Книги на Перекрестке

Благовония, утопающие в золотых чашах, окутывали усыпальницу серебряной дымкой предрассветного тумана, пощипывающей кожу, словно соленые поцелуи моря; одновременно плотной и невесомой. Она скрадывала звуки, впитывалась, как влага, в знамена, в ковры, в позолоченный балдахин на резных дубовых столбах. Тишина — только шорох одежды, когда та ложилась позади, растекалась бесформенными пятнами, отмечая путь к погребальному ложу. Чем ближе — тем слышнее дыхание. Раздувающиеся и опадающие легкие в двух дюжинах грудей. Может, меньше; чьи-то уже сжались, отдали последнее, затихли навсегда. Кадильницы над балдахином истекали густым желтым дымом. Их — и благовония — возжигали мелкие духи, неоформившиеся еще, похожие на не до конца вырожденных из утробы детей. Дым лился вниз, разбиваясь о ткань, как вода о пороги; не достигая ложа, обнаженных тел и рассыпанных волос, истончался, становился невидимым. Мертвые и умирающие переплелись конечностями, как клубок змей, втолкнулись ими туда, где был зазор — покрывало, живое и теплое. Пришлось руками раздвигать плоть; некоторые еще шевелились, могли стонать, поднимали изрисованные кровавым письмом лица, не открывая глаз. Холодное тело под ними было безмолвно, неподвижно: небьющееся сердце, безвольно вытянутые руки, ресницы не дрогнут, ребра неподвижны. Утонуло в перине, словно начало врастать в нее, лишенное жизни, но все еще вцепляющееся в нее. Диртамен опустился сверху, обнимая; щека коснулась раны на груди, уже не кровоточащей, но все же не пахнущей гнилью. Кожа к коже, тепло к холоду. Тела зашевелились, вновь смыкаясь вокруг, оплетая собой; по-прежнему храня сосуд в нетленности. Их хватало лишь на это — остановить время. Не обернуть его вспять. Фалон’Дин мог бы взять любого, любую из них, издыхающих на этом ложе — или где угодно еще, не скованный ограничениями плоти. Наполнить собой, если не треснет, сумеет вместить, и снова существовать в двух царствах. Воплотиться. Быть тенью, отражением — на воде. Только моей, думал Диртамен, только моим. Он закрыл глаза, наполняя себя запахом благовоний и дымом кадильниц. Готовя свое тело, покрытое испариной, напряженное внутри. Как землю распахивают, прежде чем посадить в нее семя. Как выжимают кровь из леса, прежде чем он поднимается ватерралом. Falon’Din enasal enaste.