Книги на Перекрестке

Пара мальчишек-новобранцев проводила Лария до самого входа на Глубинные Тропы — одного из тех, о которых знали только Стражи, затерявшегося среди не то эльфийских, не то тевинтерских руин. Место это считалось у обитателей ближних деревенек проклятым, и потому протоптанной тропинки не было, приходилось идти сквозь высокую мокрую траву. Ларий трижды велел соплякам вернуться, но они упрямо отказывались и только старались потише шмыгать носами. Они помогли ему сдвинуть плиту с полустертыми рисунками, примяв густые заросли брусники и измазавшись в алом ягодном соке. Ларий справился бы и сам — телом он все еще был крепок — но мальчишкам хотелось помочь, и он не стал возражать. Ларий подумал невольно — когда-нибудь и они уйдут вниз, к темноте, сладковатому запаху скверны и неясному шепоту. Сожаления не было; все шло так, как должно было. Они попрощались молча; глаза у мальчиков блестели, кончики носов покраснели, как от холода. С собой они сунули ему провизии вдвое больше, чем нужно, и еще бутыль хорошего вина — небось спустили на него все деньги, что имели. Ларий завербовал парнишек месяц назад — примерно тогда пробуждение перестало прогонять тихий навязчивый шепот из головы. Он хорошо понимал, что это значит. Заглянув в зеркало, он заметил, что синева совсем ушла из глаз. Медлить Ларий не любил и не умел; месяца с лихвой хватило на то, чтобы завершить все дела. Медлить он не стал и сейчас, шагнув в темноту земляного прохода. Ломкий голос за его спиной начал читать молитву. Глубинные Тропы после Мора напоминали город, в котором жители заперлись по домам — жизнь ощущалась на них, но была не видна, притихла. Из Орзаммара с Ларием вышло еще пятеро: двое орлесианцев, ферелденец и пара марчан; двое бородатых мужчин, молодящийся щеголь, женщина, десять лет бывшая командором, и юная девушка с тонкими руками и толстой косой. Ее звали Октавией, и скверна в крови позволила бы девочке прожить еще лет двадцать, но сама она решила иначе. Девчонка пробралась в Орзаммар тайно, одной ей ведомыми путями — но Ларий знал, какие силы людям дают любовь и отчаянье — и когда она вышла к их костру, марчанин глухо, болезненно застонал. В общем-то, это была простая история. Они пробыли вдвоем еще две недели; марчанин каждый день уговаривал девочку уйти, она мотала головой, решительная и бледная. Он был старше ее лет на тридцать, она была невероятно красива, и Ларий не выдержал, перемолвился с девчушкой парой слов, когда была их очередь дежурить у костра под тихие стоны спящих. Он, конечно, не смог ее отговорить. Она умерла первой, спустя два дня — ее возлюбленный. Следующими погибли бывшая леди-командор и один из орлесианцев, прикрывавший ее щитом. Ларий и Моррис остались вдвоем; орлесианец оказался удивительно стойким, до последнего шутил — изысканно, Ларий не всегда понимал — пытался бриться, чистил по вечерам сапоги. Он умер, сорвавшись в узкую горную трещину. Когда Ларий остался один, только с шепотом в голове, он не хотел уже ничего, кроме смерти. Он блуждал по подземным лабиринтам около суток, и ему, наконец, повезло — он почувствовал приближение оскверненных тварей — остро, как никогда прежде. Ларий обнажил меч и стал ждать в узком проходе. Он ослаб, двигался неловко, подволакивая ногу, но рукоять клинка все еще уютно ложилась в ладонь. Он был готов умереть, он хотел этого, и вид белоглазых тварей заставил его широко улыбнуться и занять боевую позицию. Порождения Тьмы не стали его атаковать, прошли мимо, иногда задевая плечами или колючей броней. Хоук оказался похож на своего отца — его глаза и решительные жесты всколыхнули воспоминания, как волна илистое дно. Малькольм, с блудливой улыбочкой и нервными пальцами. Он много говорил о магии и мало — о Круге, был очень любопытен и не слишком торопился на поверхность. Запах лириума, темные волосы. Гримаса отвращения, когда речь зашла о магии крови. Малькольм Хоук. Ларий заставил себя думать, боролся с голосом в голове и ломотой в теле, давил в горле клекот, проталкивая сквозь него слова. На нем все еще была броня Серых Стражей, и он все еще помнил о своем долге. Хоук смотрел на него с жалостью, но следовал за ним, и этого было достаточно. Все обретало смысл — из тех шестерых, что спустились на Глубинные Тропы, выжил лишь Ларий, чтобы закончить однажды начатое; это не могло быть ничем иным, кроме воли Создателя, призывавшего в последний раз послужить Ордену — и его благословения, обещавшего Ларию смерть в бою с могущественнейшим из Порождений Тьмы. Пускай последний удар нанес не Ларий, а Хоук — он видел это, и ощущение триумфа заставляло чаще дышать. Он чувствовал усталость, как после долгого перехода, и знал, что скоро сможет отдохнуть. Все оказалось так, как должно было. На него никто не смотрел, когда тело вдруг содрогнулось от макушки до пят — светловолосый маг водил ладонями по груди Хоука, вытирал кровь с лица босоногий эльф, гном возился со спусковым механизмом своего арбалета — и Ларий вдруг ощутил прикосновение чужого сознания, чужой воли. Он упал на колени, успел почувствовать боль в них, успел потянуться рукой к кинжалу на поясе, преодолевая дрожь. Пальцы коснулись гладкой рукояти — и не смогли сжать. Слабое тело, слабая воля. Песня звучала в крови переливами, шепотом, воем. Он поднялся уже другим.