Чёрный цвет солнца

Похороны Ральф бессовестно пропустил. Слишком уж был занят тем, что отбивался от обезумивших родителей, выслушивал чужие истерики пополам с угрозами, высиживал на допросах, зная, что завтра придётся отвечать на те же самые вопросы — снова. На собственную истерику времени попросту не осталось. Да и сил, честно говоря, тоже. Чего уж о похоронах говорить… А, может, дело было вовсе и не в этом. Занятость — лишь отмазка. В конце концов, все бы поняли его отсутствие. И Акула, и уж тем более ребятишки. Даже следаки, наверное. Тоже люди. Дракон, Дронт, Дорогуша, Гупи, Сфинкс, Курильщик… Те немногие, что остались на попечении воспитателя после Выпуска. Может, Ральфу просто не верилось, что Птица в самом деле умер — поэтому он и не пошёл на похороны. Чтобы не разубеждаться в столь необходимой иллюзии. Не смотреть на мертвенно-бледное лицо. Тело, облачённое в привычный траур. Не дивиться, как этому засранцу идёт гроб. Как иным людям — свадебный костюм. Дорвался ж всё-таки. Гад. Нехорошо вышло. Получается, Стервятника провожали в последний путь какие-то левые люди. Тащили гроб, опускали в свежевырытую яму, бросали жменьки с землёй… Да что это с тобой, Ральф?.. Пернатому наплевать. Он же сдох уже. Что ему твоя жменька — погоду сделает в Аду, что ли?.. В тот вечер всё происходило так суматошно… Ральф должен был заметить, что Стервятник куда-то пропал. Должен был — но не заметил. Сидел, глушил птичью текилу, силясь переварить услышанное. Совсем забыл, что у него есть блядские обязанности. Утром его нашла уборщица — уже мёртвого. Крик был такой, что воспитатель услышал его со второго этажа — и кинулся вниз по лестнице чуть ли не бегом, почему-то уверенный, что дело именно в пернатом. Почему?.. Что за внезапное прозрение?.. Ральфа опередили Ящики. Когда он добежал, весь запыхавшийся, мокрый, ему оставалось разве что успокаивать уборщицу. — Он, там… — бормотала она дрожащим голосом, то и дело тыча узловатым пальцем в сторону класса биологии. — Я захожу, а он на верёвке болтается… При упоминании верёвки уборщица начинала мелко и судорожно креститься. Воспитатель смотрел на неё почти что с отвращением. По правде говоря, Ральф был даже благодарен Ящикам за то, что те его опередили. Ему и без того снились до жути реалистичные кошмары опосля — про повисшего в петле Стервятника. Раскачивающегося на воображаемом ветру. Не в силах до конца закрыть янтарных глаз на выкате даже сейчас, будучи безоговорочно мёртвым. Сияя ими сквозь узкие прорези. Если бы воспитатель увидел это воочию… Он вставил ключ в замочную скважину, попробовал провернуть — и с удивлением обнаружил, что дверь не заперта. Хотя Ральф мог поклясться, что закрывал комнату перед тем, как пойти в Четвёртую. Уже догадываясь, что он может там увидеть, Р Первый вошёл. Конверт обнаружился на подушке. Белоснежный, за исключением того места, где прыгающим почерком было выведено: «Для Ральфа». Мужчина посмотрел на него затравленно. Покачал головой, отворачиваясь к раскрытой форточке, прикуриваясь. — Извини, Птица… в следующий раз. «Следующий раз» затягивается на неделю. Всё это время он провёл либо в импровизированной допросной — там, где раньше располагался Кофейник, — либо в Четвёртой. Спал, ел и курил с ребятами. Ему почему-то не хотелось возвращаться в собственную спальню. Казалось, что дух Стервятника, проводящего ладонью по его подушке, чуть улыбающегося в задумчивости, всё ещё там. Витает по комнате. И никаким проветриванием его оттуда не изгонишь. Самым странным было то, что они так и не успели попрощаться толком. Возможно, пернатый и пытался выцепить Ральфа, что-то ему сказать — да только сам Ральф был слишком занят очередной тайной Дома, последней загадкой, чтобы просто выслушать. Поговорить. Из-за отсутствия прощания у воспитателя складывалось такое впечатление, будто пернатый всё ещё жив. Просто прячется где-то. Скрывается от посторонних глаз — как тогда, после смерти Тени. Просидел хрен знает где три дня, а потом вернулся, уже при трауре и чудаковатом макияже. Взрослый не по годам. По-настоящему Ральфу срывало крышу лишь в том случае, если кто-то из пришлых говорил небрежно, — Вам ещё повезло, считайте… Всего один суицидник. Вот, помните, в прошлый раз… Р Первый не дослушивал. Чтобы случайно не сорваться. Дом и так не сходил со страниц городских изданий — не хватало ещё, чтобы в газетах появился новый, животрепещущий заголовок: «ВОСПИТАТЕЛЬ С ОСОБОЙ ЖЕСТОКОСТЬЮ ИЗБИЛ ПРОВЕРЯЮЩЕГО». Время как будто остановилось. Мялось у порога, застревало в дверном проёме. Путалось меж секундных стрелок. Никак не хотело уноситься вперёд — а вместе с собой уносить затаённую боль. Дать Р Первому выдохнуть спокойно. По-настоящему. Он вскрыл конверт ранним утром. Просто курил, а потом вдруг не выдержал. Вытащил письмо из плотной бумаги — и жадно впился глазами в строчки. Он ожидал от пернатого чего-то впечатляющего. Длинного, витиеватого, страниц эдак на двенадцать. «Войну и мир» с уклоном в мистику и пиздострадания. Ничего из этого не обнаружилось. Была лишь пара строчек: «Видимо, я слишком плох, чтобы заполучить эту дурацкую шестерёнку. Ну и ладно. Не страшно. Не грусти, Р.» Вот и всё. «Не грусти, Р.» — Да пошёл ты знаешь куда со своей грустью… — прошипел воспитатель с внезапной злобой. Скомкал поганый листок в руках, потом быстро расправил, сложил из него кривенький самолётик — и выпустил в окно, не провожая даже взглядом. Пусть летит на все четыре стороны. Вечером Ральф напился — впервые за эту бесконечно долгую неделю. Разыскал Сфинкса, чтобы вытрясти из него всю душу, узнать, что это за шестерёнка такая, из-за которой пернатый — пернатый!.. — повесился. Сфинкс на его вопрос поморщился. Вздохнул. — Шестерёнка, — произнёс он таким тоном, словно в самом слове заключался ответ. — Помогает перейти на другой Круг. — Другой… чего? — не понял Ральф. Сфинкс снова вздохнул — ещё выразительнее, чем прежде. — Другой Круг, — повторил он с нажимом. — Вы чем вообще слушали в Ночь Сказок?.. — Ушами, — огрызнулся воспитатель. И, вот, не прошло и года, как он оказался на этом кладбище вновь. Спасибо Акуле — додумался положить близнецов рядом. Даже без подсказок со стороны Ральфа. Неподалёку топтался Сфинкс. Они с Ральфом как будто поменялись ролями. Теперь Сфинкс был воспитателем, сопровождавшим Стервятника к могиле, а он был, собственно, Стервятником. Так себе аналогия, если вдуматься. Малообещающая. Мужчина до сих пор не знал, нахрена позвал безрукого с собой — и нахрена тот согласился. Наверное, Ральфу стало страшно идти сюда в одиночку. А Сфинкс это увидел — и подписался на увеселительную прогулку по кладбищу. Даже цветы были теми же самыми — ромашки и сухоцвет, будь они неладны. Бессмертники. Те, что были возложены Стервятником на могилу Тени, давно истлели. Поначалу воспитатель хотел притащить пернатому хризантемы или пионы — что там любят готические мальчики в чёрном?.. — но, в последний момент, плюнул на всё это дело, последний стёб, и собрал неброский букет полевых. Пусть порадуется, что ли. — Ну, здравствуй, Птица, — начал Ральф вслух. Сфинкс, заслышав его голос, дипломатично отошёл. — Как тебе лежится? Замечательно?.. Видит Бог, Р Первый не хотел срываться. Орать на покойника. Но, свежий холмик земли и казённый венок с серебристыми буквами «Помним. Любим. Скорбим», всё это на него так подействовало… Враз. Прошибло до слёз. Злых и беспонтовых. Прикуриваясь, Ральф продолжил, зло усмехаясь, — Гадёныш ты, пернатый, вот кто. Не выдержал-таки под конец… И нахрена я тебя терпел все эти годы, спрашивается?.. Отмазывал, выручал, воспитывал… Нахрена, а?.. Покойник не отвечал. Видимо, считал это выше своего достоинства. — Ну и чёрт с тобой. Хорошо тебе погнить, Стервятник, — выдохнул Ральф. Утёр рукавом нос, пошарился в кармане и швырнул к могильной плите заранее заготовленную пачку Winston, коробок спичек и что-то ещё, упавшее с металлическим звоном. Зашагал в сторону Сфинкса, не оборачиваясь. Два призрака проводили воспитателя взглядом. Один из них легонько толкнул брата в плечо. Улыбнулся чуть печально. «Не переживай. Он это не со зла». «Я знаю», — отозвался Сиамец беззвучно. Но не улыбнулся. Наклонился к металлическому предмету — тому, что швырнул Ральф последним. Подцепил за тонкую цепочку. Поднял. Рассмотрел на свету. Шестерёнка. И вот тогда пернатый усмехнулся. Покачал головой, а потом надел её на шею. Тень тоже засмеялся — беззвучно, придерживаясь за живот. Кажется, этот смех настиг воспитателя — потому что он вдруг обернулся, уставился на парное надгробие, силясь что-то за ним рассмотреть. Или кого-то. — Пойдёмте, — позвал его Сфинкс. — Неуютно тут как-то. Р Первый кивнул. В последний раз пробежался колючим взглядом окрест — и отвернулся. Зашагал дальше, всё ещё мысленно матеря Птицу распоследними словами. Не в силах унят клокочущую злость — и тоску, совершенно необъяснимую. Отсмеявшись, Тень прикурился. Швырнул пачкой в брата — а Стервятник поймал её на лету. Вынув сигарету, зажал меж тонких губ, чиркнул спичкой. Посмотрел Р Первому вслед. «Спасибо, Ральф».