше с нами не поступали вот так. Когда Красинского арестуют? Я боюсь, Андрей. Боюсь, что он сбежит куда-нибудь, откуда не экстрадируют.       — Завтра. Запрос в Британию уже отправлен, границы для него закрыты.       — Только вот Британия — это остров, с которого богачу очень легко уплыть. И что будет с его банком? Там ведь наверняка хранятся астрономические суммы, которые ему не принадлежат.       — Об этом тоже позаботятся. На место хранителя таких денег всегда найдётся желающий. И никуда Красинский не уплывёт, Катя. Он уже приплыл.       …Саша проводил этот вечер в своём кабинете. Ехать в пустую квартиру не хотелось, да и просто лишний раз шевелиться — тоже. Слишком он устал морально. Теперь он знал правду, но легче от этого не стало. Стало только омерзительнее и тяжелее. Потому что всего этого можно было избежать. Как они и предполагали, старшее поколение крупно облажалось, а отвечали за это люди, никакого отношения к сложным отношениям троих друзей не имевшие. Его любимая мама поплатилась жизнью за ошибки двух мужчин. Да, о том, что случилось с первой женой Красинского, они не знали — он эту информацию просто закрыл, заработав первое богатство и влияние. Но если бы тогда, в девяносто втором, они отказали бы ему не так жёстко и ультимативно, если бы его отец выключил проклятый воропаевский характер, всё могло бы быть по-другому. Отец погиб, а его детям жить с бессмысленным, далёким от логики чувством вины за то, что они не могли предотвратить.       — Вы ещё здесь.       Высокий голос Ланы раздражал сегодня сильнее, чем когда-либо. Саша развернулся в своём кресле к стене, ясно давая понять, что не хочет её видеть и слышать.       — Я зашла ненадолго. Повернитесь, пожалуйста.       Он не шелохнулся.       — Не хотите, значит. Возможно, это к лучшему. Обращаться к вашей спине мне будет проще… — Лана с тяжёлым вздохом села на краешек кресла, стоявшего возле двери. — Я всё знаю, Александр Юрьевич. Я знаю, что вы не расставались с Пушкарёвой. Знаю, что моего отца готовятся арестовать… Думаю, пришло время нам обоим перестать притворяться.       Воропаев медленно развернул кресло и смерил её безразличным ленивым взглядом.       — Ты ждёшь от меня ответной реплики?       — Я ничего от вас не жду, — нервно проговорила Красинская. — Я даже рада, что всё это подходит к концу… У меня больше нет рычага, с помощью которого я могла бы контролировать хоть что-нибудь… Да это и бессмысленно. Но я должна была попытаться. Пусть это было нечестно, отвратительно… Я не смогла бы жить спокойно, если бы не попыталась. Никакой другой возможности быть рядом с вами у меня не было бы…       — Какая ложь, — едко, совсем низким голосом произнёс Саша. — Ты могла бы просто устроиться на стажировку. Просто работать здесь, не ставя условий. Не выдворяя из страны женщину, которую я люблю. Но такие, как ты, не знают, что такое честная конкуренция. Ты ничего не можешь добиться без форы, не лишив соперников кислорода, не переломав им все конечности. Ты не родилась с золотой ложкой во рту, но ты с ней выросла. Выросла в самую настоящую дрянь. Жалкую и эгоистичную. И что бы ты сейчас ни плела, я никогда не вспомню тебя добрым словом. Никогда. Я очень рад, что твоего отца посадят. И если у тебя есть хотя бы зачатки серого вещества, ты тоже должна этому радоваться. Потому что он либо болен, либо совершенно аморален. Тебя ещё можно спасти. Его — нет.       — Вы думаете, что этой жестокостью сейчас меня спасаете? Не боитесь, что повторяете ошибку своего отца?       — Скажи мне, Лана… Ты знала, что твой отец организовал убийство моих родителей?       Он пристально всматривался в неё, пригвождал взглядом.       — Нет. Не знала. Несколько часов назад мне позвонил семейный адвокат и объяснил, что происходит. Рассказал всю историю с самого начала. Именно поэтому я пришла к вам. Осознавая, сколько горя моя семья принесла вашей…       — Извинения я не приму, хотя бы потому что они бессмысленны. Можешь идти. И больше сюда не возвращайся. Твой пропуск с завтрашнего дня будет аннулирован.       — Я ведь действительно вас люблю, Саша… — со слезами прошептала Лана. — Увидела вас в детстве и не смогла забыть. Вы не знаете, что это такое — расти в одном доме с ним. Он любит меня только за то, что я похожа на маму. Я выросла в одиночестве, даже подружек у меня никогда не было. Всю жизнь только домашнее обучение и бесконечные анализы и осмотры у десятков врачей, потому что он за меня боялся. Я так хотела вырваться, жить своей жизнью, в России, работать с вами… Я должна была выбрать честный путь, но знала, что вы на меня даже не посмотрите, пока она здесь… Я не могла не попытаться. Не могла… Я так перед вами виновата… И я знаю, что мне нет прощения.       Она поднялась с кресла, чтобы уйти, и почти закрыла за собой дверь, когда Саша бросил ей вслед:       — Постой.       Она обернулась.       — Я надеюсь, что эта история научит тебя хоть чему-нибудь. Тебе всего лишь восемнадцать, и ты ещё можешь выбрать правильную дорогу. Твой счёт в банке никто не тронет, так что деньгами ты будешь обеспечена, несмотря на арест отца. Вопреки всем своим убеждениям, я тебя прощаю. Чтобы ты могла начать с чистого листа.       Она улыбнулась так искренне и с таким облегчением, что впервые показалась ему миловидной. Подбежала к нему и, повиснув над столом, крепко обняла и чмокнула в щёку.       — Спасибо, спасибо вам! Я желаю вам большого счастья.       — Твоими стараниями я буду ценить его гораздо больше, чем раньше, — усмехнулся Воропаев, отстранившись. — Зорькин и Светлана напишут тебе хорошую характеристику. Мы будем за тобой присматривать, Лана. И если вдруг поймём, что ты свернула не туда, обязательно вмешаемся. Это понятно?       — Понятно, — пролепетала Красинская, утирая слёзы.       Оставшись один, Саша достал из ящика стола фото Кати в рамке и вернул его на прежнее место. Прислушался к себе и понял, что всё сделал правильно. Ошибку отца он не повторил.