Чёрный цвет солнца

Трогательно — это когда прикасаешься к кому-то по-особенному… Ральф просыпается от этих слов, сказанных в другой жизни. Голос ещё звучит какое-то время у него в голове. Но это уже не то. Невзаправду. Он смотрит в потолок, пытаясь ухватиться за сон, не дать ему исчезнуть. Раствориться в предрассветных сумерках. Потом сдаётся. Тянется за сигаретами. Закуривает. Дым заполняет маленькую комнату, прогоняя остатки сна безвозвратно. Когда он делает последнюю затяжку, обжигаясь, то окончательно возвращается к себе. В этот город. В заснеженную зиму за окном. Кофе варится бесконечно долго. Мужчина поглядывает на турку зло, подгоняет взглядом. Это не действует. Он успевает тщательно почистить зубы, одеться, начистить ботинки, а потом пьёт его прямо на пороге, в пальто. Чёрном. Не изменяет старым привычкам. В автобусе играет приглушённая музыка. Он едет стоя, вцепившись в поручень, полуприкрыв глаза. Вокруг топчутся какие-то люди, точно так же спешащие на работу в этот ранний час. Под ногами хлюпает талая грязь. Дует с окна. Я не вернусь Так говорил когда-то, и туман Глотал мои слова И превращал их в воду Ральф начинает подпевать, про себя. Не знает, откуда ему знакома эта песня — может, слышал от кого-то из ребят… Сунув хмурому водителю купюру, терпеливо ждёт, когда тот отсыпет ему в ладонь сдачи мелкими монетками. У него за спиной кто-то недовольно ворчит. Опаздывает на работу, видимо. Или в институт. Тут истфак недалеко. Вон он, торчит на углу. Кинув мелочь в карман, выскальзывает из автобуса. Изо рта выбивается маленькое облачко пара. С минуту Ральф стоит в стороне, размышляя, покурить сейчас или уже на месте. Провожает отъезжающий автобус взглядом — и решает, что лучше сейчас. Не по себе От этой тихой и чужой зимы, С которой я на ты, Нам не стерпеть друг друга. Дорога от остановки до интерната занимает у него ровно пятнадцать минут. Не так уж и много, если подумать. Бодрым шагом — и того меньше. Однако пальто не предназначено для минусовых температур. Ральф начинает мёрзнуть ещё когда курит. Дрожит, жмётся, судорожно выдыхая дым пополам с паром. А холод проникает всё дальше, игнорируя преграды. Пробирает до костей. Ральф не любит зиму. Знает, что она будет тянутся бесконечно долго, и он успеет устать от неё, а она — от него. Зима берёт на измор, а он и без того вымотан. Куда дальше?.. Мужчина ходит в пальто до последнего, словно убеждая себя, что на дворе всё ещё осень. Хотя листья давно опали, а кругом — одни сугробы. Искристый снег. Скоро Новый Год, придумывать номер на праздничный концерт. Парадная встречает его тёплыми батареями, чьей-то шумной перебранкой в раздевалке и улыбкой вахтёрши, отчего-то всегда приветливой. Ральфу иногда кажется, что старушка видит в нём кого-то другого, очередной призрак прошлого. Он не спешит её разубеждать. Сам такой же. Мальчик поджидает его на привычном месте — возле библиотеки. Стоит, нетерпеливо переступая с ноги на ногу, пряча исчёрканную тетрадку за спиной. Есть у него такая дурная привычка, постоянно всё зачёркивать. Ошибки там всякие. Ральф столько раз говорил ему брать их в скобочки, но он ни в какую. Упрямый. Тот тоже был упрямый, думает воспитатель отстранённо. И гонит эту мысль прочь. Подросток смотрит на него из-под соломенной чёлки. Видит ещё издалека и ведёт взглядом по коридору, а когда между ними остаётся с десяток шагов, не выдерживает — говорит, — Я вчера весь вечер бился над этой задачкой. Вроде, получилось, но я не уверен… Проверите? Ральф подходит к нему, останавливается и только тогда отвечает. — Посмотрю, конечно. Пойдём. Они сидят в библиотеке, за дальним столом. Мужчина внимательно просматривает детские каракули, водит по ним кончиком ручки, не касаясь бумаги. Беззвучно шевелит губами. Мальчик глядит на него, подперев щёку кулаком, подобрав пепельно-серый рукав свитера с внутренней стороны. Тихо посапывает, стараясь не мешать. Вообще, Ральф не обязан проверять чужие домашки. Он ведь воспитатель, а не учитель. Но как-то у них так повелось, что мальчик тащит ему свои тетрадки, а Ральф их проверяет. Потому что больше некому. — Опять начеркал, — ворчит воспитатель. — Сколько раз говорил… — Исправлюсь, — обещает он самонадеянно. Ральф усмехается. Знает, что не исправится. — А вот здесь у тебя ошибка, — указывает на одну из формул. Пододвигает тетрадку к мальчику. — Думай. Пока воспитанник возится с задачкой, Ральф рассеяно смотрит по сторонам. Вокруг высокие стеллажи с книгами. Подоконники уставлены цветочными горшками, почему-то от них на душе становится тускло. Словно кто-то выкрутил лампочку. Может, из-за снежной белизны за окном. Слишком сильный контраст. А, может, и ещё почему. Честно говоря, Ральф не думал, что так быстро вернётся в сферу образования. После Выпуска одна мысль о детях вызывала у него чесотку по всему телу. Стойкую аллергию, против которой бессильна даже целая таблетка цетрина. Нет уж. Лучше водилой, таксовать. Или охранником. Туда, где не нужно напрягаться. Бродить в потёмках чужой невызревшей души без фонарика. Однако, и месяца не прошло, как он снова устроился воспитателем. И снова — в интернат. Что это? Болезнь? Зависимость?.. — Так правильно?.. Ральф стряхивает задумчивость. Глядит в протянутую тетрадку, несколько секунд напряжённо думает, а потом кивает. — Теперь правильно. Молодец. Он тянет руку и ерошит светлые волосы. Жест получается сам собой. Ральф даже не успевает удивиться. А мальчик ему улыбается. Кладёт тетрадку в рюкзак, к учебникам и спортивной форме. — Ну, я пошёл, — говорит. — А то скоро уже урок начнётся. Воспитатель только кивает. Провожает мальчишку в сером свитере взглядом, пытаясь понять, кого же он так сильно ему напоминает. Этой соломенной чёлкой, лезущей в глаза, этой манерой караулить Ральфа из-за угла… Усмешкой. Лёгким наглежом. На самом деле, давно уже догадался. Просто не хочется признаваться. Даже себе. Потому что того, кого мальчик напоминает Ральфу, давно уже нет. Он испарился. Просто растворился в воздухе, как дым или пар. Не уехал на автобусе с Чёрным, и его не забрали родственники… Исчез. Видимо, так бывает. А осталось от него разве что воспоминание, короткий сон, в котором знакомый голос говорит насмешливо (ведь фраза задумывалась как шутка, только Ральф понял это много позже): трогательно — это когда… Он бредёт домой с остановки уже впотьмах. Зимой рано темнеет. Курит на ходу. Впереди кто-то тоже бредёт. Неторопливо, чуть прихрамывая. Ральф рассматривает прохожего отстранённо, когда тот попадает в отблеск янтарных фонарей. Сгорбленная фигура. Одет как-то уж совсем не по погоде. Чёрные кеды, джинсовка. Шапка, из-под которой выбиваются светлые волосы. Одна рука в кармане. Тоже курит. Нет, — думает Ральф. Это не он. Конечно же, не он. Просто какой-то подросток идёт зимним вечером домой. Ведь таких совпадений не бывает. Успокаивает себя этой фразой — и опускает глаза. Смотрит под ноги слишком внимательно. Он снова смотрит на прохожего, когда тот неожиданно валится на землю. Шипит какое-то ругательство сквозь зубы, очень тихо. Сидит на мёрзлом асфальте, вытянув ногу, а вторую прижав к груди. Обхватив колено руками. Ральф не видел, просто он поскользнулся или… Бежит к нему. Специально не смотрит в лицо, лишь протягивает руку, предлагая помощь. Молча. С секунду ничего не происходит. Потом незнакомец тянет руку в ответ, цепляясь за его ладонь, обжигает замёрзшими пальцами без перчаток — и встаёт, рывком. Отряхивает край джинсовки. Ральф всё ещё не поднимает глаз. Боится чего-то. — Спасибо, — говорит знакомый голос. — Очень мило с вашей стороны, что вы протянули мне руку помощи в столь скорбную минуту. Трогательно. — Шутка всё ещё несмешная. Дурацкая, точнее, — выдыхает Ральф. Чувствуя, как у него колотится сердце. Словно всё это время, с их последней встречи, оно не билось — а тут, вдруг, заработало. — Правда?.. — удивляется он. Посмеивается. — А, по-моему, очень смешная… У вас просто нет чувства юмора, Ральф.