Androecium

𓆸 𓆸 𓆸 𓆸 𓆸

Когда Торфинн распахнул глаза, изнемогая от жара и странного покалывания, пронизывавшего всё тело, солнце почти скрылось за горизонтом. Последние отблески света просачивались сквозь кроны деревьев, окрашивая их в зеленовато-золотистые оттенки. Нутро юноши словно терзало изнутри беспощадное пламя, выжигающее все остатки сил. Смаргивая сонливость с глаз, воин пытается вдохнуть, но в горле ощущается ужасная сухость, и вместо вдоха получается лишь хрип. Откашливаясь от многолетней, казалось бы, пыли в горле, мальчишка на миг теряется, пытаясь понять, где он. Судя по тому, как его тело пылало, Торфинн был почти убежден, что горит заживо в результате провального, чудовищно жестокого набега, обреченного с самого начала. Расплывчатое зрение позволяло ему лишь тускло различить сгорбленные силуэты викингов, которые располагались вдоль бортов драккара и вяло, словно обессиленные марионетки, гребли вперед. Торфинн чувствует спокойное, убаюкивающее покачивание судна под собой и жуткую, пронизывающую жесткость деревянных досок, что впивались в спину и бёдра, словно пыточные тиски, предназначенные для вырывания не только плоти, но и души. Значит, никакого пожара, никаких сражений? Тогда какого дьявола он чувствует себя так, словно его пожирает живьем неумолимое, адское пламя? Плед, небрежно накинутый на его плечи, соскользнул вниз и он с досадой отметил отсутствие своего плаща. Какого черта? На мгновение зажмурившись, пытаясь отогнать навязчивую сонную муть, воин вяло обвел взглядом окружающих, потирая свой шершавый, загрубевший от ветра нос, силясь осмыслить происходящее. Торфинн совершенно не мог припомнить, как и когда очутился на этом драккаре, но по приглушенным, усталым голосам соратников, доносившихся до его ушей, юноша догадался, что в пути они уже долгое время – и вот-вот достигнут заветного берега. Отлично, потому что его начинает серьезно мутить. Мало того, что его тело словно пылает, так еще и голова идет кругом. Неужели его вырубили в бою и превратили мозги в кашу? Даже после того поединка с Торкеллем Высоким мальчик не ощущал себя настолько раздавленным, опустошенным и униженным. Боги, что, во имя небес, с ним приключилось? Попытки найти хоть какое-то рациональное объяснение в одурманенном сознании порождали лишь обрывочные воспоминания о бесцельном блуждании по проклятому лесу, словно он был затравленным зверем, спасавшимся от неминуемой погибели, с нестерпимо отвратительным самочувствием, и на этом его отравленный сном, истерзанный разум обрывал свои судорожные попытки, проваливаясь в пугающую пустоту небытия. По мере того, как его тело медленно приходило в себя, Торфинн с нарастающей мукой ощущал на себе все эти дьявольские ощущения – изнуряющий, нестерпимый жар, который казался ему болезненно, почти пугающе знакомым, липкую, словно смола, влагу в штанах, тупую ноющую боль в яйцах от неутоленного возбуждения, настолько сильную, что из его груди невольно вырвался болезненный стон. Юноша торопливо запахнулся пледом, лихорадочно пытаясь скрыть от чужих глаз это постыдное открытие, и с подозрением, словно он был загнанным зверем, обвел взглядом палубу драккара, после чего впился взглядом в свою сокрытую под тканью промежность, нахмурив свои густые брови в полном, всепоглощающем замешательстве, словно он столкнулся с чем-то совершенно непостижимым. Какого чёрта он так возбужден, когда ему настолько хреново? Под пледом его затвердевший член пульсировал, пылая словно раскаленное железо, готовое прожечь любую ткань, источая липкие капли смазки в грубую ткань штанов, словно проклятая рана источала яд. Это не было обычным возбуждением, оно ощущалось в десятки раз сильнее, и, казалось, становилось только хуже с каждой секундой, настолько сильным, что ему пришлось стиснуть зубы до боли, чтобы сдержать отчаянный стон, готовый сорваться с его губ. Капли пота, выступавшие на лбу, словно роса на раскаленном камне, скатились по лицу... Торфинн заставил себя дышать через нос, пытаясь хоть как-то обуздать волны неистового желания, готового разорвать мальчика на части. От малейшего движения его бросало в дрожь от нестерпимого, почти пыточного наслаждения, казалось, викинг мог бы кончить, просто яростно толкаясь в этот проклятый, обжигающий воздух, словно раздираемый демонами. Не будь поблизости этих болванов, и пальцы Торфинна уже в следующее мгновение сомкнулись бы на своем члене. Но, сдерживая животный порыв, парень стискивает кулаки, пряча руки по бокам, лишь бы не дать себе поддаться инстинкту и не покончить с этими мучениями немедленно. Он беспокойно ёрзает под одеялом, позволяя острой боли от впивающихся в ладони ногтей отвлечь себя от всепоглощающего искушения. Отчаяние начинает не на шутку пугать юношу. С его телом явно происходит что-то неладное, но что именно – остается загадкой. В обычных обстоятельствах пробуждение с бешеным стояком, лихорадочным жаром и ощущением, будто ему начисто отшибли мозги, должно было вызвать у него крайнюю тревогу. Но сейчас викинга это совершенно не волнует. Все, что его занимает, — если тело не получит разрядки в ближайшие минуты, его яйца попросту разорвет. Следующие мгновения, пока мужчины вокруг неспешно готовятся к высадке, тянутся бесконечно долго, хотя на самом деле проходит не больше пары минут. Едва судно касается берега, еще до того, как его успевают пришвартовать, Торфинн спрыгивает на песок, едва не спотыкаясь, и, покачнувшись, поспешно отходит прочь на своих внезапно ослабевших ногах. Если за спиной воины и обмениваются недоуменными взглядами, до него не доносится ни звука. Закутавшись в одеяло, словно в импровизированный плащ – не для тепла, а дабы скрыть свое постыдное состояние – он торопливо уходит, прикладываясь к фляге с водой, которую успел прихватить с корабля. Пошатываясь, точно раненый зверь, парень идет вверх по течению. Его разум словно затянут дымкой, и он не желает рисковать, заблудившись, но, в то же время, ни за что не станет ублажать себя на виду у всех. Прохладный ночной воздух на миг остужает пылающую кожу, но вскоре, между краткими дуновениями ветерка, мучительный жар только усиливается, а его и без того покрасневшее тело вновь покрывается испариной – становится только хуже. В глубине души его терзает смутная тревога. За всю свою жизнь Торфинн не сталкивался с подобной хворью; а вдруг это опасно? А вдруг дальше будет только хуже? Откуда ему знать? Ощущение такое, будто он зажат в челюстях смерти. Но, несмотря на всю серьезность этих опасений, они отступают на второй план, уступая место жгучему, неукротимому желанию в паху. Словно издеваясь, в очередной раз его подводит тело. Зрение вновь затуманивается, снова волна слабости и головокружения накрывает с головой. Все вокруг медленно расплывается. И когда каждый шаг дается все труднее, а дыхание становится хриплым, юноша осознает, что явно переоценил свои силы. Или что еще хуже — он слабеет. Торфинн прислоняется спиной к дереву, чтобы перевести дыхание, но ноги в итоге подкашиваются, и воин оседает рядом с ним, смирившись с тем, что ему дальше не пройти. Сдавленный стон недовольства переходит в жалобный скулеж. Больше нет сил ждать — пусть будет, что будет. Юноша, задыхаясь от нетерпения, начинает стягивать штаны, приподнимая бедра, чтобы освободить от мучительной тесноты ноющее от возбуждения достоинство. Оно вырывается на свободу с упругим хлопком, головка влажно поблескивает от предэякулята. Трава под ним щекочет обнаженную половину ягодиц, и воин морщит нос при виде своих липких штанов, где засохший, свежий предэякулят перемешался с лобковыми волосами. Ни одна деталь этой ситуации не идеальна, но ждать больше нет сил. Наконец взяв плоть в руку, юноша стискивает зубы и плотно зажмуривает глаза, откидывая голову назад от мгновенного взрыва наслаждения, пронзившее тело. Боги, как же долго он себя сдерживал, отчего чувствительность стала просто безумной. Наслаждение вспыхивает под кожей, пока парень нежно проводит рукой вниз, оттягивая крайнюю плоть на пылающем от жара стволе. Блудливый стон, вызванный этими ощущениями, заставляет викинга смущенно прикусить нижнюю губу. Слава богам, он не попытался испытать удачу, уединившись под одеялом на корабле. Юноша медленно наяривает свой член, заставляя дрожь бежать по позвоночнику. Трепещущие бедра раздвигаются, а пальцы на ногах судорожно сжимаются в сапогах с каждым движением его запястья. Да, именно это ему и было нужно. Черт, как же это прекрасно… Внезапный треск ломающихся веток разбивает его состояние блаженства, и Торфинн распахивает глаза, сжимая член и замирая на месте. Шаги. Шаги тихие, умело легкие, но решительные, доносятся со стороны лагеря, и к своему ужасу мальчик понимает, что они, без сомнения, направляются прямо к нему. Волоски на затылке встают дыбом, дыхание замирает, а сердце бешено колотится в покрасневшей от жара груди. Из-за деревьев появляется силуэт, и, когда Торфинн, щурясь, пытается рассмотреть его в ночном полумраке, лицо искажается гримасой – это Аскеладд. Реакция мгновенна: его зубы скрежещут, а брови сердито сдвигаются к переносице. Будь при нем кинжал, свободная рука уже нашла бы его, вцепившись в рукоять так сильно, что костяшки пальцев побелели бы. Все, что ему сейчас остается – молча кипеть от злости. Ну конечно, этот ублюдок обязательно должен был все испортить. Предводитель останавливается на самом краю реки, всего в нескольких шагах от Торфинна, все еще слишком близко, чтобы юноша чувствовал себя комфортно. Торфинн смущенно моргает, пытаясь понять. Какого черта он вообще тут делает? Спиной к Торфинну Аскеладд молча смотрит на реку. Черт с ним, главное, что не нашел его. Несколько деревьев между ними, плешивый вряд ли сможет увидеть юношу, сидящего, съежившись и спрятавшись в кустах позади него. Пульсирующий от напряжения член зажат в твердой хватке Торфинна, и воин опускает взгляд, отводя его от Аскеладда. Член по-прежнему тверд как камень, распален и нетерпелив, требуя продолжения. Бросив еще один недоверчивый взгляд на наемника, парень осторожно скользит рукой вниз по длине эрекции, прикусывая губу, чтобы не застонать. Он достиг точки, где рука просто не может остановиться. Наслаждение словно затуманивает голову юноше, заставляя игнорировать всю абсурдность этой ситуации. Но Торфинн не позволит Аскеладду все испортить, не сейчас, когда он так долго этого ждал. Не замедляя движения руки, парень пристально наблюдает за Аскеладдом, тяжело дыша носом. Его глаза расширяются от удивления, когда мужчина внезапно сбрасывает свою кирасу, позволяя ей тяжело упасть на землю, вздымая облако пыли. Верхняя одежда тоже летит вниз, и воин в замешательстве наблюдает, не переставая при этом теребить свой член, как наемник раздевается до одних штанов. Мальчишка брезгливо морщит нос. Черт возьми, это точно не то, на что хотелось бы смотреть во время самоудовлетворения, но, как на зло, юноша чувствует, как лицо заливается краской. Торфинну приходится следить, не повернется ли Аскеладд в его сторону, поэтому парня, по сути, вынуждают продолжать наблюдение – другого выхода нет. И все же, несмотря на яростное отрицание, член не смягчается, даже не перестает выделять смазку. Нужно просто сохранять тишину. Пристальные глаза воина следят за мощной спиной наемника и мускулистыми руками, когда тот наклоняется вперед и набирает воду в ладони, выливая ее на себя. Большой палец Торфинна скользит по влажной головке члена, губы мальчика приоткрываются, не в силах больше сдерживать частое дыхание, пока рука внизу работает все быстрее, лихорадочно двигаясь. Аскеладд весь мокрый, его крепкие, рельефные мышцы блестят в лунном свете. Те же слабые лучи света играют на влажности самого юноши. Обильные капли предэякулята, стекающие в его сжатый кулак, превращают движение в чистое блаженство. Торфинн никогда еще не был настолько мокрым. Нежеланная мысль на мгновение мелькает в сознании юноши, пока он изо всех сил старается не сбавлять темп, чтобы покончить с этим делом. Несмотря на всепоглощающее наслаждение, парень чувствует себя неудовлетворенным. Странные, незнакомые инстинкты в теле мальчика подсказывают ему, что нужно что-то большее, что-то лучшее. И воин точно знает, что именно, и где это можно получить. — Эта цветочная пыльца, Торфинн, кажется, оказывает на нас весьма интересный эффект, — произносит Аскеладд. Торфинн чуть ли не отрывает себе член. Застигнутый врасплох и на самом пике, воин инстинктивно цепенеет, тело леденеет, а сердце начинает мучительно колотиться в ушах. Наемник разговаривает с ним; Аскеладд знает, что Торфинн здесь. В подтверждение худших опасений, мужчина поворачивается, и мальчишка, в ослабленном состоянии, изо всех сил пытается прикрыть эрекцию, защищая её от пристального взгляда Аскеладда дрожащими руками. Мерзавец смотрит прямо на него, взгляд мужчины прикован к пространству между раздвинутыми бедрами юноши. Пыльца? О чем, черт возьми, говорит этот плешивый ублюдок? Осознание того, что у парня нет даже возможности сбежать, рождает вспышку необузданной ярости в груди Торфинна – он в ловушке, полностью во власти Аскеладда. Воин не может даже сразиться с ним. Юноша открывает рот, чтобы накричать на мужчину, приказать убраться прочь, но голос отказывает. — П-прекрати… — хрипит Торфинн жалким голосом. — П-прекрати пялиться, – вырывается дрожащий, слабый шепот, словно сквозь зубы, стиснутые от едва сдерживаемой ярости. Это все, на что способен юноша сейчас. Старший наемник лишь молча смотрит в ответ, скользя взглядом по телу мальчишки, от этого у Торфинна кожа покрывается мурашками. Как будто мужчина даже не слышал жалоб юноши. И, если это вообще возможно, ярость Торфинна поднимается еще выше с каждой секундой, пока Аскеладд его игнорирует, смешиваясь с жаром от возбуждения в нечто дурманящее, тошнотворное и болезненное. Но все же член Торфинна пульсирует, жаждет и упрямо рвется наружу из-под прикрывающей руки. Нечаянно воин касается ладонью головки, и дрожь пробегает по телу. И его тело — его глупое, чертово тело — без разрешения парня толкает бедра вверх, гонясь за этим ощущением. Скользя по горячей длине, мальчик невольно стонет, пытаясь взять себя в руки, чтобы не поддаться полностью, не схватиться за себя снова и не начать мастурбировать под пристальным взглядом Аскеладда. — Проваливай! — выплевывает Торфинн, и на этот раз голос юноши звучит ядовито. Аскеладд словно выходит из оцепенения. Взгляд наёмника отрывается от паха юноши и встречается с его глазами. Скучающе приподняв брови, словно раздумывая, Аскеладд сухо хмыкает. — Мог бы. Но ведь ты знаешь, что этим ничего не добьешься, — холодные голубые глаза мужчины буравят Торфинна, когда тот едва заметно кивает на его промежность. — Тебе нужно что-то большее, не так ли? Лицо Торфинна искажает ненавистная гримаса. Откуда плешивый знает? Словно прочёл все мысли юноши. В этот момент тело мальчика, кажется, уже не обращает внимания на присутствие Аскеладда, его ноги инстинктивно раздвигаются, а дыхание учащается. Как бы воин ни старался, это кажется почти естественным – словно тело знает, что может предложить другое теплое тело, и совершенно неважно, кому это тело принадлежит. Разум Торфинна разрывается между желанием в последний раз приказать Аскеладду перестать глазеть и оставить его в покое, или... Или ничего. Юный викинг собирается оттолкнуть наемника. Он обязан это сделать. Но, в конце концов, собственные желания Торфинна не имеют значения – Аскеладд решает всё за него. С тяжёлым вздохом мужчина делает медленный, но уверенный шаг вперёд и ворчит, низким и хриплым тембром: — Ну вот, не мог ты здесь не оказаться, да? — От этого грубого голоса Торфинна пробирает дрожь. В нём слышится злость. Злость, приправленная напряжением, словно наёмник сдерживается. От этого у мальчика по коже бегут мурашки. Присмотревшись, воин без труда различает в темноте очертания мускулов груди и живота Аскеладда. Член неистово запульсировал под рукой. Но даже в этом состоянии привычная вспышка гнева не может угаснуть, хочется огрызнуться в ответ на дерзость. Раздувая ноздри, Торфинн выплёвывает: — Дерьмо... Ты... — закричать это во всё горло не получается, хрип это всё, на что сейчас способен мальчик. Аскеладд игнорирует слова юноши, медленно и глубоко вдыхает, проводя рукой по волосам. — Ну, да, да, — бормочет наёмник с закатившимися глазами, наклоняясь, чтобы поднять рубашку. — Черт. Такое ощущение, что эта дрянь бежит по моим венам... Несмотря на то, что рубаха промокла насквозь, Аскеладд натягивает её на себя, и влажная ткань облегает его тело. Торфинн провожает взглядом каждое движение мужчины и дрожащим вздохом выдаёт своё состояние. И это правда – воин чувствует, как жар разливается по всему телу, в одних местах сильнее, чем в других. Но сообщать об этом Аскеладду он не намерен. Снова наёмник смотрит на то, во что превратился Торфинн. Смущенное сознание мальчика не может определить, какое выражение на лице плешивого. — Ты ведь чувствуешь то же самое, Торфинн? — Вопрос звучит скорее как констатация, и, видя, как разъяренно краснеет лицо мальчишки, Аскеладд понижает голос. — Думаю, мы оба знаем, что с этим делать, — взгляд наёмника полон хищного предвкушения. Хуже всего то, что та же мысль посетила разум Торфинна ещё до того, как наёмник озвучил её. "Думаю, мы оба знаем, что с этим делать". Черт возьми. Одна только мысль должна была ужаснуть юношу, вызвать такую ярость, что её хватило бы, чтобы вскочить и разорвать Аскеладда на куски за одно только допущение подобного. Но, опять же, инстинкты, словно сверхъестественная сила, тянут Торфинна к этому мужчине. Словно он находит это привлекательным. Тёплое, жаждущее тело. Юный викинг почти рад, что его ноги отказываются подчиняться, потому что, честно говоря, юноша в ужасе от того, куда бы он пошёл, будь его ноги послушными. Перед ним убийца отца, а он ведёт себя как... одержимый. Если Торс наблюдает за ним из Вальгаллы, то он, несомненно, в ярости и разочаровании. Ничто на свете не должно было позволить мальчику даже помыслить о чём-то подобном, никакие наркотики или дрянные травы. Но, боги, кажется, что Торфинн сражается со своим собственным телом, и, чёрт возьми, проигрывает эту битву. Очередная волна головокружения накрывает его. Юноша моргает, и Аскеладд оказывается ближе, нависая над ним там, где он сидит на земле. Спиной прижавшись к дереву, а ноги слишком слабы, чтобы даже приподнять его, воин практически в ловушке. Чёрт. Рука, не скрывающая его член, поднимается, чтобы схватить Аскеладда за ногу, пытаясь удержать мужчину на расстоянии, не подпуская его ближе. Даже Аскеладд не похож на себя – его глаза затуманены, он смотрит на Торфинна взглядом, которого тот никогда раньше не видел на лице этого наёмника. Рука на штанах Аскеладда, холодная и мокрая от речной воды, вздрагивает от мысли о том, что сейчас произойдёт. Голова мальчика идёт кругом, сознание разрывается. Враг, ублюдок, грязный обманщик, проваливай от меня. Дыхание Торфинна сбивается, голова бессильно склоняется набок, кажется такой тяжёлой. Жар и желание становятся невыносимыми, в десять раз сильнее после бесплодного ожидания. Огненная яма в его животе вспыхивает, а пламя вожделения лижет его изнутри. Мысли о ненависти вспыхивают, как спички, и тут же превращаются в пепел. Рука юноши вздрагивает, а затем сжимается. Ублюдок, убийца, чёрт возьми, иди сюда уже. Торфинн чувствует, как его разум ускользает, терзаемый жгучей потребностью. Это слишком – он больше не может этого выносить. Наконец, воин сдаётся желанию, позволяя телу делать, что вздумается. Аскеладд смотрит на него с довольной ухмылкой, его тяжёлый взгляд скользит с руки, что снова начала круговые движения по члену, медленно поднимаясь, чтобы встретиться с глазами мальчишки. Карие глаза встречаются с ледяными голубыми, и последняя искра контроля над собой покидает Торфинна. — Аске... — задыхается он. — Аскеладд. Прикоснись ко мне.