The Sun of the Sea

В голове творился настоящий кавардак. Прямо как на «Паучьей лилии», где разодетый блондин пытался разогнать пиратов, чтоб к обязанностям своим вернулись, да вот зеваки всё равно вылезали то тут, то там, как грибы после дождя. Всем хотелось поглазеть на того, кого сам капитан Кибуцуджи удостоил такого приёма. Всем хотелось поближе рассмотреть сверкающие на солнце украшения капитана «Блестящего», который наверняка уже трижды пожалел, что не оставил их на своём корабле. И всем хотелось подивиться тому, насколько младший брат Ренгоку похож — как две капли воды — на старшего. Ренгоку. Со всех сторон звучало это имя. — Это твоя фамилия или что? — задал Аказа один из тысячи вопросов, которые вертелись в его голове. Вопрос этот был далеко не первым по важности, но пират попросту не представлял, с какого начать. Да и времени на это как-то не было совсем — слишком сложные вещи пришлось утрясать в условиях, совершенно для этого не подходящих. Не станут же они прямо при развесивших уши пиратах обсуждать истинные цели своих поисков «Паучьей лилии». Не будут же они совещаться о том, как стоит перегруппироваться и что делать дальше, чтобы этой цели успешно достигнуть. Да и при Кёджуро подобные разговоры могли быть чреваты — всё-таки, сейчас он был… вторым старпомом, чёрт возьми. Ну дела! Первым оказался тот самый франт в красном камзоле. Что тут вообще творится?.. — Нет, Мудзан-сама так меня называет, а остальные подхватили, — склонившись к Аказе ближе, чтобы никто другой не услышал, произнёс Кёджуро. Волна его дыхания, достигшая края уха, торчащего из-под отросших розовых волос, спровоцировала уже совсем другую волну. Мелкие мурашки прокатились от поясницы к загривку, и Аказа чуть было не прослушал остальное, куда более важное. — Никто не знает моего имени. Кроме тебя. В этой близкой реальности лицо нингё было ещё прекраснее, чем в воспоминаниях, чем во снах, чем во всех фантазиях Аказы, что шумным прибоем омывали его сознание весь последний год. И пускай их встреча не воплотила ни одну из тех ярких картин, что он представлял в спокойные минуты уединения, это нисколько не удручало. Потому что никакое из мечтаний не могло сравниться с тем, что прямо сейчас вручала ему явь. Полыхающие недосягаемым закатом глаза, обращённые на него одного, и оттеняющие это пламя ресницы, смоляные, как непроглядная ночь. По изломам густых бровей хотелось прочертить пальцами, провести по скулам и взять круглое лицо в свои ладони, чтобы чуть наклонить в сторону. Тогда можно будет всё-таки осуществить одну из множества грёз — заполучить новый поцелуй. Долгожданный. Ради него Аказа объездил полсвета, а тот, кто мог его дать, был всё это время почти что под самым носом. Аказа поймал себя на том, что беззастенчиво пялится на приоткрытые губы напротив. Шальная мысль и порыв, едва не толкнувший его вперёд, прямо им навстречу, оборвались резко. Из сладостного оцепенения Аказу вырвал прозвучавший позади голос, который пират уже успел невзлюбить всеми фибрами души. А сейчас — особенно. — Какое бы поручение ни заготовил для вас капитан, — за любезным тоном крылась снисходительность, — не рекомендую заставлять его ждать. Впрочем, раздражение было не таким сильным, чтобы смыть полупьяную эйфорию. Когда Аказа обернулся на говорящего, ощущение у него всё равно было такое, словно он залпом влил в себя целый бочонок крепкого вина. Его вело, голову слегка кружило, а ноги ощущались ватными. — Раньше Аказа служил старпомом на «Паучьей лилии», и капитан возвращает ему эту должность, — прямо заявил Кёджуро, и столько гордости звенело в его словах, что Аказа вместо того, чтобы выпятить грудь колесом и самодовольно хмыкнуть, смутился так глубоко, словно его никогда прежде не хвалили. Впрочем… Если так призадуматься, то никакой внятной похвалы от капитана Кибуцуджи он действительно никогда не слышал. Как и от прежних капитанов. В основном все добрые и лестные слова ему говорили портовые девки. За деньги. — Очень смешно, Ренгоку, хорошая шутка, — рассмеялся блондин. — Боюсь только, третьего старпома наша «Лилия» не выдержит. Аказа не стал ничего говорить. Он до сих пор пребывал в каком-то тумане, где один лишь Кёджуро служил ему маяком. Бросив взгляд на шхуну и убедившись, что Узуй и Сенджуро благополучно вернулись на борт, Аказа нахмурился и уставился туда, где за дверью, украшенной вырезанной из дерева чешуёй, не так давно скрылся Кибуцуджи Мудзан. Старпомы «Лилии» и капитан «Блестящего» условились, что оба корабля возьмут курс на остров. Именно туда направлялся бриг, прежде чем заметил лёгкую добычу. На берегу команда собиралась пополнить бочки с пресной водой, а заодно поохотиться в джунглях, потому что за несколько недель в море запасы истощились так, что остались одни рисовые галеты. «Увидимся на берегу, там и переговорим», — негромко бросил Узуй Аказе, хлопая того по плечу. «Попытайся выяснить как можно больше полезного», — читалось между строк и в молчаливом взгляде. Было видно, как нелегко далось Узую это решение; как ему хотелось сопроводить Аказу в капитанские покои. Однако оставлять свой корабль надолго, когда буквально в нескольких метрах покачивается бриг, кишащий морскими разбойниками, ему не хотелось куда больше, а потому он решил вернуться к своей команде, заодно прихватив с собой Сенджуро под предлогом помощи в управлении шхуной. А Аказа, пожалуй, впервые за всю свою жизнь перестал понимать, чего хочет он. У него был договор с Вороном Уз, но рассуждать об устранении «Паучьей лилии», веря в Кибуцуджи-самозванца, было куда проще, чем смотреть в глаза своему бывшему капитану, зная, что тебе, возможно, придётся стать соучастником его убийства. А ещё у него был договор с Узуем, но зачем ему теперь было Солнце Морей, когда своё он уже нашёл. Всё, ради чего он ввязался в эту авантюру, он получил. Схватить бы Кёджуро, уволочь за собой Сенджуро, и плевать на весь остальной мир. Увы, было в этом хитросплетении ещё кое-что, требовавшее чуть большей ясности. Какое место в этом всём занимал Кёджуро? На чьей стороне был? Вдруг за прошедшие месяцы его приоритеты поменялись — и если раньше он искал Аказу, то сейчас… — Пойдём, — мягко тронул его за руку Кёджуро, — думаю, вам с Мудзаном-сама есть, о чём поговорить.

***

Солнечные лучи пробивались сквозь прямоугольную решётку высоких арочных окон, обхватывая фигуру в чёрном плаще. Капитан, сложив руки за спиной и устремив взгляд на видневшуюся вдали жёлто-зелёную полоску суши, стоял к дверям спиной, однако всё равно сумел безошибочно определить, сколько людей переступили порог и кто именно. — Ренгоку, Доума, я вроде бы ясно выразился, — произнёс он, не оборачиваясь. — Жду у себя только Аказу. — Позвольте, прежде чем сложить обязанности, в последний раз отчитаться перед вами, капитан! — почтительно склонившись, громко оповестил Ренгоку. — «Лилия» отправляется на стоянку, как мы ранее и планировали. Шхуна «Блестящий» следует с нами. — Хорошо. Теперь свободны, — Кибуцуджи ни плечом не повёл, ни поинтересовался, зачем это второму кораблю понадобилось плыть с ними. Разворачиваясь на каблуках, Кёджуро адресовал Аказе ободряющую улыбку, но в следующую же секунду застопорился. Доума, ещё на первых словах нингё заметно напрягшийся, удаляться не спешил. — Будут какие-то ещё поручения, Мудзан-сама? — вместо этого елейно протянул он. Аказе почудилось, словно он услышал тяжёлый вздох капитана, хотя с такого расстояния это было попросту невозможно. Их разделяли целый узорный ковёр, расстеленный перед прямоугольным столом из красного дерева, за которым возвышался небольшой помост, где Кибуцуджи и стоял. — Да, последнее поручение для тебя. Оповести команду, что мой старпом вернулся. Теперь все его приказы — мои приказы. — То есть, я верно понимаю, что у «Лилии» отныне три ст… Кибуцуджи Мудзан оторвался от созерцания меняющегося за окном пейзажа — это «Лилия» начала разворачиваться — и встал к присутствующим лицом. Доума тут же запнулся и смолк. Весь вид капитана излучал растущее раздражение. — Нет, неверно, — пусть говорил он сдержанно, однако обманываться не стоило. Более того, что-то подсказывало Аказе, что капитанское терпение здесь совсем ни при чём; истинная причина крылась где-то там, под этой худобой и бледно-серой кожей. Мужчина выглядел смертельно измотанным. — Вы оба возвращаетесь к своим прежним обязанностям. Если у Доумы и имелись возражения, он предпочёл оставить их при себе. Отвесив поклон, он покинул каюту. Следом поспешил и Кёджуро, подарив Аказе на прощание очередную лучезарную улыбку. Аказа же чуть было не угодил в ловушку своих старых старпомовских привычек — быть всегда настороже во благо капитана и корабля. Сделав в уме пометку, что за этим Доумой нужен глаз да глаз, он уже в следующую секунду спохватился и напомнил себе, что сейчас всё иначе. Кибуцуджи Мудзан вернул ему должность, но Аказа к нему не возвращался. Заявлять об этом прямо сейчас, впрочем, он не стал. Благосклонность капитана ещё могла сыграть ему на руку… «...когда ты воткнёшь нож ему в спину, да? Давай, называй вещи своими именами», — со злой ухмылкой подсказал непрошенный внутренний голос. Нет. Он ведь нашёл то, что искал. В дальнейшем сотрудничестве с Узуем не было никакой необходимости. Отныне охотник за сокровищами оставался сам по себе, а Аказе ни от него, ни от Ворона Уз больше ничего не было нужно. Однако если бы не эти двое, он бы не нашёл Кёджуро, а потому лучшее, что он мог в сложившейся ситуации сделать, это не вмешиваться — не помогать никому. Покинуть эту шахматную доску, и пусть оставшиеся на ней фигуры разбираются сами, а дальше кто победит, тот победит… Аказа застыл, словно парализованный. В дальнейшем сотрудничестве с Узуем не было никакой необходимости. Перед глазами предстала картина из недавнего прошлого — Узуй, широко улыбаясь Сенджуро и хлопая мальчишку по спине, уводит его обратно на «Блестящий». В дальнейшем сотрудничестве не было никакой необходимости, потому что Аказа и Сенджуро нашли то, что искали. Наверняка это понял и Узуй. Пока Аказа, ошеломлённый встречей с Кёджуро и своим старым капитаном, тонул в водовороте впечатлений, Узуй оценил расклад куда расторопнее и трезвее. И поспешил подстраховаться на тот случай, если Аказа решит сдать «Блестящий» с потрохами. — Хорошо, что ты жив, — тем временем, уже куда спокойнее произнёс Мудзан, спускаясь по ступенькам к столу. — Эти двое у меня уже в печёнках сидят. — Почему тогда… — Аказа занял стул, на который указал капитан, и на мгновение-другое замешкался. Чем больше он думал над сложившейся ситуацией, тем больше вопросов множилось в его голове. Как Кёджуро здесь оказался? Почему Мудзан назначил его старпомом? Неужели его не смущает, что он нингё? Знает ли об этом остальная команда? Как Мудзан вообще выжил? Почему на «Лилии» два старпома? И всё же он решил не менять тему разговора слишком резко, продолжив начатую собеседником тему. — Почему тогда вы назначили их? Два старпома на корабле — это как два капитана. Грозит неразберихой. Мудзан устало погрузился в мягкую глубину спинки кресла и, набрав полную грудь воздуха, устало выдохнул. — Сыскать толковых среди всякого отребья, которое в море не от хорошей жизни уходит, та ещё задача. Тебе ли не знать. Не попадалось пока кандидатов получше. Доума сначала лекарем был. И из всей команды он самый опытный и грамотный. Выпускник императорской морской академии, на военном фрегате когда-то ходил. — Не с «Истребителя» ли он часом? — нахмурился Аказа. Вдруг именно Доуме капитан был обязан своим чудесным спасением. С другой стороны, тогда Аказа бы их точно не пропустил. Среди выбравшихся на сушу вояк он знакомых лиц не заметил. — Нет, он оставил службу до того, как первые «Истребители» спустились на воду. Не давали ему там заниматься любимым делом. — Это каким же? — Духовными практиками, — хмыкнул Мудзан, а затем быстро вернулся к изначальной теме, словно ему поскорее хотелось с этим всем покончить. — Долго не хотел делать его старпомом. Будь он хоть трижды самым башковитым на фоне остальных. Назойливый слишком и с придурью. Но со временем мне стало тяжелее справляться одному, поэтому пришлось назначить. А потом — не прошло и месяца — явился этот твой хвостатый. Аказа мгновенно подобрался, внимание возросло до всех возможных и невозможных пределов. Пират даже подался ближе, устраивая руки на столе. — Тебя искал, вот мы сделку и заключили. Своеобразная взаимопомощь. Так вот, почему люди Ворона Уз возвращались живыми. Видимо, за это стоило благодарить Кёджуро. Удивительное благородство для того, кто некогда попал в плен к людям. Аказа чуть было не ляпнул об этом вслух, но вовремя спохватился. Мудзан-сама не дурак — мгновенно догадается, откуда Аказа располагает сведениями об уцелевших экипажах. Пришлось прикусить язык и слушать дальше, впредь куда тщательнее следя за собственными мыслями. — Увы, единственным способом без лишней головной боли сохранить его тайну и оградить от неприятностей было сразу поставить его на высокую должность. Писать, читать не умеет, навигационными механизмами пользоваться — тоже, в сложные расчёты и подавно. Пришлось на ходу состряпать легенду о том, что он из моей старой команды, и сделать его вторым помощником, чтобы никому в голову не пришло его донимать. Что-что, а иерархию на судне пираты чтили. А пираты под крылом Кибуцуджи Мудзана — в особенности. Иного выбора у них не оставалось: либо соблюдать установленные капитаном порядки, либо болтаться на рее с переломанной шеей в назидание остальным. — Несколько ночей потратил на этого дикаря, чтобы на человека похож был. Вылез из своего океана в чём мать родила, про вилку и нож думал, что это детское тренировочное оружие… А сколько всего пришлось улаживать на ходу. Клянусь, если бы не преимущество подводной разведки, которая возможна благодаря ему, на чёрный рынок бы отправил. Кажется, у капитана «Лилии» действительно накипело. Аказа не помнил, чтобы этот человек когда-либо прежде был столь разговорчив. А чтобы он жаловался — и вовсе представить себе невозможно. Сейчас же на бывшего старпома полился целый поток откровений. Капитана было не остановить: он сетовал на безмозглых матросов, на прилипчивого и вечно стремящегося угодить Доуму, который постоянно тёрся где-то рядом, на слишком громкого Ренгоку, который успел передружиться со всей командой, на то, как «раньше было лучше»… И чем дольше Кибуцуджи Мудзан говорил, тем очевиднее для Аказы становилось то, о чём он ещё год назад никогда бы в жизни не подумал. Даже случайно. Даже посреди дикой пьянки. Даже с не менее дикого похмелья. Мудзан-сама что… скучал по своему прежнему старпому? Совесть болезненно кольнула Аказу и настойчиво потянула за язык, а пробудившаяся ностальгия по «старым-добрым» лишь подливала масла в этот очаг. В области сердца возникло и принялось разливаться во все стороны странное тепло, нечто сродни чувству признательности. Нужно было если не рассказать своему капитану всё, то хотя бы намекнуть… Ведь он служил ему так долго. Ведь они были отличной командой. Ведь наверняка за планомерным и намеренным уничтожением кораблей Ворона Уз стояла какая-то веская причина. И Аказа вдруг задумался, а не была ли эта причина напрямую связана с ухудшившимся состоянием капитана? — Что с вами, Мудзан-сама? — перебил он разговорившегося мужчину и указал на собственное лицо, давая понять, что именно имеет в виду. Кибуцуджи замолк и вперился в собеседника непроницаемым взглядом, из-за чего вновь стал похож на самого себя прежнего: отстранённого, холодного, жестокого. Воцарившееся молчание длилось так долго, что Аказа уже успел мысленно обхаять себя. Стало быть, он поспешил с выводами и увидел в обычном разговоре то, чего нет. Наверняка сейчас капитан «Паучьей лилии», за многие годы в море заработавший себе славу одного из самых бессердечных пиратов, как минимум отчитает его за то, что смеет перебивать старших по званию, и как максимум отправит под плети, чтобы напомнить о том, с кем Аказа имеет дело, раз за год успел позабыть. Однако Кибуцуджи Мудзан в который раз за сегодня удивил его, и через считанные секунды стало понятно, чем вызваны столь разительные перемены. — Я умираю, — признался мужчина и отвёл взгляд, словно это было чем-то постыдным. Рука, покоящаяся на столе, чуть дёрнулась, украшенные перстнями пальцы сжались в кулак. — Как и все мужчины в моём роду — слишком рано. Хотя можно считать, что мне ещё повезло. Всех, кто был до меня, эта зараза сжирала уже к двадцати пяти годам. Но мне, мне повезло. По крайней мере, так я думал, когда ни к пятнадцати, ни к двадцати, ни к двадцати пяти болезнь меня не коснулась. И не коснётся, решил я, когда перешагнул этот прóклятый возраст. Как видишь, я ошибся. За стенами каюты раздавались зычные выкрики готовящихся к скорой высадке пиратов. Жизнь кипела на борту «Лилии», здесь же, в этом просторном, залитом дневным светом помещении с высокими окнами время словно замерло. Ощущение отчуждённости только усиливалось под весом ещё совсем свежих воспоминаний о том, что капитан покинул сегодня свою каюту лишь затем, чтобы поприветствовать воскресшего из мёртвых старпома. В остальное же время, судя по тому, как управление кораблём было практически полностью передано в руки двух помощников, Кибуцуджи Мудзан практически не покидал своих покоев. — Это началось вскоре после того, как мы сцепились с «Истребителем», — всё так же глядя куда-то в пространство продолжил мужчина. — Поначалу я не придал этому большого значения, списав всё на последствия долгого пребывания в воде и обезвоживания. Когда я очнулся, то обнаружил себя дрейфующим на обломке — вокруг ни отдалённого краешка суши. Спустя несколько дней меня подобрало рыбацкое судно. Постепенно латая пробелы своих знаний о событиях, предшествовавших сегодняшней встрече, Аказа невольно пустился на опережение. Пока его собеседник рассказывал о том, как ему пришлось заново собирать команду и искать дельное судно, он пытался связать всё происходящее с Вороном Уз. А заодно понять, как подвести разговор именно к нему. Уж не стояла ли за уничтожениями кораблей обыкновенная вендетта? Отношения капитана с пиратским бароном Запада всегда были непростыми. Что, если Ворон из вредной принципиальности отказал обратившемуся к нему за помощью Мудзану в приёме. И теперь последний стремился нанести обидчику как можно больший урон, пока смерть не настигла его… Нет, это полный абсурд. В чём смысл тогда заручаться поддержкой нингё и оставлять в живых экипаж кораблей? Здесь преследовались явно какие-то иные цели. — А что это за болезнь? — воспользовавшись очередной паузой, поинтересовался Аказа, а затем постарался аккуратно вывести на личность пиратского барона. — Неужели не у кого выяснить, вдруг есть какие-то способы вылечить или остановить? — Сейчас мне помогает Доума. Он хороший врачеватель. Многих наших с того света вытащил. Если бы не его отвары, всё было бы гораздо хуже. Болезнь протекает быстро. Видимо, в отместку за все прожитые здоровые годы. — Помню, что вы не ладите, но можно обратиться к Ворону Уз, вдруг он владеет какой-то информацией… Мудзан жёстко усмехнулся. Его горящие красным глаза — единственное пятно жизни на осунувшемся лице — превратились в узкие щёлочки. — Да, этот замуровавший себя на суше ублюдок действительно кое-чем владеет. Моей единственной надеждой на спасение. Аказа насторожился. За мгновение до того, как по каюте потекли следующие слова, в нём будто пробудилось некое шестое чувство, а над горизонтом внутреннего взора занялась заря. — Вырезанная в кузнице небожителей звезда, что сорвалась с неба и угодила в море, желания смертных способна исполнить, — подобно Ворону Уз когда-то, процитировал Мудзан неизвестный источник. Сердце, сделав оборот, ухнуло в желудок. В морскую пучину, из-под которой стремительно поднимался яркий диск. Озарение сложило воедино мозаику, о существовании которой Аказа даже не подозревал. Однако даже сейчас, когда рисунок выстроился ярко и чётко, поверить в него было не так-то просто. Выходит, сокровище, за которым охотился Узуй, не просто существовало в действительности. Точно так же, как и Кёджуро, который всегда был намного ближе, чем думал Аказа, всё это время оно было прямо у них под носом. Кибуцуджи Мудзан, между тем, перевёл наконец свой взгляд на собеседника и вложил в центр этой мозаики последний кусочек: — Ты когда-нибудь слышал о Морском Солнце, Аказа?