Чёрный цвет солнца

Ральф понимает, что сегодня тот-самый-день, когда видит одного из птичьей братии. На гнусном лице Бабочки, подгнившем с обоих концов, застыло какое-то растерянное выражение. Он развалился посреди коридора, в обнимку с одним из цветущих и пахнущих. Ни пройти ни проехать, что называется. На гнедой кобыле не обскакать. Сидит в своей коляске, нервно пощипывая листики алоэ. Потом, неожиданно, срывает один, кладёт себе в пасть и начинает жевать, причмокивая. От такого зрелища воспитателя потихоньку мутит. Но он перебарывает рвотные позывы — не от хорошей жизни пернатый жрёт собственную растительность, взращенную с такой любовью. Как-то раз Ральфу довелось увидеть, что бывает с теми, кто рискнёт провернуть подобный фокус в Гнездовище — но уже без спроса. Шакал сдуру решил урвать немного целебных трав для простудившегося Македонского. Не подумав о возможных последствиях. Кровь вздымалась фонтаном аж до потолка — как в дешёвых хоррорах. Как в GTA, если отрубить кому-то голову самурайским мечом. Янус замучался останавливать, а птички — оттирать под пристальным надзором Р Первого. В тот день воспитатель впервые с ужасом осознал, что значат для пернатых их горшочки — и стал шарахаться от них как Слепой от зеркал. Обходить за три версты. Не дай Бог, уронит… Даже самый строгий Закон не спас бы Ральфа от расправы со стороны озверевших воспитанников. Его черепом украсили бы каминную полку. А теперь один из птенцов жрал алоэ. «Сатурн, пожирающий своего сына» — репродукция в цвете. Ральф подошёл незаметно, со спины. Наклонился. Поинтересовался, — Нервная неделька выдалась, приятель?.. Бабочка закашлялся, подавившись алойным листком. Крутанулся на коляске и воззрился на Р Первого — нет, не испуганно. Обрадованно. Даже с некоторым облегченьем, словно он избавил его от необходимости принимать какое-то решение. — Р Первый!.. — воскликнул колясник, на радостях позабыв, что воспитатель терпеть не может именно такого обращения к собственной персоне. Спохватившись, весь сжался в предчувствии надвигающейся грозы. Но Ральф простил ему эту забывчивость. Дело явно пахло жаренным. Иначе откуда столько радости от встречи на прыщавом лице?.. — Я, — спокойно подтвердил Ральф. — Что случилось? С секунду Бабочка выждал, убеждаясь, что никакого пиздеца не будет. Бить никто не станет. Убедившись, выдохнул тихонечко и заговорил, — Понимаете, тут такое дело… — Понимаю, — перебил со вздохом Ральф. — Так что давай ближе к сути. — Не могу найти Стервятника, — заключил Бабочка. Перепрыгивая сразу через несколько ступенек пространных объяснений и расшаркиваний. И, видимо, переоценив догадливость воспитателя — потому что тот вопросительно приподнял брови. — И — что?.. — Понимаете… — начал парнишка снова — и умолк. Прислушался. Возражений со стороны Р Первого не последовало, так что он продолжил. — Понимаете, это очень странно… — Не вижу ничего странного, — хмыкнул Ральф. — Вожак захотел побыть в одиночестве. Будь я вашим вожаком — испытывал бы такое желание ежесекундно. Бабочка не обиделся. Лишь стремительно помотал головой, потревожив сальные патлы. — Вы не понимаете… — пояснил он, терпеливо жмурясь на воспитателя. — Господи, да что ты заладил со своим «понимаете», «не понимаете»… — Ральф закатил глаза. — Можешь объяснить по-человечески?.. — Могу, — выдохнул птенец. И произнёс, переходя на шёпот. — Просто сегодня годовщина… Он не закончил, но Ральфу и не понадобилось продолжение. Он и так всё понял. Какая такая «годовщина». — Вот ведь блядство, — отчеканил воспитатель. Бабочка активно закивал. Мат его нисколько не смутил. — Ладно… — Ральф воззрился на птенца. — Иди, ищи дальше. Не найдёшь в течении часа — маякни мне. Я разберусь… Когда колясник отъехал, скрылся из виду, мужчина забурился обратно к себе в кабинет. Подошёл к распахнутой форточке, из которой тянуло ранней осенью — и прикурился. Провалился в воспоминания. В целом, Стервятник был тихим малым. Не вытворял откровенной дичи слишком уж часто. По сравнению с тем же Лордом — просто ангел во плоти. Мог нажраться какой-нибудь дряни, проблеваться в общем толчке — и дальше себе порхать по окрестностям. Выгадывать, чего бы ещё сожрать. Новости об его экспериментах доходили до Ральфа очень редко. В основном, через Януса. В форме невысказанных претензий. Воспитатель как-то предпринял попытку поговорить с Большой Птицей о гастрономических предпочтениях. Неудачную. Спросил, чем его не устраивает человеческая еда. Не отдающая тухлятиной. Парень послал Ральфа нахуй — взглядом. А вслух и вовсе ничего не сказал. Но был у пернатого один день в году… Мужчина невольно покосился на диван. Обкусанный, с выпирающим поролоном. Хранивший на себе следы чужих немилосердных зубов. Да, был один день. В тот, исконный, самый первый Стервятник чуть не загремел в психушку. Ральф отмазал. Через год состайники обнаружили его в ванной, заляпанной кровью. С искромсанной рукой, призывно свесившейся с белоснежного бортика. Янус заебался штопать. Начитаются этих своих инструкций по суициду — мол, вдоль, а не поперёк… Спасли. Откачали. Роздали знатных пиздюлей по выздоровлению. На следующий год Птица ограничился трёхдневным запоем. Упёрся на чердак к девчонкам и никого туда не пускал, даже Ральфа. Глушил текилу, плакал. Классика. И, вот, третий год. Что выкинет пернатая голова на этот раз?.. Можно разве что догадываться. «Поживём — увидим», — философски рассудил Ральф. И стал ждать. Через час в дверь постучались. Воспитатель, с полной уверенностью, что это Бабочка пришёл сообщить ему нечто ужасное, кинулся к двери. Даже сигарету не докурил. — Ну, что? — выкрикнул он, распахивая дверь. Застыв с тлеющей сигаретой в руках. — Что — что?.. — удивился Стервятник. Посмотрел сначала на лицо воспитателя, потом на полыхающую сигарету и спросил, — Я не вовремя?.. — Вовремя, — Ральф даже обрадовался своей находке. Схватил пернатого за плечо, насильно втягивая в пространство каморки. — А ну-ка… Стервятник устроился на диване, хлопая на воспитателя ничего не понимающими глазами. Признаков приближающегося суицида не наблюдалось на лице вожака. Напротив — он выглядел каким-то слишком спокойным. Довольным жизнью. Прихорошился, что ли?.. На лице пернатого обозначилось минимум косметики. Разве что тушь на ресницах, сбившаяся в комочки ближе к кончикам, да тонкий слой тональника. Волосы заплетены в аккуратную косицу. Одет он был тоже весьма лаконично. Чёрные джинсы, чёрная рубашка навыпуск и, какого-то хрена, осенний стрейч. Вместо привычной трости — простенький зонтик. А в руках плитка швейцарского шоколада. — Собрался куда-то?.. — с подозрением в голосе поинтересовался Ральф. — Это вам, — вместо ответа пернатый протянул воспитателю плитку шоколада. — Очень вкусный. Я не пробовал, но мне рассказывали. — Спасибо… — протянул Ральф неуверенно. Швырнул плитку на стол, а сам жадно затянулся остатками сигареты. Рот обдало чем-то пакостным. Видимо, дошёл до фильтра и не заметил. — Вы вспомнили, — догадался Стервятник. Он примостил зонтик рядом с собой, а окольцованные руки сложил на коленях. Сама невинность. — Вроде того, — отозвался воспитатель. Смерил пернатого взглядом. — Где планируешь провести сегодняшний день?.. — На кладбище, — неожиданно, отозвался он. Ральф всё ждал, что парень усмехнётся — но этого не произошло. Стервятник говорил серьёзно. Убийственно серьёзно, он бы даже сказал. — На каком таком кладбище? — не выдержал Чёрный. Нахмурился. — На том, куда вы меня отвезёте, — моментально нашёлся Рекс. Поглядел на воспитателя с затаённой просьбой. — Вы же отвезёте меня на кладбище… к нему? Честно, мужчина не сразу сообразил. А когда сообразил — удивился настолько, что Птица нахрена-то добавил к своей проникновенной речи, — Обещаю, что всё будет хорошо. Без истерик. А про мои истерики кто-нибудь подумал?.. — с тоскою промелькнуло в сознании воспитателя. Всё ещё прибывая в лёгком шоке от услышанного, Ральф спросил, — А ты же понимаешь, что кладбище, ну, оно… — он запнулся. — Находится в Наружности?.. Стервятник посмотрел на Р Первого как на идиота. Разом растеряв всю свою просительность во взгляде. Вздохнул. — Понимаю, естественно… Ну так что, отвезете? Что он должен был ответить?.. «Нет, никуда я тебя не отвезу, иди режь вены под дверьми Могильника?..» Типа, как-то не очень педагогично. Так что он согласился. Так воспитатель и пернатый оказались в одной тачке. Ральф врубил радио. Трагичный голос затянул песню про коня и поле. Стервятник первым делом пристегнулся — он сидел на переднем сиденье, по правую руку от водителя, — а потом спросил, — Курить можно? — Можно, — отмахнулся от него воспитатель — и сам закурил. Первые двадцать минут они ехали молча, думая каждый о своём. Ральф размышлял, стоит ли спросить пернатого, почему именно сейчас?.. Три года прошло, как никак. Три года каждодневного траура, скорбного ебала и внезапных приступов меланхолии, словно всё произошло только вчера. А вот сейчас, глядите-ка — они едут на кладбище. Время от времени воспитатель переставал следить за дорогой и мельком косился на Стервятника. Тот сидел, привалившись к стеклу плечом, со скучающим видом глядя в сентябрьские дали. К ушной раковине тянулся тонкий проводок наушника. Музыку слушал, значится. — И как тебе Наружность? — не удержался Ральф. Усмехнулся. — Страшно?.. Птица перестал пялиться в окно — и перевёл стылый взгляд на него, Ральфа. Пожал плечами. — Честно говоря, не знаю. Меня сейчас кое-что другое пугает. Подавившись чужой откровенностью, Ральф заткнулся на весь остаток пути. Не предпринимал новой попытки пошутить. Позубоскалить. Просто молчал. Курил иногда, приспустив стекло. Когда до обозначенного места оставалось меньше десяти минут езды, Стервятник вдруг сказал, — Ральф, а вы можете остановить здесь?.. — Зачем? — удивился воспитатель. — Мы ещё не приехали. — Мне надо, — нетерпеливо пробормотал Птиц, провожая что-то, известное лишь ему одному, взглядом. — Ну, хорошо, — проворчал Ральф, сворачивая на обочину. — Только быстро… С некоторой оторопью Р Первый пронаблюдал, как, выйдя из машины, Стервятник опустился на корточки и стал методично собирать какие-то цветы в охапку. В одних он угадал ромашки, немного жухлые, а вот вторые, с мелкими жёлтыми цветами, опознать не смог. Когда пернатый хлопнул дверью, Ральф кивком указал на жёлтые цветы. Спросил, — Это что? — Бессмертник, — отозвался парень. Улыбнулся уголкам губ. — Другое название — сухоцвет. Макс их любил… в сочетании с ромашками. Они покурили, молча глядя на раскидистое поле. Потом Ральф упёр ладони в руль. — Ладно, пернатый. Погнали. Ехать осталось — всего и ничего… Они бросили тачку на обочине возле кладбища. Изначально Р Первый не собирался идти — но быстро сообразил, что без него Стервятник будет бродить по обители мёртвых до вечера. Заблудится ещё… останется жить. С него станется. Бросив прощальный взгляд на машину, воспитатель вздохнул — и зашагал между узких оградок, то и дело разворачиваясь боком, чтобы пройти. Стервятник плёлся следом, спрятав одну руку в карман плаща. Второй он прижимал нехитрый букетик к груди. Честно говоря, Ральф и сам не помнил, где находится могила Тени. Разве что схематично. Вон от того надгробия направо, пока не упрёшься в размашистую берёзу… Чёрт, сколько же здесь этих берёз… Пришлось изрядно поплутать. Но, в конце концов, они вышли к нужному месту. Выполнив функции проводника, Р Первый деликатно самоустранился. Встал чуть поодаль, отвернулся и стал курить сигареты, как семечки щелкать — одну за одной. Он не знал, что будет делать Стервятник. Начнёт рыдать, опустившись на колени у могилы брата?.. Обнимать надгробие?.. Разговаривать с Тенью?.. Он бы ничему не удивился. Принял бы любую реакцию со стороны воспитанника. Спустя десять минут тишины, Стервятник его окликнул, — Ральф?.. — Да?.. — отозвался он, стряхивая пепел. Оглянулся через плечо. Стервятник стоял на том же самом месте, где Ральф его оставил. Только цветы теперь лежали у надгробия — оптимистично-жёлтые. Россыпь ромашек и бессмертника. — Можете подойти?.. Ральф подошёл. Молча встал рядом со Стервятником. Несколько секунд парень не сводил взгляда с надгробия. Вычитывал и без того известную ему информацию — имя, дату рождения, дату смерти… Потом посмотрел на воспитателя. Нет, пернатый не плакал. Тушь на месте, разводов нет. Ему просто было очень и очень грустно. Так, что даже у Чёрного сердце сжалось в котомочку. В плотный узелок под рёбрами, слева. — Скажите, а Тень… — голос пернатого дрогнул. Он умолк, так ничего и не спросив. — Ему не было больно, — произнёс Ральф чуть хрипловато. — Если ты это хотел узнать. Парень только кивнул. Извлёк узкую ладонь из кармана — и без спросу обхватил ею запястье воспитателя. Сжал. Так они и стояли. Посреди осеннего кладбища. Молчаливые. Спокойные. Отрешенные. — Он сейчас здесь?.. — неожиданно, спросил Ральф. И тут же пожалел о своей бестактности. К его удивлению, Птица ответил. И даже улыбнулся при этом. — Нет, что вы… Он остался стоять на пороге Дома, когда мы уезжали. Тень не может отойти слишком далеко. Я проверял. Когда они ехали обратно, Чёрный Ральф старался изо всех сил отделаться от мысли, что на пороге Дома их дожидается молчаливый призрак Тени. Спросил, на свою голову, называется… Стоит там, прислонившись плечом к дверному косяку, обхватив локоть, смотрит призрачными глазами, едва-едва подёрнутыми золотом… Когда они подошли к крыльцу, Стервятник вдруг усмехнулся. Посмотрел куда-то в пустоту, не стесняясь Ральфа. — Ну и чего ты там видишь?.. — выдохнул воспитатель. Стервятник поднял на него глаза. — Стоит, — вздохнул он печально. — Ромашки перебирает, бессмертник… Понравились. — Ну охуеть теперь… — заключил Ральф, первым пересекая порог Дома. — Ну, хоть понравились… Слава тебе Господи…