пёс и (не) его тень.

Рома просыпается посреди ночи, чувствуя, как остатки сна ещё тёплой волной прокатываются по телу. Полутёмное пространство заброшенного дома кажется тихим и укрытым от мира, но его мысли ещё блуждают где-то в другом месте. Звёздный свет пробивается сквозь трещины в окнах, а за стенами слышен приглушённый шёпот ветра. Рома потягивается, одеяло соскальзывает с его плеч, и он машинально поправляет его, вглядываясь в темноту комнаты. Сон оставляет странное ощущение. Тепло, радость, которая кажется такой чуждой сейчас, всё ещё отзывается в сердце. Смех, тихие прикосновения, лицо, которое он не может забыть. Оно всё ещё рядом, в воспоминаниях. Охра, парящий в своей теневой форме неподалёку, чувствует его пробуждение. Его присутствие становится заметнее, тени начинают сгущаться, будто они тоже слушают тишину. Охра приближается медленно, осторожно, не желая спугнуть эти ночные мысли. — Ты здесь? — тихо спрашивает Рома, его голос звучит будто издалека, сонно и немного потерянно. — Всегда, Ром, — отвечает Охра. Его голос мягкий, обволакивающий, как шелест листвы на ветру, словно он не произносит слова, а передаёт их прямо в сознание. Рома разворачивается к нему, изучая движение теней, которые окутывают его, будто пелена. Глаза Локи блестят, отражая свет далёких звёзд. — Снятся ли тебе сны? — вдруг спрашивает он, голос едва выше шёпота, но в нём слышна настоящая искренность. Охра останавливается. Его силуэт становится чуть плотнее, тени вокруг сгущаются, а комната будто погружается в ещё большую тишину. Вопрос звучит почти абсурдно для того, кто уже давно перестал быть человеком, но Рома всё равно ждёт ответа. — Нет, у меня их отняли. Но я вижу твои, — наконец говорит Охра. Его слова текут плавно, но в них есть нотка едва уловимой тоски.  Рома моргает, вглядываясь в очертания Охры. Губы чуть подрагивают, будто он не уверен, правильно ли понял. — Ты видишь мои сны? — повторяет он. — Чувствую их, как ты чувствуешь тепло или холод. Они плывут рядом со мной. Тепло, свет. Музыка. Ты. Тот, кем ты был. И я… тот, кем был я, — голос Охры становится чуть тише, будто он почти шепчет, но каждое слово звучит чётко, словно оно заполняет пространство между ними. Рома напрягается. Его пальцы чуть сильнее сжимают одеяло, словно эта правда заставляет его почувствовать себя уязвимым. — Каково это… Каково это для тебя? — тихо спрашивает он. Охра на мгновение замолкает. Тени вокруг Ромы двигаются почти незаметно, как тихая рябь на воде. — Это напоминает мне о том, что я был живым. Что я мог мечтать, любить, смеяться. И что, может быть… когда-нибудь я почувствую это снова, — голос Охры становится чуть теплее, и даже сам Рома чувствует, как слова согревают его. Он улыбается, но в этой улыбке больше грусти, чем радости. В сердце тепло разливается медленно, неуверенно. — Может, однажды тебе начнут сниться собственные сны, — шепчет Рома. Голос у него мягкий, почти как у Охры. Ответа нет. Охра лишь чуть сильнее обволакивает его своей теневой дымкой. Тепло становится ощутимее, почти человеческим. Локи поддаётся этой ласковой тьме, позволяя ей окутать себя, как одеяло. Перед тем как он снова погружается в объятия сна, в его голове вновь раздается тихим шелестом голос Охры: — Я не знаю, Ром. Но я не против, если твои сны навсегда останутся моими.