Книги на Перекрестке

Командор Махариэль ниже любого из своих подчиненных, и глаза у него бледно-зеленые, как камни в плече тугого долийского лука. Про Командора шепчутся за его спиной — что ведьма из хасиндов помогла ему выжить, убив Архидемона, что ему ведомы тайные тропы под землей, что скверна над ним не властна — и что-то из этого правда, конечно. Порой Махариэль уходит на Глубинные Тропы один, пропадает на несколько суток — но всегда возвращается, порождая новые пересуды. Патрули проходят по подземным лабиринтам, не попадая в засады и не заплутав; Махариэлю, наверное, и правда ведомо нечто особенное — и он всегда заранее знает, где собираются группы Порождений Тьмы, где появились новые червоточины земляных проходов. Спустя три года после того, как он принимает командорство над Башней Бдения, глаза у Махариэля становятся мутного сизого цвета с легким оттенком зелени — по-прежнему одинаково остро видящие в темноте и при свете глаза охотника. Спустя пять лет он начинает носить кусок ткани, прикрывающий нижнюю часть лица. В Башне все уверены — под ним у Командора страшный шрам, разбита нижняя челюсть, рассечена щека, или губы, или все вместе взятое. Кому-то кажется, что от Командора сладковато пахнет скверной. Семь лет спустя Натаниэль Хоу приносит эльфа в лазарет на руках — ладони у него скользкие от крови, в груди колет. Целитель — маг из Круга с пухлыми губами и родинкой на щеке — ойкает при их появлении, вскакивает, с грохотом уронив стул. Когда Натаниэль укладывает Махариэля на койку, целителю уже удается взять себя в руки — он стягивает светлые кудряшки в неаккуратный хвост и помогает разоблачить Командора — осторожно, едва касаясь раненого бока. Кровь густая и темная, и Натаниэль до тошноты боится увидеть белоснежный блеск костей в ране. Он иногда помогает себе ножом, срезая ремни и пряжки, и когда легкий доспех превращается в хлам, неаккуратной грудой сваленный у койки, а маг простирает засиявшие руки — только тогда он позволяет себе вздрогнуть, по-настоящему испугаться, подумать что если. Кости у эльфа птичьи, сильно выступают на бедрах и запястьях, а кожа — неприятного цвета, ближе к паху отдающего в синеву. Пока целитель занят раной, орудуя над ней тонкой изогнутой иглой, Натаниэль касается потемневшей кожи — сухой и горячей на ощупь, туго натянутой, к животу светлеющей до пергаментного оттенка. Он пропускает момент, когда целитель убирает последний кусок ткани с худого жилистого тела — и поднимает глаза, услышав испуганное «Создатель!» Вокруг рта кожа у Махариэля стянулась и покрылась чернильными разводами; скверна почти съела губы, истончив их так, что они не скрывают зубов. Натаниэль опускает взгляд на бок, перечеркнутый алым воспаленным шрамом, и приказывает целителю: — Обработай. Тот нервно кивает, сглатывает, но пальцы у него совсем не дрожат, когда наносят мазь. На Натаниэля маг поглядывает с опаской, но и любопытство явственно готовится разомкнуть его губы. Натаниэль успевает быстрее, чем тот задает любой вопрос: — Прочь отсюда. Ни слова о том, что ты видел. Услышу, что пошли слухи — буду знать, с кого спросить. Когда испуганный целитель скрывается за дверью, Натаниэль укрывает эльфа тонким одеялом, поднимает и придвигает к постели стул, со всем возможным удобством устраиваясь на нем. В лазарете пахнет травами, лириумом и каким-то раствором, которым целители обрабатывают инструменты. Несколько лет Натаниэль следовал приказам Махариэля, не спрашивая ни о чем. Пришло время поговорить, решает он. Без ткани на лице Махариэля кажется, что он скалится, как мелкий хищный зверек. Это случается внезапно, как гроза в Волноцвете — их четверо на Глубинных Тропах: Махариэль, Натаниэль, магичка Нэсса и Гвален с тяжелым двуручником и скособоченным носом. Махариэль отправляет Нэссу и Гвалена вперед, а потом снимает шлем. Натаниэль невольно отмечает — за последние дни его коса изрядно поредела. — Я сверну налево и уйду — один. Выведи остальных, — говорит эльф. Кажется, он улыбается, увидев ошеломление Натаниэля — сложно сказать. — Ты был славным братом по оружию — для шемлена. Слова никак не желают находиться, и Махариэль проявляет несвойственную ему доброту, тратя время на объяснения. — Архитектор очень взволнован. Не войной магов и храмовников — чем-то большим. Хочу убедиться, что в этот раз он не наделает глупостей — и закончит то, что мы начали. Он не говорит само собой подразумевающееся: я не вернусь. И возвращается. Натаниэль спит в командорских покоях — право на которые он получил назначением Первого Стража и последним распоряжением Махариэля, предусмотрительно оставленным в ящике стола — когда Песня накатывает на него тягуче и сладко, как предоргазменная дрожь. Он просыпается в поту, руки трясутся, во рту царит странный сладковатый привкус — и шепот Махариэля так похож на голос, который он слышит во снах: не бойся, это только я. Когда ему удается совладать с собой, Натаниэль тянется не за луком — за кремнем и свечами. Махариэль не сторонится подрагивающего теплого света, как Натаниэль ожидал невольно, дает разглядеть себя всего — темную кожу на висках и вокруг глаз, безгубый рот, вытянувшиеся посиневшие пальцы без ногтей, белые пятна зрачков — и горло сжимает сухим спазмом. — Он закончил, — шепчет эльф — жилы на горле туго натягиваются — ставя на столешницу полупрозрачный пузырек. — У тебя есть возможность добавить это в бочки с водой, правда? Хороший Командор сказал бы: не рассчитывай на это. Хороший Командор не стал бы поить своих подчиненных тем, что — возможно только — избавит их от Зова, полагаясь на слово долийца, не верящего ни в Создателя, ни в людские законы. Хороший Командор, по крайней мере, спросил бы, как эльфу удалось попасть в его покои никем не замеченным. Плохой Командор Натаниэль Хоу только кивает. Понять Махариэля он так и не смог, но научился ему верить. Бывший тонким при жизни, эльф теперь, в посмертии почти, кажется Натаниэлю едва ли не прозрачным, высохшим, как лист между страниц. — Пусть Фен’Харрел не услышит твоих шагов, — шепчет Махариэль. И Фен’Харрел этой ночью действительно оказывается глух.