пёс и (не) его тень.

Весна просачивается в их жизнь, будто бы нарушая равновесие, которое они так старательно удерживали всю зиму. Локи чувствует её во всём: в тёплом ветре, который проникает в рукава одежды, в запахах, которые кажутся резче и насыщеннее, в собственной неуютной тяге, пробуждающейся внутри. Он списывает всё на звериный инстинкт, что-то первобытное, подсознательное. Это гон. Он уверен в этом, даже не пытаясь сопротивляться. И вот снова ему снится Ваня. Во сне Ваня касается его так, как никто никогда не касался. Медленно, плавно, с той бережной нежностью, что лишает Локи способности думать. Лицо Вани почти расплывается, скрытое тусклым светом, но прикосновения — яркие, настоящие. Горячие руки гладят его шею, спину, губы опускаются на его плечо, оставляя там невесомый след. Локи не сдерживается. Он отвечает на каждое прикосновение жадно, со стоном, утрачивая все остатки контроля. Ему нужно это. Нужно это тепло, эта близость, этот жар. Его тело отдаётся полностью — без стыда, без страха, будто весь мир свёлся к этим мгновениям. Когда он просыпается, дыхание тяжёлое, грудь вздымается, а руки невольно сжимают простыню. Он лежит, не открывая глаз, стараясь удержать хотя бы обрывки сна. В комнате прохладно, но он весь горит, словно не полностью выбрался из той реальности, где его трогали и любили. И он знает, что Охра видел это. Охра всегда видит его сны. Это давно стало не секретом, и Локи привык к этой мысли, но теперь всё иначе. Теперь, когда он ловит на себе взгляд Охры, в нём всё чаще скользит что-то голодное, почти хищное. Охра не отводит глаз, а Локи не может не замечать, как тот смотрит на него — как будто знает всё, до последней мелочи, каждую фантазию, каждый стон. Локи старается убедить себя, что ему всё равно. Он — зверь, а зверям не стыдно за свои желания. Но в человеческой форме всё становится сложнее. Особенно когда Охра подходит ближе, как сейчас, и смотрит на него так, будто готов проглотить. — Ты не спишь спокойно, — говорит Охра. Его голос низкий, чуть хриплый, но в нём нет осуждения, только тихое наблюдение. Он садится рядом, и Локи чувствует его тепло, как ощущал во сне. — А ты слишком внимательно смотришь, — отвечает Локи, пытаясь звучать насмешливо, но голос предаёт его. Охра улыбается — это заметно даже в полумраке. Он тянется рукой, проводит пальцами по щеке Локи, как будто проверяет, всё ли это наяву. Его прикосновение бережное, но настойчивое, и Локи не отстраняется, хотя внутри всё сжимается от волнения. — Весна меняет тебя, — шепчет Охра, его взгляд скользит по лицу Локи, задерживается на его губах. Локи молчит. Он знает, что это правда. Весна разрывает его на части, заставляет хотеть большего, чем тепло руки или взгляд. Она пробуждает в нём что-то дикое, что-то слишком человеческое, и это пугает его. Но ему уже почти что не стыдно. — И тебя тоже, — говорит он тихо, всё ещё не отводя взгляда. И в этот момент он понимает, что между ними больше нет преграды. Охра знает всё. Знает о снах, о желаниях, о гоне, который захватывает Локи. И Охра ничего не говорит, не смеётся, не уходит. Он остаётся здесь, рядом, смотрит на него тем самым голодным взглядом, в котором странно смешаны жажда и нежность. И это странное осознание — что Охра знает, но всё ещё здесь, — приносит Локи то острое чувство, которое раньше было бы для него мучением. Теперь это почти утешение. Почти.