пёс и (не) его тень.

Разговор начинается в тишине, которая уже стала привычной. Локи сидит у стены своей камеры, прислушиваясь к гулу вентиляции и далёким шагам охраны. Охра, как обычно, молчит, но Локи чувствует его присутствие. Оно всегда есть, тянется тонкой, незримой нитью через разделяющее их стекло. — Ты ведь был кем-то, прежде чем стал этим, — внезапно говорит Локи. Его голос звучит резче, чем он хотел, но молчание давит слишком сильно. — Я знаю, что ты помнишь. Ты всё время бросаешь эти обрывки: бар, камера, люди. Охра не отвечает сразу. Тень за стеклом шевелится, но движение какое-то медленное, почти ленивое, как будто тёмная сущность оценивает, стоит ли вообще говорить. — Ты хочешь знать?— наконец звучит шёпот. Голос Охры, обычно холодный, почти гипнотический, на этот раз вновь кажется тёплым, но усталым. — Или ты просто хочешь проверить, правда ли я был человеком? — Просто скажи, — Локи отводит взгляд, вдруг чувствуя странное напряжение. — Ваня,— голос звучит мягко, но тяжело, как будто имя прорвалось сквозь что-то древнее и сопротивляющееся. — Ты уже знаешь, что меня звали Ваней. Иван, если хочешь официально. Я был человеком, который снимал свадьбы и мешал коктейли. Глупо, правда? Быть “Ваней” и закончить вот так. Локи молчит. Имя всё ещё звучит странно, непривычно. “Ваня”. Это не подходит тени, которая сидит по другую сторону стекла, но в то же время… подходит. Он не знает, почему, но это имя делает Охру реальным. — Не глупо, — тихо отвечает Локи, сам не понимая, почему защищает его. — Глупо было бы… Забыть, что ты им был. Охра смеётся — коротко, чуть горько. — Ты удивляешь меня, Локи. А как звали тебя, прежде чем ты стал “28-12”? Локи напрягается. Имя. Его настоящее имя звучит для него слишком личным, слишком болезненным. Он давно привык быть Локи — псевдонимом, защитной оболочкой, чем-то отстранённым от того мальчишки, который когда-то верил в нормальную жизнь. — Рома, — наконец выдавливает он. Голос звучит хрипло, как будто он выкрикивает это имя впервые за годы. — Меня звали Рома. Охра молчит, но его тень чуть отклоняется, словно Ваня с той стороны изучает это слово, перекатывая его в мыслях. — Рома, — медленно произносит он. — Это тебе подходит. Правда, “Локи” звучит тоже неплохо. Больше похоже на тебя сейчас. — “Локи” — это просто кличка, — буркает Рома, отводя взгляд. — Она ничего не значит. —Значит, — отвечает Охра мягко. — Это имя того, кем ты стал, но Рома — это ты настоящий. Ты всё ещё там, внутри. И это… Хорошо. Рома снова молчит. Он чувствует себя странно, будто Охра заглянул куда-то глубже, чем он позволял кому-либо. Имя, которое он не говорил даже себе самому, теперь звучит в этом разговоре, обнажённое и уязвимое. — Так ты — Ваня, а я — Рома, — говорит он наконец, пытаясь придать голосу лёгкость, но она не даётся. — Забавно, как будто мы где-то застряли между теми, кем были, и тем, что сделал из нас мир. — Именно так. Мы застряли. Но, знаешь… может быть, это не так уж плохо. Если помнить, кем ты был, то, может, однажды это поможет выбраться. Или хотя бы не забыть себя окончательно. Рома кивает, даже зная, что Охра, скорее всего, не видит. Он чувствует, что за стеклом действительно кто-то есть. Не просто монстр или тень, а человек. И это пугает, но в то же время странно греет.