пёс и (не) его тень.

Погода ухудшается, становясь невыносимо холодной даже внутри их укрытия. Заброшенный дом, с его скрипучими полами и выбитыми окнами, был для них домом последние несколько недель. Здесь они находили покой среди хаоса. Но теперь это место больше не кажется безопасным. В городе усилились патрули, и Охра, чутко следящий за изменениями, первым понимает: пора двигаться дальше. Рома долго смотрит на стены, как будто хочет запомнить каждую трещину, каждую тень. В этом доме было тепло костра, шепот зимнего ветра, раздававшийся через щели в стенах, и голос Охры — его тихая, приглушённая речь, звучавшая будто издалека, но становившаяся ближе. — Уходим? — спрашивает он, хотя уже знает ответ. Охра кивает, и его силуэт кажется плотнее, чем обычно, почти человеческим. Он смотрит на Рому, словно давая ему последний шанс попрощаться, прежде чем этот дом станет ещё одним воспоминанием, добавленным к бесконечной цепочке утрат. Когда они выходят наружу, воздух режет кожу, и Рома натягивает капюшон, кутаясь в свой мягкий шарф. Охра движется впереди, его очертания сливаются с ночной тьмой. Дороги скованы льдом, и каждый шаг отзывается хрустом снега. Рома молчит. В человеческой форме ему всегда сложнее говорить, сложнее выразить то, что он чувствует. Но его взгляд цепляется за Охру, за тёмную фигуру, которая ведёт его вперед, через мосты, дворы и узкие переулки. Иногда Охра оборачивается, чтобы проверить, идёт ли Рома за ним, и в этих коротких взглядах Рома замечает что-то почти трогательное — заботу, скрытую за привычной отчуждённостью. — Далеко ещё? — наконец спрашивает он, когда холод начинает сковывать пальцы. — Ещё немного, — отвечает Охра. Его голос звучит уверенно, но Рома чувствует: даже он не знает, где будет их следующее убежище. Они проходят через старый мост, по которому больше не ездят машины. Ржавые фонари нависают над ними, и их тусклый свет подёрнут лёгким инеем. Внезапно Рома спотыкается, почти падает, но тут же выпрямляется. Его ноги дрожат от холода и усталости, но он продолжает идти. Охра останавливается. Он молча смотрит на Рому, затем протягивает руку. Это не жест жалости или снисхождения — это приглашение. Рома смотрит на руку, и сердце у него сжимается. Ему кажется, что этот простой жест означает гораздо больше, чем кажется. Это доверие. Это обещание, что он не один. Он тянется к нему. Его пальцы, холодные и слегка покрасневшие, касаются ладони Охры. Локи ожидает, что почувствует только пустоту, тень, но рука оказывается тёплой, твёрдой, реальной. — Давай, — тихо говорит Охра, его голос звучит мягко, почти успокаивающе. Они идут дальше, рука в руке. Рома чувствует себя странно — уязвимым, но в то же время защищённым. Его пальцы немного дрожат, но он не отпускает. Это прикосновение, такая простая связь, кажется ему чем-то неизмеримо важным. Впереди их ждёт неизвестность, холодные ночи и опасность. Но сейчас, когда они идут по заснеженным улицам, Рома впервые за долгое время чувствует, что он не просто следует за Охрой. Они идут вместе.