Androecium

𓆸 𓆸 𓆸 𓆸 𓆸

Первое, что Торфинна поразило – или, вернее, не поразило – это воздух. С каждым шагом все глубже пробираясь в лес, складывалось впечатление, что он попал в старый, тёмный погреб без окон – и по качеству воздуха, и по освещению. Казалось, здесь нет никакой циркуляции, каждый вдох – тяжёлый и влажный, дышать было трудно. Но это очередная мелочь, которую он собирался проигнорировать, пробираясь сквозь густую растительность. Мягкая трава глушила шаги, усиливая царящую вокруг тишину. Идя, юноша держал руку на рукояти кинжала, готовый использовать его в любой момент, хотя с момента входа в лес он не встретил ничего, что потребовало бы применения оружия. Помимо тяжелого воздуха, в глаза бросилось обилие незнакомых растений. Одно из них особенно выделялось – диковинные кустарники, достигающие разной высоты – некоторые экземпляры почти с него ростом, усеянные гроздьями крошечных, ярко-жёлтых цветов. И вот, когда Торфинн уже почти привык к этой необычной обстановке, его обволакивает запах – резкий, сладковатый аромат, становившийся всё интенсивнее с каждым шагом. Запах был приятен, и после затхлого воздуха леса он с удовольствием наполнил лёгкие этим новым ароматом. В неподвижном воздухе вокруг кустов мерцали частицы пыльцы, блестящие в редких солнечных лучах, пробивающихся сквозь густую крону деревьев. Викинг потёр нос, смахнул с лица прилипшую челку и вытер пот со лба. Ещё одна деталь, которую он отметил – проклятая жара. Торфинн готов был поклясться, что за пределами леса было не так душно… Но юноша все также продолжал идти, не обращая внимания на то, как одежда прилипает к коже от пота. Внезапно мысли прервал кролик, перепрыгивающий настолько лениво, что казался еле живым. Животное, кажется, его не заметило, лишь принюхивалось, подняв нос, словно что-то искало, а затем скрылось в кустах. Увидев долгожданное живое существо, он с облегчением выдыхает, после чего бросается в ближайшие заросли по следу кролика. Это первое живое существо, которое мальчик встретил здесь, и он не упустит возможности. Быстро спрятавшись за ближайшим кустом, мальчишка двинулся в том направлении, куда убежало животное. В тот же момент Торфинна снова окутал тот же приторно-сладкий аромат, но теперь он был в десятки раз сильнее из-за чего его чуть не вывернуло наизнанку. Виновниками, по всей видимости, являлись пахучие мелкие цветы, покрывающие куст. Осторожно выглянув, юноша пытается разглядеть кролика, жадно вдыхая свежий воздух. Теперь их двое. Ему невероятно повезло: юноша застал их прямо во время спаривания. Торфинн бесшумно вынимает кинжал, мысль о свежей добыче уже пробуждает аппетит. Но, занося оружие для броска, мальчик случайно задевает ветку над головой, и пыльца, словно снег, обрушивается на него, попадая в глаза и нос. Он чихает – раз, два, три – прежде чем приступ проходит. Проклятье! Но, к его удивлению, кролики остались на месте; они не убежали, более того, вообще никак не отреагировали. — Что за чертовщина? — шепчет Торфинн себе под нос. Он осторожно выходит из кустов, останавливаясь прямо перед двумя животными, но те даже не шелохнулись, продолжая свой… ритуал. Совершенно сбитый с толку, Торфинн присел перед ними, нахмурившись. То гнетущее чувство, которое не покидало его с самого начала, усилилось от этого странного зрелища. Оно давит на юношу, становясь всё сильнее. Осторожно протянув кинжал к одному из кроликов, Торфинн касается тупой стороной мягкого коричневого меха… Никакой реакции. Даже когда он сильнее вдавливает лезвие – достаточно, чтобы прорезать кожу и вызвать кровотечение – кролик не останавливается. Теперь полностью убежденный в том, что с этими кроликами что-то серьезно не так, он быстро вытирает клинок о траву и возвращает его в ножны. Тревога нарастает. И, словно этого мало, у него начинает сильно кружиться голова. — Это... настораживает, — его сердце едва не выпрыгивает из груди от неожиданности, когда позади раздается голос Аскеладда. Торфинн вскакивает, слегка пошатываясь от волнения. — Нечего так подкрадываться! — рявкает он на приближающихся мужчин. Как он их не заметил?! Чёрт, от жары ему стало совсем плохо. Несмотря на ругань Торфинна, Бьорн и Аскеладд встали рядом, и их лица, полные беспокойства, заставляют его гнев утихнуть. Оба выглядели по-настоящему встревоженными. Носком сапога Аскеладд толкает кроликов, раз, два. Как и с Торфинном, животные не отреагировали. Затем он грубо переворачивает их ударом ноги. Кролики с трудом возвращаются в исходное положение, не прекращая судорожных движений. Это было безумием, от которого у Торфинна по спине пробежали мурашки. — Это какая-то… болезнь? — спросил он вслух, обращаясь большей частью к Бьорну, который, как он знал, разбирался в природе. — Возможно, — тихо пробормотал Бьорн, словно сам себе под нос. — Но я ничего подобного никогда не видел. — Странности происходят не только с растениями, но и с дичью… — задумчиво произнёс Аскеладд, теребя бороду. Торфинн почесал нос, ничего не понимая. — Оставим их в покое, — наконец решил Аскеладд, повернувшись, чтобы уйти. — Не ешь это, Торфинн, — сухо бросил ему Бьорн. — Мне не нужно, чтобы ты мне это говорил! — огрызнулся Торфинн. Что он, идиот, по его мнению? Бьорн равнодушно пожимает плечами, поворачивается, собираясь последовать за Аскеладдом в лагерь, но вдруг останавливается, окидывая Торфинна быстрым взглядом. Подняв бровь, он многозначительно кивает: — Ты что, в земле валялся? Весь в пыли. Торфинн опускает взгляд и замечает, что он… Светло-серые частицы пыльцы прилипли к его волосам и одежде, слегка блестя на свету. Должно быть, это пыльца с тех кустов, где он прятался во время охоты. Он попытался стряхнуть её, но пыльца цеплялась упорно; все попытки лишь размазывали её ещё больше. Наконец, сдавшись, он поднял голову — Бьорна уже не было. Возмущение вырвалось из него сдавленным стоном. Какой ужасный день! Сначала бесконечная гребля по этой проклятой реке, а теперь этот чёртов лес, где он даже не смог утолить голод. И мало того, они, скорее всего, и лагерь в этом чертовом лесу, разобьют – все до изнеможения устали. Он тяжело вздохнул. Кролики всё ещё судорожно дёргались у его ног, но Торфинн их проигнорировал, почесав нос и вытерев выступивший на лбу пот. Оставшись один, юноша снова почувствовал странные ощущения в теле. Это было не то первоначальное беспокойство и недоверие, что были при входе в лес, а что-то более осязаемое, физическое. Тело стало вести себя странно: лицо и пах горели, конечности словно немели. Он узнал это чувство, хотя оно и было редким гостем. Торфинн возбудился. Ему захотелось секса. Боги, его телу нельзя было выбрать лучшего момента!?? С раздражённой гримасой он посмотрел сквозь деревья в сторону лагеря и лодок. Мальчик был слишком далеко, чтобы что-либо разглядеть или услышать, но перспектива ночлега так близко к этому месту совсем не радовала. И снова Торфинна охватило это странное чувство, будто лес притягивает его к себе... Успокаивающая, многообещающая тишина заполняла его разум. Он решил найти место подальше от лагеря, чтобы отдохнуть – и, возможно, удовлетворить свои потребности, – поэтому углубиться в лес стало единственным вариантом. Пока он не будет охотиться и не станет есть что-либо местное, всё будет в порядке; если нужно, он сможет вернуться в лагерь и перекусить, когда мужчины уснут. Успокоенный этой мыслью, юноша оставляет кроликов и ускоряет шаг. Тьма сгущается, деревья смыкаются всё теснее, тишина становится всё более оглушающей, а запахи – сильнее. В конце концов, он начал получать от этого удовольствие; аромат почти умиротворяющий – каждый вдох приносит приятное ощущение легкого головокружения, и, ведомый этим сладким запахом, он продолжает свой путь. Прежнее беспокойство полностью исчезло. Его заменило новое, всё усиливающееся желание идти все глубже и глубже. Лес густел, снова ощущалось это странное, давящее тепло. Чёрт. Торфинн рассеянно подумал о размерах леса. Хотелось идти дальше, но юношу вдруг охватило чувство дезориентации, словно кто-то искажал его восприятие. Будто он ходил по кругу. Переступая через камни, протискиваясь между деревьями, он уклоняется от ветвей и низко свисающих лиан, которые в его затуманенном состоянии казались живыми, тянущимися к нему. Торфинн не обращал внимания на царапины от шипов и острых сучьев, оставляющих на коже тонкие красные полосы. Зайдя так далеко, юноша забыл, зачем пришёл. Оставалось только одно – идти дальше. В какой-то момент эти маленькие жёлтые цветы, прежде встречавшиеся лишь на кустах, покрыли всё вокруг: от трещин между камнями под ногами до вершин заросших деревьев – насколько хватало взгляда. Пыльца мерцает в воздухе, и мальчик поражается красоте этой картины. Ему пришлось остановиться, чтобы перевести дух. Чёрт, жара усиливается пугающе быстро; пот уже не просто выступает капельками, а течёт ручьями. Одежда прилипла к телу. Неловкими движениями юноша развязал узел на плаще, сбросил его с плеч, не обращая внимания на то, куда он упал. Странно, но, несмотря на долгое блуждание в неизвестном направлении, возбуждение не ослабевало, а только усиливалось. Жар, разлившийся по лицу и шее, распространился по всему телу, и напряжённый член неприятно тёрся о штаны с каждым шагом. На небольшой полянке, которую, он был уверен, уже проходил несколько раз, скрытой густыми кустами и высокой травой, Торфинн осознал, насколько сильно устал. Дыхание сбилось, словно он все это время бежал, пот прилипает мокрыми прядями ко лбу. Даже в таком состоянии член юноши оставался твёрдым. Окинув поляну ленивым взглядом, он решает, что это место подойдёт – уединённое, скрытое от посторонних глаз. Одолеваемый необъяснимой усталостью, Торфинн рухнул на мягкую, пышную траву, которая оказалась удивительно удобной. Он не знал, обо что прислонился, но это уже не имело значения. Желание полового удовлетворения заставило юношу задрать подол туники и потянуться к штанам, чтобы снять их, но он с ужасом осознал, что слишком слаб, чтобы даже приподнять бёдра. Что, чёрт возьми, с ним? Отказавшись от попытки раздеться, он опустил руку на промежность. Проведя ладонью по эрекции сквозь ткань, Торфинн резко вдохнул от острого удовольствия, пронзившего его тело. Конечно, прошло немало времени с последнего раза, но он никогда не был настолько чувствительным… Запрокинув голову на мягкую траву, он снова и снова повторял движение, вздрагивая и дрожа от неожиданно сильной волны удовольствия. Тихие стоны вырывались из его приоткрытых губ, пока он ласкал пульсирующий член: тёплая ладонь скользила вверх-вниз, пальцы обхватывали основание, а большой палец нежно касался головки. Будь он не так измотан, бёдра сами бы приподнялись навстречу руке. Ощущение близящегося оргазма нарастало – даже от трения о грубую ткань одежды. Оставалось лишь слегка усилить и ускорить движения, чтобы кончить, но рука немеет, становится такой же уставшей, как и всё тело, и, вопреки его желаниям, движения замедляются и слабеют. В конце концов, рука застыла на паху, лишив его долгожданного разрядки. Он издал протяжный, печальный стон, оставляя член неудовлетворённым, который пульсируя, выделял смазку под неподвижной ладонью. Даже держать веки открытыми становилось труднее. Любая попытка противостоять накатившей усталости была бесполезна. Голова медленно опустилась на мягкую траву, возбуждение уступило место острой потребности в отдыхе. Медленно дыша, Торфинн погружался в сон всё глубже, окружающие цвета и очертания постепенно расплывались, теряя чёткость, пока наконец не растворились в темноте.