Книги на Перекрестке

Дориан знал, что это плохая идея, уже в тот момент, когда соглашался принять в ней участие. Он готов был поклясться, что в деле как-то замешан Варрик — может быть, он навел Инквизитора на мысль, может, коварно подбросил одну из своих развратных книжонок, а может — опоил и заставил на крови поклясться, что Тревельян воплотит это безумие в жизнь (этот вариант звучал не очень реалистично, но почему-то нравился Дориану больше прочих — вероятно, виновата была тяга к драме). Слишком уж всезнающе проклятый гном ухмылялся, когда Тревельян приказал доставить подаренные очередным аристократом парадные храмовничьи доспехи в свои покои (то ли идиот не знал, что Инквизитор принял сторону магов, — это было вполне возможно, то ли жест задумывался как тонкий укол). — Напоминают о доме, — с невиннейшим лицом заявил Тревельян, и Жозефина всплеснула руками, горячо и многословно разделяя его тоску по родным землям. После того, как Леди Посол ушла отдавать распоряжения, Тревельян ласково коснулся губами щеки Дориана, шепотом изложил свой план, а потом так преданно заглянул в глаза, что Дориану ничего не оставалось, кроме как согласиться. Отворяя тяжелую дверь с громоздким медным кольцом, ведущую в инквизиторские покои, Дориан запоздало досадовал на эти синие глаза, творившие с ним ужасные вещи. Тревельян, полностью облаченный в посеребренный доспех — даже шлем нахлобучил, паршивец — ожидал его, облокотившись на письменный стол. Дориан, поднимаясь по лестнице, невольно оценил позу — вероятно, бессознательно скопированную у Каллена — и злорадно подумал о том, чтобы как-нибудь обмолвиться об этом случае в разговоре с несчастным Командором. Сапоги утонули в пушистом ворсе антиванских ковров, и Дориан направился к Тревельяну. Тот по-прежнему был недвижим, и сопротивляться искушению оказалось невозможно — Дориан подошел к нему со спины, приподнялся на цыпочки и легонько постучал по шлему. Тревельян шарахнулся, врезавшись всем телом в стол — звякнула, опрокидываясь и заливая документы, чернильница, полетели на пол бумаги и перья. — Дориан! — гулко донеслось из-под шлема. — Проклятье, в этом ведре ничего не слышно и почти ничего не видно! Тревельян вернул чернильницу в вертикальное положение — документам этот трюк уже не помог, конечно, так что сделано это было, очевидно, исключительно для достижения чувства внутренней гармонии. — Ты меня напугал, — пробормотал Тревельян. — Подкрался, как убийца. Я был уверен, что в спальне никого нет. — Я развратная чародейка, мне положены всякие выходки, — парировал Дориан. — Развратный маг! — поправил Тревельян — когда он поднимал голос, шлем отзывался легким эхом. Дориан подавил желание утомленно потереть переносицу. Следовало сказать: я понятия не имею, как соблазнять тебя в этой железке — и, честно признаться, не очень хочу. Или же набраться храбрости и спросить: за каким демоном тебе вообще это понадобилось? Потому что, Создатель свидетель, секс и без нелепых выдумок (и подсказок Варрика, Дориан все еще был уверен в его полновесной вине) был хорош. Больше, чем хорош. Дориан считал Тревельяна девственником, готов был всему научить и даже испытывал от перспективы волнительное возбуждение, посылавшее мурашки по позвоночнику и оседавшее тяжестью внизу живота. Но Тревельян оказался из тех, о ком говорят, что недостаток опыта они с лихвой компенсируют энтузиазмом. Он не был стыдлив в постели, даже в самый первый раз, и Дориан с изумлением обнаружил, что из них двоих именно он испытывает проблемы с тем, чтобы сбрасывать смущение и неуверенность вместе с одеждой. Только прошлой ночью Тревельян, устроив его ноги у себя на плечах, впервые брал его языком, и Дориан, прижимаясь пламенеющей щекой к пахнущей цветочным мылом простыне, умирал от неловкости и осознания, что после того, как он кончит, торопливо уйти не получится, и губы, скользящие по яичкам и поджавшейся мошонке, будут потом целовать его рот. Поцелуи после секса казались Дориану чем-то пугающе интимным — как клятвы, как подтверждение того, что их связывала не только постель. Воспоминания заставили дыхание потяжелеть, и Дориан свежим взглядом окинул доспех — но тот, как назло, все еще не вызывал к жизни порочных фантазий. — Тебе не нравится? — гулко уточнил Тревельян. — Нет, — честно выпалил Дориан. — Мне нравится то, что под этим доспехом, но сам он — не очень, и я понятия не имею, как мне изображать развратного мага, пытающегося соблазнить стойкого храмовника... проклятье, я чувствую себя глупо. Тревельян глубоко вздохнул — выдох его живо напомнил Дориану шум ветра в каминной трубе — и снял шлем. Оказалось, он взмок под этим ведром — темные волосы прилипли к вискам. — Вот и чудесно, — заявил Тревельян и взялся за застежки доспеха. — Будем считать, что ты уже соблазнил меня своей пламенеющей искренностью. — И... я ничего не испортил? — уточнил Дориан. Тревельян улыбнулся. — Тебе придется сделать что-то по-настоящему ужасное, чтобы все испортить, — заверил он — пальцы его порхали так споро, что Дориан невольно залюбовался. — Очень, очень ужасное. Напряжение, сжавшее внутренности в кулак, развеялось, оставив по себе лишь легкую дрожь. — Это была идея Варрика? — уточнил Дориан, когда Тревельян подсадил его на стол и вжался бедрами, давая почувствовать собственную твердость — проклятый наблюдательный южанин, знавший, как за полминуты превратить Дориана из спокойного рассудительного мага в заходящегося стонами любовника. — Нет-нет-нет, исключительно моя, — заверил Тревельян, подтверждая все подозрения, и, скользнув пальцами под мантию Дориана, прихватил, а потом легонько потянул вмиг затвердевший сосок. С Варриком определенно стоило серьезно поговорить — но явно не сегодня.