Фатум

      Катя вышла из подъезда и медленно побрела к Пятницкой улице, в одном из переулков которой располагался дом Андрея. Звонить в службу такси она не торопилась — хотелось прогуляться по вечернему Замоскворечью. Но у судьбы были другие соображения.       — Вы?! — задохнулась Катя, боковым зрением заметив стоявшего возле своего внедорожника Александра.       Он развёл руками.       — Вы что, следили за мной? — возмутилась она, торопливо стирая с лица следы слёз.       — Предпочитаю перефразировать, — невозмутимо ответил Воропаев. — Я о вас беспокоился.       — Есть граница между беспокойством и преследованием.       — А я не люблю границы и вообще любые ограничения. Отвезти вас?..       — Не думаю, что вы примете мой отказ, — пожала плечами Катя.       Она покорно забралась на пассажирское сиденье и поняла, что за последние несколько минут ей стало ощутимо легче. Злиться на Александра не получалось. К тому же на этот раз он с ней не флиртовал, всем своим видом выражая дружеское беспокойство, и она чувствовала себя в безопасности.       — Вы плакали, — он не спрашивал, а утверждал.       Катя устало кивнула и закрыла глаза. Больше Воропаев ничего не говорил, позволив ей задремать. По пробуждении ей показалось, что проспала она несколько часов. Они мчались по незнакомой ей трассе, окружённой деревьями, из которых то и дело выглядывали редкие частные домики. Катино сердце пропустило несколько ударов — они совершенно точно были не в Москве и даже не в области.       — Где мы? — хриплым ото сна голосом спросила Катя.       — Недавно миновали Вышний Волочёк. Скоро Бологое, — как ни в чём не бывало сказал Воропаев.       — Мы что, едем в Петербург? — ахнула Катя.       — Я ведь не уточнял, куда вас отвезу, — он подмигнул ей, не отрывая взгляда от дороги.       — Вы сумасшедший. Мои родители… — заметалась она. — Они же с ума сходят…       — Вовсе нет. Я уже позвонил Валерию Сергеевичу и на правах президента «Зималетто» сообщил, что возникла необходимость в срочной командировке, а без вас, понятное дело, никак не обойтись. Я так долго восторгался вашими талантами, что он растаял. Да, и вам звонил Андрей. Хотел узнать, как вы добрались. Я объяснил, что вы со мной.       — И как он это воспринял? — пролепетала Катя.       — Бросил трубку.       — Господи, ну кто вас просил…       — Зато теперь вы поймёте ценность слова. Со мной, как с дьяволом, соглашаться нужно очень осторожно.       Катя шумно выдохнула.       — У меня ведь с собой совсем ничего нет. Даже зубной щётки.       — А вы думаете, у меня есть? Для этого и существуют отели. Любые нужные вещи купим. Вообще, Катя, прекратите мельтешить. Вам уже двадцать четыре, может, пора вырваться из родительской опеки и пережить маленькое спонтанное приключение? С мужчиной, который, как мы выяснили, как минимум привлекательнее Урядова.       Катя невольно хихикнула.       — Ладно, ваша взяла… Но вы же устанете за рулём.       — Уставать тоже полезно, — глубокомысленно заметил Воропаев. — Не всё же бронзоветь и лениться. А вы спите, если угодно. Мне это не мешает.       — Нет, не буду. Много читала о том, что спящие пассажиры навевают сонливость на водителей. Лучше включите радио.       На неизвестной им местной волне диджей поставил кавер прошлогоднего хита Валерия Меладзе «Салют, Вера». В новом исполнении песня звучала совсем иначе: медленно и тихо, почти интимно.       — Не то, что вы обычно слушаете, — улыбнулась Катя.       Александр махнул рукой.       — Сойдёт. — Помолчал немного и добавил: — Несколько лет назад я регулярно мотался между двумя столицами.       — Почему? — полюбопытствовала Катя, хотя уже знала ответ.       — Из-за девушки. Вспомнилось, потому что её звали Вера.       — Так вы скрытый романтик, — она усмехнулась, но вдруг осеклась. — «Звали»?..       — Да. Она умерла от тяжёлой болезни, о которой я не имел ни малейшего понятия.       — Мне очень жаль…       — Не то чтобы я имею право принимать эти соболезнования, — мрачно произнёс Александр. — Для меня эти отношения не были чем-то серьёзным. Так… Попытка всё-таки найти близкого человека, помноженная на сильную страсть. Которая, к слову, постепенно угасала. Параллельно с Верой… — он вздохнул. — На тот момент, когда меня огорошили известием о её смерти, я планировал с ней расстаться… А потом узнал, что она по-настоящему меня любила. Потому и молчала о том, что умирает… Не хотела, чтобы я был с ней из жалости. Всё это мне рассказала её мама. Ещё и письмо от дочери передала… А я, Катя… Прочитал его и испытал такой дикий стыд, что не пришёл на похороны. Не смог себя заставить. Да и видеть её… мёртвой… не хотел. Потом, конечно, помогал её родителям, как мог, правда, бо́льшую часть денег они переводили в благотворительный фонд, дающий надежду людям с таким же диагнозом, как у Веры. А теперь они переехали в Финляндию. Иногда прилетают в Петербург, чтобы навестить её могилу. Ну а я, конечно, ни разу там не был. Предпочёл откупиться от всех хлопот… Я никому об этом не рассказывал. Кира и Кристина знают, что у меня были единственные более или менее серьёзные отношения с петербурженкой, но ни в какие подробности я их не посвящал.       — Спасибо… — только и смогла сказать Катя.       — Да не за что меня благодарить. Только лишний груз… А вот и городок, в котором бордюр переходит в поребрик, — оживился Александр, увидев указатель «Бологое — 1 км». — Помнится, там было одно полупристойное кафе. Не отказался бы от кофе. Да и заправиться нужно…       Он говорил что-то ещё, а Катя всё смотрела на него — уже совсем другими глазами. Он доверил ей то, что не доверил больше никому, дал возможность именно ей из всех живущих на планете людей узнать себя настоящего. Это дорогого стоило. Ей хотелось ему помочь, но как это сделать, она не представляла. А помощь была ему необходима, даже если он сам так не считал. Ведь он испытывал вину за то, в чём виноват не был — за невозможность ответить взаимностью девушке, которая любила его до последнего своего вдоха. Возможно, он вообще бежал от правды, и на самом деле его чувство к Вере было гораздо глубже, чем он полагал.       — Всё ещё боитесь переходить на «ты»? — поинтересовался Александр, когда они прохаживались по крохотной главной площади Бологого, чтобы размять ноги.       — Не боюсь. Но пока не хочу.       — Я начинаю подозревать, что это некая вершина, которую я по вашему замыслу должен покорить.       — Не говорите ерунды, Александр Юрич. Никакая это не вершина.       — Но ведь это смешно, Катя. Я старше вас всего на пять лет, а вы всё цепляетесь за имя-отчество. Что вас останавливает?       — Не знаю. Сила привычки.       — Позволяете привычкам вами управлять?       — Лучше они, чем вы, — усмехнулась Катя.       — Боже упаси. И в мыслях такого не было.       — Давайте всё-таки выпьем местного кофе и поедем, а?.. Не очень-то здесь уютно.       Они так и сделали. Чёрный кофе в привокзальном кафе оказался предсказуемо дрянным, но компенсацией за него стали вкусные булочки с корицей. Допив чёрную жижу исключительно ради необходимого кофеина, они заехали на заправку и продолжили свой путь. Пока Александр выруливал на M-10, Катя читала входящие сообщения в своей «раскладушке». От Андрея пришло целых три. Она поочерёдно их открыла.       «Кать, я тебя не понимаю. Не то чтобы это моё дело, но… Ты что, ушла сразу к нему?»       «Он сказал, что ты рядом, но спишь. Я правильно понял?..»       «Прости, что лезу в твою личную жизнь. Просто я совсем тебя не узнаю».       Она резко захлопнула мобильный.       — Проблемы? — покосился на телефон Александр.       — Вашими стараниями, — буркнула Катя.       — Андрюша дуется? Не удивлён. Он невероятный собственник и нескоро смирится с мыслью, что вы ему больше не принадлежите.       — Откуда вы знаете?       — Ну, для этого не нужно быть гением дедукции. Вы же вышли от него в полной прострации и слезах…       — А вы и рады ему после этого насолить, да? — ядовито осведомилась Катя.       — Если помните, с этого у нас с вами всё и началось.       — А вот что — «всё»? — она продолжала ершиться. — Как вы для себя это «всё» определяете?       — Не скажу, Катя, — хитро ухмыльнулся Александр. — Пока мы не перейдём на «ты».       — Не очень-то и хотелось, — по-детски надулась Катя и снова открыла мобильный.       «Я ушла от тебя, а не к нему. Между мной и Воропаевым ничего нет. И ты прав, это действительно не твоё дело».       Она сердито нажала на кнопку «Отправить» и включила радио. Играла лирическая песня Юлии Савичевой, совсем не подходящая атмосфере в машине, и Катя убавила звук.       — Долго нам ещё ехать?       — Около пяти часов.       — Может, мне сменить вас за рулём?       — Я не Андрей и не «Зималетто», Катя. Меня спасать не нужно.       — А я всего лишь предложила вам помощь, — опять взбесилась Катя, сменившая было гнев на милость. — Помощь, Александр Юрич, надо уметь принимать.       — Бо-о-оже… — протянул он. — Я решительно не могу больше слышать это «Александр Юрич». Вы способны сократить эту конструкцию хотя бы до имени? Я не гуру, не ментор, не ваш начальник. Я вообще ваш подчинённый, если на то пошло. Ну?.. Я в вас верю. Вы можете.       Она закатила глаза.       — Хорошо… Александр.       — Аллилуйя. Теперь спите. Я разбужу вас на рассвете.       Катя ничего не могла с собой поделать — спать действительно хотелось, и она быстро провалилась в дрёму.       Вопреки всему, что она читала, её мерное сопение никак не влияло на концентрацию Александра. Произошедшее с родителями приучило его к абсолютной бдительности за рулём. Несколько раз он чувствовал, что глаз начинал замыливаться от однообразия пролетавших мимо пейзажей, и тогда останавливался на перекур. Наслаждаясь сырой прохладой мартовских сумерек, он не торопясь курил и посматривал на спящую Катю. Спросил бы его кто, зачем он оказался сейчас посреди озёр и полей в компании девушки, только что отучившейся называть его по имени-отчеству, расставшейся с его другом детства и связанной с ними сложными юридическими отношениями, — Воропаев не ответил бы. После ухода Андрея и Кати его подстегнул неясный импульс, которому он почему-то повиновался и поехал вслед за ними. И в Питер его понесло скорее инстинктивно, незаметно для него самого — уже на выезде из Москвы он вдруг понял, куда направляется. Потом эта песня, навеявшая мысли о Вере, и проклятая откровенность, включившаяся против его воли… Жалеть о сказанном было бесполезно; слово, как известно, не воробей. Для себя эту историю он спрятал под толщей повседневных дел и забот и никогда к ней не возвращался. Несколько раз в год его секретарша передавала родителям Веры дежурные фразы, обычно в годовщину её смерти (пятое сентября) и день рождения (двенадцатое марта). Двенадцатое марта! Он взглянул на наручные часы. Вот и причина нахлынувших воспоминаний. Сегодня был её день рождения — ей исполнилось бы двадцать шесть.       Александр был убеждённым атеистом, но в эту минуту не мог отделаться от ощущения, что Вера вела его, стояла за всеми его действиями с прошлого вечера. «Чёрт, какая же чушь», — подумал он с презрением к самому себе. Никто его не вёл, никто не отвечал за его поступки. Бесполезно было бегать от самого себя. Неоспоримая правда заключалась в том, что в последнее время в голове и душе его царил непривычный хаос вместо почитаемого им орднунга. А ещё его тянуло к Кате — и непонятно было, где следствие, а где причина. Его тянуло к Кате Пушкарёвой. Знал бы он прошлой осенью, в какую точку придёт его жизнь — наверное, сбежал бы из Москвы. А теперь бежать было поздно, и они, наоборот, сближались. Сегодня получилось приблизить её на расстояние имени, а там, пожалуй, и через «вы» получится переступить… Только вот зачем? Нет, всё это походило на предрассветный бред. Час Быка уже прошёл, но солнце ещё не встало; вот и он застрял вне времени и пространства. Бескрайние русские поля срывали мысленные засовы, заражали простором и свободой, и поэтому в голову лезло всё, что в городе просто тонет в извечном московском белом шуме. Дальше «ты» — когда оно ещё будет — у них с Пушкарёвой дело не пойдёт. Они будут друзьями. Друзьями, которыми они если и не были, то точно стали после того, как он поделился с ней тем, что не рассказывал больше никому. И этого было достаточно. Дружба — связь намного более крепкая и надёжная, чем что-то большее. Да и было ли это что-то бо́льшим? Разве дружба не равна любви?       Он докурил сигарету и смял её в маленькой пепельнице, которую всегда держал в машине. Скользнул взглядом по Кате и принял заведомо провальное решение: флиртовать с ней он больше не будет. Сам знал, что долго не продержится — у них всё получалось само собой, и он не мог с этим бороться. Но попытаться стоило. И номера в «Астории» нужно будет выбрать на разных этажах…       Катя проснулась сама, вместе с первыми лучами несмелого весеннего солнца, и первым делом повторила своё предложение:       — Давайте я вас всё-таки сменю.       — Спасибо, я в порядке.       Она вздохнула и достала из сумочки зеркальце.       — Зато я не в порядке, — простонала она, изучая своё отражение. — Похожа на помятого чёрта.       — Не видели вы чертей, Катя.       — А вы?       — Я и сам им был наутро после университетского выпускного.       — А каково это — учиться в Гарварде? — заинтересованно спросила Катя. — Если описать одним словом?       Он задумался.       — Напряжённо. Настолько, что многие мои однокурсники употребляли запрещённые препараты, чтобы суметь запомнить огромные массивы материала и при этом спать по три-четыре часа в сутки. И так четыре года.       — А вы?       — Не хочу показаться снобом, но американцы в этом смысле достаточно изнеженные. И школьная программа у них на порядок слабее нашей. Так что отчасти мне было проще.       — Скучаете по Америке?       — Я всегда рад там бывать, но от тоски не страдаю. Скучаю по ощущению свободы разве что… В редкий выходной день или на каникулах можно было арендовать машину и ехать куда глаза глядят. И везде, по всей огромной стране прекрасные дороги и всё, что нужно путешественникам… Там я был совсем другим. Не застёгнутым на все пуговицы, как здесь. Как будто забыл обо всех обязанностях, ожидавших меня в Москве… — Губы его тронула мечтательная улыбка. — Вот, считайте, с вами на меня что-то нашло. Вспомнил, что вообще-то был лёгким на подъём.       Катя тоже улыбнулась, представляя незнакомого ей юного Александра, колесившего от штата к штату на каком-нибудь ретро-автомобиле. Но это была лишь одна сторона такого опыта. Смогла бы Катя прожить на чужбине целых четыре года? Ей довелось стажироваться в Германии, но тогда она провела в Мюнхене всего два месяца, которых хватило, чтобы понять, насколько тяжело ей было вдали от Москвы, родной речи и своей семьи. Она прекрасно владела немецким, но своей среди местных так и не стала.       Вскоре они уже парковались возле «Астории». Регистрируясь на ресепшн, Александр попросил два одиночных полулюкса на разных этажах; Катя подняла брови, но промолчала. Заселяться в один номер она тоже не собиралась, но разные этажи?..       — Мне нужно поспать, — подавляя зевок, пробормотал Воропаев. — А у вас какие планы?       — Пройдусь по магазинам, куплю себе удобную обувь и что-нибудь из одежды.       — Тогда встречаемся здесь же в два часа. Пообедаем и пойдём гулять.       — Договорились.       Катя тоже была бы не прочь вытянуться на огромной кровати, но вещи сами себя не купят, и она зашагала в сторону ДЛТ, надеясь, что по пути ей встретятся магазины подешевле. В северной столице весна уже вступала в свои права: снег стремительно таял, повсюду бежали ручейки и стучали капели, солнце то и дело выглядывало из-за туч. Лишь вернувшись в свой номер с несколькими большими пакетами, Катя вдруг поняла, как сильно устала. Быстро приняла душ, прилегла на полчасика и, конечно, уснула. Проснулась она от громкого стука, не сразу сообразив, где находится. Поплотнее запахнула халат и понеслась открывать дверь. На пороге стоял Александр.       — Двадцать минут третьего, — объявил он.       — Простите… Я мигом. Если хотите, подождите в моей гостиной.       Не дожидаясь его ответа, Катя исчезла в спальне. Надела новое платье-свитер цвета грозового неба и молниеносно накрасилась, вспомнив все инструкции Оксаны Фёдоровой. Когда она вернулась в гостиную, Воропаев с уважением подытожил:       — Три минуты. Рекорд.       — Совсем забыла…       Катя снова метнулась в спальню. Вернулась оттуда с небольшой плоской коробкой и протянула её Александру.       — Это что? — нахмурился он.       — Подарок… — смущённо выдохнула Катя. — Я вспомнила, что у вас с собой нет тёплого шарфа, а здесь ветрено… И решила, что раз уж вы оплатили отель, я могу… себе это позволить, да? — с нажимом добавила она.       Этот жест поставил его в тупик. Что это было? Человеческое участие? Дружеская забота? Ухаживания по-пушкарёвски? Как бы там ни было, это был шарф — вещь в Петербурге совсем не лишняя. Он открыл коробку.       — Кашемир, — Александр укоризненно покачал головой, с первого касания определив качество и стоимость тёмно-серой ткани. — Спасибо, конечно, но…       — Давайте без «но», — попросила Катя.       — Ладно.       Из всех женщин, с которыми он когда-либо был, подарки ему делала только Вера. Эта параллель пугала. Он хотел переключиться с этой мысли на какую-нибудь другую, но она лишь сильнее пульсировала в висках, пока Катя аккуратно обматывала шарф вокруг его шеи.       — Каким покладистым вы порой бываете, — довольно сказала Катя, сбежав по помпезной лестнице и глядя на него снизу вверх.       Он остановился и вдруг легко и просто выразил то, что никак не мог облечь в слова последние несколько дней:       — Просто я считаю вас исключительной. И прилагаю исключительные усилия.