Неизбежное

Лучший способ забить хер на влюблённость в собственного воспитанника — завалить себя работой. Так рассудил Ральф. И принялся за это с характерной для себя самоотдачей. К счастью, такого добра в Доме хоть отбавляй. Здесь никто лишний раз пальцем не пошевелит на благо общего дела — а то палец отвалится. Чем потом ковырять в носу, спрашивается?.. В результате, всякого говна, которое следовало сделать ещё N-цать лет назад, при Мавро-Череповских войнах, накопилось в умопомрачительном количестве. В жизни не разгребёшься. Что с лопатой, что без лопаты. Рай для человека, внезапно распознавшего в себе трудоголика. Что?.. Нахрена-то перевести все отчёты за последние двадцать лет в электронный формат?.. Да как нехуй делать! Вручную оттарабаню на ноутбуке под кофеёк. Нет, сканер мне не нужен. Благодарю. Просмотреть графики успеваемости всех подопечных и составить индивидуальные программы занятий на обозримую вечность? Ральф, да ты просто гений, дружище! Может, наведаться в библиотеку и проверить, у кого какие книги не сданы?.. Как насчёт архива с фоточками и старой документацией, уже три раза затопленного при прорыве труб в подвале и изглоданного оголодавшими крысами?.. Нет, товарищи, это же просто безобразие, как мы относимся к собственной истории! Нужно оцифровать. Всё. До последнего клочка туалетной бумаги. Век технологий на дворе, вы не слышали? Может, помыть окна в собственной комнатушке, раз уж тряпка ни разу не касалась этих чёрных как его душа стёкол? Срочно киньте в воспитателя Пемолюксом! Заодно можно устроить генеральную уборку. На всём этаже. В одно рыло. И во вторую заглянуть, естественно. У них-то уж точно найдётся, чего убрать. И плевать, что крысёныши смотрят как ошалелые, пока он елозит мокрой, вонючей шваброй по их полу как заправская уборщица. Обходят Чёрного Ральфа по стеночке, стороной. «Этот псих может быть опасен, с ним лучше не связываться». А кто-нибудь заглядывал на чердак? Нет? Кажется, самое время заглянуть. Если измучить плоть, то и душа наверняка успокоится. Она ведь не дура — понимает, что следующая в очереди на истязания. Ральф носился по коридорам и этажам, маниакально выискивая себе хоть какое-то занятие. Почти что подрядился помочь Ящикам перетаскать продукты из грузовика в подсобку у столовки — но на этом этапе трудотерапии у него предательски схватило поясницу. Организм не выдерживал сумасшедшего темпа новой жизни Р Первого. Не дотягивал до той планки, которую самонадеянно выставил ему воспитатель. Он даже снизошёл до ревизии канцелярии в воспитательской. Непишущие ручки повыкидывал, старые стикеры, покрывшиеся мерзкими катышками на липучке, отправил в мусорный бак. Ага, запасливые нашлись. Кружки отмыл до скрипучего блеска. Изжил саму мысль о плесени. Ральф не мог выносить даже секундного промедления. Стоило зазеваться на миг, и воображение рисовало горбоносый профиль, до жути знакомое ебало, разукрашенное как для похорон. Подведённые чёрным карандашом глаза, глядя в которые хотелось то ли повеситься, то ли нажраться до потери пульса. Которые просто хотелось. Себе. —…у вас точно всё в порядке? — послышался встревоженный голос Сфинкса. Ральф вздрогнул. Забыл, что находится в четвёртой. Выпал из реальности. Опять. — Да, — отозвался он севшим голосом. — Всё просто замечательно… а почему ты спрашиваешь? — Даже не знаю, — усмехнулся Сфинкс, устремив на него пристальный взгляд. Ральф посмотрел вниз и обнаружил, что в одной руке сжимает кружку с остывшим чаем, а в другой — сигарету, истлевшую ровно наполовину за то время, пока он прибывал в «отключке». Столбик пепла дрогнул — и Пизанской башней рухнул прямо под ноги к Ральфу. — Возможно, я спрашиваю по той причине, что вы наведываетесь к нам в комнату третий раз за сутки. Наведывайтесь — а потом сидите с отсутствующим видом, словно в астрал провалились. — Я просто должен больше работать… — пробормотал Ральф, вскакивая с табурета. На столе осталась достывать кружка с чаем, из которой воспитатель так ни разу и не отпил. Дымилась сигарета, с которой он не сделал ни единой затяжки. Македонский заботливо её потушил — и отправил в пепельницу. В кружку долил кипятка. Пододвинул ближе к Сфинксу. — Попахивает чем-то шизофреническим, — заключил тот, глядя на распахнутую настежь дверь. — Предвижу скорый пиздец. Под конец этого нон-стопа, нескончаемого марафона истязания души и тела, Ральф ощущал себя в край измотанным — и счастливым. Он делал исключение лишь для четырёх вещей: поссать, поспать, поесть и покурить. Закон «четырёх П». Если не снисходить хотя бы до этого, то можно ненароком сдохнуть. Умирать пока что не входило в планы Ральфа. Ему даже стало казаться, что он весьма успешно избегает мыслей о Стервятнике. И самого Стервятника. Игнорирует со знанием дела. Как настоящий профессионал. Матёрый волк. Эх, мастерство не пропьёшь… — …хочется выделить одного из наших коллег, — голос Акулы летел по классу, вгоняя всех присутствующих в тоску. Всех — кроме Ральфа. Тот слушал его с таким напряжением, что это не ускользнуло от внимания директора, и теперь он самодовольно ухмылялся чему-то. — Ральф в последнее время берёт на себя очень много обязанностей. — Ерунда, — тут же отозвался он. — Это моя работа. — Нет, не ерунда!.. — голос Акулы возвысился. — Не ерунда, — со вздохом согласился Ральф. Ведь соглашаться с Акулой — тоже своего рода работёнка, и не из лёгких. Шериф по левую руку от него поморщился. Они сидели на еженедельной планёрке, где принято было смиренно получать пиздюлей, а не принимать похвалу. Такая расточительность со стороны дирекции раздражала педсостав. — Ты должен стать примером для остальных. Идейным вдохновителем, — стелил как настоящий Фазан Акула. — Нам давно следовало бы провести субботник. Убраться на территории школы до наступления холодов. Есть среди вас желающие, готовые взять на себя все хлопоты по организации?.. В классе повисла тишина. Мёртвая. Все смотрели на Акулу как на больного дурочка — как если бы он спросил, есть ли желающие сообщить крысёнышам, что отныне и впредь в Доме воспрещается красить волосы в ядовито-розовый. Порежут нахуй бритвами — и пискнуть не успеешь. Потом даже Янус не пришьёт, как было. — Давайте я, — моментально вызвался Ральф. — Мне не сложно. — Но ты ведь и так… — начал было Акула, но он повторил с напором, — Мне. Не. Сложно. В его голосе проступили такие нотки, отдающие металлом и чем-то смертоубийственным, что директор сразу решил не спорить. Не подвергать свою жизнь излишней опасности. — Ну, хорошо, — проворчал старый хрыч. — Только если ты рассчитываешь на премию… — Мне ваша премия… — Ральф не закончил. Он хотел сказать «нахуй не нужна», но решил, что от таких слов осчастливленный Акула может помереть прямо посреди планёрки, даже не заметив мата. Они стояли с граблями и мусорными мешками наизготове. Целая толпа ходячих, которую он согнал сюда шантажом и угрозами, лестью и обещанием райских кущ. На кого что подействовало. Только третью обошёл стороной. Намеренно. Чтобы, не дай бог, сюда не припёрся… — Ты какого… — он чуть не сказал «хуя». — Хрена тут забыл, пернатый? У тебя же медотвод. Стервятник стоял в окружении ходячих Птиц — и улыбался. Тимур и его понурая команда уродов. Очень хотелось зарядить ему граблей по ебалу. Стереть миловидную улыбку со столь обожаемого лица. Но Ральф сдержался. Слишком непедагогично получится. Даже для него. Ну вот нахуя он сюда припёрся?.. Ведь всё так замечательно шло. А теперь Ральф наблюдал, как его недельная броня разваливается в считанные секунды. Облетает скрепками, отчётами, разлетается осколками перемытой наспех посуды. Ощущал себя практически голым на промозглом, по-осеннему холодном ветру. Вот стоит Птица в чёрном плаще нараспашку. Вроде бы, ничего особенного. Вокруг шеи у него повязан длинный шарф с дурацкими финтифлюшками по обоим концам, в котором легко угадывается рука Горбача. Стоит, смотрит на него слегка растеряно — явно не ожидал такой реакции со стороны воспитателя, — а Ральф жрёт его глазами и не может остановиться. Хочет то ли придушить Стервятника этим самым шарфом, то ли подойти, сорвать его нахуй и повалить сопротивляющегося вожака третьей прямо в осеннюю листву. Оставить тысячу и один засос на кадыкастой шее. И свидетели его не остановят. — Мы же тут не кули с картошкой будем таскать, — замечает Конь у пернатого из-за спины. — А всего лишь мусор собирать. Листья в кучки сгонять. Чего уж не помочь?.. Ральф не стал ничего отвечать. Горестно махнул рукой, мол, делайте, что хотите, падлы. Отвернулся, жадно прикуриваясь. Уже вечером, бессильно распластавшись на кровати в позе «звезды», Ральф лежал и думал. Как же его всё-таки угораздило. Вот нахуя?.. Нахуя, нахуя, нахуя?.. Этот вопрос хотелось повторять снова и снова, про себя и вслух. Задавать его каждому встречному, не вдаваясь при этом в объяснения. Но, сколько бы Ральф не задавал его самому себе, ответа не находилось. Да его и не было. Так, мать его, случилось. Блядская судьба. В тот вечер Чёрный Ральф впервые испытал настоящую злость. Острую, испепеляющую, пробравшую аж до костей. Так он понял, что перешёл к следующей стадии принятия Неизбежного — гневу. А ещё он понял, что завтра абсолютно всем настанет полнейший пиздец. Особенно Птицам. Особенно — Главной Птице. Уж он об этом, блять, позаботится. В конце концов, почему Ральф должен страдать в одиночку?..