Фатум

      «Кто придумал, скажи, эти пробки?» Катя вспоминала песню Земфиры, пока они ползли от «Башни-2000» до Триумфальной площади. На жалких десять километров они потратили целых сорок минут драгоценного времени. В вынужденной паузе, впрочем, была своя прелесть. Катя позвонила маме, обсудила с ней последние новости и с удовольствием отключила мобильный, чтобы ближайшие часы целиком и полностью принадлежали Саше. Ей хотелось до мельчайших деталей запомнить атмосферу этого вечера и возвращаться в него снова и снова. Всё казалось волшебным и наделённым особым смыслом, даже полумрак весенних сумерек и тихая музыка, лившаяся из магнитолы. А музыка и правда соответствовала их настроению — Саша объяснил, что поставил диск с подборкой песен для таких моментов.       — И часто ты достаёшь этот диск? — полюбопытствовала Катя.       — Это первый раз. Я записал его и забыл, а сейчас вспомнил.       Она улыбнулась. Значит, он записывал его для них, сам того не зная. Будущее было непостижимым и непредставимым, разворачиваясь перед ними каждую секунду. Катя некстати вспомнила сон, увиденный накануне возвращения в «Зималетто». На мгновение магия исчезла, уступив место тревоге, но Саша взял её за руку, и все лишние мысли испарились. Он поглаживал её ладонь большим пальцем, и даже от этой простой ласки по коже распространялся жар.       — Ты так мило дрожишь, — ухмыльнулся он. — И пульс как у землеройки.       Она поднесла его руку к губам и покрыла лёгкими поцелуями. Он бросил на неё удивлённый взгляд.       — Что? — Катя не удержалась от улыбки. — Неужели я первая это делаю?       — Как ни странно, да. Пожалуйста, не спрашивай о Вере, — добавил он, прочитав немой вопрос в её глазах. — Давай не будем о ней вспоминать. Хотя бы сегодня.       — Хорошо, — согласилась она и прижалась щекой к тыльной стороне его ладони. — Только ты и я. И эти песни… Хотя, по-моему, мы и без них достаточно наэлектризованы…       — Это страховка, — пожал плечами Саша. — Чтобы ты не передумала, пока мы плетёмся по Садовому.       — Саша… — с укоризной произнесла Катя. — Я не передумаю. И двести коньяка, если что, совершенно ни при чём.       Всё плыло перед её глазами, пока они поднимались на пятый этаж дореволюционного дома, в котором она снимала квартиру; пока она негнущимися от волнения пальцами открывала дверь, долго борясь с ключами, которые плохо проворачивались в старом замке; пока суетилась, запирая в гостиной хозяйскую кошку — беспородную трёхцветную хулиганку по имени Фрося.       — У тебя ведь нет аллергии на животных? — с беспокойством спросила Катя.       Он не ответил — накрыл её губы медленным, тягучим поцелуем в темноте прихожей, прижал к себе так, словно хотел стать с ней одним целым, и время остановилось. Она зарывалась пальцами в его взъерошенные волосы, подавалась навстречу и почти не верила, что всё это происходит на самом деле и что сейчас она находится в полной его власти.       — Пойдём, я покажу тебе спальню, — тихо сказала Катя, когда он оторвался от её губ и переключился на линию челюсти.       — Сейчас ты скажешь, что тебе нужно в ванную, — проворчал Саша, оставляя дорожку влажных следов от уха до подбородка.       — Пять минут, — прошептала она.       Он вздохнул и последовал за ней. Катя быстро прижалась губами к его шее и убежала в ванную, а он упал на кровать, достал из внутреннего кармана пиджака «Нокию» и с удовольствием её выключил. Он не хотел думать о мире за границами этой комнаты и помнить о том, что через несколько часов ему придётся отсюда уехать, чтобы собирать чемодан и отправляться в «Шереметьево». Он не хотел никого и ничего, кроме Кати. Пять минут неминуемо растянулись до пятнадцати, и он закрыл глаза, быстро провалившись в сладкую дрёму, но так же быстро проснулся, когда Катя села рядом, завёрнутая в пушистое полотенце. Она смыла косметику и наверняка сняла линзы, поэтому слегка щурилась, рассматривая его. Нет, не рассматривая — любуясь. Он купался в нежности её взгляда, физически чувствовал силу исходящего от неё желания принадлежать ему, и возбуждение зашкаливало. Это было не то привычное возбуждение исключительно физического происхождения, которое он ощущал несколько раз в день; нет, в этот раз душевное впервые перекрывало телесное и усиливало его во сто крат. Ни к одной женщине он ещё не шёл так долго, и то, что она наконец-то забралась на него и неторопливо раздевала, забавно смущаясь и пробуя на вкус каждый миллиметр открывавшейся кожи, воспринималось как победа — закономерная, ожидаемая, но всё-таки победа. Он плавился, таял под её прикосновениями, не узнавая самого себя. Зрение давало сбой от дикого накала эмоций, заставляя то и дело проваливаться в темноту, но он всё видел — душой ли, сердцем ли, он не знал. Потом привык и перестал слепнуть — как раз тогда, когда она избавилась от проклятого полотенца и осмелилась посмотреть ему прямо в глаза, отринув смущение.       Саша не мог бездействовать бесконечно — уже освобождённый от всей одежды, он поменялся местами с Катей, чтобы изучать и познавать, считывать её реакции и никуда не торопиться. Это было удивительно, но он нашёл силы на то, чтобы не спешить, хотя несколько месяцев по-настоящему хотел только одного. Он впервые в жизни забыл о собственных нуждах, потому что где-то в глубине сознания жила уверенность в том, что ему будет чертовски хорошо. А ещё он впервые прочувствовал, что Катя никуда не денется — для того и нужен был этот момент, эта степень близости. Она постоянно боролась с ним и с собой, отталкивала, ставила условия и ускользала, а сейчас наконец-то подарила им обоим свободу.       — Я больше не могу, — выдохнула Катя, пока он языком выписывал неведомые узоры на её животе.       — А я так хотел не торопиться, — он прикусил выступ пупка, не собираясь ей поддаваться.       Катя с неожиданной силой притянула его к себе и обхватила руками и ногами. Он довольно охнул.       — Признайся, в тебе всю жизнь дремала доминантка?       — Саша, — она выгнулась ему навстречу, пронзая умоляющим взглядом. — Пожалуйста…       Он поцеловал её в последний раз, прежде чем оказаться в ней. Поймал губами её стон и понял, что больше не хочет медлить.       …Они лежали мокрые и раскалённые и почти слышали быстрое сердцебиение друг друга. Ощущали его кожей, потому что сплелись намертво и наслаждались тяжёлой как зимнее одеяло негой и спокойствием, которое пришло на смену буре. Он касался носом нежной кожи плеча, испытывая концентрированную эйфорию и такое сильное расслабление, что совершенно ни о чём не думал — в чистой белизне сознания не рождалась ни одна мысль, и это было прекрасно. Катя не нарушала тишину первой, как все женщины, с которыми он был, и он сделал это за неё:       — Ужасно хочу пить.       — Придётся вырваться из плена, — она сладко вздохнула и повернулась к нему. — Моя бы воля, лежала бы так до скончания веков.       Катя ласково коснулась его лица, потёрлась щекой о подбородок и всё-таки выскользнула из объятий. Накинула на себя его рубашку и ушла на кухню за холодным чаем с лимоном.       — Домашний? — осведомился Саша, принимая из её рук высокий запотевший стакан.       — Да, — улыбнулась Катя. — Один из немногих покорившихся мне рецептов.       Пока он жадно пил, она блуждала по комнате, пытаясь привыкнуть к новой реальности и осознать, что это не красочный сон. На подоконнике пылился музыкальный центр, на который она прежде не обращала внимания. Перебрав внушительную коллекцию хозяйских дисков, она поставила пластинку «Би-2» и включила любимую песню — босса-нову, почему-то называвшуюся «Фламенко». Хотелось танцевать, и она танцевала, хотя совсем не умела. Знала, что Саше понравится всё равно, что с ним можно было оставаться собой и не поддаваться комплексам и сомнениям. Она смущённо ловила его взгляд, и сердце её замирало в волнении и восторге, потому что она читала этот взгляд и чувствовала, что он ждёт, когда она вернётся в постель.       — Иди сюда, — не выдержал Саша. — Ты напрасно теряешь время, известного балеруна Воропаева тебе не впечатлить.       Катя хихикнула и с удовольствием упала на кровать.       — Не дождёшься от тебя доброго слова, — притворно надулась она.       — А я не разговаривать хочу… — он озвучил очевидное и, хитро улыбнувшись, наклонился к её лицу.       Их хватило ещё на два раунда, и после тоже было не до разговоров — Саша попросил разбудить его в полчетвёртого и провалился в сон, а Катя достала из тумбочки дневник и ручку и села рядом, мягко привалившись спиной к его животу. Он почувствовал это прикосновение, придвинулся ближе, и она вдруг резко ощутила, что совсем не знала счастья — до этой ночи. Любые прежние его формы забылись, растворились в прошлом, стали просто строчкой биографии. Никакие слова к ней не шли, и перьевая ручка словно сама по себе делала набросок его полупрофиля — рука двигалась свободно, почти летала по большому в клетку листу. Катя никогда не училась рисованию, но с детства демонстрировала неплохие способности, разрисовывая тетрадки во время особенно скучных уроков или на переменках, которые всегда коротала в одиночестве. И вот теперь она фиксировала момент как умела, чтобы крошечная частичка волшебства осталась на бумаге.       Он проснулся сам и сгрёб её в охапку — дневник и ручка полетели на пол.       — Ещё десять минут, — пробормотал он ей в шею и тут же задремал.       Десять минут пролетели как одна, а потом время ускорилось кратно: Саша вышел из душа слишком быстро, эспрессо выпил в один глоток, оделся тоже молниеносно. Рубашку пришлось вернуть — странно было бы просить его ехать домой в пиджаке на голое тело. Катю пожирали ощущение оставленности и такая глубокая тоска, словно он уезжал в ссылку. Она сидела на краю кровати в нелепой пижаме с динозаврами (подарок Зорькина) и как загипнотизированная следила за каждым Сашиным движением. Он раздражённо цокнул языком, подошёл к ней и взял за подбородок.       — Так, диплодок, у тебя такой вид, будто я Колчак, а ты Тимирёва.       — А почему диплодок? — спросила Катя, умудряясь поцеловать его большой палец.       — А у тебя сейчас такая же печальная осанка, — усмехнулся Саша. Катины губы под его пальцем были слишком мягкими и податливыми, и он поскорее его убрал, чтобы не накатило новой волной возбуждение, утолить которое уже не получится. — Это всего лишь две недели. Ты, кстати, остаёшься за главную.       — А почему не Кира и не Рома?       — Потому что им это не надо, почемучка. А тебе как раз очень полезно — не будет времени предаваться сплину.       — Как скажете, господин президент, — вздохнула Катя и обняла его за поясницу, уткнувшись лицом в живот.       — Я напишу из «Хитроу». Звонить при Жданове не буду, а то ещё расстроится.       — Саш… — она нехотя отстранилась и взглянула на него так, что он догадался, о чём пойдёт речь. — Может, вы за эти две недели с Андреем… как бы это сказать… помиритесь?       — А мы и не ссорились, — хмыкнул он.       — Я понимаю. Но я же знаю, что когда-то вы были друзьями, а теперь постоянно на ножах…       — Тебе-то это зачем?       — Не знаю, — пожала плечами Катя. — Не могу объяснить. Просто не люблю конфликты и недомолвки. И не хочу сделать пропасть между вами ещё шире.       Он закатил глаза.       — Я обещаю попробовать. Всё, прости, оставаться дольше не могу, иначе опоздаю…       В прихожей она поцеловала его нежно и сдержанно, стараясь не вкладывать в этот поцелуй всё то, что пока нельзя было на него обрушить. Когда он ушёл, она легла в кровать и поплотнее закуталась в одеяло — майская ночь была прохладной. Подушка всё ещё пахла его парфюмом, и Катя уснула мгновенно, с улыбкой на губах.       …В бизнес-классе рейса Москва — Лондон Воропаев и Жданов обменивались лишь дежурными фразами. В их неразговорчивости не было враждебности, зато было настороженное любопытство. Оба пока не представляли, как проведут вместе две недели. Остановиться придётся у Ждановых, и противиться этому Саша не мог — не поймут. А ещё придётся поддерживать иллюзию дружбы с Андреем, чтобы не нервировать Павла и Маргариту. Но всё это будет потом, а пока ему достались несколько часов, чтобы осмыслить произошедшее — ночь с Катей Пушкарёвой. Только вот Андрей не давал ему погрузиться в размышления.       — Сашка, ты сегодня странный какой-то, — заметил друг детства. — Не знал бы тебя, сказал бы, что ты светишься. Неужели так рад свалить из Москвы и отдохнуть от президентства?       Саша пробурчал что-то нечленораздельное, но потом вспомнил о своём обещании Кате и скрепя сердце поддержал разговор.       — Ты угадал, — стараясь звучать убедительно, согласился он. — Я и правда рад вырваться из рутины.       — То, как быстро ты поддержал эту версию, говорит о том, что я как раз не угадал, — Андрей в очередной раз проявил проницательность.       — Андрюш, тебя, может, назначить штатным детективом?       — Нет, друг, следопытство — это моё безобидное хобби. Я абсолютно доволен своей новой должностью директора по внешним связям. Признавайся, Катя замолвила словечко? Сам ты до этого не додумался бы.       — Замолвила.       — Катя-Катя… — задумчиво проговорил Жданов. — Самый светлый человечек из всех, кого я встречал.       — Whiskey, please, — сказал Саша как нельзя кстати подошедшей бортпроводнице.       — Завтрак чемпиона? — вскинул брови Андрей.       — Есть возражения?       — Ты знаешь, нет. Наш с тобой медовый полумесяц стоит начать с выпивки.       — Make that two. Thanks, — добавил Саша, и стюардесса улыбнулась.       — За что пьём? — спросил Андрей, поднимая пластиковый стаканчик с виски.       — За старую дружбу, — предложил Саша, мысленно ставя себе плюсик за великодушие.       — Нет, убей меня, ты сегодня какой-то странный, — Андрей всё вглядывался в него, но так и не нашёл ответы на свои вопросы и сделал глоток виски.       — Убивать тебя не собираюсь, у нас сейчас каждый сотрудник на счету.       После виски оба задремали до самой посадки, пропустив завтрак. В «Хитроу» в ожидании багажа Саша отправил сообщение Кате. Ответ был лаконичным: «Спасибо, что написал. Привет Андрею». Ему такое сообщение показалось суховатым, да и передавать привет Жданову он не собирался. Он что, становился мелочным?       — Тебе привет от Пушкарёвой, — выдавил Саша.       Андрей широко улыбнулся и тут же озадачился.       — То есть ты перед ней отчитался, что долетел?       — О-о-о… — протянул Саша. — Лондон, держись, Шерлок Холмс подъехал. Катя осталась исполнять мои обязанности. Как думаешь, как часто мы будем общаться?       — Да ладно, я понял, — Андрей успокаивающе похлопал его по плечу.       Майский Лондон утопал в зелени, а в северных районах продолжала цвести вишня. В парках тут и там желтели нарциссы, мелькали фиолетовые крокусы. Саша смотрел в окно кэба и жалел, что Катя не видит всей этой красоты, но он не смог бы уделять должное внимание делам, будь она рядом; а значит, всё было правильно.       Павел и Маргарита встретили их накрытым на веранде столом. Пока дорогие гости уплетали английский завтрак, Жданова наблюдала за ними с улыбкой истинно материнского умиления.       — У нас на вас большие планы, мальчики, — провозгласила она.       — Это точно, — Павел оторвался от свежего номера «Таймс» и важно кивнул. — График плотный, скучать не будете.       Андрей решил перейти к делу.       — Па, ты бы хоть поведал нам, на какую сделку мы можем рассчитывать.       Жданов-старший скептически хмыкнул.       — Рассчитывать на сделку вы сможете, когда продуктивно проведёте эти две недели. Пока рано о чём-то говорить. Но если вкратце, вы оба знаете нашего с Юрой старинного друга, Михаила Красинского, эмигрировавшего ещё в девяносто втором.       — Знаем, — подтвердил Саша, с удовольствием отпивая крепкий чёрный кофе. — Пятое место в «Форбсе» среди лондонцев российского происхождения. Совокупное состояние около трёх миллиардов. Неплохие у вас друзья, Пал Олегыч.       — Ну, я-то помню его ещё Мишкой, который радовался покупке подержанного «Мерседеса»… — лицо Павла посветлело от воспоминаний, и он отложил газету. — Так что мы настоящие друзья. А ныне он банкир, который заинтересован в выгодных инвестициях. И я сумел убедить его, что «Зималетто» может такой инвестицией стать. Теперь важно, чтобы вы укрепили его в этом мнении. Мы можем и должны открыть наш первый магазин в Лондоне. Пусть сначала это будет Челси или Кенсингтон, где много россиян — вложения точно окупятся.       — Да, но в Челси и тем более в Кенсингтоне много богачей, которые ходят за покупками в брендовые бутики, — возразил Саша. — Зачем им наш сегмент?       — Замечание справедливое, но я досконально изучил социологию и статистику этих двух районов, — сцепив тонкие пальцы в замок, объяснил Павел. — Бутиков там столько, что как раз в них никакой необходимости нет. А вот средний класс, который не может позволить себе пальто от «Шанель», остаётся неохваченным. Кроме того, я уже говорил с Милко о пробной люксовой коллекции в качестве эксклюзива для Лондона. Он, конечно, загорелся — тщеславие-то неуёмное, спит и видит, как бы Лагерфельда подвинуть. Конечно, всё это нужно будет рассчитать, но перспектива очень хорошая.       — А что нам делать с Красинским? — поинтересовался Андрей. — Развлекать рассказами о далёкой родине?       — Он всегда мечтал о сыне, но у него, так уж вышло, одна дочь. Вот и проведите с ним время за мужскими занятиями. Вы оба должны его обаять, показать, что вы надёжные ребята. Потому что он хочет доверить вам не только свой капитал.       — А что ещё? Свою бессмертную душу?       — Кое-что более ценное.       Андрей и Саша переглянулись.       — Дочь, — догадался последний и помрачнел.       — Совершенно верно. Она собирается поступать на экономфак МГУ, а Миша от этой идеи совсем не в восторге. Девочка хочет жить в России, а отец хочет, чтобы она окончила Кембридж. Нашла коса на камень… Но они нашли компромисс. Поскольку здесь принято брать gap year, Миша согласился на то, чтобы она переехала в Москву и стажировалась в «Зималетто». Мне он доверяет и готов экстраполировать это доверие на вас.       — А так ли нам нужна эта сделка? — Саша не скрывал раздражения. — Вы, Пал Олегыч, думаете, что у нас мало дел? Мы каждый день работаем до десяти вечера. И времени возиться с тинейджерами у нас просто нет и не будет.       — Она очень разумная барышня. Возиться с ней не придётся. Углублённо изучала экономику в лучшей частной школе и могла бы стать помощницей Катерины Валерьевны. Кстати, Саша, надеюсь, компанией в твоё отсутствие руководит Пушкарёва?       — Разумеется. Чёрт, — он скрестил руки на груди, — мне вообще не нравится вся эта затея. Две недели лебезить перед Красинским, взять на воспитание его дочь, и всё ради чего? Десятка квадратных метров в Кенсингтоне?       — Ради престижа, Саша, — отрезал Жданов-старший.       — Я согласен с отцом, — вмешался Андрей. — Ни один большой российский бренд в Британии не представлен. Мы откроем новые двери для себя и других. Мы станем первыми.       — Тоже мне, Гагарины, — фыркнул Саша. — Если ты такой энтузиаст, возьми эту юную миллиардершу на себя. У меня с восемнадцатилетними не складывается.       — И возьму. Не зря же ты назначил меня директором по внешним связям.       — Мальчики, только без глупостей, — подала голос Маргарита. — Андрей, особенно это касается тебя.       — Ты о чём, мама? — он вскинул брови с самым невинным видом.       — Мы все знаем, о чём я, — поджала губы Жданова. — Девочке всего лишь восемнадцать лет!       — Марго, — мягко остановил её Павел. — Андрей, твоя мама права. И дело здесь не только в этических соображениях. Миша не потерпит никаких неуставных отношений с его драгоценной Ланой.       — А наш Андрюша просто не потерпит, — ввернул Саша. — Потому что терпение — это не про него. И если драгоценная во всех смыслах Лана ему понравится, сделку можно считать проваленной. Но, может, оно и к лучшему.       — Родной, а ты-то давно стал образцом моральной чистоты? — завёлся Андрей.       — Я точно буду почище тебя.       — Довольно! — прикрикнул на них Павел. — Никаких перепалок в моём доме, не то выселю обоих в отель. На сегодня вы свободны. Распакуйте вещи, отдохните, а завтра вечером мы встречаемся с Красинскими.       Саша вышел из-за стола первым, поблагодарив Маргариту за поздний завтрак. В этом большом доме ни одна из пяти спален не была стандартной гостевой — у Андрея и троих Воропаевых были личные комнаты, в которых годами ничего не менялось. В своей в последний раз Саша был вскоре после похорон родителей и потому не радовался возвращению. В интерьере здесь преобладало тёмное дерево, резко контрастировавшее с весёлым буйством зелени за окном. Саша с неудовольствием оглядел комнату, разобрал чемодан и обессиленно упал на кровать с необычайно жёстким матрасом — на таких, наверное, спят в казармах. Руки сами достали из кармана «Нокию» и набрали Катин номер. Она откликнулась почти сразу.       — Привет, — она явно удивилась. — Ты же не собирался звонить.       — Да я один. Как там наша компания?       — Пока не разорилась. Всё под контролем. А как ты? И… Андрей?       — Мы только прилетели, а я уже устал. Зато Ждановы брызжут энергией.       — Ты чем-то недоволен, да?       — Твоим отсутствием, — неожиданно даже для себя ответил Саша и почувствовал, что это правда.       — Это приятно, — в её голосе была слышна улыбка.       — Тебе да, а мне не очень. К тому же Пал Олегыч пристроил нам знатный геморрой.       — Фу, как некультурно.       — А мне не до культуры, Кать, — прошипел Саша. — Ждановы так помешаны на престиже, что спят и видят, как бы открыть магазинчик в Лондоне. И цена вопроса их не волнует.       — Ты о чём? — забеспокоилась Катя.       — О том, что нам, по всей видимости, придётся развлекать дочь миллиардера, который хочет инвестировать в «Зималетто». А потом ещё и взять её на работу.       Она замолчала.       — Так, что за мхатовская пауза? — напрягся Саша. — А, я понял. Ты уже нарисовала в своём воображении Клаудию Шиффер, не меньше. Я угадал?       — Более или менее, — невнятно пробормотала Катя.       — Катя, не будь тривиальной, а то разочаруюсь.       — Так и вижу, как ты сейчас закатываешь глаза.       — Именно. В деталях изучил свой затылок. А знаешь, почему?       — Почему?       — Потому что сегодняшняя ночь была лучшей в моей жизни. Это тебя успокоит?       Она снова молчала, но уже совсем иначе.       — Ты там в обморок не хлопнулась?       — И в моей тоже, — негромко призналась Катя.       — Вот и не забывай об этом.       — А если там всё-таки Клаудия Шиффер? А я совсем не Клаудия. Я максимум Клава. Андрей, кстати, так меня и звал первое время… — она прыснула. — Никак не мог запомнить моё имя.       — Ах, так тревожные звоночки были сразу. Он имя лучшего работника запомнить не мог, а всерьёз считал себя президентом.       — Саш… Ты же помнишь о моей просьбе?       — К сожалению, помню. Да не переживай, нам всё равно придётся сплотиться перед лицом общей напасти.       — А как эту напасть зовут?       — Лана. Дочь Михаила Красинского.       — Ничего себе! Теперь я понимаю, почему Пал Олегыч так мечтает о сделке.       — И ты туда же…       — Бизнес есть бизнес. Саша, прости, но мне через пять минут нужно быть в конференц-зале…       — Не извиняйся. Я позвоню тебе завтра вечером.       — Буду ждать. Саш… Я ужасно по тебе скучаю.       — Я тоже. До «ужасно» пока не дошёл, но, думаю, всё впереди.       Саша отложил мобильный и вытянулся на кровати. Он не соврал, сказав Кате, что прошедшая ночь была лучшей в его жизни. Это признание вырвалось быстрее, чем он успел подумать. Конечно, всё получилось смазанным, торопливым; какая-нибудь другая женщина могла решить, что он просто воспользовался ею и улетел, но точно не Катя. Хорошо, что они сделали этот шаг — он не шутил, говоря, что может перегореть. За две недели в компании восемнадцатилетней девушки он, наверное, даже смог бы забыть о Кате. Но не теперь. Вдруг впервые за двадцать девять лет ему стало достаточно всего лишь одной. Кажется, эта болезнь называлась моногамией.       — Сашка, не занят? — Андрей как ни в чём не бывало ворвался в его комнату.       — Как видишь.       — Слушай, давай постараемся вести себя цивилизованно, а? Хотя бы при родителях. Отец нас всерьёз так и не воспринимает. Говорит, что мы два паяца.       — Давай постараемся, — безразлично пробубнил Саша, глядя в потолок.       — Ты снова странный, — Андрей присел на край кровати. — Теперь как будто лирический какой-то…       — Господи, Жданов, ты в прошлой жизни был кольцом настроения, не иначе.       — Да я просто отлично тебя знаю, а ты об этом забываешь и строишь из себя Штирлица. Хватит киснуть, поехали в наш любимый паб, а? С завтрашнего дня нас заставят пахать, а сегодня мы свободны как ветер.       — А потом твоя мама скажет, что Сашенька плохо влияет на Андрюшу.       — Те времена давно позади, Воропаев! — воскликнул Андрей. — На меня теперь влияю только я. Один из плюсов свободы от отношений.       Эта реплика Саше не понравилась — в мозгу сразу вспыхнули все условия, которыми его сковывала Катя.       — Ладно, уговорил. Поехали.