пёс и (не) его тень.

Вечер сгущается за окнами дома, затягивая небо снежной дымкой. Свечи на торте давно потухли, а полупустая — вторая — бутылка вина лениво покачивается на краю стола. Рома, расслабленный и пьяный, сидит, закутавшись в свой новый шарф. Лёгкая румяна играет на его скулах — от алкоголя или от тепла, сложно сказать. Охра сидит напротив, его теневая форма почти физическая, почти настоящая. Он наблюдает за Локи с таким вниманием, что тому становится слегка неуютно, хотя он и не подаёт виду. — Знаешь, — вдруг произносит Рома, голос его мягкий, будто растворённый в вине. — Я скучаю. — По чему? — голос Охры тихий, тёплый, но в нём есть напряжение, будто он уже знает ответ. Рома опирается локтями на стол, рассматривая трещины на древесине. Он качает головой, словно сам удивляется своим словам. — По поцелуям, — признаётся он и, не поднимая взгляда, усмехается. — Глупо, правда? Охра не отвечает сразу. Тени вокруг него колышутся, словно он старается обдумать каждое слово. — Это не глупо, — наконец говорит он, и его голос звучит особенно мягко. — Это… Человеческое. Рома улыбается и наклоняется к столу, опирается подбородком на руку и смотрит на Охру, чуть щурясь. — Знаешь, каково это — забыть, как это было? Помнить, что тебе нравилось, но не помнить самого ощущения? Охра не отвечает, но его тени сгущаются всё сильнее, и где-то в их глубине Локи ловит взгляд — неуловимый, голубоватый, будто свет далёких звезд. — Иногда мне снится… — продолжает Локи, его голос становится тише. — Снится, как это было. И я просыпаюсь, и мне так… пусто. Как будто что-то важное отняли. Охра наклоняется чуть ближе. Его очертания остаются смутными, но Локи ощущает тепло, исходящее от него. — Я понимаю, — произносит он. Рома смеётся, но в этом смехе нет лёгкости. — Правда? Ты понимаешь? — он смотрит на Охру с вызовом, но в его взгляде больше тоски, чем гнева. Охра вновь не отвечает сразу. Вместо этого он протягивает руку — человеческую, удивительно реальную — и касается пальцами шарфа, который всё ещё обмотан вокруг шеи Ромы. — Ты не забыл. Просто спрятал где-то там, в глубине души. Рома замирает от неожиданности. Ему хочется ответить, но слова застревают в горле. Вместо этого он лишь откидывается на спинку стула, закрывая глаза. — Иногда мне кажется, что я всё это выдумал. Что раньше всё это было не со мной. Охра отводит руку, но его голос звучит твёрдо, почти обнадёживающе: — Это было с тобой. Ты ещё вспомнишь. Рома открывает глаза, снова смотрит на него, но больше ничего не говорит. Только пьёт ещё глоток вина, чувствуя, как в груди теплеет — от выпитого или от слов Охры, он не знает.