The Sun of the Sea

На «Блестящем» царил настоящий переполох. Узуй то выкрикивал приказы своему экипажу, то рычал на проносившегося мимо Аказу, что это он во всём виноват, и получал в ответ встречные обвинения. В ушах свистел ветер, форштевень с шумом разрезал пенящиеся воды, натужно скрипели расправленные на всю мощность паруса. Но даже этого не хватало, чтобы оторваться от трёхмачтового брига, который точно так же на полной парусности нёсся за ними следом. Когда они обнаружили «Паучью лилию», поначалу всё шло хорошо. «Блестящий» уверенно отплывал от острова, выдерживая параллельный курс, не приближаясь к «Лилии», но и не сильно отдаляясь, чтобы не терять из виду. Бриг же спокойно шёл своим ходом и не проявлял никакого интереса к небольшому судёнышку вдали. Когда же немногочисленная команда на шхуне собралась обсудить дальнейшие действия, в самый разгар спора о том, стоит ли сделать гигантский крюк и бросить якорь по другую сторону острова, Сенджуро оторвался от подзорной трубы и перепуганно вскрикнул: «Поворачивают к нам!» — Почему они не открывают огонь? — недоумевал взъерошенный ветром Генья, забивая порох прибойником в одну из вертлюжных пушек на корме. — Расстояние уже позволяет! Аказу, занятого зарядом такой же пушки по соседству, куда больше интересовали совсем другие вопросы. Например, какого чёрта кормовые орудия оказались пустыми? Все пушки — все и каждая! — должны были быть заряжены заблаговременно. До того, как вражеский корабль покажется на горизонте. До того, как судно выйдет из портовой бухты. Первое правило, которое каждый канонир должен впитать с материнским молоком. Но на «Блестящем» подготовлены были лишь бортовые, из которых на этапе погони стрелять было без толку. Это просто чудо какое-то, что со стороны «Паучьей лилии» не раздалось ещё ни единого залпа. Пробить корму впереди идущего корабля куда проще, чем нанести урон по носовой части идущему сзади. Чудо чудом, и всё же вариантов у них было немного. — Значит, нам нужно ударить первыми, — откликнулся Аказа, проглотив острое желание отчихвостить мальчишку, который если и успел за свою жизнь пороха нюхнуть, то только в оружейной каморке. — Сейчас вдарим кормовыми, целься в паруса. И сразу после этого на разворот, чтобы задействовать бортовые. Цепные ядра или книппели хоть с одной стороны есть? — Цепные справа! Отлично. Если их первая атака не нанесёт никакого урона, то на второй есть все шансы повредить такелаж и паруса противника. Это не остановит «Лилию» и уж точно не пустит ко дну, но по крайней мере заставит бриг серьёзно утратить в скорости. Тогда у «Блестящего» появится фора совершить ещё один манёвр. А ещё можно было попросить Сенджуро пожертвовать своей тайной и пробить дно «Лилии» под водой — с его-то силищей он и голыми руками справится. — Эй, за штурвалом! — что есть мочи крикнул Аказа через плечо. — После нашего залпа право руля! — Есть! — донеслось сзади. Узуй, как и всегда, прекрасно улавливал момент, когда стоило забыть о разногласиях и взаимной неприязни. — Зажигаем фитили! — скомандовал Аказа Генье и был готов сам же последовать своей команде, как вдруг что-то тяжёлое с разгона врезалось в него, едва не повалив с ног. — Нет! — это Сенджуро вцепился в него так, что рубашка затрещала по швам. — Там брат! Смотри! Мысли не поспевали за действиями. Аказа проследил взглядом за направлением указательного пальца мальчишки, но картина, которую он увидел перед собой, никак не желала укладываться в сознании, раззадоренном грядущим столкновением. Цепляясь за гальюнную фигуру — разинутую пасть рогатого дракона, вырезанного из тёмного дерева, — на нос брига вскарабкивался человек. В высоких кожаных сапогах, в коричневых брюках, края тёмного кожаного жилета, каким порой не каждый капитан мог похвастаться, хлопали по бёдрам. Собранные в хвост волосы, ещё недавно явно мокрые, развевались на ветру как языки дикого пламени. Человек улыбался, широко размахивая свободной рукой над головой, и если бы Аказе сейчас залетело пушечное ядро прямо в его распахнутый рот, он бы не заметил. — Так мы, получается, не стреляем? — ошеломлённый голос Геньи раздался откуда-то словно из другого мира. Из другого мира послышались другие голоса — взбудораженного Сенджуро, грохочущего Узуя, его щебечущих жён. Аказа же слышал лишь оглушительный бой собственного сердца. Сердца, пустившегося в галоп — прямо навстречу рогатому дракону.

***

Кибуцуджи Мудзан как будто бы стал бледнее, а ещё заметно осунулся. Впрочем, вероятно, повинна в этом была игра скудного лунного света и глубокой тени, объявшей каюту. Да и нельзя сказать, что Кёджуро имел возможность хорошенько рассмотреть этого человека тогда, полгода назад. В их последнюю и единственную встречу капитан «Паучьей лилии» ограничился лишь коротким знакомством с пленником, после чего повесил того на плечи своего старпома и был таков. Тем не менее, когда Кёджуро проник в капитанские покои под покровом ночи сегодня и увидел его вблизи, мгновение-другое он колебался. Позади остались несколько суток безостановочного преследования «Паучьей лилии», затем ещё целый день нингё наблюдал, как экипаж, разбивший на берегу острова лагерь, занимается очисткой и починкой дна корабля. Он был голоден, он устал, но всё это меркло в сравнении с тем, как сильно он был напуган. Потому что среди матросов, месивших ногами песок под заваленным на бок кораблём, он так и не увидел того, кого так страстно жаждал увидеть. Водоворот самых страшных мыслей и догадок закружился в голове. Что, если Аказа погиб за то время, пока Кёджуро бездействовал, упиваясь бессмысленной тоской по нему? Что, если он оставил пиратское дело, сошёл на сушу, и теперь его совсем не отыскать среди россыпи островов? Что, если его убили? Убил собственный капитан, решивший покарать помощника за то, что упустил такой редкий трофей. Эти и многие другие тревоги снедали нингё, пока он дожидался наступления темноты. И к тому моменту, как он, избавившись от хвоста, добрался до нужной каюты и на цыпочках подкрался к кровати, на которой мирно и совершенно бесшумно спал Кибуцуджи, всё в нём клокотало от ярости, страха и… чувства вины. Нужно было пуститься на поиски раньше. Не нужно было вообще бросать Аказу на тех рифах. Увы, сожалеть о прошлом означало губить настоящее. А настоящее было слишком важно. И в нём Кёджуро навис над спящим, чей образ воображение уже успело наделить самыми страшными и жестокими чертами, однако вместо бессердечного головореза, который неизвестно что сотворил со своим старпомом, Кёджуро увидел измождённого и уставшего человека… который, тем не менее, среагировал быстро — едва открыв глаза. Кинжал, который Кёджуро успел вытащить из ножен, висящих на крюке подле кровати, и которым собирался пригрозить Кибуцуджи, оказался в руках последнего, не успел нингё и глазом моргнуть. И всё же действовал проснувшийся капитан больше на рефлексах, чем осознанно. Это стало ясно буквально сразу же. Поваленный на пол нингё зашипел и ощерился, выпуская острые зубы. Были они, впрочем, в таком положении абсолютно бесполезны, потому что лицом его впечатали в деревянные доски, руки заломили за спину, а к шее приставили колющий конец кинжала. Кинжала, который замер, как и его безмолвный хозяин, коленом придавивший вторженца к полу. Эх, будь он так же силён, как Сенджуро, этого бы не случилось!.. — Что вы сделали с Аказой? — воспользовавшись возникшей заминкой, прорычал Кёджуро. — Почему он не на корабле? Хватка вокруг его запястий ослабла, а холодная сталь у горла дрогнула. — Ты — тот нингё, — констатировал Кибуцуджи, словно только сейчас осмыслил сей факт. Ещё несколько секунд ему потребовалось, чтобы сделать какие-то свои выводы, после чего Кёджуро ощутил, как со спины исчезает вес, а мужчина выпускает его руки и отстраняется. — Прикройся, — холодно процедил он, стягивая с кровати тонкое одеяло и бросая его Кёджуро, который уже перевернулся и сел, хмуро взирая снизу вверх на спокойного, как черепаха, человека. — И садись за стол. Поговорим, как люди. «А не как животные», — сквозило между строк. Кёджуро спорить не стал, несмотря на то, что просьба прикрыться сбила его с толку. Разве он не выглядел сейчас, как человек? Что Кибуцуджи смущало? Накинув на спину белую ткань, нингё сел на деревянный стул, не сводя взгляда с капитана «Лилии», который в этот момент зажигал свечи на столе. В приглушённом оранжевом свете, наполняющем помещение, вид его приобрёл ещё более удручающие черты, а помятая белая рубаха, выправленная из штанов, висела на острых плечах, как парус во время штиля. Опустившись в широкое кресло, Кибуцуджи положил кинжал на стол перед собой и откинулся на высокую спинку. — Почему ты решил, что Аказа должен быть на этом корабле? — не тратя время на лирические отступления, приступил к делу он, буравя внимательным взглядом собеседника. — Потому что он был в вашей команде! — незамедлительно выпалил Кёджуро, хмурясь ещё сильнее. Его что, совсем за медузу безмозглую держат? Кибуцуджи Мудзан поморщился и прикрыл глаза, а затем, потерев переносицу, со вздохом произнёс: — В чём был смысл проникать в мою каюту тайком, если ты своим ором весь корабль поднять на уши хочешь, — лишённые вопросительных интонаций слова прозвучали упрёком, который Кёджуро тут же принял к сведению, поджав губы. — Он был в моей команде. Но от той команды ничего не осталось. Я — единственный, кто выжил. — Нет, не единственный, — на порядок тише, но с прежней твёрдостью заявил нингё. — Я вытащил Аказу на рифы. Он был ранен, но не смертельно. На короткий миг Кёджуро почудилось, что лицо сидящего напротив пирата преобразилось, но он не успел понять, что за эмоции пробились наружу — недоверие или удивление, а может, нечто совсем иное. Кибуцуджи Мудзан вновь смотрел на него с холодным безразличием. — Значит, ты ищешь Аказу, — подытожил он, взявшись одной рукой за край стола и пробарабанив своими длинными пальцами по его поверхности ровный ритм. — Да, — не стал скрывать Кёджуро. Пускай доверия к человеку, который сидел напротив, он испытывал мало, как и к любому другому представителю их рода, который вторгся в море — туда, где ему было совсем не место, всё же… Всё же он понимал, что «Паучья лилия» была, возможно, единственным на всём белом свете местом, где он действительно имел шансы встретить того, кого он желал увидеть вновь. Пусть Кёджуро и не знал Аказу очень хорошо, однако за то время, что он провёл в плену, в двух вещах он убедился совершенно точно. Первой была неприкрытая заинтересованность пирата в нингё. Вторая же заключалась в том, что Аказа был беспрекословно верен своему капитану. И следующие слова Кибуцуджи это лишь подтвердили. — Да, — задумчивым эхом вторил он, после чего окинул Кёджуро оценивающим взглядом и скривил губы в надменной ухмылке. — А ты неглуп, нингё. Если мой старпом жив, то непременно вернётся, как только услышит о «Лилии», в этом можешь не сомневаться. Поэтому, вот именно поэтому Кёджуро должен был сделать всё, чтобы остаться на борту этого корабля. И у него было, что предложить пиратскому капитану. — А вы… Вы что-нибудь ищете? Если позволите мне остаться, я могу помогать вам! — нингё расправил плечи, выражая полную готовность сотрудничать. — На дне морском много всякого добра, которое вам, людям, нравится. — Меня это не интересует, — отрезал Кибуцуджи. — Предложение будет иным. — Слушаю, — осторожно сказал Кёджуро, насторожившись. — Вино? Ром? — Пиратский капитан выдвинул ящик со своей стороны стола, а когда нингё отрицательно помотал головой, выудил флягу и откупорил её. — Есть один очень влиятельный человек… — Он смочил горло несколькими глотками, после чего продолжил. — Ворон Уз, один из пиратских баронов. В его распоряжении целый флот, но сам он уже давно засел на суше и окружил себя охраной так, что не подобраться. Мне нужно выманить его в море. Кёджуро нахмурился. Кажется, он понимал, к чему всё идёт, но решил не торопиться и дослушать до конца. Неприятное предчувствие поселилось на дне желудка. — А предложение моё заключается в том, чтобы ты помогал мне уничтожать его корабли. Будешь заниматься разведкой и саботажем, чтобы ослабить вражеское судно до того, как мы атакуем. Рано или поздно, но это заставит Ворона отправиться разбираться со мной лично, тогда-то мы с ним и встретимся. В глазах, отливающих багрянцем, заплясал недобрый огонёк, и на мгновение Кёджуро почудилось, будто смотрящий прямо на него человек совершенно его не видит. А видит он кого-то совсем другого. Кого-то, в чьё горло ему хочется вцепиться мёртвой хваткой и сдавить до шейного хруста, безжалостно задушить. Но мгновение прошло — Кибуцуджи Мудзан моргнул, и направленный на нингё взгляд вновь обрёл осмысленность. — Взамен, — ровным тоном продолжил он, — я позволю тебе находиться на борту «Лилии» столько, сколько душе угодно. Даже после того, как получу желаемое. — Уничтожать корабли, вы сказали, — Кёджуро взялся за края тонкого одеяла, свисающего с плечей, и свёл их плотнее, кутаясь. Ему вдруг стало зябко. — А что с людьми на них? При всём его недоверии и опаске к человеческому роду, Кёджуро не желал им зла и не хотел становиться даже косвенной причиной гибели множества жизней. До тех пор, пока его или его семью не трогали, он был готов мирно сосуществовать с вторгшимися в морские просторы чужаками. — Что с людьми? — приподнял брови Кибуцуджи. — Что будет с ними? — То же, что и всегда. Те, кто даст отпор «Паучьей лилии» и встанет на моём пути, утонет в собственной крови. — Нет, я отказываюсь в таком участвовать. — У тебя нет выбора. Свою сноровку и силу ты уже показал. Я могу прямо сейчас тебя убить и дело с концом. — Я согласен помогать вам, если вашей целью будет уничтожение кораблей, но не людей на них. Только так. Если попробуете взять меня в плен, чтобы подчинить своей воле, я приложу все усилия, чтобы «Паучья лилия» стала первым и единственным кораблём, который пойдёт ко дну из-за меня. А если решите убить, — Кёджуро резко поднялся со своего места, сорвал с себя одеяло и швырнул его на стол перед капитаном, который даже не дёрнулся. — То сожалеть я буду лишь о том, что не увижу, как в отместку за ваши злодеяния тот барон натравит на вас весь свой флот разом! Он врал. Сожалеть он будет много, о чём. О том, что больше не увидит свою семью. О том, что не вернётся в родные края. О том, что так и не отыщет Аказу и не узнает, какая судьба его постигла, не коснётся его хотя бы ещё разок… Кибуцуджи Мудзан смерил его уничижительным взглядом, и Кёджуро был почти готов к тому, что сейчас пират схватит свой кинжал и метнёт прямо ему в грудь. Однако ничего подобного не произошло. — Хорошо, договорились. Всех выживших отпускаем. Так вести быстрее дойдут до Ворона, — после затянувшегося молчания выдавил из себя наконец мужчина, после чего тоже оставил своё кресло и направился в сторону внушительного шкафа в углу каюты. — Только прежде чем ты отсюда выйдешь, надо научить тебя манерам…

***

Едва переброшенный с «Паучьей лилии» деревянный мостик со стуком упал на фальшборт «Блестящего», Сенджуро вскочил на него и понёсся вперёд. — Осторожно! — крикнул ему Генья, когда мальчишка запнулся об одну из поперечных дощечек и чуть не полетел вниз. Но Сенджуро быстро вернул равновесие и побежал дальше, даже не обернувшись. Настолько его охватили эмоции при виде целого и невредимого Кёджуро, который уже раскинул руки, готовясь принять младшего брата в свои объятия. Аказа мог его понять. Никто из них не был готов к столь скорой встрече, да ещё — подумать только! — на «Паучьей лилии», где Кёджуро разгуливал так свободно. Они ожидали (вернее, опасались), что если нингё окажется на борту этого корабля, то лишь в качестве пленника. И это в лучшем случае. Однако, судя по всему, ожидания расходились с реальностью не у них одних. Столпившиеся в одну кучу пираты обступили Кёджуро полукругом и таращились на сцену встречи братьев с решительным непониманием на лицах. Кто-то сжимал палаши и сабли, словно до сих пор ожидал, что команда брать пристроившееся рядом судно на абордаж всё-таки прозвучит. Кто-то чесал затылки и переглядывался с соседями. Кто-то перешёптывался. Очевидно, что на «Лилии» готовились к атаке. Спрыгнувший с перекинутого мостика Аказа успел увидеть заготовленные «кошки», прежде чем его внимание резко отвлекли. И, увы, был это совсем не Кёджуро, который мгновение назад выпустил брата из объятий и уже было шагнул ему навстречу. Грудь его вздымалась от волнения, на щеках пылал румянец. — Как хорошо, что всё обошлось! — один из пиратов отделился от общей толпы, и направился к трапу, с которого в этот момент грузно сошёл Узуй, оставивший жён и канонира присматривать за «Блестящим». Этим пиратом оказался высокий блондин, облачённый в одежды, ничуть не уступавшие тем, что носил Кёджуро. Вот только практичности он явно предпочёл красоту. Из рукавов красного камзола, расшитого золотыми нитями, торчали белоснежные кружевные манжеты, вычурный платок скрывал шею, а ткани, из которых была сшита остальная одежда, Аказа бы никогда на себя не напялил в море. Ни атласу, ни шёлку не было место там, где тебя ожидала ежедневная борьба со стихией. Так что, если Кёджуро смотрелся на фоне рядовых матросов как тот, кто мог бы повести их за собой в бой, то этот шальной скорее напоминал непонятно как затесавшегося к пиратам аристократа. И говорил он тоже совсем не как разбойник: — Страшно представить, что могло бы случиться, если бы Ренгоку вас не увидел! — незнакомец улыбнулся, однако улыбка его сочилась таким фальшивым радушием, что Аказе мгновенно стало не по себе. — Против «Лилии» вы бы вряд ли выстояли. — Приказа брать корабль не было, — неожиданно чёрство отчеканил Кёджуро, выпрямляясь и опуская ладонь на плечо брата. Аказа нахмурился, пытаясь сообразить, кто из этих двоих находится выше по рангу. — Может быть, ты, — между тем, протянул ряженый, добродушная улыбка всё ещё держалась на его тонких губах, — просто его не расслышал, пока был… Кстати говоря, где ты был всё это время и что с твоими волосами? Неужто за борт свалился? То-то тебя не дозваться было. — Приказа брать корабль не было, — разнеслись над палубой уже знакомые слова, но на сей раз совершенно иным тоном. Совершенно иным голосом. Голос этот встряхнул Аказу, заставляя моментально вытянуться стрункой. По старой памяти. Точно так же встрепенулась и вся пиратская гурьба. Притихшие головорезы расступились перед фигурой, выросшей за их спинами, и у Аказы сердце пропустило удар. Кибуцуджи Мудзан, не сводя колючего взгляда с остолбеневшего в шаге от Кёджуро и Сенджуро Аказы, медленно прошествовал мимо матросов, и чем ближе он подходил, тем меньше напоминал самого себя. Под глазами его залегли глубокие тени, болезненно бледное лицо исхудало до впалых щёк, и Аказа был уверен, что чёрный плащ, накинутый на плечи явно наспех, свободная рубашка и мешковатые штаны скрывали не менее жуткую худобу тела. И всё же, даже несмотря на очевидно нездоровый вид, капитан Кибуцуджи по-прежнему внушал окружающим достаточно страха, чтобы никому и в голову не пришло перебивать его или как-то оправдываться. Вся команда замерла в ожидании того, что сделает и скажет капитан дальше, а тот, в свою очередь, будто и не замечал никого, кроме своего бывшего старпома. Напротив него Кибуцуджи и остановился. — Аказа, — наконец, нарушил он напряжённую тишину, которую наполняли лишь шум моря и сцепленных кораблей, покачивающихся на волнах. На какую-то совершенно идиотскую секунду в голове Аказы промелькнула совершенно идиотская мысль, что его сейчас возьмут и заключат в крепкие объятия. Или вспорют брюхо одним из кинжалов, что торчали у капитана из-за пояса. Но на то мысли и были идиотскими, что за пределы его воображения так и не вышли. — Приступаешь к своим обязанностям прямо сейчас. Как разберётесь, — Мудзан без капли интереса посмотрел на стоящего где-то позади Аказы Узуя, затем всё так же безразлично окинул взглядом полупустую шхуну, после чего отдал свой первый приказ, — жду тебя в своей каюте.