Фатум

      — Может, поедем ко мне?       От этого неожиданного вопроса Катино сердце забилось так бешено, что он наверняка мог слышать его стук.       — Да не мертвей ты так, — хмыкнул Александр, бросив на неё быстрый взгляд. — Исключительно в дружеских целях.       — Нет, — Катя покачала головой. — Спасибо за приглашение, но я должна вернуться домой. И так засиделась до половины первого…       — Жаль. Я выспался и потому расположен к долгим беседам, — Воропаев невесело усмехнулся. — Хочется скоротать эту ночь, чтобы не думать о том, что завтра мы ничего не решим и уйдём в грандиозный минус. Вам со Ждановым такой даже не снился… — он забарабанил пальцами по рулю.       — Саша, нет проблем, которые невозможно решить.       — Есть. Например, банкротство.       — Так, господин Воропаев. Включите, пожалуйста, хорошую музыку, не хочу внимать вашим паническим прогнозам.       Он ухмыльнулся и вставил в автомагнитолу диск Максима Фадеева. Катя хорошо знала этот альбом, вышедший в декабре девяносто шестого; ей тогда только-только исполнилось пятнадцать, и некоторые произведения Фадеева её по-настоящему потрясли. Они так и остались бессмертными, совершенно вне времени, и до сих пор задевали такие струны её души, о существовании которых она и не подозревала. Пробуждали физически ощутимую, почти сладкую тоску и чувственность. Так было всегда. Катя давно не слушала эти песни, и теперь они отозвались в душе намного сильнее, чем раньше. Должно быть, причиной этому была долгая пауза. «Или то, что сейчас мы вдвоём. Наедине».       — О чём задумалась? — полюбопытствовал Александр. Голос его звучал удивительно мягко и тихо.       — Просто… Люблю эту музыку.       — Я тоже.       «Где-то огни… Или это костры? Или печаль моя?..»       Такие простые и, в общем-то, абстрактные слова. Но каждый раз они рождали в голове калейдоскоп ярких образов и дарили чувство, столь редко доступное человеку: чувство, что тебя понимают.       — Приехали.       Катя вздрогнула и поняла, что успела задремать. Посмотрела на Александра и растерялась от того, какую концентрированную теплоту он сейчас излучал. Она никогда не видела его таким — во всяком случае, с ней.       — Катя, я тебе очень благодарен, — серьёзно сказал он. — Не могу представить, как закончился бы этот день, если бы не ты. Скорее всего, я просто нажрался бы как скотина.       — И почему у вас, мужчин, один излюбленный метод решения всех проблем… — она вздохнула. — Я рада, что смогла помочь.       — Хотя на тебе лица нет от усталости, — заметил Александр. — Мне не нравится, что ты столько работаешь.       — Сказал человек, с удовольствием проспавший несколько часов, пока я готовила отчёт на завтра, — со смехом ответила Катя.       Воропаев развёл руками.       — Туше́.       Он вдруг рванулся к ней и попытался поцеловать вопреки всем их договорённостям, но Катя проявила неожиданную ловкость и сумела повернуться так, чтобы он коснулся губами лишь её щеки. Александр со вздохом прислонился лбом к её виску и прошептал:       — Сколько это будет продолжаться?       — Не надо, — твёрдо произнесла Катя, сама не понимая, откуда черпает силы на столь уверенное сопротивление, хотя всё её существо хотело сейчас обратного. — Я уже проходила это с Андреем. Не надо путать благодарность с чем-то бо́льшим. Да и не за что меня благодарить. Я пока ничего не сделала.       Александр оставил несколько невесомых поцелуев на её шее и отстранился.       — Ты очень упрямая, — констатировал он почти одобрительно.       — У тебя, наверное, нет времени на… — Катя запнулась и покраснела. — Ты понимаешь, о чём я. Вот тебя и заносит.       — Время можно найти всегда, было бы желание.       — Тогда не понимаю.       Он не стал уточнять, что с желанием случилась беда; с того эпизода с Клочковой его либидо погрузилось в спячку. Пушкарёвой знать об этом было необязательно.       — Тебе пора домой. Мама заждалась.       Катя взглянула на свои окна. На кухне горел свет, и это натолкнуло её на безумную идею.       — Послушай, ты же хотел скоротать ночь, так?       — И почему меня пугает твой энтузиазм?       — Приглашаю тебя в гости. Ругаться никто не будет, обещаю. Наоборот, восхитятся нашим трудолюбием, а тебе поставят «отлично» за то, что меня подвёз, — с хитрым видом пообещала Катя. — Соглашайся. Расставаться нам не хочется, а наедине оставаться опасно, вот я и предлагаю тебе соломоново решение.       — С трудом представляю себя в гостях у Пушкарёвых, — фыркнул Александр. — Нет, не так. Совсем не представляю.       — Никогда не поверю, что такой неординарный человек, как ты, имеет проблемы с воображением, — поддела его Катя.       — Неприкрытая лесть — это пошло.       — Хорошо. Ты тогда философствуй, а я пойду пить чай с кулебякой.       — Так, стоять! — Воропаев схватил её за руку. — С чем кулебяка?       — С сёмгой. Понимаешь, Миша в благодарность за наши труды подарил нам с Юлианой огромные корзины с разными вкусностями. Мама, конечно, сразу принялась печь, но столько едоков у нас нет. Даже Зорькин не справляется.       — Ах, Мишенька подарил. Ладно, уговорила. Знаешь, что я люблю поесть.       Пока они поднимались на её этаж в дряхлом лифте, провонявшем кошками, Катя думала о том, что ей удалось противостоять Александру тогда, когда это было почти невозможно, и радовалась своей маленькой победе. А он всё пытался понять, что на него нашло несколько минут назад. Наверное, в объяснении Пушкарёвой было здравое зерно, и хорошо, что она не поддалась его порыву. Александр лучше других знал, что люди нередко выражали едва ли не все свои эмоции одним способом. Очень часто и гнев, и грусть, и отчаяние, и даже скорбь трансформировались в возбуждение. «Хорошая попытка, только это было не возбуждение. Я просто хотел её поцеловать. И физиология не имела к этому никакого отношения».       — Знаешь… — Катя вышла из лифта первой и обернулась, прежде чем открыть дверь. — Я сегодня по телефону хотела сказать… — она вдруг смутилась.       — Что?       — Я соскучилась.       Это откровение далось ей нелегко. Александр не знал, что с ним делать, и потому молчал, пока она аккуратно возилась с дверным замком.       — Не ты одна, — признал он.       Катя снова обернулась и улыбнулась открыто и светло. Наконец-то справилась с дверным замком и жестом пропустила его вперёд.       — Валерий Сергеевич не ударит чужака сковородкой? — осведомился Александр, делая шаг в тёмную прихожую.       — Валерия Сергеевича нет дома, — раздался женский голос. — Он сегодня в гостях у своего армейского товарища.       Тут же началась невообразимая суета. Елена Александровна включила свет и принялась рассматривать гостя, расспрашивать дочь обо всём сразу и приглашать их обоих к столу.       — Замечательно, что Катенька догадалась позвать вас к нам… — тарахтела Пушкарёва-старшая. — Ведь с Андреем Палычем мы знакомы, а вас и не знаем толком, а вы и в командировке вместе были, и работаете вдвоём допоздна… Идите, идите мойте руки и садитесь за стол, у меня в духовке такая красота греется! Время, конечно, позднее, но вы наверняка без ужина, трудоголики!       — Это всегда так? — шёпотом спросил Александр, пока они мыли руки.       — Да, мама у меня очень говорливая. И очень добрая.       Было что-то невероятное и прекрасное в том, что они вот так запросто стояли в её затрапезной ванной бок о бок и переговаривались. А ещё ценнее было отсутствие на его лице оценивающего или презрительного выражения — Катя этого боялась, ведь их неказистая квартира походила на музей советского быта и явно нуждалась в ремонте. Александр привык к роскоши, но спокойно переносил её отсутствие, и это стало ещё одним приятным открытием.       Когда мама поставила перед ним тарелку с увесистым куском кулебяки, он улыбнулся так хищно и одновременно мило, что Катю накрыло нежностью.       — Вижу, аппетит у тебя в порядке, — Катя старательно не давала нежности прорваться в голос. — Так что не всё потеряно.       — Ты сама ешь, пожалуйста.       — Вы уже на «ты», — удивилась Елена Александровна.       — У нас с Катей нет времени на церемонии, — пояснил Воропаев. — Слишком много работы.       — И не жалко вам нашу Катеньку так нагружать, — Елена Александровна неодобрительно покачала головой. — Она теперь, получается, на двух работах работает.       — Мама! — сконфузилась Катя. — Во-первых, это не так часто бывает. А во-вторых, в компании сейчас трудности. Значит, надо помочь. Ты же знаешь, что я совершала ошибки…       — А я согласен с твоей мамой, — энергично жуя, прервал её Александр. — Вы, Елена Александровна, посоветуйте Кате вернуться в «Зималетто». Меня она не слушает.       — Нет-нет, нечего ей в вашем «Зималетто» делать. Её ведь там никто не ценил! И вы, как мне помнится, тоже любезностью не отличались.       — С тех пор многое изменилось. К тому же пиар Кате не нравится, я прав?       Катя неохотно кивнула.       — Вот видите. Если Катя вернётся, я приструню всех, кто косо на неё смотрел. Даже свою сестру Киру, — пообещал Воропаев.       — Очень интересно, — Елена Александровна скептически поджала губы. — Смотрю я на вас, Александр Юрьевич, и вспоминаю поговорку: что имеем, не храним, потерявши — плачем, уж извините за прямоту…       — Пожалуйста, не стесняйтесь. После такого угощения я стерплю даже оскорбления.       — Понравилась кулебяка? — Пушкарёва-старшая заметно обрадовалась, но мгновенно посуровела. — Я всё в толк не возьму, почему, например, именно вы так переменились к Кате?       — Это очень легко объяснить. Я занял пост Андрея и понял, насколько многое зависело и до сих пор зависит от неё, — Александр сделал глоток чая и посмотрел на Катю с искренней теплотой.       — То есть Катенька вам выгодна, вот вы и решили с ней дружить, — Елена Александровна так и не выключила прокурорский тон.       — Так, мама! — вмешалась Катя. — Прекрати, пожалуйста. Саша не должен отвечать за грехи всего совета директоров. И вообще, я давно всё это забыла и ни на кого не держу зла.       — Нравится мне, когда ты меня защищаешь, — он ухмыльнулся в кружку.       Катя закатила глаза, а он вдруг понял, что его основательно разморило: снова клонило в сон после позднего ужина. Квартира Пушкарёвых точно не была жилищем его мечты, но здесь было… уютно. Всё в этом доме говорило о том, что в нём живёт настоящая семья. Чувство, давно им утраченное. Он любил встречаться с сёстрами, но после гибели родителей из этих отношений словно пропал клей, державший их всех вместе. Они были обломками некогда прочной конструкции. Их разбросало в разные стороны, и ни один из них по-прежнему не оправился от потрясения до конца. Слишком неожиданно и рано это произошло…       — Саша… — позвала Катя.       — А? — Александр очумело завертел головой. — Я что, опять отключился?       — Ты как домой поедешь?       — Да нормально… — он зевнул. — Тут недолго, да и почти по прямой…       — Ну нет, я этого не позволю, — решительно постановила Елена Александровна. — Катя, у нас же есть хороший матрас, помнишь?       — Мамочка, Саша откажется. Спать на полу ниже его воропаевского достоинства.       — Ниже или нет, не знаю, только в таком состоянии за руль не садятся. Пойдём, постелем ему в твоей комнате…       — В моей? — нахмурилась Катя.       — Ну не в нашей же, Катенька! — хихикнула Елена Александровна. — И уж точно не на кухне. Валера, конечно, не одобрил бы, но он в гостях… Идём, Катя.       — У меня даже зубной щётки нет, — вяло возразил Воропаев.       — У нас на такой случай лежат нераспечатанные. Иди умывайся, найдёшь их в ящичке над раковиной.       Он подчинился и через десять минут уже лежал на импровизированной кровати и мирно спал, а Катя вернулась на кухню, чтобы помочь маме с посудой.       — Катя, скажи… — осторожно начала она. — Ты с Андреем часом не из-за него рассталась?       — Мамочка, мы с Андреем расстались, потому что больше не хотели быть вместе. Саша здесь ни при чём, — Катя так остервенело вытирала тарелки полотенцем, что мама не поверила ни одному её слову. — И вообще, я тоже ужасно хочу спать… Да и ты, наверное… Извини, что снова пришлось меня ждать.       Они обнялись и разошлись по своим комнатам. Катя, придя в свою после душа, обнаружила Александра лежащим звездой. Он наверняка привык к просторной кровати, и сегодня его руки свешивались с матраса, а значит, обязательно затекут так, что утром он их не согнёт. Катя аккуратно сложила их на его животе и накрыла гостя одеялом, стараясь не замечать собственное волнение, комом вставшее в горле. Она впервые увидела его обнажённым, пусть и наполовину, и от этого срывало крышу; но от этого же одолевало эмоциональное онемение, будто чувствовать что-то сейчас было опасно для её душевного равновесия. Катя глубоко вдохнула, плавно выдохнула и, бросив на Александра последний быстрый взгляд, тоже провалилась в сон.       Когда она проснулась утром, его в комнате уже не было. Нехитрое спальное место было аккуратно заправлено. Катя умылась и пришла на кухню, где её ждал большой букет свежих чайных роз.       — Это откуда? — поинтересовалась она у привычно суетившейся мамы.       — От Александра Юрьевича, — Елена Александровна хмыкнула, но интонация её была намного более благожелательной, чем ночью. — Встал он рано, позавтракал моими фирменными оладушками, потом умчался и вернулся с цветами. Спасибо, говорит, за всё и особенно за дочь. И снова уехал.       Катя улыбнулась; почему-то от этого простого жеста стало так хорошо, что даже проснулся аппетит.       — Мам, а оладушки остались? — спросила она, прекрасно зная, что мама наверняка напекла несколько стопок.       — Ты смотри, твой этот Саша положительно на тебя влияет. Неужели хочешь как следует поесть? Садись, садись… Сейчас и Коленька наверняка подтянется…       Зорькин не заставил себя долго ждать — явился точно по расписанию.       — Так, а от кого букетик, дамы? — удивился Коля. — Вчера его здесь не было!       — От С… от Александра.       Называть Воропаева Сашей при Коле Кате не хотелось — лучший друг и без того то и дело над ней подтрунивал.       — А он что забыл в вашей квартире с утра пораньше?       — А мы, Колька, хотим кафе открывать. Специализируемся на завтраках. Сначала ты, потом Воропаев, а потом и вся Москва подтянется!       — Ха-ха, очень смешно, Пушкарёва. Секретики, значит? Ну-ну, — Коля погрозил ей пальцем, не забывая уписывать оладушки. — Ты, по-моему, просто сменила одного негодяя на другого. На их фоне даже скользкий повар выглядит рыцарем прекрасного образа!       — А почему это Миша скользкий? — нахохлилась Елена Александровна.       — А потому что спит и видит, как бы Катю припахать к своим ресторанным делам. У неё же, Елена Санна, один сценарий: мужчины видят в нашей Кате рабочую лошадку, а не женщину.       — Тоже мне, психолог выискался, — фыркнула Катя. — Миша вовсе не скользкий, а Андрей и С… Александр никакие не негодяи. И вообще, хватит обсуждать мою личную жизнь. Ты займись своей, Коля, и потом расскажи об успехах.       — Может быть, и хватит, но я всё-таки выскажусь, — заявила Елена Александровна. — Мишенька — очень хороший человек. Бесхитростный, душевный, не какой-нибудь столичный франт. Всего добился сам, а не родился во влиятельной семье. А что он с Катей хочет работать — ну а кто не хочет? Мне он нравится. И тебе, Катенька, невредно к нему присмотреться.       Катя мрачно промолчала. У всех вокруг был готов план на её дальнейшую жизнь, и совершенно никого не интересовало её мнение. Может, и стоило сходить с Борщёвым на пару свиданий, чтобы мама наконец-то от неё отстала.       По дороге на работу она написала Александру.       «Привет. Цветы маме понравились, но она всё равно считает, что мне стоит присмотреться к Мише. Что думаешь?»       «Обязательно присмотрись. Увидишь, какой он заурядный и скучный. P. S. Прости за вчерашнее».       Катя вздохнула и набрала в ответ:       «Уже простила. До вечера».