пёс и (не) его тень.

Локи лежит, глядя в потолок. Серебряные линии на стенах горят тусклым светом, но даже через них он чувствует движение за стеклом соседней камеры. Тьма шевелится медленно, как густой дым, иногда вспыхивая чем-то белым — зубы, что ли? Он уже привык к одиночеству. Но с тех пор, как сюда привезли Охру, тишина начала заполняться чужим присутствием. — Эй. Локи. Голос звучит в голове, ломкий, тёмный, будто кто-то шепчет ему прямо в разум. Локи вздрагивает, но не отвечает. Уже не впервые слышит это, но старается игнорировать. — Ты мог бы хотя бы поздороваться. Или ты всегда такой невежливый? Локи стискивает зубы. — Если ты собираешься врываться в мою голову, будь готов, что я тебя пошлю. Тьма за стеклом оживает. Она движется, закручивается в нечто, что на миг напоминает человеческую фигуру, но затем снова разваливается. — Это лучше, чем молчание,— продолжает голос. — Тут только ты и я. Я — Охра. А ты — Локи. Два самых одиноких человека в этом подвале. Почему бы не поговорить? Локи криво усмехается, но всё-таки отвечает: — Охра, значит? Ты же раньше человеком был, да? Кто ты такой, на самом деле? — Когда-то звали Ваней. Работал фотографом. Ну и барменом по вечерам. В клубах, знаешь? Такие, где слишком громко, слишком много дымовых машин и слишком мало чаевых. Локи приподнимается на локтях и внимательно смотрит на стекло. Тень пульсирует, и где-то в глубине её формы вспыхивают белые зубы. Он морщится, но не отворачивается. — Бармен, значит? Не скажу, что по тебе заметно. — А ты что, думаешь, я сразу родился вот таким? Зубы, тьма, голоса в голове? Когда-то был человеком. Зона разлома, конечно, поправила моё резюме. А ты? Чем ты занимался, когда был свободным? Локи замолкает на мгновение. Ему не хочется делиться, особенно с тёмной массой, которая больше похожа на сонный кошмар. Но голос Охры в голове звучит странно спокойно, почти… по-человечески. — Музыкой, — бросает он наконец. — Музыкой? — Да. Писал биты, выступал иногда. Небольшие площадки, вечеринки. Не знаю, вышло бы из этого что-то серьёзное, но я пытался. — Интересно. В моей работе музыка всегда была фоном. Под барной стойкой всё звучит одинаково: “тыц-тыц-тыц” и клиенты, которые думают, что ты готов слушать их нытьё. Но сам я ни ноты не написал. — У тебя не было вкуса, — хмыкает Локи, невольно улыбнувшись. — Может быть, — соглашается Охра. — Теперь-то я даже слушать не могу. Только шёпот в голове. Это… странно, когда музыка уходит из жизни. А ты? Думаешь, вернёшься к своему? Если выберешься отсюда? Локи резко садится. Он не любит этот вопрос — “если”. Ему хочется рычать от бессилия, но он только сжимает кулаки. — Я не знаю, — отвечает он холодно. — Если выберусь… Возможно. А ты? У тебя, похоже, вообще нет шансов. Охра будто замолкает на секунду. Тьма в его камере притихает, собираясь в одно место, как будто размышляет. Затем голос снова раздаётся в голове Локи. — Нет, не выберусь. Ваня, может, и выбрался бы. Но Охра? Нет. Мы оба это знаем. Локи смотрит на стекло, за которым движется его собеседник, и чувствует, как тишина снова заполняет пространство. Но теперь эта тишина… другая. Меньше одиночества. Больше чего-то вроде понимания. — Локи, ты пиши в голове, ладно? Если музыка ещё жива в тебе. — А ты не потеряй свой вкус к фотографиям, — усмехается Локи. — Даже если у тебя теперь нет глаз. В ответ слышится тихий, едва уловимый смешок. Тьма в соседней камере шевелится, как будто дышит.