Бездна

      — Исключено! — я подорвалась с места и махнула рукой, пресекая все дальнейшие «гениальные» идеи этого болвана. — Какое ещё, к чёрту, замужество?! Ты в своём… Хотя нет.       я сжала переносицу двумя пальцами, отрицательно качая головой. Устала. Чертовски устала от всего.       — Здесь нет нормальных… вы все кончен…       — Я бы попросил обойтись без оскорблений, — деловито перебил мою речь Наоя, на что я обозлённо зыркнула на него, усмиряя свой пыл.       Из всех присутствующих он, как бы мне ни хотелось это признавать, выглядел самым адекватным: на его лице не дрогнул ни единый мускул. Мужчина сохранял абсолютное хладнокровие, в то время как у других свисала челюсть чуть ли не до пола. Даже Мегуми не отличился: он завис, не моргая, с приоткрытым ртом.       — Сатору, ты действительно хочешь жениться на нашей Мэй? Или у тебя опять, — Наоя покрутил у виска многозначительный жест, — едет планка? Просто пойми меня правильно, твоё решение — максимально идиотское.       — Моё решение — это единственное верное решение из всех возможных!       Я тяжело вздохнула. Сатору был непоколебим. Он не собирался уступать, однако и я не собиралась сдаваться:       — Нет.       Мой твёрдый взгляд и чёткий отказ привлёк внимание и остальных. Все отошли от шока после сказанного Сатору, ведь теперь перед ними разыгрывалась новая драма. Пища для демонов, что губили меня, — холодная, но острая. Пусть давятся, раз так интересно.       — Я отказываюсь от твоего предложения, Сатору. Я не вещь…       — Верно, ты не вещь. Ты — кукла, — оскалился Гето, перебив меня. Он задрал голову, высокомерно пронзая меня тем взглядом, от которого хотелось содрать кожу живьём, лишь бы не чувствовать этого животного страха. — Куклам следует молчать, а не противостоять хозяевам. Кем ты себя возомнила? Забыла, как родину любить? Так ты подойди, я напомню.       — Да пошёл ты! — остатки былой уверенности всё ещё бурлили во мне, но уже не так, как раньше: я всё-таки отступила на шаг назад, и он, увидев это, хмыкнул. — Пошли вы все!       — Гавкаешь, но не кусаешься, — насмешливо произнёс Наоя прямо возле моего уха.       Когда он успел?       От неожиданности я резко отпрянула, но он перехватил меня за кисть и притянул:       — Но, но. Я не собираюсь с тобой играть, милая. Мне просто кое-что любопытно…       — Не прикасайся ко мне… — все слова застряли в горле, когда кончик холодного металла огладил мою бледную щёку. Снова. Снова его игры. Снова боль, страдание и унижение.       Краем глаза я заметила, как напрягся Сатору. Он хотел было подойти, но уверенная ладонь Сугуру, что стояла за ним, остановила его: никто не должен вмешиваться, когда играет Наоя.       Слишком нежная рука для столь грубого мужчины схватила меня за подбородок. Твёрдо удерживая на месте, он с улыбкой… безумной улыбкой на лице вырисовывал кончиком ножа в воздухе неизвестные мне узоры прямо напротив моего глаза. Он пугал меня своей непостоянностью. Если от других я знала, чего ожидать, то от Наоя — нет. Минуту ранее я называла его адекватным, но теперь я чётко понимала, кто он, и слово «безумец» ему не подходило. Наоя был прирождённым психопатом. И этим он гордился.       — Наоя, — холодный голос Мегуми, прорезал гнетущую тишину в библиотеке: моя надежда на спасение озарилась цветом его глаз, когда мы встретились взглядом через плечо мучителя.       — Я весь во внимании, — протянул мужчина, не оборачиваясь. Мне казалось, что если я на секунду закрою свои глаза, то больше никогда не увижу… ничего. Буду и дальше страдать, но уже в темноте с остатками надежды, что кто-то спасёт. Как сейчас, я с надеждой смотрела на него, ожидая спасения.       — Она нужна живой. Не убей.       — Не убью. Мне просто любопытен её предел, раз она такая несгибаемая.       Момент, и моё тело с грохотом встречается с полом. Сверху, прижимая меня к холодному кафелю и зажимая между своих бёдер мои руки вдоль туловища, разместился он. Острый кончик был в нескольких миллиметрах от моего глаза, я боялась пошевелиться. Все боялись шевелиться. Застыли, будто время в комнате остановилось, медленно погружая нас в игру, что затеял Наоя с тем самым кинжалом в руке, который был утерян мною в лесу. Как жаль, что он его отыскал…       — Узнаёшь? — металл поблёскивал при свете дня, переливаясь зайчиками прямо в расширенный от ужаса зрачок. — Целый день потратил на его поиски. Ты знаешь, как он мне дорог? Рассказать, почему? Рассказать тебе причину, почему мы все вообще тут собрались и нянчимся с тобой, в то время как просто-напросто нужно было выбить из тебя всю дурь… Но Мегуми не хочет. Видите ли, ты ему небезразлична.       Он фыркнул, не на секунду не сбавляя накала страстей вокруг нас.       — Но тебе повезло! Для меня ты — пустышка. Бесхребетное, жалкое существо, что впустую тратит кислород в этом доме. Тебе просто повезло, милая… Ой как чертовски повезло стать частью нашего плана. Только по этой причине ты всё так же тратишь кислород. Только благодаря этой причине с тобой ещё возятся тут… Сказать, что станет с тобой, если ты всё так же будешь отказываться от столь заманчивого предложения?       Поток слов. Череда предложений. В голове ничего не складывалось в единую цепь. Я с ужасом смотрела на звериный оскал, пока он говорил, говорил и говорил. И никто, ни единая душа в этой комнате… да на всей планете, не рискнула бы перебивать Наою. Ведь своя шкура дороже, ближе, теплее. Даже Юджи не решался сдвинуться с места. Никто не решался.       — Для начала я вырежу тебе глаз, — его голос был обманчиво нежен, пока он с безумным блеском в зрачках следил за своим кинжалом, который с любовью водил по моему бледному лицу, — и запихаю его в этот сладкий ротик, чтобы молчала.       Острое лезвие пролетело кругом по линии моих приоткрытых от страха губ.       — Представь, каков будет на вкус твой собственный глаз, когда он лопнет от давления в твоём рту, пока я буду рисовать картину на твоей спине этим ебучим кинжалом, что так дорог мне, которым я вырежу твой чёртов глаз. Ты улавливаешь цепочку, куколка? Я не собираюсь останавливаться и мыслить примитивно, как эти бездари. Я не буду тебя насиловать по одной простой причине. Я не хочу. Ты меня не привлекаешь как женщина. Для меня ты — слабая. Но вот в качестве полотна для моих картин сгодишься… Я тебе такую улыбку на лице обеспечу, что даже Джокер позавидует, а на твоём теле будет цвести дивный сад из моих кошмаров. Ты навсегда застынешь в этом хаосе, состоящем из ирисов, роз и нарциссов. А между твоих грудей я вырежу красный ликорис — символ смерти, мой символ. И с каждой минутой, проведённой со мной, ты на собственной шкуре познаешь, какого это — стать полотном для художника, что рисует кровью. Ты не умрёшь быстро. Ты сдохнешь тогда, когда я тебе разрешу, когда я закончу рисунок на твоём теле. День за днём ты будешь страдать и развлекать меня, а всё потому, что ты отказалась от нашего предложения. И никто тебя не спасёт. Никто не поможет. Это останется только нашим бесконечным хаусом. Только ты, я и этот нож.       От монотонного и уверенного голоса Наои голова шла кругом. Я не дышала. Не шевелилась. Перед глазами самопроизвольно вырисовывались самые жуткие картинки, что он обещал исполнить: вот я кричу, лишившись глаза, привязанная к столбу, на котором раньше сжигали ведьм. Секунда. И я чувствую во рту горьковатый вкус зрачка, обволакивающего язык. Затем кожу на спине обожгло неописуемой болью: нарциссы, ирисы и розы расцветали алым на моём теле. Обещанный хаос вовсю властвовал в моей голове. Завершил цепочку — ликорис. Огненно-красный пушистый бутон поставил точку между моих грудей, словно в жизни.       Наоя не блефовал. В его глазах чётко улавливалась решимость. Он готов. Он жаждал. И он исполнит обещанное, если я и дальше продолжу отказываться от предложения Мегуми. На кону стояло многое: гордость, от которой остались жалкие крохи, и собственная жизнь, что маячила перед глазами на острие кинжала Наои.       — Кукла, — позвал он, берясь за мой подбородок, — шутки кончились, ты это понимаешь?        Я слегка кивнула, боясь по собственной неосторожности напороться на лезвие глазом: настолько сейчас он был близок.       — И что ты выбираешь: незабываемое время, проведённое со мной, или работать на нас и вместе с нами?       — Я думаю, выбор очевиден, — не своим голосом ответила я, смотря прямо в янтарные глаза безумца. — Но…       — О нет, нет, нет, — запротестовал он, ухмыляясь и качая головой, не дав даже и слово вставить. — Никаких «но». Ты не в том положении, чтоб ставить тут условия. Я не Мегуми и не Сатору, мне плевать на тебя. Для меня главное — добиться желаемого, а именно грохнуть Фушигуро старшего и на его место посадить задницу младшего. На тебя. Мне. Насрать. Уясни это, кукла.       Добившись желаемого, Наоя слез с меня с такой же грацией кошки, как и повалил на пол. Дальше ему не были интересны ни я, ни случившееся. Он отошёл обратно за массивный рабочий стол у окна и вальяжно присел на стул. А я, секунду потупив в потолок, не веря, что больше нет ножа у зрачка, приподнялась на локтях, пройдясь по всем взглядом, говорящем о моём честном мнении о них.       — Раз мы всё уладили, то вернёмся к моему вопросу, — хлопнув в ладоши, Сатору завёл свою шарманку вновь, тем самым вызвав обоюдное недовольство и самопроизвольное закатывание глаз.       — Ты серьёзно?! — взвыл Гето, потирая переносицу. — Хватит уже, правда. На кой хер она вообще тебе сдалась?! Вон, посмотри на не.       Он махнул в мою сторону рукой, когда я наконец поднялась, отряхиваясь.       — Наоя прав — она слабая. Пойми уже наконец, Сатору, Мэй не та девушка, ради которой стоит менять правила игры: слабая она, слабый и ты вместе с ней. Она того не стоит, — опять повторил он, будто бы пытаясь вбить сказанное в голову своего друга: уберечь от опасности — уберечь от меня.       Я молча смотрела на эту перепалку, пока они спорили между собой, словно супружеская пара, прожившая вместе много лет. И я даже не пыталась вслушиваться в слова. Я была не намерена связывать свою судьбу с Годжо, поэтому слова Гето были как никогда кстати. Пусть вправляет мозги своему другу, я только за. Я уже всеми правдами и неправдами навалила на себя столько проблем, что хватит на десять лет вперёд, если не больше. Ситуация со свержением Тоджи всё усугубляла. Быть причастной в таких масштабных махинациях — это то, что уж точно никак не укладывалось в моей голове. Причём тут я?       С этими рассуждениями я подошла к единственному человеку в этой комнате, кто хоть немного мог дать мне гарантий на безопасность и спокойную жизнь после.       — Мегуми, можно тебя на минутку? — я похлопала парня по плечу, когда он разговаривал с мучителем, сидевшим за столом. Мегуми повернулся в мою сторону, вскинув бровь в немом вопросе, но вместе с ним и заинтересовался тот, к кому бы я не подошла и на пушечный выстрел. — Нужно поговорить. Наедине.       Добавила я, встречаясь с янтарным взглядом в поединке.       — Режешь без ножа, кукла, — проговорил Наоя, по-актёрски хватаясь за сердце, которого у этого сукина сына не было. — Если есть, что сказать, говори при мне. Я тебе Мегуми не доверю.       Он сложил руки под грудью, с вызовом глядя на меня. А Мегуми… Было такое чувство, что он и вовсе не имел своего собственного мнения: слепо шёл на поводу поскудных желаний своего «наставника».       — Ладно, хочешь слушать — слушай, — не знаю, откуда во мне опять появился бунтарский дух и амнезия случившегося буквально пять минут назад, но я приняла вызов Наои: слепо шагнула в угоду его поскудного желания. — Я согласна «работать» на тебя, Мегуми, не из-за того, что меня до чёртиков напугала твоя…       Наоя склонил голову, а я запнулась, подбирая более приемлемые слова, нежели «бешеная псина». Но как-бы я ни старалась, лучше прозвища для этого гондона не находила.       — Твой преданный человек!       Наоя хмыкнул, улавливая суть двойного подтекста моих слов, а Мегуми, как ни странно, продолжал внимательно слушать.       — Из-за того, что я хочу это всё прекратить, тем более твой отец тоже причастен к текущему положению моего существования, — я продемонстрировала им свой отрубленный палец, в надежде, что они были в курсе о случившемся, продолжая говорить, — но я не намерена подставлять свою голову, если ваш славный план сорвется…       — Если, — деловито перебил меня Наоя, ухмыляясь.       Мне пришлось сдерживать себя из последних сил, дабы не закатить глаза вновь: он настолько в себе уверен, что это бесило похлеще неожиданного решения Сатору о срочной женитьбе на мне.       — Хорошо, но всё же мне нужны гарантии не только о целостности моей жизни, но и гарантии того, что после меня не станут преследовать ни вы, ни они и не эти двое, — продолжила я, сохраняя хладнокровие в словах: на кону стояла моя жизнь. В конце большим пальцем через плечо я указала на всё ещё спорящую супружескую пару. — Я готова пойти на риски, раз вы доверили мне свой план. И у меня есть право ставить свои условия, Наоя, иначе ублажать Тоджи ради нужной вам информации будешь ты.       — Так не терпится попасть ко мне в мастерскую? — уточнил он, не теряя своего весёлого настроения: всё сказанное его забавляло. И мужчина не скрывал этого. Псих.       — Хватит, Наоя, — осадил его Мегуми твёрдым приказным тоном, и тот заткнулся, как ни странно: по-видимому, у Мегуми всё-таки есть задатки лидера, раз смог одним словом усмирить свою бешеную псину, хоть та и продолжала скалиться, но уже молча. — Мэй права. Мои гарантии всё те же, и от тебя требуется всё то же. В обмен прошу лишь быть на моей стороне, невзирая ни на что. А касаемо Сатору.       Он задумался и посмотрел на неразлучную парочку твикс.       — Эй, Годжо!       — Чего тебе, Фушигуро? — отозвался он, всё ещё недовольный нравоучениями своего друга, который и не прекращал: как бабка что-то тихо причитал. Дети.       — Ты не женишься на Мэй.       — Это ещё почему? — Сатору спрятал руки в карманы брюк и вальяжной походкой начал двигаться к нам. — Ревнуешь, Фушигуро?       Мегуми вытянулся в полный рост, а Наоя поднял свой зад со стула: ситуация достигла своего пика. Неужели будет драка? Из-за меня? Испугавшись, я посмотрела на Гето, надеясь, что он всё-таки сможет усмирить своего друга. Но тот стоял по правое плечо от него, готовясь вступать в бой, а я — ровно посередине, между двух вспыливших парней, готовилась их разнимать:       — Прекрати, Сатору.       — А что такое, детка? — фыркнул он, взглядом буравя Мегуми.       — Твоё решение навредит нашему плану, — ответил за меня парень. — Женишься на ней и можешь забыть о своей мести. Гето верно тебе говорил: разве она стоит того? Разве она стоит чести твоих родителей? Или ты забыл, по чьему приказу их убили в этом доме?       Холод его слов пробирал по самые кости. Я с опаской посмотрела на Мегуми, но он не обращал на меня никакого внимания: у него была своя борьба, а мои внутренние переживания — это только мои проблемы, не его.       Я опустила взгляд на сжатые кулаки Годжо в карманах брюк: парня явно задели слова Мегуми, но он продолжал держать лицо с достоинством. Но почему-то именно в этот момент мне стало его жаль. Сколько он пережил? Каких ещё демонов он скрывал за своим красивым фасадом? Неужели после всего случившегося я пытаюсь понять его? Оправдать? Нет. Я покачала головой, отступая на шаг, парни не заметили моей отрешённости, но это и хорошо. Мне не было дела до их «тёмных» тайн. Я просто хотела выжить, не копаясь в их прошлом. Не хотела. Не могла.       — Хватит, — вмешался Наоя, вставая между ними. — В самом-то деле, что за цирк вы устроили? Из-за шлюхи? Серьёзно?       — Следи за языком, Зенин.       — Не кипятись, Годжо, остынь, — Наоя поднял ладони вверх, понимая, что Сатору сейчас на пределе и шутки с ним не стоит шутить.       Он готов был отстаивать честь… мою. И от этой мысли становилось ещё страшнее. Всё зашло слишком далеко. Мне не выгрести.       — Я не хотел оскорбить тебя, — продолжил Зенин, не отходя от них, — и я прекрасно понимаю тебя, но сейчас твоё решение действительно нам не на руку. Пойми, ни Тоджи, ни Сукуна не станут ей доверять, если она будет под тобой… В качестве жены.       Исправился он после убийственного взгляда Годжо.       — Она не сможет выведать у них нужной нам информации, и всё, через что мы прошли, — впустую. Понимаешь? Твоё решение портит весь изначальный план.       План. Я была в их плане в качестве побитого барашка, брошенного на растерзание волкам. А что? Это ведь логично: Годжо с Гето прекрасно потрудились, дабы моя персона выглядела максимально ущербно — волки уже жалели меня однажды, и они уже доверились мне однажды. Но об этом никто не должен знать, особенно в этой напряжённой комнате. Слишком много событий одного дня для столь маленькой библиотеки.       — И что ты предлагаешь? Встать в сторонке и смотреть, как они будут… будут… — Сатору злился, и я прекрасно понимала, к чему он клонит: ему тяжело признавать тот факт, что мне всё-таки придётся лечь ещё под кого-то.       Он готов был делить меня с Сугуру, но не с другими. Его желание жениться на мне не было актом неслыханной любви. Он не любил меня. Ревность — вот что им управляло.        — Как ты мне предлагаешь поступить?! — взорвался он, крича сквозь зубы. Дружеская ладонь Сугуру на его плече была скинута резким движением руки: Сатору достиг предела. — Смотреть, пока они будут трахать её ради нас и нашего проклятого плана?!       — До вчерашнего момента тебя всё вполне устраивало, — невозмутимо ответил Наоя.       — До вчерашнего момента мне было плевать на неё!       — Да? И что же изменилось? — Наоя расплылся в хитрой улыбке, складывая руки под грудью, а я вся напряглась, боясь услышать его ответ. — Влюбился? Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет.       — Тебя это ебать не должно, — сквозь зубы процедил Сатору, угрожающе нависнув над Зенином.       — Достаточно, — разнял их Мегуми, отпихнув подальше друг от друга. — В любом случае, Сатору, тебе придётся смириться с этой мыслью…       — Как смерился ты?! — невесело хмыкнул он, отступая назад, загнав Мегуми в тупик.       — Как смирился я, — после небольшой паузы ответил он.       Больше не желая продолжать этот разговор, Сатору ушёл, а вместе с ним и Сугуру. Я бы так и оставалась тут стоять в ступоре, если б меня не окликнул Мегуми по имени, и мне пришлось взглянуть в его глаза, хоть и не хотелось вовсе.       — Сегодня ты возвращаешься вместе с Юджи в академию, — начал он так, будто бы и вовсе ничего не произошло. Опять холодный тон и отрешённость. — Пакет нужных документов уже готов. Для всех ты была в отпуске, помни об этом.       Под его бдительным взглядом я кивала, соглашаясь со всем: хотелось побыстрее убраться отсюда, подальше от них, от него.       — Пока будешь приходить в себя, мой доверенный человек введёт тебя в курс внутренней политики нашей организации. И нет, это не Наоя, — дополнил он, проследив за моим взглядом, направленным на ухмыляющегося за его спиной Зенина, машущего мне пальчиками. Псих.       — Юджи? — предположила я, посмотрев на друга, что всё это время отрешённо сидел на диване, никак не участвуя в словесных перепалках.       Он даже не взглянул на меня, вместо этого рассматривал тёмный ковёр. Уставший, поникший парень. Итадори выглядел хуже, чем я могла себе представить. Он был погружён в свои мысли, и я надеялась, что, когда мы с ним наконец доберёмся до академии, всё наладится, мы поговорим, как раньше, и он станет опять прежним.       — Юджи будет занят иными вопросами, тобой займётся другой.       — Как много же у тебя доверенных людей, — подметила я, с грустью отворачиваясь от Итадори. — Когда я могу приступать к «заданию»?       С вызовом бросила я, смотря на Мегуми. Мне не терпелось побыстрее со всем разобраться и избавиться от оков, что были повешены на мне уже немалое время.       — Как только мой человек вернётся из командировки, так можешь и приступать, — он ничуть не изменил свой тон, в то время как я закипала с каждой секундой, проведённой рядом с ним, — а пока учись и отдыхай, он сам свяжется с тобой.       — Скажет кодовое слово? — съязвила я, складывая руки под грудью.       Наоя хмыкнул: бешеная псина оценила шутку.       — Скажет, что он от меня, — а вот Мегуми — нет. — А теперь иди, до академии       доберётесь вместе с остальными.       Под остальными он имел в виду Годжо и Гето — это и дураку было ясно. Не ясно было, где мне их искать, но, слава… даже не знаю, кого благодарить или проклинать, они сами нашлись. Когда я блуждала по пустым коридорам поместья после «собрания» и того, как Наоя вытолкнул меня за дверь библиотеки, оставаясь там вместе с Мегуми и Юджи, то застала парней в столовой: Сугуру сидел за островом, пил кофе, а Сатору — курил у открытого окна. И оба выглядели весьма отстранённо.       Я не горела желанием разговаривать с ними, даже когда Гето приподнял бровь в немом вопросе, когда я села напротив. Я отвернула взгляд в сторону, тем самым дав чётко понять — мне нечего вам сказать. Не хочу.       Так мы и пробыли в тишине, нарушаемой лишь тяжёлыми вздохами Годжо, а через полчаса появился замученный Итадори, и мы все вместе отправились обратно в академию, где всё когда-то началось.       Было странно возвращаться обратно. Казалось, прошли годы после моего последнего пребывания там. Пока мы ехали, я всё думала и анализировала: насколько сильно я изменилась за последнее время. Не в плане внешности, там всё ясно. А внутренне, со всеми переживаниями, страданиями и открытиями. Я непроизвольно посмотрела на белый затылок, что виднелся на переднем пассажирском месте джипа Гето.       Изначально я отрицала чувства к нему, хоть когда-то испытывала симпатию. Своими поступками и бездействием он только всё растоптал… А теперь и история его родителей добавляла масло в потухший огонь. Мне стало жаль его по-человечески. А вместе с жалостью я начала оправдывать все его поскудные поступки, что он совершал по отношению ко мне.       Сложно. Всё очень сложно.       Я не хотела продолжать думать о нём. Сатору причинил мне слишком много боли. Даже больше, чем все они вместе взятые. Я осознавала это, а он? Навряд ли. Он слишком эгоистичен в своих желаниях. Ему нет дела до моих разбитых чувств. По дороге в академию я уснула на плече у Юджи, а он и не был против. Теплота, забота и чувство безопасности, исходящие от него, меня склонили в крепкий сон. Я так скучала, и мне так хотелось многое сказать ему, но я спала, как кошка, ластившаяся от его поглаживаний по голове. Он жив, а остальное — после.       Я не могу сказать, что за пару минувших дней, после возвращения в академию, жизнь наладилась. Это будет ложь. Я многое пропустила по учёбе. Оправдание — «отпуск» преподаватели не приняли, закидывая меня дополнительными заданиями. Из-за загруженности по учёбе мне так и не удалось нормально поговорить с Юджи. Мы виделись только на парах. Чувство, что он намеренно избегал меня, не покидало ни на минуту. Даже в столовой, хоть мы и сидели как раньше — вместе, он не горел желанием открыться мне, а я и не настаивала. Понимала, ему так же плохо, как и мне.       Время шло. Как и «приказал» Мегуми, я отдыхала и приводила себя в порядок: как физически, так и морально. Для здоровья и поддержания тонуса мышц я записалась на секцию по волейболу. И нет, причиной тому Юджи не служил — так думала я, каждый раз отбивая мяч и смотря на его улыбку, пока он был окружён друзьями. С ними он часто улыбался, а со мной… Со мной всё ещё было сложно: мы так и не затрагивали тот случай у ночного фонаря. А сам вопрос напряжённой красной лентой пестрил у глаз, хоть мы и оба делали вид, что ничего не замечаем.       Что касаемо моего морального состояния… Юджи как-то обмолвился, что мне не помешала бы помощь специалиста, намекая на психолога. Я отказалась, хоть признавала, что почти на грани.       Однажды ночью я проснулась от собственного крика. Подорвалась с постели, тяжело дыша. Липкий страх и ужас не покидали меня, даже когда я стояла под прохладным душем. Опасность — всё время кричал собственный разум. Я всё ещё не до конца осознавала, в какую игру ввязалась. Но вот там, где-то в глубине меня, крупица здравомыслия кричала громко и надрывисто: «Ты скоро умрёшь». Умирать совсем не хотелось, я была слишком молода. В мире столько всего, чего я ещё не пробовала… хорошего.       Плохого… его полно, а вот хорошего — ничтожно мало в моей жизни.       Всё это время, в ожидании «доверенного лица» Мегуми, я пыталась жить. Не как раньше, но не хуже, чем было до. Я стала чаще встречаться с мамой, чему она была несказанно рада. За долгое время разлуки я и вовсе позабыла, как она прекрасна, когда улыбается: веснушки в точности, как на моём лице, плясали яркими красками в моменте, когда она заливалась смехом. Она всегда привлекала к себе внимание — яркое рыжее пятно на фоне пасмурной меня в этом «чудесном» городе Токио. Хотелось домой. В Лондон.       — Не унывай ты так, милая. Токио не настолько плох. Сама посмотри, столько счастливых людей вокруг. Глядишь, и может тебе тут понравится. Встретишь парня, влюбишься… Или ты уже влюбилась?       Мы сидели в кафе. Была суббота. Погода так и шептала: удушись. Хмурая я и яркое осеннее солнце никак не гармонировали между собой. А вот маме шло. Ей всё шло, где бы она ни вступала, она в центре внимания: яркая, красивая женщина, знающая себе цену. Она даже коктейль помешивала трубочкой так, будто бы колдовала: любовно и нежно.       — В этом городе нет подходящей кандидатуры, — буркнула я, кутаясь в огромную чёрную толстовку.       За последнее время я полюбила мешковатые вещи, пучки на голове и в целом придерживалась образа готического сорокалетнего подростка: массивная обувь, никакого макияжа и злой взгляд из-под бровей — дополняли гнетущую картину.       — Брось, — с доброй усмешкой фыркнула она, махнув ладонью. — Хочешь, я тебя познакомлю с одним замечательным парнем? Он племянник Яги. Такой красивый, — мечтательно протянула она на мой отказ. — Тебе он должен понравиться, Мэри.       — Неинтересно.       — Он добрый, галантный, такой вежливый, — причитала она, даже не запинаясь от моего недовольного фырканья, — я виделась с ним пару раз, он навещал Ягу и сразу же расположил к себе. Представляешь?       — Угу.       — Славный парень. Воспитанный!       — Тогда точно мы с ним не поладим, — с сарказмом проговорила я, отпивая крепкий кофе.       — Почему же? Да ты его даже знаешь, вы учитесь в одной академии. Годжо… Сатору Годжо? Он ведь твой парень, Мэри? Как давно ты от меня это хотела скрывать? Хорошо, что он всё рассказал, а то ты так бы и молчала, партизанка… А я всё гадала: чего это моя девочка такая грустная ходит? Вы поругались? Ты ведь знаешь, маме всё можно рассказывать. Ты мне скажи, а я-то ему мозги вправлю…       Я, не моргая, смотрела на неё, пока она всё говорила и говорила. Цепочка из предыдущих дней складывалась воедино: слова Сатору о моей матери, его странное поведение, неожиданное решение жениться — всё это теперь обрело ясность, в которую я не хотела верить.       — Мам, — хрипло перебила я её, — держись подальше от него, — сказала я, прямо глядя в родные глаза.       — Милая, он тебя обидел? — мамина тёплая ладонь накрыла мою холодную.       В её глазах было столько заботы, ласки и переживания, что хотелось взвыть волком. Рассказать, через что прошла и ещё пройдёт её дочь из-за этого человека… Но я не могла. Не хотела рушить её иллюзию. С Масамичи у них хорошие отношения, они любят друг друга, по крайней мере я хотела в это верить и не хотела быть причастна к их раздору из-за всего, что случилось со мной по вине одного человека.       Я так и не смогла ответить ей. Если бы я соврала, она б раскусила меня, мама была слишком проницательна. А если бы сказала правду, даже частичную — разрушила бы семью. В итоге я просто перевела тему для разговора, дав понять, что тут беспокоиться не о чем. Мама поверила. Надеюсь.       В общежитие я вернулась почти перед его закрытием: вместе с мамой мы ещё прошлись по магазинам. Она настояла на покупке «женственных» вещей, а я не стала ей отказывать, таким образом пытаясь загладить свою вину от недосказанности.       Обновки я сложила в шкаф, точнее, пакеты с обновками запихала в шкаф. Желание разбираться с вещами не было. Я валилась с ног. Кое-как умылась и легла на кровать, засыпая за считанные секунды.       Поздней ночью меня разбудил навязчивый стук в окно. Сначала я не поняла. Как заполошная подорвалась к двери, прислушиваясь, а затем открыла её. Но в коридоре было пусто, за исключением целующейся парочки в углу. Извинившись за беспокойство, я захлопнула дверь, а после с опаской направилась к окну, раскрывая плотные шторы.       — Какого хрена?! — моему удивлению не было предела: на подоконнике, по ту сторону стекла, как воробушек, сидел Чосо. — Третий этаж. Вы там все на голову отбитые?       Возмущалась я, впуская его внутрь своей спальни. Я поёжилась от ночного холода, хотя стоило ёжиться от его взгляда, коим он меня окатил: карие глаза непозволительно долго задержались на вырезе ночнушки.       — Извращенец, — пробубнила я, закрывая ладонями вырез у грудей. — Чего тебе надо?!       — Даже не обнимемся? — стоя на месте, парень раскрыл руки: он явно ожидал, что сейчас я кинусь к нему, но пара секунд моего хмурого взгляда дали ему понять, что я не настроена на «обнимашки». — Ладно, злючка. Не хочешь, как хочешь.       Я обнимала себя за плечи, не спуская с Чосо охреневшего взгляда: этот спайдермен, как ни в чём не бывало, развалился на мою кровать! Прямо в уличных ботинках!       — Я те не мешаю?       — Да не, — отмахнулся он, закидывая мощные руки себе за голову, устраиваясь поудобнее, — но если принесёшь мне пиво и ляжешь рядом, то я не буду против.       Подмигнул он в конце, улыбаясь. И тут я поняла, что, оказывается, предела своего охреневания я ещё не достигла. Ведь после его слов я была готова поклясться, что тот свист, исходящий где-то издалека, был напрямую связан с паром выходящего из моих ушей гнева.       — А может, ты выйдешь в окно? — сохраняя крупицы здравомыслия, я боролась с желанием скинуть его с третьего этажа: открытое окно так и манило.       — Знаешь, я, пока сюда залазил, напрочь позабыл, на какие выступы наступал. Извини, не выйдет.       — Думаю, ты сможешь вспомнить, когда будешь прыгать. А ну проваливай! — чуть ли не рыча, я гневно указала пальцем на открытое окно. Откуда зашёл, пусть туда и сваливает.       — Уф, какие мы злые, — он приподнялся на локтях, сканируя меня игривым взглядом. Кое-кому было явно веселее, нежели мне. — В нашу последнюю встречу ты была куда дружелюбнее.       Будто подтверждая его слова, мои щёки моментом покрылись тем самым румянцем. Я надеялась, что он этого не заметит в темноте, но Чосо всё увидел. Он задрал голову и хрипло посмеялся:       — А ты, всё-таки, забавная. Тебя так легко вогнать в краску.       Не успела я толком сообразить, как он резко притянул меня к себе, утягивая на кровать. Растерянная, я немного смущённо и немного со злостью смотрела на парня сверху вниз, пока его крепкие руки скользили по моей спине.       — Зачем пришёл? — на выдохе произнесла я, когда ладонь прошлась вдоль линии позвоночника, задирая ночную рубашку.       — Соскучился, — он всё так же загадочно улыбался мне, шершавыми пальцами оглаживая открытые участки кожи. — Разве ты по мне нет? Или то, что произошло между нами, для тебя ничего не значило?       — Ничуть.       Чосо состряпал оскорблённую мину, хоть глаза выдавали его с потрохами: он насмехался, игрался, ребячился.       — Я оскорблён, — сказал он, улыбаясь.       — Я вижу.       Под его умелыми манипуляциями тело расслаблялось. Сверху, на его крепких мышцах, я таяла, как пломбир под жарким июньским солнцем. Было чертовски приятно оказаться в его крепких руках, несмотря на то, что эта забота — лишь иллюзия.       Чосо поддался немного вперёд, убирая мои волосы, и накрыл мои губы своим горячим ртом. Дрожащими пальцами я сжала ткань его толстовки на груди, поддаваясь напористому поцелую. Чосо с огромным удовольствием углубил его, с напором ведя борьбу с моим языком. Я задыхалась, но его это не останавливало. Прошла секунда, и я уже оказалась под ним, а крепкие руки нежно массировали мои два полушария.       Я не знала, о чём мы думали, когда в унисон срывали одежду друг с друга. Два абсолютно незнакомых человека пытались найти ту ласку, что не могли отыскать в других. По крайней мере, так считала я, задыхаясь под ним и крепко прижимая его бёдрами.       На этот раз всё было по-другому. Уже без той прошлой осторожности. Чосо двигался во мне, как сам того желал: грубо и глубоко. Его движения были смесью удовольствия и сладкой боли. Из укусов он выкладывал дорожку от линии уха до ключицы, зализывая их горячим языком и вынуждая меня всё больше отдаваться ему, прогибаясь в пояснице.       Я не особо контролировала свои руки, царапая ему спину, да и он не был этим огорчён. Его глаза во тьме блестели похотью, пока он с упоением от власти наслаждался моим телом. Чосо прижимал меня к себе, давая почувствовать жар его раскалённого до предела тела. Капли пота стекали по красивому мужскому лицу и падали прямо на мою подрагивающую грудь, покрытую его засосами и укусами.       Эмоций в голове было слишком много, но я не отдавала себе никакого отчета. Хотела просто расслабиться. Забыться. Исчезнуть. И он мне в этом помогал, вторгаясь в меня так, что напрочь выбивало все мысли из головы.       Чосо кусал меня за шею, большими ладонями сжимая мои бёдра. От боли, от сладости, от неслыханного напряжения я терялась в пространстве. Всё шло кругом, и я падала с обрыва, выкрикивая его имя:       — Чосо!       Я ощущала его давящее желание внутри себя. Оно нарастало, требуя разрядки. Его хаотичные движения и сбитое напрочь хриплое дыхание заглушали все мои ненужные мысли. Ему хватило совсем немного времени, чтоб дойти до самого пика, а затем он вынул налитый член и, помогая себе рукой, кончил мне на живот, шипя от удовольствия.       С минуту мы переводили дыхание. Чосо спинной лежал на мятой постели, а я ластилась сбоку, под его рукой. Трудно было сказать, что двигало нами в тот момент. Но ясно было одно — мы оба остались довольны от процесса.       — Прости, переусердствовал, — тихо проговорил он после того, как мы стали ясно мыслить. Чосо пальцами обводил оставленные им засосы на моём теле. — В следующий раз буду нежнее, — добавил он, игриво улыбаясь.       — Следящего раза не будет, — строго проговорила я, стараясь унять дурацкую улыбку на своём лице: я лгала, и мы оба понимали, будет ещё, а затем ещё и ещё. Неконтролируемый процесс моего спасения в нём уже запущен.       — Конечно.       — Конечно.       Шумно вздохнув, я наконец выбралась из его крепких объятий и, не стесняясь наготы, направилась в ванную.       — Надеюсь, когда я вернусь, тебя здесь уже не будет, — бросила я через плечо, скрываясь за дверью.       Но, к моему удивлению, Чосо не свалил, а явился ко мне в душ, где мы ещё раз занялись сексом. После горячего душа и не менее горячего мужчины я, замученная, закутанная в полотенце, провожала того, кто говорил, что не помнит выступов у стенки, стоя на подоконнике открытого окна.       — Знаешь, я начинаю сомневаться в твоей добродетели, — я склонила голову набок, в голове прокручивая все его «серьёзные» высказывания о женщинах.       Тогда я думала, что Чосо совсем не похож на них, но по итогу: он такой же, только своих демонов скрывает получше.        — И не стыдно? Явился ночью к бедной, беззащитной девушке, — я давила на себе улыбку, качая головой, — воспользовался её положением, дабы по итогу свинтить в закат. Ай-яй-яй.       Он не смог сдержать смешка, перелезая через раму окна:       — Было бы стыдно, если я действительно пришёл бы к тебе ради секса.       — Оу, так у тебя была «важная» миссия. Форточником подрабатываешь? Фушигуро так мало платит?       Шутки по цене в девять иен срывались с моего рта быстрее, чем я успевала думать. Мне было весело, а вот Чосо остановился и призадумался, выдавая:       — Фушигуро платит нормально. Они оба платят нормально, — самодовольно изрёк он, щёлкая меня по носу и приводя в себя после сказанного. — С завтрашнего, точнее, с сегодняшнего дня я твой наставник по миру секса, разврата и криминала Японии. Форму носить не надо, но я очень буду рад твоему хорошему настроению.       Он оставил целомудренный поцелуй на щеке и скрылся в ночи почти перед самым рассветом. А я, как вкопанная, стояла у открытого окна, покрываясь мурашками, но уже не от холода, а от осознания, в какое дерьмо я вляпалась по самую макушку.       Не так я планировала познакомиться с доверительным лицом Фушигуро младшего.