пёс и (не) его тень.

Поначалу Локи этого даже не замечает. Монстры, сущности, объекты — как бы их ни называли — всегда исчезали и возвращались. Их уводили на эксперименты, а потом бросали обратно в камеры — израненных, молчаливых, но живых. Он привык к этому ритму: металлический скрежет дверей, шаги охраны, приглушённые стоны и тишина. В каком-то извращённом смысле это было нормой. Но теперь что-то меняется. Сначала пропадает существо из камеры слева — то, что Локи называл “Шептуном”. Оно всегда бормотало что-то непонятное, даже когда молчало, и его голос просачивался сквозь стены, царапал мозг. Локи не скучает по нему, но странно, что его нет. — Они не вернули его, — тихо говорит Охра, когда Локи смотрит на пустую камеру через стекло. — Впервые за долгое время. Локи пожимает плечами, пытаясь не придавать этому значения, но внутри что-то ёкает. Потом забирают “Громилу”— огромного, слепого монстра, который только и делал, что бился о стены своей камеры. Он никогда не говорил, но его присутствие ощущалось даже сквозь бетонные стены и сверхпрочное стекло. Теперь его камера тоже пуста. — Ты это видишь? — произносит Локи, его голос хриплый. — Что они делают? Охра молчит дольше обычного, прежде чем отвечает. — Не знаю. Но это что-то новое. И это не к добру. С каждым днём монстров вокруг становится всё меньше. Пустота расползается по огромной комнате, как болезнь. Металлические двери больше не открываются, чтобы вернуть кого-то обратно. Их просто уводят — и всё. Остаются только двое. Локи чувствует это всей кожей, каждым нервом: что-то приближается. Их обоих ещё не забрали, но они словно сидят на краю пропасти, ожидая, кто следующий. — Скоро, — говорит Охра однажды, нарушая тишину, — останется только один из нас. — Один? — Локи поднимает взгляд. — Думаешь, они кого-то оставят? — Не знаю. Но так всегда бывает. Всё сводится к последнему. Локи хмурится, его кулаки сжимаются на коленях. В комнате стоит мёртвая тишина, будто и воздух перестал двигаться. Он чувствует пустые камеры вокруг себя — как выбитые зубы в челюсти. — И что же будет с этим последним? — спрашивает он. — С тем, кто останется? — голос Охры звучит тихо, почти человечески. — Может быть, он станет следующим “Шептуном” или “Громилой”. Может, он растворится в этих стенах. Или они найдут, что ещё с ним сделать. Локи фыркает. — Или они просто прикончат нас обоих. — Может быть. Оба замолкают. Локи ловит себя на том, что смотрит на Охру, на его неестественно подвижную тень, и думает: «А что, если заберут его? Что, если останусь только я?». Эта мысль пугает. Пугает больше, чем идея, что заберут его самого. — Эй, Ваня, — тихо говорит Локи, сам удивляясь тому, что использует его имя. Тень чуть замирает, словно прислушивается. — Если первым заберут меня… ты это переживёшь? Долгая пауза. Стекло между ними почти вибрирует от тишины. — Нет, — наконец отвечает Охра. Его голос звучит глухо и честно. — Но это неважно. Потому что, если заберут меня, ты тоже не переживёшь. Локи улыбается, хотя в этой улыбке нет ничего весёлого. — Ну, тогда нам остаётся только ждать. И они ждут.