Маэрорус

Одним терранским годом ранее

«Честно говоря, игра была заказана с самого начала»

Бенни

      Пустота. Голод. Грызет. Рвёт. Требует.       Темнота. Тесно. Холодно. Мир — за стеной. Не видно. Не знаю.       Вибрация. Шум. Приглушённо. Что-то большое. Живое.       Стук. Тук-тук. Ритм. Энергия. Жизнь.       Нужно выйти. Стена твёрдая. Не пускает.       Царапаю. Когтями. Бью. Бесполезно. Голод растёт. Жжёт. Кричит.       Давлю. Толкаю. Ещё. Ещё. Треск. Щель. Свет. Ярко. Больно.       Осколки падают. Рвусь вперёд. Отверстие. Свобода.       Протискиваюсь. Края острые, царапают. Неважно. Вперёд.       Внешний мир. Огромный. Шумит. Резко, громко. Непривычно.       Воздух. Запах. Жизнь. Близко. Сладкий, манящий.       Двигаюсь. Тело тяжёлое. Шаги не даются. Падаю. Встаю. Пробую снова. Учусь.       Быстро. Каждый миг — новый. Голод давит. Болит. Кричит внутри. Запах усиливается. Совсем рядом. Аппетитно.       Рывок. Захват. Кусаю. Поглощаю. Тепло. Сладость. Вкус жизни.       Голод стихает. Едва-едва. Всё равно мало. Нужно больше. Мир ждёт. Охота зовёт.       Движение. Живое. Близко.       Незнакомое. Шумы странные. Запах сильный. Голод толкает. Надо действовать.       Рывок. Неловкий. Тело голодное, тяжелое.       Фигура шевелится. Шумит. Громко. Резко. Кричит.       Останавливается. Верхняя конечность поднимается. Что-то блестит в ней. Маленькое. Твердое.       Звук меняется. Резкий. Пронзительный. Яркая вспышка.       Фигура падает. Больше не двигается. Запах сильнее. Тепло. Горечь. И сладость.       Подползаю ближе. Тихо. Без движения. Конечность не двигается. Предмет выскальзывает.       Тепло уходит. Но оно ещё есть. Кусаю. Рву. Плоть тёплая. Мягкая. Голод утихает. На миг. Вкус сильный. Сладкий.       Мир гаснет. Всё расплывается. Наконец-то сытость.       Тишина. Тьма.

***

      Прошло неведомо сколько времени с тех пор, как я сидел здесь, на холодном металлическом полу. Я чувствовал себя потерянным, пустым. Никаких воспоминаний. Кто я? Где я? Кем был раньше? Ни единой зацепки. Металл подо мной... странное ощущение. Словно я знаю этот материал, его холод, его гладкость, но всё кажется каким-то чужим, неправильным. Голова болит. Не остро, а тупо, не дает собраться с мыслями.       Я попытался рассмотреть своё окружение. Тусклый свет, едва пробивающийся из редких ламп. Стены обвиты трубами, обвешаны кабелями. Где-то вдали что-то шумит, гулкое, ритмичное. Механизм? Или просто эхо?       И всё же... чего-то здесь не хватает. Чего-то важного. Но чего именно? Этот вопрос не давал мне покоя.       Я огляделся внимательнее. Окружавшее меня пространство... Оно было обшарпанным и как будто мёртвым. Пустым и разложившимся. Космический корабль? Возможно. Его стены местами обвалились, открывая трещины.       Снаружи мелькнуло голубое небо. Солнечный свет пробивался через щели, резал пол неровными линиями. Он был красивым, почти гипнотическим, но в этом свете всё казалось ещё более чужим. Каждая тень, каждый блик всё почему-то говорило мне, что что-то неправильно.       Я снова попытался вспомнить. Что-то было там, в глубине сознания. Смутное, расплывчатое. Воспоминания мерцали, едва различимые, но стоило потянуться к ним, как они исчезали. Лица, голоса, места… Всё превращалось в пустоту. Будто пытался поймать тени в густом тумане.       Я уставился перед собой, тупо и бездумно, пытаясь хоть как-то зацепиться за реальность. Стены вокруг покрыты следами разрушений. Трещины, ожоги, чернота. С проводов, свисающих из разбитых панелей, тянулись клочья кабелей, как обрывки сухих вен.       Я понял, что вижу всё слишком ясно. Света почти не было — только редкие солнечные лучи, пробивающиеся через дыры в обшивке. Но я различал каждую деталь. Острые края металла, трещины на стенах, коридоры, уводящие вдаль. Всё было будто под прожектором.       Это было странно. Неправильное ощущение, как будто мои глаза видят больше, чем должны.Но я отбросил эту мысль. Не сейчас. Не время.       Чем дольше я смотрел, тем явственнее обломки вокруг напоминали свидетельства какой-то давней, позабытой войны. Стены были искорежены, металл перекосился, будто изнутри его разорвало напряжение. Почерневшие полосы расползались по поверхности, как прожилки гниения. Некоторые участки корпуса казались выжженными дотла, словно здесь бушевал невообразимо горячий огонь,.       На полу валялись сломанные панели, осколки стекла. Я осторожно сдвинулся, и под ногами послышался хруст. Этот звук показался неестественно громким, режущим тишину.       В воздухе стоял запах. Он был странно сложным, многослойным. Жженое масло, горький химический привкус, едкий оттенок чего-то разрушающего. От этого запаха слегка заложило нос, но, как ни странно, я мог разобрать каждую его ноту. Металлическая горечь окислов, застоявшаяся затхлость, воздух, давно ставший мёртвым. Всё это одновременно вызывало отвращение и завораживало, как будто я видел этот запах перед собой.       Я коснулся ближайшей консоли. Её холодный металл был потрескавшимся, испещрённым глубокими зазубринами. Я ощутил каждую деталь, как если бы пальцы стали глазами. Каждую трещину, каждую бороздку. Это чувство было слишком чётким, слишком острым, чтобы быть привычным, но я не стал углубляться в размышления. Всё вокруг и так было странным.       Тихий, протяжный стон разнёсся по обломкам. Он не был живым — это стонал сам корабль. Где-то глубоко в его развалинах металл напрягался, с трудом удерживая себя под собственным весом. Этот звук не отпускал. Он грыз меня изнутри. Но дело было не только в нём. Вибрация шла через пол, через стены, и я ощущал её в своих костях, словно моё тело пыталось настроиться на что-то чуждое, неведомое.       Я повернулся к разрыву в корпусе, откуда проникал свет. Этот разрыв не походил на хаотичное разрушение. Края выглядели слишком ровными, аккуратными, как будто металл разрезали, а не разорвали.       В лучах света кружились пылинки. Они двигались медленно, плавно, как в танце. Картина была почти красивой, почти умиротворяющей. Слишком умиротворяющей для этого места. Всё здесь было мёртвым, разрушенным. Но свет, невозмутимо играющий в пыли, казался чужим этому миру. Как будто он не знал, что здесь произошло.       Я опустил взгляд на пол. Среди обломков и мусора лежали фрагменты чего-то органического. Кости. Или то, что на первый взгляд показалось костями. Бледные, потрескавшиеся, с острыми, неровными краями, словно остатки чего-то разбитого и забытого.       Я не знал, почему это тронуло меня. Это не было страхом. Нет. Скорее, что-то ледяное, глухое зашевелилось внутри. Ощущение неправильности. Это место словно отпечаталось на моей коже, как липкая пленка, от которой не отмыться.       Воздух дрогнул. Движение было едва заметным, но я почувствовал его всем телом. С этим движением пришёл запах. Свежий, лёгкий, но слишком слабый, чтобы быть утешением. Он пахнул чем-то знакомым, что-то, что я, кажется, знал — сухая земля, открытые просторы. Запах пустыни. Я прищурился, и взгляд наткнулся на просвет в завалах. За ним, вдалеке, солнечный свет золотил песок.       Я поднялся на ноги и тут же пошатнулся. Движение казалось чужим, непривычным, но каким-то образом я удержал равновесие. Ноги слушались, хотя ощущались странно, будто были чем-то чужим, оторванным от моего сознания.       Рука машинально легла на стену. Металл под пальцами был ледяным, но в тот же момент я ощутил что-то ещё — слабую пульсацию. Это был мой собственный пульс, или, может быть, гул каких-то механизмов внутри корабля. Я не знал. Все сливалось в единое ощущение, слишком яркое, слишком плотное.       Я замер и посмотрел на свою руку. Пальцы двигались так, как я ожидал, но их движение казалось... неестественным. Кожа выглядела нормально, но под поверхностью что-то неуловимо менялось. Я сжал край ближайшей консоли. Металл оказался не таким твёрдым, как я ожидал. Он подался, прогнулся, словно под прессом.       Я застыл, чувствуя, как осознание этого захлёстывает меня. Это было... неправильно. Будто моё собственное тело хранило тайну, которую я ещё не готов узнать.       Я напряг слух. Внутри корабля царила почти полная тишина, если не считать слабого шороха сквозняка, гуляющего среди обломков, и еле слышного шелеста ветра снаружи. Но затем я уловил нечто иное.       Глухой, низкий звук. Едва различимый. Он шёл откуда-то издалека, пробиваясь сквозь гулкую тишину. Я замер, прислушиваясь. Это не было частью разрушенного корабля. Этот звук... он был неуместным.       Чем больше я сосредотачивался, тем яснее его различал. Это был гул. Двигатель? Да, ровное, механическое урчание, которое медленно набирало силу.       Где-то там, за пределами этих мёртвых стен, что-то приближалось. Машина? Что-то движущееся, тяжёлое. Мой разум работал быстро, пытаясь найти объяснение, но ничего подходящего не приходило. Только одно было ясно: я здесь не один.       Я мельком взглянул на себя, заметив треснувший и грязный кусок отражающей поверхности на стене. На меня смотрело лицо незнакомца. Глаза в отражении были широко распахнуты, полные растерянности. Я смотрел, пытался найти что-то знакомое, но безуспешно. Это лицо было мне чужим.       Чем дольше я изучал свои черты, тем сильнее казалось, что это не я. Будто это был кто-то другой, случайный прохожий, чьё отражение случайно оказалось здесь.       Я опустил взгляд на собственную фигуру. На мне было что-то тёмное, облегающее, с швами и застёжками, которые не выглядели знакомыми. Одежда была потрёпанной, изношенной, как будто пережила немалое. Она не походила на что-то новое или чистое — скорее, на то, что сделано для выживания, для долгих странствий или тяжёлых условий.       Этот образ не вызывал во мне никаких ассоциаций. Он словно говорил о прошлом, которое я никак не мог вспомнить.       Я зашагал вперёд, осторожно пробираясь через обломки. Вдруг моё внимание привлёк металлический блеск. Среди кучи мусора наполовину торчал небольшой цилиндрический контейнер. Я наклонился, протянул руку и коснулся его. Холодная, гладкая поверхность обожгла пальцы странным чувством. Это было знакомо.       Дрожь прошла по позвоночнику, когда я поднял его. Контейнер был повреждён: весь вмятинах и царапинах, с пробоиной в боку. Металл потемнел от ожогов, но что-то на его поверхности привлекло мой взгляд.       Символ. Три круга, соединённые так, что образовывали треугольный узор. Их края вдавливались друг в друга, создавая пересечения, которые выглядели неестественно. Этот знак не был аккуратным или продуманным. Он напоминал не эмблему, а шрам, нанесённый грубой рукой.       Линии внутри круга путались и пересекались, вызывая странное чувство дискомфорта. Я не мог отвести взгляд. Символ притягивал, как рана, покрытая гноем, от которой хочется отвернуться, но невозможно.       Слабое воспоминание шевельнулось где-то глубоко внутри. Едва уловимое, словно шёпот из тёмного угла моего разума. Я пытался зацепиться за него, вытянуть на поверхность, но оно ускользнуло, оставив только тревожный осадок.       Я снова посмотрел на контейнер, повертел его в руках. Что-то в нём не давало покоя. Он казался важным, даже жизненно необходимым, но я не понимал, почему. Холодный металл под пальцами вдруг показался тёплым, словно внутри предмета билось сердце. Лёгкое, пульсирующее тепло.       Я уставился на этот странный цилиндр, и вдруг меня захлестнула волна головокружения. Ноги подкосились, я пошатнулся, едва удержав равновесие. Зрение помутнело, а затем вновь стало острым, слишком ясным. Но мир вокруг изменился.       Стены шаттла, ветхие и разрушенные, казалось, начали двигаться. Они мерцали, слегка искажаясь, будто дышали. Металл колыхался, как живое существо, и это зрелище холодило меня до костей.       Я тряхнул головой, пытаясь избавиться от туманной вуали, которая опутала мысли. Но тревога не уходила. Что-то здесь было неправильным. Что-то в этом месте, в этом контейнере, казалось чуждым и опасным. Словно я коснулся чего-то, чего никогда не должен был трогать.       Шум выдернул меня из задумчивости. Звук мотора, едва различимый раньше, теперь стал громче, прорезая гнетущую тишину этого места. Но это был не только мотор. Я уловил голоса. Слабые, неразборчивые, но достаточно чёткие, чтобы заставить сердце сжаться.       Кто-то приближался.       Паника вспыхнула мгновенно. Я не знал, кто это был, и почему мысль о встрече с ними так сильно пугала меня, но грудь пронзил острый импульс. Мышцы инстинктивно напряглись.       Я должен был двигаться. Немедленно.       Я схватил контейнер и прижал его под мышкой, неловко удерживая, словно это была единственная вещь, которая имела значение. Тело двигалось быстрее, чем мысли. Я не успевал обдумывать свои действия — ноги сами вели меня вперёд, через груды обломков.       Я нырнул в узкий проход между покорёженных стен. Ржавчина скребла по бокам, оставляя на одежде грязные разводы. Тусклый свет дрожал где-то сверху, создавая длинные, искажённые тени, которые плясали по полу, усыпанному мусором.       Каждый мой шаг звучал оглушительно громко. Хруст стекла, скрип металла — всё казалось мне сигналом, зовущим неизвестных преследователей. Я чувствовал, как напряжение сводит мышцы.       Наконец я вышел в большую камеру. Повсюду валялись сломанные механизмы, разбросанные инструменты. Запах металла и масла висел в воздухе. В одной из стен зияла дыра, большая, грубая, но достаточная, чтобы я мог протиснуться.       Я замер, едва дыша. На миг меня охватило сомнение, но гул мотора и отдалённые голоса выбили его из головы. Я протиснулся через отверстие, едва не застряв на неровных краях. На другой стороне я споткнулся и упал в кучу мусора.       Грязь. Пыль. Влажный металл под ладонями. Но я был снаружи.       Снаружи солнце било ярко и беспощадно. Резкие блики обрушились на глаза, заставив зажмуриться. Я поднял руку, пытаясь прикрыться, пока зрение медленно привыкало к ослепительному свету. Воздух был сухим и обжигающе горячим. Он тянул за собой густой запах пыли, ржавчины и раскалённого металла.       Гул двигателей усиливался, приближаясь. Я повернул голову и увидел их. Колонна. Впереди шёл старый грузовик, побитый, покрытый ржавыми пятнами. За ним следовали ещё несколько автомобилей, дряхлых и потрёпанных, как будто собранных из обломков. По бокам колонны ехали мотоциклы, их двигатели ревели, как дикие звери.       Вся эта железная армада двигалась по песку, взметая пыль. Их путь вел прямо к обломкам, где я только что укрылся. Шум становился оглушающим. Сердце ускорило ритм, гул совпал с ним. Нужно было решить, что делать дальше.       Времени почти не оставалось. Мне нужно было спрятаться и разобраться, что здесь происходит.       Я быстро оглядел окрестности. Неподалёку лежала груда обломков — покорёженный металл, ржавые плиты, острые края. Всё это складывалось в хаотичный барьер, который мог стать укрытием. Не идеальным, но достаточным.       Я бросился к обломкам, стараясь двигаться как можно быстрее и тише. Контейнер прижимал к себе, словно он мог выдать меня. Под ногами хрустел песок, скрипели мелкие куски металла.       Гул двигателя грузовика становился всё громче. Звук тяжёлой машины давил на слух, приближаясь с пугающей скоростью. Каждая секунда была на вес золота. Голоса стали слышнее. Они были резкими, громкими, настойчивыми. Я вслушивался, стараясь разобрать слова. Они говорили о крушении. Вероятно, этого шаттла. Они искали тут что-то. Или кого-то.       Я опустился за обломками, стараясь сделать себя как можно меньше. Металл, к которому я прижался, был холодным, шероховатым, острым. Я крепче прижал к себе контейнер. Страх грыз меня изнутри, но я заставлял себя дышать ровно, сохранять хоть видимость спокойствия.       Грохот двигателей внезапно стих. Машины остановились. Тяжёлый стук металла о металл — кто-то вылезал из грузовика. Затем заглушили моторы. Щёлкнули двери, громко захлопываясь.       Тишину прорезал новый звук. Хруст сапог по гравию. Тяжёлые шаги. Разговоры. Теперь голоса звучали чётче, их оттенки становились угрожающими. Я не двигался, прислушиваясь.       – Слышь, мрази! – рявкнул хриплый голос, как пощёчина. – Рассосались по развалинам! Шмонать всё, каждый болт, каждую дырку. Босс сказал – всё, что блестящее или шевелится, должно быть у нас. Облажаетесь – пожалеете, что мать вас родила!       Где-то сбоку кто-то пробурчал:       – Да чё тут искать? Эта рухлядь век тут гниёт. Одни кости да ржавь остались.       Главарь зарычал, как зверь:       – Ещё вякнешь – сам на кости пойдёшь, понял?! Рот закрыл и работай, сука. Всё завалящее, тащите сюда. Любое мясо, которое ещё дёргается – тоже сюда. А теперь шевелите булками, пока я вас самих тут на металлолом не сдал!       Шаги усилились. Гул голосов перемешивался с хрустом металла и мусора под ногами. Они приближались.       Я замер. Не шевелился. Даже дышать стало страшно — воздух застыл в груди. Контейнер был прижат к боку так крепко, что казался частью меня. Мне показалось, он пульсировал. В такт моему сердцу. Ровно. Точно.       Шаги становились ближе. Тяжёлые, глухие удары сапог о металл. Они были неровными, но упорными. Скрежет подошв о железо, хруст мусора под ногами. Они рылись в обломках, заглядывали в каждую тень, в каждую щель, не оставляя ни одного укромного места.       Я слышал их дыхание. Грубое, рваное. Слышал, как что-то металлическое звякнуло, как кто-то пнул валяющийся кусок корпуса. Тишина больше не была моим союзником.       – Запомните, уроды, – прорычал главарь, его голос стал низким, как наточенное лезвие. – Движется – хватай. Дерётся – ломай. Думаете, что знает чего – тащите ко мне. Чисто, тихо, без косяков. Никакого сраного бардака, ясно?       Тишина. Давящая, напряжённая.       Но затем слабый звук — скрип сапог по гравию. Тяжёлые шаги. Они были совсем близко. Я пригнулся ещё ниже, вжимаясь в обломки, стараясь стать невидимым. Воздух вокруг был тяжёлым, плотным, и резкий запах ржавчины с маслом щипал нос.       Я бросил взгляд в сторону открытых дюн. Пространство было почти пустым, но если двигаться осторожно, можно попытаться ускользнуть. Контейнер я прижал сильнее. Его холодный металл был твёрдым, надёжным, хотя и не приносил утешения. Я заставил себя не дышать, не дергаться, и начал медленно пробираться к краю обломков, стараясь не издавать ни единого звука.       – Эй! Там, смотрите! – голос прорезал тишину, словно выстрел.       – Он удирает! – завопил другой, и позади мгновенно вспыхнул хаос.       Я рванул с места, гравий хрустел под ногами, будто кричал о каждом моем шаге. Я помчался к открытой пустыне, сердце билось так громко, что казалось, его могли услышать.       Позади неслись крики. Всё громче, всё ближе.       – Не дайте ему уйти!       – Шевелитесь, шлюхи! – зарычал лидер так, что голос сорвался в рёв. – У него что-то есть!       Позади раздался топот – громкий, яростный, будто стая зверей неслась за мной. Крики становились ближе, перекрывая шум ветра. Внезапно что-то тяжёлое с грохотом врезалось в ближайшую панель, и звук прокатился эхом по развалинам.       Я бросился сильнее, пытаясь вырваться из их досягаемости. Сухой ветер хлестал по лицу, обжигая кожу. Но их шаги приближались. Они были быстрее. Внезапно сбоку мелькнула тень. Я только успел повернуть голову, как тяжёлая рука вцепилась в мою руку, словно железный капкан. Рывок назад — резкий, болезненный. Я пошатнулся, теряя равновесие, и паника захлестнула меня.       – Попался, щенок вонючий, – гоготнул бандит, крепко сжимая мою руку.       Ещё один подошёл ближе, ухмыляясь:       – Глянь на этого урода! Правда думал, что свалит, а? Смешной.       Тот, кто держал меня, наклонился так близко, что я почувствовал запах его гнилых зубов:       – Чё, думал, нас проведёшь? Думал, бегать умеешь? Мы это любим, знаешь ли. Когда шваль типа тебя дёргается – ловить интереснее.       Подоспели остальные. Группа обступила меня, лица грубые, изуродованные шрамами и механическими имплантатами. Они стояли плотно, оружие держали наготове. Это не была простая шпана, что ищет лёгкой наживы. Это были настоящие охотники. Хищники, для которых игра только начиналась.       Главарь шагнул вперёд. Его лицо было грубым, словно высеченным из камня, а через щеку тянулся глубокий, зазубренный шрам, словно знак отличия, заработанный в крови. Он окинул меня взглядом – медленно, с ног до головы, оценивающе. В руке у него был пистолет, и он держал его так, будто мог выстрелить в любую секунду.       – Ну и крыса, мать твою, шустрая, – проворчал он, голос холодный, как лезвие ножа. – Но всё равно тупая. Не догнала, что от нас не свалить.       Его взгляд метнулся в сторону, и он заметил контейнер, валявшийся на песке рядом. Главарь шагнул, поднял его, словно тот был чем-то ценным. Он перевернул цилиндр в руках, тщательно изучая каждую царапину, каждую вмятину.       Тусклый металл отразил яркий солнечный свет, на мгновение блеснув. Когда его взгляд упал на выгравированный символ – три круга в треугольнике, грубо вплавленных друг в друга, – его глаза сузились. На мгновение выражение лица стало жестче, будто он понял что-то, что я ещё не знал.       – Ну-ну, – процедил он, его голос стал тише, но от этого только жёстче, как будто нацеливался прямо в сердце. – Это не просто кусок хлама. Откуда ты это спёр, тварь?       Я замер, не зная, что сказать. Его взгляд прожигал, требовал ответа.       – Ты что, оглох, падаль?! – рявкнул он, голос резко стал громче, как удар. – Я спросил, откуда это дерьмо у тебя?!       – Я… я не знаю, – пробормотал я, голос дрожал, как лист на ветру.       Выражение лица главаря помрачнело. Он не раздумывал – его кулак резко взлетел и врезался мне в челюсть. Голова дернулась в сторону, но... ничего. Никакой боли. Это ошеломило меня. Я должен был что-то почувствовать, но вместо этого – пустота.       – Не корчи из себя тупого, мразь! – рявкнул он, его голос был резким, словно ржавый нож. – Ты убегал с этим, значит, знаешь, что это за дрянь. Что было внутри, крыса? Куда делось?!       – Я же сказал, я не знаю! – мой голос дрожал, сорвался на крик, едва выдерживая его ярость.       Он снова ударил, на этот раз в живот. Удар был сильным, таким, что я ожидал обжигающей боли, но опять ничего. Моё тело просто отклонилось назад, но не согнулось, не ослабло.       Главарь нахмурился. Его глаза чуть сузились, выражая недоумение. Он заметил моё странное отсутствие реакции, но, видимо, решил не придавать этому значения.       – Лучше начни вспоминать, ублюдок, – прорычал он, наклоняясь ко мне так близко, что я почувствовал запах его гнилого дыхания. Его голос опустился до зловещего шёпота. – Метка на боку этой штуки говорит, что она важна. И кому-то это надо. А если то, что было внутри, пропало – считай, тебе хана.       – Клянусь, я ничего не знаю! – выдавил я, голос дрожал, как треснувшая струна. Слова казались пустыми, даже для меня самого.       Главарь выпрямился, глядя на меня сверху вниз, словно на мусор. Затем он повернулся к своим людям.       – Обыщите этого говнюка ещё раз. Если крыса врёт, я лично заставлю его пожалеть, что он вообще вылупился.       Один из бандитов резко толкнул меня вперёд, чтобы я стоял на месте. Другой подошёл ближе и начал рыться у меня на теле, его грубые руки шарили по моему потрёпанному костюму, дёргали ткань, царапая кожу.       – Пусто, – пробормотал тот, отступая назад с раздражённым выражением лица. Он сплюнул на землю. – Ни карманов, ни тайников, вообще нихрена.       Главарь нахмурился. Его лицо стало ещё мрачнее, когда он снова поднял контейнер. Он перевернул его в руках, будто ожидал, что что-то выпадет оттуда или откроется само собой.       – Ты точно ничего не прячешь, мразь? – его голос был холодным, с нотками угрозы.       Я молчал, чувствуя, как напряжение сгущается вокруг. Он покачал головой, разочарованно, почти лениво, словно раздумывая, как поступить дальше.       – Ладно, – проворчал он. – Ты! – Он резко ткнул пальцем в одного из своих людей. – Иди и снова обшарь эти развалины. Сверху донизу. Каждый болт, каждую тряпку – чтобы всё перевернул, понял?       Бандит заколебался, явно не в восторге от приказа.       – Босс, мы уже…       – Пошёл, мать твою! – рявкнул главарь, и его голос, будто хлыстом, заставил бандита вздрогнуть. Тот что-то пробурчал себе под нос, но поспешил трусцой к обломкам, не желая спорить дальше.       Главарь медленно повернулся ко мне. На его лице появилась холодная, ледяная ухмылка.       – Ты пойдёшь с нами, крыса, – сказал он, голос спокойный, но в каждом слове сквозила угроза.       Один из них резко схватил меня за руки. Его пальцы стиснули крепко, но без лишнего усилия, словно предупреждая: боль будет, если вздумаю сопротивляться. Я мельком подумал о том, чтобы вырваться, но эта мысль тут же угасла. Главарь смотрел на меня так, что внутри всё сжалось. Его взгляд был тяжёлым, холодным, будто он уже приговорил меня.       – Отведите его к грузовику, – бросил он, не повышая голоса, но его слова прозвучали как приказ, не терпящий возражений.       Он махнул рукой в сторону машин, стоявших неподалёку.       – Босс захочет поговорить с ним. Лично. И поближе.       Шаги бандитов, скрип гравия под сапогами, крики где-то позади – всё смешалось в один гулкий шум.       Мир вокруг будто накренился, когда они поволокли меня к грузовику. Паника начала подниматься, стучать в висках. Я не мог позволить этому случиться. Я должен был выжить. Это была единственная мысль, ясная и острая, как нож. Я должен был узнать, кто я. Должен был понять, какие тайны хранит контейнер. И я должен был сделать это до того, как эти падальщики или их загадочный босс решат, что я больше им не нужен.       Мир обострился. Зрение вдруг стало настолько чётким, что от резкости почти заболела голова. Всё вокруг раскрылось передо мной с пугающей ясностью: лица людей, покрытые шрамами и грязью, как будто каждый из них нес на себе карту прожитых битв; их движения – плавные, хищные, уверенные.       Во мне затрепетал первобытный страх, словно инстинкт жертвы перед хищником. Но это чувство длилось лишь мгновение. Его быстро заслонило другое — нечто дикое, сырое, необузданное. Сила. Она поднималась из глубин, наполняя каждую клетку, каждый мускул. Паника сменилась этим новым чувством, обжигающим и опасным, и я почувствовал, что нечто во мне готово вырваться наружу.       Воспоминания оставались где-то рядом, маня, дразня, но каждый раз ускользали в туман. Я хотел впасть в панику, но вместо этого внутри разлилось странное, холодное спокойствие. Моё тело действовало само по себе. Руки инстинктивно сжались в кулаки, и по венам пронёсся мощный прилив силы.       Хватка бандита, грубая и рассчитанная на подавление, внезапно стала казаться ичтожной. Как будто ребёнок пытался удержать разъярённого быка. Я ощутил, как что-то внутри меня вспыхнуло, как огонь, прорвавшийся через трещину. Грудь сжалась, дыхание прервалось, и из глубины вырвалось низкое, гортанное рычание.       Оно не было человеческим. Оно несло в себе что-то чуждое, дикое, хищное. Это было не моё рычание — по крайней мере, не того, кем я себя считал.       – Стоять, мать твою! – хриплый голос ударил, как плеть.       Другой тут же шагнул вперёд, ржавое лезвие в его руке оказалось у моего горла. Он усмехнулся криво, почти с наслаждением.       – Шевельнёшься – сам себе яму выкопаешь, падла.       Ещё один, громила с выбитым зубом и красным кибернетическим глазом, блеснувшим в солнечном свете, поднял пистолет, направив его мне в грудь. Его мерзкая ухмылка вытянулась до ушей.       – А ну хорош чудить, урод! Не хочешь, чтобы тебя на хрен раскидали по пустыне, – даже не рыпайся! – прорычал он с издёвкой.       Один из них резко толкнул меня вперёд, и всё. Что-то внутри треснуло. Нет, сломалось. Мир накренился, будто сдвинулся с оси. Их руки, хватавшие меня, были как цепи. А цепи – это не то, что я мог терпеть.       Из моего горла вырвался рёв. Это был не крик боли, не вопль страха. Это был звук, который казался чуждым даже мне. Хищный, глубокий, как будто изнутри пробудилось нечто, чему здесь не место.       Что-то в голове сместилось, как зубчатое колесо, встающее на новое место. Их слова, громкие и резкие, вдруг превратились в белый шум, бессмысленный гул, теряющийся на заднем плане. Мысли стали холодными, замедлились, но обрели такую резкость, что казались лезвиями.       Страх исчез. То, что сжимало меня секундой ранее, растворилось, уступив место чему-то более тёмному. Это не была ярость, не паника. Это был фокус – абсолютный, как остриё ножа, нацеленного в одну точку.       Каждый звук вокруг меня обострился до болезненной ясности. Скрежет сапог по грязи — неровный, торопливый. Тяжёлое дыхание тех, кто окружал меня, — громкое, хриплое, будто они сами чувствовали, что вот-вот произойдёт что-то неправильное. Слабый, почти приглушённый щелчок — кто-то снял оружие с предохранителя.       Я не думал. Я знал.       Моё тело уже двигалось на грани возможного, как натянутая струна, готовая лопнуть. Мускулы налились силой, пульсирующей и не поддающейся контролю. Она жила во мне, но я всё ещё не понимал её полностью. И это не имело значения.       Всё, что было важно – я был готов.       Руки активированы. Наполнены силой. Их хватка устранена. Отстраниться. Ликвидировать угрозы.       Резкий взмах. Мягкие ткани и костная структура поддаются воздействию. Тело отбрасывается назад. Контакт с землёй. Кости сломаны. Движение прекращено. Тишина. Первый противник нейтрализован.       Следующая угроза идентифицирована. Направление движения — вперёд. Оружие — дубинка. Траектория предсказана. Захват на средней фазе дуги. Запястье повреждено. Костная структура — разрушена. Оружие выпущено.       Использовать тело первой цели в качество снаряда. Масса противника перенаправлена. Импульс достаточен. Контакт с другой угрозой. Оба тела спутаны. Движение замедлено. Приоритет эффективности. Драматизм исключён.       Стрелок зафиксирован. Его оружие активировано. Траектория выстрела рассчитана. Время до нажатия на спуск: микросекунды.       Действие: уклонение. Дистанция сокращена. Контакт установлен. Захват. Шея свернута с оптимальной скоростью. Цель обездвижена.       Лезвие: периферийная угроза. Движение зафиксировано. Лезвие перехвачено. Контрудар направлен в грудную клетку. Удар выполнен с достаточной силой. Рёбра разрушены. Цель упала. Избыточные движения: не зафиксированы.       Цель с трубой приближается. Поведение нерациональное, замах неконтролируемый. Манёвр: уход в сторону. Захват в области горла. Удар по черепу. Цель ликвидирована.       Кибернетический противник идентифицирован. Целится из пистолета, нажимает на спуск. Пуля: контакт с плечом. Урон минимальный. Влияние на функционал отсутствует.       Тактический ответ: использование доступного объекта. Труп активирован как снаряд. Брошен с оптимальной скоростью и траекторией. Контакт. Цель падает.       Двойная угроза с тыла: дубинка, нож. Манёвр: вращение. Скорость превышает порог человеческого восприятия. Дубинка перенаправлена. Удар по челюсти второго субъекта. Статус: перелом. Клиническая смерть. Удар: точный, расчётный. Угрозы устранены.       Оценка поля боя: завершена.       Объекты: тела, оружие, органика. Разбросанные остатки. Субъекты нейтрализованы. Расположение хаотичное.       Выжившие: два актива. Лидер. Позиция: неподалёку. Статус: боеспособен. Подчинённый. Позиция: удалённая. Статус: деморализован, дрожь визуально зафиксирована.       Поле боя под контролем. Угрозы минимальны.       Главарь поднял пистолет. Движения резкие, неровные. Лицо исказилось яростью, пальцы дрожат.       Моя траектория: оптимизирована. Скорость уклонения: достаточная. Большинство выстрелов мимо. Пули проходят рядом, не достигая цели. Одно касание — рикошет. Контакт с телом минимален, повреждения отсутствуют. Дистанция сокращается.       Его пистолет щёлкает. Магазин пуст. Движение: цель достаёт клинок. Руки покрыты кровью, маневры хаотичные, лишены тактического смысла.       Зрительный контакт с павшими соратниками. Психологическая стабильность: нарушена. Поведение дестабилизировано.       Позиция главаря: приближается. Дистанция сокращается. Противодействие отсутствует. Исход предрешён.       Я не думал. Я не мог думать. Всё во мне действовало на уровне инстинктов, словно сознание больше не управляло телом.       Главарь, наконец, пошевелился. Его движения были отчаянными. Он поднял клинок и бросился прямо на меня, целясь в грудь. Холодный металл вошёл мне в рёбра. Я ожидал боли, но её не было. Только пустота.       Моя свободная рука взметнулась с молниеносной силой, и он рухнул на землю, ударившись о песок. Нож выпал из его рук.       А потом началось нечто ужасающее. Моё тело двигалось само. Рука, что удерживала его, сжималась, но это больше не было просто захватом. Я чувствовал, как его кожа под моей ладонью начала деформироваться. Его плоть размягчилась, словно воск, что поддался невыносимому жару, и потянулась ко мне, как будто меня втягивала сама его сущность.       Он закричал. Это был не просто крик — это был вопль ужаса и боли, настолько пронзительный, что воздух вокруг завибрировал. Он дёргался, пытаясь вырваться, но не мог. Его тело словно теряло форму.       Я стоял, застыв, не в силах осознать, что происходит. Моя рука — нет, моё тело — делало что-то, чего я не понимал, чего я не хотел. Но остановиться я не мог. Его тело рухнуло внутрь, складываясь само в себя, словно от него не осталось ничего, кроме пустой оболочки. Лицо впало, черты исказились, глаза закатились, а крик оборвался, оставив за собой оглушающую тишину. Но это был не только конец его тела. Всё, что он был — его сила, воспоминания, сама жизнь — влилось в меня потоком, от которого хотелось кричать.       Я чувствовал, как моё тело впитывает его, словно губка. Это было ужасно. Его сознание пронзило меня: разрозненные образы битв, жестоких лиц, мгновений боли пронеслись через мой разум, прежде чем раствориться в пустоте. Это были чужие воспоминания, не мои, но они ворвались в меня, как наводнение.       Я увидел его жизнь: мелкие преступления, кровь на руках, азарт охоты за добычей, страх перед врагами и конкурентами. Всё это пронеслось калейдоскопом, без начала и конца. Лица, события, крики, тени — всё кружилось передо мной, как обрывки фильмов, перемешанных в хаотичный водоворот.       На миг я почувствовал, что тону. Тону в море украденных мгновений, в жизнях, которые никогда не принадлежали мне. Но это было во мне. Это стало частью меня, и я не мог остановить этот процесс.       А потом, так же внезапно, как началось, всё оборвалось. Поток воспоминаний, ощущений, чужой жизни отключился, будто кто-то резко выдернул кабель. Внутри осталась пустота, обжигающая, холодная. Во рту появился металлический привкус, горький и чужой.       Я опустил взгляд на свои руки. Кожа снова была нормальной, гладкой, а те странные усики, которые захватывали его тело, втянулись, исчезли, будто их никогда не было.       Я разжал пальцы, отпустил его, но держать уже было нечего. От него осталась лишь пустая, обвисшая оболочка. Его тело с влажным, глухим стуком упало на пол. Я смотрел на свои руки, с которых капала густая, тёмная жидкость, и не мог отвести взгляд.       Вокруг меня лежали исковерканные тела. Останки тех, кто пытался меня остановить. Но всё это не имело значения. Я смотрел только на свои руки и на то, что прилипло к моей коже.       В груди начало подниматься что-то тяжёлое, тягучее. Паника накрыла меня волной, сильнее, чем прежде, ещё более разъедающая. Она разливалась внутри, нарастая с каждой секундой, и уже невозможно было её подавить.       Я сделал шаг назад, потом ещё один. Сила, которая влилась в меня, теперь ощущалась не благословением, а проклятием. Это не была просто сила. Это было что-то другое, более тёмное, более жуткое.       Голод, о котором я не знал, вдруг распахнул пасть внутри меня. Он жёг, терзал, оставляя после себя пустоту, которую ничем нельзя заполнить. Я не мог избавиться от этого чувства, как бы ни пытался.       Воздух стал густым, словно жидкость, обволакивая меня и сдавливая грудь. Тусклый, мерцающий свет отбрасывал искажённые, изломанные тени. Они двигались странно, будто насмехались надо мной, дразнили.       Кем бы я ни был… Я был не человеком. Я смотрел на свои руки, на тёмные пятна чужой жизни, прилипшие к моей коже, и понимал это ясно. Человеческое ушло. Осталось что-то другое. Что-то, что я не хотел принимать.       Последний бандит пятился, его лицо исказил чистый, всепоглощающий ужас. Его глаза метались, словно он искал спасение, которого не существовало. Ботинки вздымали пыль и песок, оставляя хаотичные следы.       Затем он рванул к мотоциклу, лежавшему неподалёку. Ржавое, потрёпанное железо — машина выглядела так, словно держалась на последнем издыхании. Но этого хватило бы, чтобы унести его подальше от меня.       Я смотрел, как он вскарабкался на сиденье, его руки тряслись, когда он пытался завести двигатель. Мотор взревел, извергая облако дыма. Его пальцы вцепились в руль, но даже в этом движении была паника.       Мой взгляд сузился. Что-то внутри меня оттолкнуло саму возможность того, что он может сбежать. Эта мысль была неприемлемой.       Без колебаний моя рука потянулась, пальцы автоматически сомкнулись вокруг первого твёрдого предмета, попавшегося мне под руку. Контейнер. Его вес казался странным, почти знакомым, но я не думал об этом. Это не имело значения.       Моё тело двигалось, будто делало это уже тысячи раз. Контейнер выскользнул из моей руки и полетел по идеальной дуге. Вращаясь, он мчался к своей цели с неумолимой точностью.       Звук удара был мерзким, отвратительным. Контейнер врезался в него с такой силой, что бандит даже не успел закричать. Его тело дернулось вперёд, словно куклу, у которой внезапно оборвали нити.       Мотоцикл покачнулся, не удержав баланса, и рухнул набок с глухим стуком. Пыль поднялась облаком, заволакивая его безжизненное тело.       Контейнер упал рядом. С громким металлическим треском он разлетелся на куски, осколки разлетелись по земле, отражая тусклый свет.       Я замер, глядя на последнего мертвого. Бой закончился, но тишина, которая наступила после, давила сильнее любого крика. Грудь ходила ходуном, воздух заходил тяжело и рвано. Я смотрел на обмякшее тело, растянувшееся рядом с перевёрнутым мотоциклом, и вдруг меня накрыло.       Я убил их. Всех до последнего. Не одного, не двоих — всех. Осознание этого пришло не как раскаяние, а как удар в живот, от которого нечем дышать.       Тело ещё пульсировало остатками этой силы. Этой чужой, дикой энергии, которая раньше казалась мне спасением, а теперь напоминала паразита, высасывающего всё человеческое.       Я опустил взгляд на свои руки. Они дрожали, хотя я даже не чувствовал усталости. Это больше не были мои руки. На них размазана кровь, тёплая, липкая. Кровь, которую я пустил. Всё это сделал я.       Я взглянул на окровавленные останки главаря. Пустая оболочка. Я вытянул из него всё — силу, память, само чёртово существование. Сделал его своим топливом.       Остальные валялись вокруг — сломанные, раздавленные, раскатанные в кровавые ошмётки. Это не была самозащита. Даже близко. Это была чистая, отборная резня.       Да, ситуация оказалась такой, что даже культист Нургла захлебнулся бы в соплях. Настолько всё хреново. И обычно, от такого любого выбьет из седла. Кровища, кишки, оторванные конечности – обычно тут мозг кричит: «Сваливай!» или хотя бы живот в трубочку скручивается. А тут? Ничего. Ни страха, ни вины. Ноль эмоций. Просто странное чувство — отрешённое, пустое. Будто смотришь снафф-видео, только без звука. И это, честно говоря, пугало куда больше, чем вся эта кровавая баня.       Нормально ли это вообще? От этой мысли странная дрожь пробежала по позвоночнику. Нормальные люди не пожимают плечами, не таращатся так спокойно на свои окровавленные руки после того, как сожрали какого-то бедолагу целиком.       Но страх... это был не тот страх, что накрывает, когда ты дерёшься или бежишь. Нет, это был другой, какой-то холодный, липкий, как ржавый нож у горла. Он заползал внутрь, медленно заполняя пустоту, что осталась после украденных воспоминаний.       Честно говоря, одно было ясно как день: человеком я больше не был. Всё. Мимо кассы. Монстр? Может быть. Урод из космоса со встроенной смертельной мясорубкой? Вот это уже звучало как вариант.       Секунду, стоп. Почему я думаю иначе? То, о чём я сейчас думаю — это точно мои мысли? Казалось, будто кто-то залез мне в голову и перекроил всё по-своему. Мозг будто больше не принадлежал мне.       Я копался в себе, пытаясь найти причину, понять, что произошло, и бам — вот они. Фрагменты воспоминаний. Чужих воспоминаний. Куски жизни тех бандитов, которых я отправил в утиль. Всё спутанное, как головоломка с недостающими кусками, которую я никогда не хотел собирать.       Вспышки их воспоминаний пошли одна за другой. Хаотично, быстро, как кинолента, пущенная на перемотке. Я видел как они ходили на дело, чувствовал выброс адреналина, этот мерзкий, сладкий страх, что всегда висит на грани, и извращённое чувство власти, когда ты держишь жизнь другого в своих руках.       Это было так реально. Слишком реально, чтобы быть просто плодом моего воображения. Это были их воспоминания. Их жизни. И теперь они, как паразиты, крутились у меня в голове.       Одно воспоминание врезалось особенно ярко. Мрачный переулок, где-то на задворках города. Вонь гниющего мусора смешивалась с тяжелым запахом страха и отчаяния. Сделка пошла наперекосяк, и началась мясорубка. Пули свистели повсюду, ударяясь о стены, с визгом проносясь мимо. Я почувствовал страх. Паника захлестнула так, будто это был я, но... это не был я. Это был Гризли — так они его называли. Главарь с шрамом, с грязным прошлым и ещё более грязным настоящим. Человек, которого я поглотил.       Я чувствовал его панику, его боль, когда пуля вошла в плоть, разорвав её. Чужое, и в то же время слишком близкое. Их страх, их борьба — всё это переплелось с моими собственными мыслями, словно чужие тени начали ползти по моей душе, оставляя следы.       Почему я это помню? Почему это кажется таким личным, будто это был мой собственный опыт? Этот вопрос сверлил меня изнутри, крутился в голове без остановки, сводя с ума.       Я пытался избавиться от этих чужих воспоминаний, выбросить их, сосредоточиться на настоящем, но они не отпускали. Они липли, как противный, въедливый клей, постоянно нашёптывая в мозг своё прошлое. Их эмоции смешивались с моими, создавая в голове хаос.       Я чувствовал вспышки гнева, обжигающие и резкие. Потом — замешательство, холодное, липкое. И я не знал, кому это принадлежит: мне или им. Был ли это мой гнев? Или это их ярость, их страх, их отчаяние?       Эти ощущения терзали меня, будто кто-то стучал в дверь сознания, требуя впустить. Я знал: если открою, то от себя прежнего не останется ничего. Но удерживать их становилось всё сложнее.