Фатум

      «Увидеть Париж и умереть».       Если только от скуки и тоски. Катя смотрела на проплывавшие за окном такси дома, похожие друг на друга, и думала о том, что этому городу критически не хватает разнообразия. Париж казался слишком одинаковым, серым и холодным даже сейчас, в солнечную погоду. Маша, конечно, её мнение не разделяла и громко восхищалась всем, что видела, на радость высокомерному таксисту, который затаил обиду на Катю, не поддержавшую беседу о красотах французской столицы.       Две сим-карты Катя купила ещё в аэропорту и сразу написала маме и Саше, что они благополучно приземлились. Мама ответила тут же, а Саша промолчал. Катя то и дело проверяла папку входящих сообщений непривычно устроенного «Блэкберри», прекрасно понимая, насколько это бесполезное занятие.       Квартира офтальмолога оказалась действительно небольшой, но скромные размеры с лихвой компенсировались уютом. Маша пришла в восторг от эркера с низким широким подоконником, где можно было устроиться с книгой или просто любоваться видом на серые крыши. Рядом располагался камин. Спальное место здесь было только одно, зато большое — огромная кровать, занимавшая едва ли не всю вторую комнату. Ванная и кухня были маленькими и тесными, но функциональными. Всё это Кате рассказала Маша — сама она не обращала на интерьер никакого внимания, просто прошла в спальню и легла.       — Катюша… — расстроенно произнесла Маша и села на край кровати. — Ты вот так и собираешься провести ближайшие месяцы?       Катя покачала головой.       — Нет, Машуля. Конечно, нет. Просто… Мне привыкнуть надо. К новой жизни.       — Разве к новой жизни так привыкают? Пойдём прогуляемся, а?.. Посмотрим, что да как, где ближайшие магазины… В самолёте насиделись ведь!       — Ты иди, если хочешь. Только допоздна не гуляй, мы пока не знаем, как тут с преступностью…       — Ну… Ладно, — вздохнула Маша. — Купить тебе что-нибудь поесть?       — Нет, спасибо.       — Если всё-таки захочешь есть, спустись вниз. В нашем доме есть кофейня, я успела заметить.       — Хорошо, — безжизненно кивнула Катя. — На кухне вода есть?       — Да, несколько больших бутылок.       — Налей мне стаканчик, пожалуйста.       Маша выполнила её просьбу и ушла, а Катя выпила воды и явственно ощутила, что её начинает знобить. Завернулась в плед и провалилась в беспокойный сон. Маша, вернувшись домой в половину восьмого, обнаружила её взмокшей и почти ничего не соображающей — Катя даже подругу узнала с трудом.       — Господи, только этого не хватало! — всплеснула руками Маша и принялась искать аптечку — должна же она была где-то лежать в квартире врача.       Аптечка обнаружилась в одном из кухонных шкафов. Маша долго перебирала её содержимое в поисках знакомого названия, и наконец-то ей улыбнулась удача — нашлась коробочка «Колдрекса». Катя от жаропонижающего снадобья упрямо отказывалась, сосредоточив своё внимание на мобильном и беспорядочно нажимая разные клавиши. Маше стало страшно от лихорадочного блеска в её глазах и бессмысленного взгляда — такого, какой бывает у людей с расстройствами психики.       — Катюш… — осторожно позвала Маша. Катя на мгновение оторвалась от телефона. Маша ловко выхватила мобильный из её рук, и она возмущённо пискнула. — Сначала выпиваем вот это, — ласково, как воспитательница в детском саду, объяснила Маша и протянула ей кружку с «Колдрексом», — а потом получаем вот это, — она показала Кате «Блэкберри».       До неё дошло — Катя взяла кружку и начала пить мелкими глотками, пока Маша проверяла входящие и читала эсэмэску от Воропаева. Катя пристально за ней наблюдала, как кошка, которую поманили игрушкой.       «Спасибо, что написала. Прости, я был занят. Надеюсь, что ты в порядке».       Маша быстро набрала сообщение:       «А. Ю., это Маша. Катя очень плохая, у неё нервная горячка, но я рядом. Не понимаю, что делать, если ей станет совсем плохо — я не смогу объясниться с местной скорой».       Ответ пришёл через час — Катя успела допить «Колдрекс» и заснуть.       «Спасибо, Маша, я понял. Завтра ждите гостя. Я насчёт него не уверен, но ничего лучше предложить не могу».       …Саша решил провести выходные с сёстрами, чтобы откровенно обсудить с ними происходящее. В субботу они втроём отправились в дом Воропаевых в Подмосковье, где бывали довольно редко — слишком много счастливых воспоминаний связывало их с этим местом, и возвращаться к ним лишний раз не хотелось. Сейчас меланхолия, которую навевала эта поездка, резонировала с его настроением, и он впервые со смерти родителей был рад навестить семейное гнездо.       — Воздух-то здесь какой, — мечтательно заметила Кристина, когда они пили мятный чай на веранде. — Мы всё-таки молодцы, что выбрались за город.       Кира вяло согласилась с сестрой и уставилась на брата, чьё внезапное расставание с Пушкарёвой сбило её с толку. Они были счастливы, Саша даже светился — впервые в жизни, и вдруг всё оборвалось. Кира Пушкарёву не любила, но любовь к брату была несоизмеримо больше, чем неприятие к этой выскочке.       — Сашенька, мы ждём, — Кристина чувствовала нетерпение Киры, да и сама жаждала узнать, что всё-таки произошло. — Ты же для этого нас сюда пригласил?.. Чтобы рассказать, почему Катя улетела в Париж?       — Я предпочёл бы ни с кем это не обсуждать, но понимаю, что придётся. Вы должны знать правду…       Когда он закончил свой монолог, сёстры потрясённо переглянулись. Кира подняла брови и, кашлянув, призналась:       — Кажется, я начинаю её уважать.       — И стоило это всего ничего, — хмыкнул Саша. — Всего-то нескольких перевёрнутых с ног на голову жизней.       Кира хотела было возмутиться, но Кристина жестом её остановила и спросила:       — Мы можем чем-нибудь вам помочь?       — Нет. Мы со Ждановым будем искать способы потопить Красинского. От вас требуется лишь держать язык за зубами.       — Бедный Андрей, — с болью в голосе сказала Кира. — Никогда не поверю, что всё дело в его романе с Инной… Не хочу верить, потому что не желаю ему такого груза ответственности.       — Я тоже не верю, — согласился с ней Саша. — Поэтому так важно, чтобы он поделился всем этим с Пал Олегычем.       — Саша… — опасливо начала Кристина. — А ты не думаешь, что этот нездоровый человек мог стоять за гибелью наших дорогих родителей?       — Это одна из первых мыслей, пришедших мне в голову после того, как я услышал разговор Кати с Ланой, — ответил Саша. — Этот вопрос я тоже хочу прояснить.       Кира долго молчала, то и дело кутаясь в кардиган — вечер стоял прохладный, по-настоящему осенний. А потом обратилась к брату.       — Когда всё это благополучно разрешится, надеюсь, тебе хватит ума жениться на Пушкарёвой. Я готова быть подружкой невесты.       — Кирочка, а как же ты?.. — спросила Кристина. — Мы с Сашей договорились, что сначала выдадим замуж тебя.       — Мы с Никитой не хотим торопиться, — пожала плечами Кира. — Я так долго грезила браком с Андреем, что порядком устала от этой темы и ещё нескоро захочу шить новое свадебное платье. А вот вы с Катей… — она перевела на брата полный нежности и сочувствия взгляд. — Если вы пройдёте это испытание, вы справитесь с чем угодно.       — Спасибо, Кира, — Сашу искренне тронул резкий личностный рост младшей сестры.       — Пушкарёва — наша невестка… — она закатила глаза. — Удивительная перспектива, конечно.       — И неизбежная, — улыбнулся Саша. — Я уже подарил ей кольцо. Ещё не помолвочное, но намерения свои обозначил.       Раздалось пиликанье нового «Блэкберри». Он прочёл сообщение Маши и помрачнел. Каждый мускул зазвенел от желания сорваться с места, помчаться в аэропорт и полететь к ней. Саша отложил телефон и задумался.       — Что-то с Катей? — догадалась Кристина.       Он протянул им мобильный с открытой эсэмэской.       — Маша пока не знает ни одного французского слова и даже врача не сможет вызвать, — с отчаянием проговорил Саша и принялся мерить веранду шагами.       — А у меня есть идея, — неожиданно заявила Кира. — Петя Тригорин.       — Что Петя Тригорин? — нахмурился Саша.       — На днях мы с ним пересеклись в «Живаго» и немного поболтали — всё-таки давно знакомы, да и он не раз пытался за мной приударить. Я в шутку поинтересовалась, почему он так долго без жены, а он вздохнул и признался, что пока так и не смог перестать сохнуть по твоей Кате.       — И?..       — Мне показалось, что он был очень искренен. Вот я и подумала… Может, попросить его слетать в Париж, присмотреть за Пушкарёвой первые несколько дней? Языки он знает, насколько я помню… Пользы от него будет явно больше, чем от Тропинкиной.       — Просто так взять и попросить человека, с которым мы едва ли приятели, слетать в Париж?       — Какая разница, кто вы друг другу? Важно, что Пушкарёва ему небезразлична. Других вариантов у тебя нет. Зорькина оторвать от дел ты не можешь, к тому же вряд ли у него есть шенген…       — Тригорин тоже не бамбук курит. У него и глянец, и несколько клубов… — проворчал Саша.       — Ты просто не хочешь, чтобы он проводил время с Катей, — усмехнулась Кристина. — Но ревновать глупо и вообще ниже твоего достоинства, мой дорогой брат. У Кати на лбу написано, что она тебя безумно любит. Давай, звони этому чеховскому герою.       Саша, чертыхаясь, отыскал в списке контактов его фамилию. Пётр его звонку явно удивился.       — Воропаев?..       — Он самый. Есть минута?       — Да хоть две.       — У меня к тебе странная просьба… — Саша замялся. Вдруг пришла мысль, что Тригорин может быть связан с Красинскими — слишком совпал по времени его интерес к Кате с их играми.       — Ну?.. — Пётр терял терпение. — Что за просьба-то?       — Для начала скажи, могу ли я тебе доверять.       Вопрос был заведомо глупым — Тригорин в любом случае ответит на него положительно. Но Пётр с треском опроверг это предположение.       — Конечно, нет. Я же влюблён в твою девушку.       Сашу такая откровенность необъяснимо обрадовала.       — Моя просьба её и касается.       — Ну так выкладывай, Воропаев, не тяни. Я слышал, Катя покинула Россию. Светская Москва считает, что вы расстались.       — Нет, мы не расставались, — Саша решил ничего от него не скрывать. — Но об этом никто не должен знать. Пока я не могу быть с ней по причинам, от меня не зависящим. Сейчас она в Париже, и ей очень плохо. Физически плохо, у неё горячка. Я… — он нервно выдохнул. — Я прошу тебя её навестить и побыть с ней пару дней.       Тригорин присвистнул.       — Плохи же твои дела, если ты обратился ко мне. Окей, я всё сделаю, тем более что с понедельника у меня небольшой отпуск. Адрес только пришли.       — Спасибо. Но никому ни слова о том, что мы с ней по-прежнему вместе. Ни одной живой душе. От этого зависят человеческие жизни, причём не только Катина или моя. Я никому не верю, но решил рискнуть вопреки логике. И если ты нас подведёшь, я тебя уничтожу.       — Ты эти угрозы для врагов побереги. Я тебе, конечно, не друг, но и не враг. От тебя страдалице что-нибудь передать?       — Она и так всё знает.       — Окей.       Тригорин отключился. Саша написал Тропинкиной, отправил адрес парижской квартиры Тригорину. Оторвался от телефона и взглянул на сестёр.       — Понятия не имею, что я только что сделал.       …К утру Кате стало лучше. Она уже не страдала от горячки — жаропонижающее сделало своё дело, но по-прежнему вела себя очень странно: молчала, глядя в одну точку, и не реагировала ни на какие раздражители. Маша начинала злиться и уповала на неизвестного гостя. Катя не соврала, предупредив, что в её обществе будет невыносимо. В дверь позвонили, и Маша понеслась открывать. Она не знала, кого ожидала увидеть, но точно не Тригорина — чуть ли не главного бабника Москвы.       — Э-э-э… Здрасьте.       — Доброе утро, Мария. Где наша больная?       В руках у него была дорожная сумка-саквояж, что придавало ему некоторое сходство с Мэри Поппинс. Маша привела «доктора» в спальню и скороговоркой отпросилась у него в кофейню на первом этаже — ей страсть как хотелось капучино и круассанов после нервной ночи.       — Идите, — рассеянно пробормотал Пётр. — Со мной она в безопасности.       Он присматривался к Кате, напоминавшей настороженного зверька. Выглядела она плохо. Его это не пугало — он пережил много приключений и повидал тоже немало. Конечно, сейчас она была совсем не той излучающей привлекательность и светлую энергию девушкой, которой он любовался на музыкальной премии, но его всё равно к ней тянуло.       — Катя, вы не удивлены? — осведомился Тригорин, приблизившись к кровати. — Ни капельки? Я ради вас посреди ночи сорвался в Париж.       Она старательно изображала глухонемую и ничего не понимающую, но взгляд её был осмысленным.       — Я, пожалуй, позволю себе вольность и перейду на «ты», — Пётр сделал паузу и, предсказуемо не дождавшись от неё ни звука, продолжил. — Молчание, как известно, знак согласия. Катя, если ты не захочешь по-хорошему, я буду действовать по-плохому.       Она отвернулась от него и с головой накрылась одеялом.       — Ты сюда приехала лежать и умирать? Романтично, но как-то… блёкло и серо для такой умной женщины, как ты. Банально, я бы сказал. Марию ты выписала как обслуживающий персонал? Подай-принеси? А сама будешь лежать и смаковать свои несчастья? Нравится, когда с тобой носятся?       Катя не пошевелилась.       — Может, и хорошо, что я увидел тебя вот такой. Жалеющей себя и не жалеющей ничьи нервные клетки, кроме своих собственных. Посмотрю, разочаруюсь и перестану на тебе фиксироваться. Я обсуждал свою влюблённость с психологом — так она сказала, что я просто устал от женщин и выбрал заведомо недоступный объект для чувства, чтобы отдохнуть. Наверное, так оно и есть. Вылезай, я на тебя ещё раз гляну и совсем отсохну. Выглядишь-то ты откровенно хреново.       Он стянул с неё одеяло, но она лишь продолжила безучастно лежать.       — Окей, выбрана опция «по-плохому».       Тригорин достал из своей сумки видеокамеру, раскрыл её и начал съёмку.       — Увлекательное кино для Сани Воропаева, по чьей просьбе я прибыл в сей уездный городок. Пусть посмотрит, до какого состояния довела себя его Катя, и как следует понервничает. Кате, конечно, до этого дела нет, но, может, хоть расстроится, что её запечатлели в таком виде… — он обошёл кровать, чтобы в кадр попало Катино лицо. — Так, какой саундтрек подобрать? Вот! Вспомнил! Ми-и-ир без люби-и-имого… — очень музыкально пропел он.       Катя поняла, что он не шутит, и мгновенно села.       — Прекрати, — хрипло потребовала она.       — А ларчик просто открывался, — процитировал Крылова Пётр и поставил съёмку на паузу. — Кино пока удалять не буду, не обессудь. Оставлю в качестве мотивации.       — Тебя правда… Саша послал?       — Пока не послал, но если вернусь без результатов — точно пошлёт.       Катя глубоко вздохнула, зарылась пальцами в волосы и спрятала лицо в коленях.       — Мне Воропаев сказал, что пока вы не можете быть вместе. Ключевое слово здесь вроде бы «пока». Неплохо бы тебе сосредоточиться на нём.       Она подняла на него глаза.       — Я очень жалкая, да?       — Как половинка червяка после дождя.       Катя улыбнулась вопреки своей воле.       — Я вчерашний день совсем не помню. Помню только, что видела… его. Сашу. Потом что-то выпила, кажется, и он исчез.       — Обычная горячка.       — Плохо, что он узнал. Ему тоже непросто, а я только вынуждаю его больше нервничать.       — Первая здравая мысль за сутки.       — Петя… Ты правда прилетел сюда ради меня?       — Такой вот я, — развёл руками Тригорин. — У меня есть дочь от первого брака, Настёна. Представь, как я вырасту в её глазах, когда расскажу, что бескорыстно помогал девушке, в которую влюблён. Она наконец-то поймёт, что папа у неё человечище!       Катя смутилась.       — А сколько ей?       — В ноябре восемь исполнится. Скорпиончик. Но сейчас не о ней. Иди-ка ты в ванную, смой с себя всю слабость и начни уже новую жизнь.       — Если бы это было так просто…       — Катя, всё. Ты погоревала, поиграла в немую неподвижную статую, и хватит с тебя.       — Понимаешь, Петя… Это «пока», о котором ты сказал, зависит не только от нас с Сашей. Никто не знает, насколько оно затянется и закончится ли вообще.       — От того, что ты будешь лежать как чурбан, ваш хэппи-энд не приблизится. Давай, Катя, шевели поршнями, не разочаровывай меня.       — Ты же только что хотел разочароваться.       — Я врал. Мне нравится быть влюблённым.       …Вечером он вытащил её на прогулку. Париж Кате по-прежнему был безразличен, но в компании Пети казался чуть более выносимым, хотя бы потому что Тригорин не давал ей застревать в грустных мыслях и отвлекал бесконечной болтовнёй. Потом он начал напевать «Ночной каприз» группы «Моральный кодекс», мастерски подражая низкому голосу Сергея Мазаева. Прохожие оборачивались и показывали ему большие пальцы.       — Эх, жаль, что хорошая песня испорчена неправильным ударением, — сокрушался он. — А́брис — немецкое слово, а они, наверное, решили, что французское.       — Петя, — Катя взяла его под руку, — а ты правда уже трижды развёлся?       — Чистая правда.       — А зачем женился?       — Это, Катя, своего рода принцип домино. Сначала по глупости женился в первый раз — ну, юный был, показалось, что полюбил до гробовой доски. А потом со всеми остальными женщинами неизбежно вставал вопрос… Ну, знаешь: «На ней ты, значит, женился, а на мне не хочешь?» Иногда после этого вопроса я отмораживался, иногда — заканчивал отношения, и дважды всё-таки пошёл на поводу у прекрасных дам.       Они остановились посреди набережной и молча смотрели на Сену.       — И как ты думаешь, женишься ещё раз? — полюбопытствовала Катя.       Петя ухмыльнулся.       — Знаешь, в четвёртый раз хочется жениться уже с концами. Вот на тебе женился бы! У меня ощущение, что после естественного окончания моей влюблённости мы с тобой всё равно смогли бы классно жить вместе. Как друзья. Но увы! Увы, судя по этому кольцу на твоём пальце, меня опередили.       — На твой взгляд, нам с Сашей стоит жениться?       — Однозначно. Я что — я ветреный шалопай. Воропаев — человек основательный, ты тоже вдумчивая мадемуазель… У вас… У вас что-то большое и серьёзное. Судьба, фатум, как угодно назови. Конечно, женитесь. Даю вам своё благословение.       — Спасибо, — Катя улыбнулась. — Слушай, ты правда в меня влюбился и всерьёз тогда обращался ко мне со сцены? Я просто не понимаю, почему. Это не кокетство. Просто я… совершенно обычная.       — Совершенно обычная, но завоевавшее сердце аж целого Александра Воропаева? — Тригорин покачал головой. — Нет, Катя. Обычного в тебе ничего нет. Да, я в тебя влюбился. Увидел твои фото в скромных шмотках, потом — в дизайнерских, и тупо запал. Меня дико заинтересовало то, что в кардигане и шерстяной юбке ты смотрелась лучше, чем во всяких сложносочинённых образах. Это, кстати, крутая особенность. Получается, что ты больше, чем все эти вещи, и по сути они тебе не нужны. Они годятся безликим моделям, шагающим по подиуму, а ты обойдёшься и без них. Тебя одной достаточно. Таких людей не так уж много, женщин — тем более. Женщины любят прятаться за макияжем, аксессуарами и одеждой, а ты не прячешься. Ты просто есть. Неидеальная, но зато штучная. И тебе стоит об этом помнить.       Катя ничего не отвечала — переваривала услышанное.       — Петя, спасибо, — наконец сказала она. — За то, что приехал, и за эти слова. Ты первый мужчина в моей жизни, которому я понравилась просто так, с первого взгляда. И это, оказывается, приятно и ценно.       — Пожалуйста, — легко отмахнулся он. — Главное, чтобы всё это было не зря. Завтра, надеюсь, ты соберёшься с силами.       — Соберусь. Другого выхода у меня нет.       Они обнялись.       — Поехали поужинаем, — предложил Петя. — Причём поужинаем, а не будем скорбно смотреть в тарелки, окей?       — Окей, — засмеявшись сквозь слёзы, согласилась Катя.       …Разговор Андрея с отцом получился тяжёлым и никакой пользы не принёс. Отец внимательно выслушал сына и выдал исчерпывающий спич:       — Андрей, не кажется ли тебе, что ты пытаешься отказаться от своей ответственности за происходящее и переложить её на старшее поколение? Ты совершил слишком много неоднозначных поступков — выражаясь мягко. И, как выяснилось, был настолько недальновиден и нечистоплотен, что вступил в отношения с девушкой, являвшейся невестой богатого влиятельного человека. На сто порядков более богатого и влиятельного, чем ты или я. Объясни мне, чем ты руководствовался? Неужели сдержаться было невозможно? Что бы ты ни ответил, я не поверю в твоё большое и светлое чувство к Инне. Я хорошо тебя знаю и понимаю, что причиной этого романа был прозаический зуд в штанах. Прости мне эту скабрезность, но ты уже большой мальчик. Большой, Андрей. И решать эту проблему будешь самостоятельно. Я отдал «Зималетто» и тебе всё, что только мог, и ни в коей мере не чувствую себя должным.       Андрей смотрел на него так, словно осознал, что совсем не был знаком с родным отцом.       — Я не понимаю, па… — у него даже голос задрожал от совершенно детской обиды. — Тебе абсолютно безразлично, что твоего единственного сына шантажируют, что его вынудили эмигрировать и оказаться не у дел? ТЕБЕ ЭТО ВООБЩЕ ДО ПОТОЛКА, ДА?!       — Нет. Но, как говорят англичане, you’ve made your bed, now lie in it. Или, как доходчиво объяснила печка в советском мультике про Вовку, сам испёк — сам и кушай. Я тебя больше не задерживаю.       Отец отошёл к единственному окну и повернулся к сыну спиной, спрятав руки в карманы. Андрей выбежал из кабинета, от души хлопнув дверью, и сразу же напоролся на маму.       — Сынок, успокойся, — сочувственно прошептала она. — Он оттает, это просто первая реакция. Он ведь тоже устал, понимаешь, да и виной явно мучается — знает ведь, что это он подсунул вам этого Красинского.       — Ты что, подслушивала?       — А что мне остаётся делать? Вы же убеждены, что ваши дела исключительно мужские, любите всё сами решать! — мама возвела глаза к потолку. — И вот что у вас выходит, полюбуйтесь. Ну, ничего, Андрюша, мы ещё повоюем. И папа обязательно тебе поможет. Поможет, вот увидишь!       — Не знаю, ма, — разочарованно процедил Андрей. — Мне было очень важно получить его поддержку, а не отповедь. Но вот опять получается, что я его подвёл… А я и так чувствую себя виноватым. И не исключаю, что всё дело может быть именно в нашем с Инной романе… Чёрт!..       Он снял очки и яростно потёр переносицу, прикрыв глаза. Голову разрывало от тупой боли и сотен вопросов. Он не понимал, с чего начать. И вдруг в сознании загорелся ответ. Всего лишь один, но это уже было что-то.       — Мне нужно встретиться с Инной.       — Андрюша, ты не боишься?..       — А я устал бояться.       …Саша пожелал остаться один. Утром воскресенья сёстры вернулись в Москву, а он попросил водителя приехать за ним в шесть утра и ждал вестей от Тригорина. Он мог позвонить Кате на новый номер, но боялся её голоса, в котором наверняка услышит, насколько она сломлена. Не в этом он сейчас нуждался, и поэтому злился. Им не стоило созваниваться — он не выдержит и рявкнет на неё в своей манере.       Он физически чувствовал, как со всё увеличивающейся скоростью начинал рассыпаться выстроенный им за последние месяцы Александр Воропаев. Прошло всего лишь два дня, и оригинальная версия с заводскими настройками постепенно проступала в полумраке, готовясь выйти на сцену. Могла ли Катя действительно любить его таким, каким он был всегда и каким в глубине души остался? Являлись ли произошедшие в нём перемены естественным следствием того, что он примирился со своим прошлым и принял Катину любовь, или он скорее подстраивался и шёл на компромиссы, чтобы не лишиться того, к чему успел быстро привыкнуть? Если он и подстраивался, сознательно меняя что-то в себе, то давалось ему это с удивительной лёгкостью. Это даже радовало, но вопрос оставался висеть в черепной коробке: что будет, если он станет чуть более жёстким? чуть менее ласковым? чуть менее терпеливым? Если не оставит без ответа ни одну неуместную ремарку Валерия Сергеевича, которые усердно пропускал мимо ушей, чтобы не расстраивать Катю? Если признается ей и себе, что ему вообще-то не очень нравятся её бесконечные нежности с Андреем? Если честно обозначит, что не фанат женсовета и не хочет, чтобы Катя обсуждала с ними их отношения? Таких «если» было много. Некоторые из них касались самой Кати, потому что он понятия не имел, какой увидит её в следующий раз. Ослабевшей и сдавшейся или, наоборот, обросшей железной бронёй и ожесточившейся. Ни то, ни другое его не устроит. И Кира, конечно, была права. Если они справятся со всем этим, значит, им суждено быть вместе, что бы это ни значило.       Он встречал понедельник — первый рабочий понедельник в новой реальности и третью годовщину смерти Веры, — когда позвонил Тригорин.       — Какие новости? — без предисловий спросил Саша.       — Всё в порядке, она молодец. Пообещала завтра начать новую жизнь.       — Спасибо.       — Ты ей позвонишь?       — Нет. Без веской причины звонить не буду.       — Дело твоё. Я задерживаться здесь не буду, Катя сказала, что справится с эмоциями без посторонней помощи, так что возвращаюсь в Москву.       — Хорошо.       — Знаешь, мне кажется, ей этот опыт будет даже полезен. Получится какая-то новая Катя, ещё интереснее прежней.       Саша промычал нечто утвердительное и торопливо соврал:       — Мне звонят по второй линии, вынужден отключиться. Ещё раз спасибо тебе за всё.       — Не за что, Воропаев.       Он нажал на «отбой» и швырнул мобильный на большой деревянный стол, давным-давно сколоченный рукастым отцом и стоявший с тех пор на веранде. В странном тревожном раздражении вернулся в дом и бродил по второму этажу, нигде не зажигая свет. Зашёл в спальню родителей и всё-таки включил прикроватный торшер. Скользнул взглядом по фотографии, на которой они были запечатлены в один из последних дней рождения отца. Мама смотрела на него такими же любящими глазами, как на фото из их юности. Он отвечал ухмылкой, унаследованной его сыном. И Саша вдруг понял, что ждёт от Кати именно этого. Что искал всю жизнь именно это. Чтобы его любили так же, как мама любила отца и его — а его она любила неоспоримо больше, чем дочерей или, во всяком случае, иначе, взрастив в нём очень высокую самооценку. Ни отцу, ни ему ради этого не приходилось ничего в себе менять. И на меньшее Саша уже не согласится. Вот почему он ожидал от Кати стойкости и готовности быть сильной, а не лежания в горячке. Кому-то, возможно, такое красноречивое выражение душевной боли от разлуки польстило бы, показалось бы возвышенным и романтичным, но не ему. Ему требовалось послушание там, где оно было необходимо для банального выживания, сохранения себя. Он был вот таким и другим никогда не будет. Он не приехал на Тверскую и оставил её одну, потому что знал, что так будет лучше. И если понадобится, он рявкнет на неё так, что звуковая волна долетит в Париж по воздуху, потому что медленное погружение в болото ни разу в истории человечества не заканчивалось ничем хорошим. В их паре он был главным стержнем, и в этом не было ничего шовинистского. Ему были известны союзы, где женщина, наоборот, играла ведущую роль и принимала ключевые решения, и такие конструкции оказывались очень жизнеспособными. Но это не их с Катей сценарий — произошедшее служило тому прекрасным доказательством. Да и подчинённая позиция не для него. Это Андрей легко расставался с рычагом управления хоть компанией, хоть собственной личной жизнью, передавая все полномочия Кате и Малиновскому. Он же был совсем не таким. И поэтому Катя должна была стать сильнее ровно в той степени, чтобы остаться его Катей. Эта мысль стала последней в его запутанных размышлениях, прежде чем он заснул на родительской кровати. Приехав утром в компанию, Саша первым делом вызвал к себе Зорькина и Светлану и распорядился не давать никаких поблажек Красинской, которая сегодня должна была начать свою стажировку. С кем он точно не собирался миндальничать, так это с ней — до такой степени, что её, пожалуй, наконец-то отпустит её надуманное чувство.