С привкусом тьмы

      — Воу, привет! — Эйвери отпускает Моргану Селвин, быстро встает, театрально отряхивая штанины, и засовывает руки в карманы, одаривая Лили смелым взглядом прямо в глаза. От улыбки на его щеках образуются милые ямочки, и он с нескрываемым удивлением продолжает рассматривать девушку. — Решила заглянуть на наш славный огонек по случаю первого дня учебы? — Голубые глаза парня искрятся весельем и заинтересованностью. — У нас тут, правда, совсем немного свободного пространства, но… — Он косится на Моргану, присевшую рядом с Ригелем Лестрейнджем, и обводит свои ноги элегантным взмахом руки. — Только что появилось вакантное место на моих коленях. По отзывам пользователей — уровень комфорта, сравнимый с купе класса VIP.       Слизеринцы взрываются приступом хохота; Том Реддл лишь негромко хмыкает, но глаза мертвенной хваткой вцепляются в лицо студентки.       «Какого черта она здесь забыла? Неужели все-таки видела, как я присвоил кошелек зазевавшейся бабки? Только этого мне не хватало».       Лили лишь скептически выгибает бровь и кривит губы в усмешке.       «Ладно, кажется, Гвен можно понять: в обаянии юному Эйвери не занимать. Всегда улыбающийся, жизнерадостный. Но пошлые шутки с едва знакомой девушкой — сразу минус в его анкете потенциального партнера».       — Спасибо, оставлю на долю лучших. — Лили переводит взгляд на Тома Реддла и незаметно сглатывает.       «Не такие уж они и страшные. По крайней мере Эйвери. Некомфортность ситуации, конечно, зашкаливает. Кажется, Моргана Селвин думает, что чем более пренебрежительную мину она мне состроит, тем быстрее я исчезну отсюда. Я бы и сама не прочь это сделать, милая Моргана, но мне нужен кошелек старушки. Вот бы еще Реддл не вглядывался в меня так мрачно».       Лили поворачивается к Тому, нервно теребя складку внутри мантии. Хорошо, что руку не видно, и никто не может заметить ее волнение. На самом деле, она держится довольно неплохо. Слизеринцы наверняка ничего не заметили: даже ответила очень уверенно.       — Том Реддл? — Лицо Лили застывает в вопросительном выражении. — Можно тебя на минуточку?       Купе мгновенно затихает, и слизеринцы удивленно переглядываются. Том бегло осматривает ее и пытается считать эмоции девушки.       «Черт. Неужели все-такие видела? В глазах осуждения нет, значит, вряд ли подметила воровство. Тогда какого лешего ей понадобился я? Там, в коридоре, она заставила меня заволноваться. Смотрела на меня, как эльф на подаренный хозяином носок».       — Здравствуй.       В голосе Тома — прохладная сдержанность.       «Может быть, просто совпадение и с кошельком никак не связано? Твою мать, почему я, будущее всего магического мира, должен думать о такой ерунде?»       Настроение портится еще больше, но Том медленно отрывает спину от стенки купе и встает, засовывая руки в карманы брюк. Рот Дерека Нотта кривится в усмешке, и он обводит Лили взглядом с ног до головы.       — А ты смелая. Обычно девчонки предпочитают отлавливать Тома между тесных стеллажей библиотеки.       Со всех сторон раздаются смешки, но тут же прекращаются, когда Реддл бросает Нотту предупреждающее «Дерек» и пригвождающий к сиденью взгляд. Дерек Нотт меняется в лице, сглатывает и отворачивается к окну.       «Серьезно? — Лили скрещивает руки и делает шаг в коридор вагона. — У них что, пубертат головного мозга? Нет, кажется, я никогда не смогу общаться нормально со студентами Слизерина. Что ни фраза, то пошлость или оскорбление. А Реддл у них, похоже, что-то вроде председателя Змеиного Клуба. Одно его слово — и они внимают, как змея флейте индуса-заклинателя. Надо будет уточнить у Адама: может быть, он как представитель индийского населения знает пару приемчиков по успокоению этого змеиного клубка».       Реддл выходит из купе и захлопывает раздвижную дверь. Лили поворачивается к парню, лихорадочно пытаясь подобрать слова. Он снова засовывает руки в карманы, тщательно обдумывая, какое выражение лица лучше принять.       «Нужно действовать как обычно.       Я всегда стараюсь выглядеть перед другими приветливым и участливым. Это стало такой закоренелой привычкой, что мне уже абсолютно не требуется стараться подбирать выражаемые эмоции, чтобы обмануть этих глупых дураков и привить им хорошее впечатление от меня. Но эта идиотская ситуация начинает порядком раздражать, потому что я пока не знаю, что именно она видела и что хочет. Можно было бы применить легилименцию, но лучше повременить. Тем более что легилименция — не прямое чтение мыслей. И я немного устал, потому что уже успел немного просмотреть воспоминания приближенных мне слизеринцев: мое сознание так и рвалось потренироваться в том, что так сильно требовалось мне для контроля над окружающими. А пока что я — вежливый примерный студент, который «искренне» хочет узнать, что же там блять нужно этой… Бруствер, кажется».       Том натягивает на себя его дежурное участливое лицо и добавляет в голос нотки доброжелательности.       — Ты хотела мне что-то сказать?       Лили прочищает горло и поднимает глаза на парня. Он блуждает взглядом где-то выше ее головы, и она, пользуясь моментом, изучает его лицо. У него черные, серьезные глаза и аккуратные брови. В груди начинает появляться беспричинная тревога, отчего Лили хмурится, сильно вцепляясь пальцами в мантию.       «Снова это отвратительное чувство. Второй раз за день. Нужно покончить с этой дурацкой историей с кошельком и идти обратно, к друзьям. Только с ними эти ощущения максимально заглушаются. Что на меня вообще нашло? Я не могу просто собраться и поговорить с кем-то во имя помощи бедной продавщице сладостей? Абсурд, Лили. В конце концов, это всего лишь мальчишка.»       Девушка уверенно вскидывает голову и быстро кивает. ***       — Знаешь, только что продавщица сладких товаров потеряла свой кошелек с деньгами. Я застала ее плачущую в соседнем вагоне, и вспомнила, что видела тебя в коридоре с похожим кошельком. Я пообещала помочь ей в поисках. По времени все сходится, поэтому я решила, что ты, возможно, нашел ее мешочек с деньгами.       Черт.       Я вцепляюсь взглядом в ее лицо и лихорадочно перебираю пути выхода из ситуации.       Решила она.       Если такие цепкие глазки, шла бы ловцом в команду Когтеврана, да могила тебе Квиддичем.       Нужно было сразу же убрать мешок с деньгами в карман.       Нет.       Нет, курица, ты не заставишь меня думать, что я совершил ошибку — это просто ты вышла невовремя и, конечно же, как и все полоумные девчонки Хогвартса тут же застыла при виде меня: помню я твои округленные глаза.       Может, кинуть в нее Обливиэйтом и дело с концом? Хотя вряд ли она стала единственной свидетельницей стенаний старой растяпы из-за денег. Слишком рискованно чистить память всему вагону.       Как же мерзко: придется отдавать деньги, когда они так нужны.       Что ж, пожалуй, изобретать велосипед (как часто любит выражаться магловское отродье) нет необходимости: девчонка придумала оправдание ситуации за меня. Я всего лишь невинно поднял оброненный старухой кошелек с деньгами и… И конечно же, собирался отдать его машинисту по приезде на станцию.       Я делаю озабоченно взволнованное лицо и приоткрываю в удивлении рот, будто совсем забыл об этой ситуации:       — Ах да, он у меня.       Рука начинает делано хаотично искать кошелек.       — Я поспрашивал, но не нашел владельца. Подобрал его в пустом коридоре минут 10 назад и собирался отдать руководству поезда в конце поездки. Могу лишь похвалить тебя за такое… Неравнодушие к проблемам окружающих.       Черт бы тебя побрал.       Тебя, твой сине-золотой галстук, зеленые глаза, наполняющиеся истовым восторгом от моих слов о том, что проклятый кошель у меня. Давай, хватай его, беги со слезами счастья к старой наивной карге. Я прямо вижу, как крепко она обнимет тебя, добрую сладкую душонку, готовую поступиться своим комфортом и, наверное, даже жизнью ради других. Вижу, как от ваших объятий с неба польется кленовый сироп, а из ваших глаз — пряничные слезы.       Мерзость.       Первое, что я сделаю, когда приду к абсолютной власти — убью всех жалких моралистов. Я возвещу новую эпоху единственной и единственно верной морали — кодекса чистоты крови. Все остальное померкнет.       Девушка рассыпается в благодарностях и тянет руку за злосчастным кошельком.       Померкнет все.       Все маглы, волшебники-отступники, предатели крови. И ты, ты со своими рыжими волосами и запутавшимся в них глупым букетиком ромашек на груди.       Мерзких ромашек.       Внезапно перед глазами возникает какой-то туман, будто я вглядываюсь в запотевшее стекло.       Она берет мешок из моей ладони, наши руки соприкасаются, и меня пронзает одуряюще отвратительное чувство тяжести в голове.       Ромашки и рыжие волосы. Что…?       Пространство как будто начинает искажаться, заставляя все расплываться перед глазами смазанными пятнами. Я вижу всполохи проблесков, выхватывающие из окружающей картины лишь бутоны цветов в окружении рыжих волос. Мир вокруг покрывается рябью, а интерьер вагона будто бы пытается превратиться в нечто зеленое, напоминающее блеск травы в солнечный день.       Видение отпускает так же резко, как и настигло.       Я хватаюсь за голову и делаю небольшой резкий шаг назад, протирая глаза и пытаясь сфокусировать зрение. Туман от увиденного начинает постепенно расползаться, и я хмурюсь, моргая и оглядываясь по сторонам.       Что это, мать твою, было?       Мои глаза находят лицо студентки, застывшей с денежным мешком в руке. Она неподвижно смотрит в одну точку, широко раскрыв глаза и судорожно пытаясь отдышаться.       Она тоже это видела? Почувствовала? Это какой-то коллективный визуальный бред? Заклятие?       Я быстро осматриваю ее, но не замечаю в руке ни палочки, ни чего-либо еще подозрительного. Сознание будто бы продолжает подрагивать в каком-то отупляющем, раздражающем ощущении.       Я вздрагиваю от громкого хлопка двери и вижу спешащую к нам продавщицу сладостей. От звука девушка тоже приходит в себя, кидает на меня быстрый взволнованный взгляд и поворачивается к подбегающей старухе. Она протягивает руку с кошельком продавщице и что-то тихо говорит. Карга восхищенно лепечет и переводит взгляд на меня.       — Ах, это ты нашел! Какой честный, чудесный, благородный мальчик! Спасибо, спасибо большое!       Исчезни, глупая бабка.       Она порывается ко мне и, рассыпаясь в благодарностях, приобнимает меня за плечи. Волна отвращения накатывает моментально, но я из последних сил выдавливаю доброжелательную улыбку и терпеливо жду, когда она отстанет. Чувствую, как в груди, запуская вибрации по всему телу, трепыхается сердце, и вижу, как рыжеволосая девчонка силится вежливо улыбаться, прощаясь с глупой старухой.       Нет.       Нет.       Еще секунда — и я просто взорвусь и забрызгаю весь вагон этим непонятным, дребезжащим ощущением в голове.       Я резко поворачиваюсь и стремительным шагом следую в туалет. Нужно поскорее умыться, чтобы этот бред прекратился.       Включаю кран так сильно, что капли воды фонтаном отскакивают от поверхности раковины. Я оживляю в голове образы увиденного, и мерзкий гул боли разливается по всему лбу.       Рыжие волосы и букет ромашек.       Я видел это как будто не в первый раз, и, более того, очертания волос и цветов, словно бы фантом из прошлого, накладывались на картину настоящего.       Воспоминание видения заставляет голову раскалываться в болезненных ощущениях, поэтому я отбрасываю картинки из головы и силюсь перенаправить увиденное в мысли. Только в мысли.       Холодная вода приносит облегчение, и мерзкая боль начинает отступать.       Мозг начинает лихорадочно копаться в воспоминаниях и текстах тысяч прочитанных книг. Я никогда не читал о чем-то подобном и никогда, это абсолютно точно, не чувствовал ничего подобного.       Это похоже на наваждение, на назойливое воспоминание, будто я получил Напоминалку — сраный стеклянный шар с дымкой, объявляющий о том, что я забыл что-то важное. Идиот Мальсибер получил такой однажды на третьем курсе и каждые пять минут вытаскивал шар, чтобы сидеть и тупо пялиться на крутящийся в шаре дым, размышляя о том, что он мог забыть. В такой же дым, что и всепоглощающий туман перед глазами пять минут назад.       Я протираю покрасневшие от напряжения глаза и разглядываю себя в зеркале. Со зрением все в порядке, значит, это было нечто сравнимое с галлюцинацией.       Я перебираю в голове возможные причины галлюцинаций, но понимаю, что все без толку: я хорошо спал прошлой ночью, не употреблял алкоголь или волшебные дурманящие вещества, у меня нет аллергии, а моральное состояние было более чем приподнятым до того дурацкого момента с кошельком, когда рыжеволосая застала меня в коридоре.       Рыжеволосая.       Нет, нет. Мне нужно собраться, нужно сосредоточиться. Я никогда не даю слабины, я всегда стараюсь не позволять чувствам взять верх. Существую только я и мое выдающееся мышление. Моя магия и идеология. Моя эрудиция. Мой талант и амбиции.       Может быть, глупая девчонка влюбилась в меня и решила воспользоваться ситуацией старухи, чтобы подобраться ко мне и одурманить? Тупые девки способны и не на такое, чтобы залезть в мою голову.       Хотя глаза у нее были не менее ошалевшие, чем, наверное, у меня. Надеюсь, она не заметила моего состояния. Ненавижу терять самообладание и давать повод к появлению всяких кривотолков. Надо было схватить ее и тут же ворваться в ее сознание, но потрясение и боль в голове не позволили это сделать.       Нет, я не буду об этом думать.       Я приглаживаю растрепавшиеся влажные волосы и открываю дверь.       Потом. Все потом. Я разберусь и с этой хренью, но сейчас есть дела более важные, чем волшебным образом возникшее состояние временного бреда.       Мерзкое чувство все еще заставляет сердце отбивать усиленный ритм, и под кожу медленно пробивается злость, изгоняющая прежнее состояние недоумения. Последнее, что сейчас хочется — это возвращаться в купе, полное громких веселых возгласов идиотов. Заткнуть их не проблема, но кто-нибудь обязательно пристанет с расспросами. Нужно придать себе как можно более непринужденный вид.       Как же сложно.       Я раздвигаю дверь купе и бросаю на компанию делано равнодушный взгляд. Они замолкают и обращают на меня вопрошающие лица.       Ну давайте, любопытные кретины, спросите меня, что было нужно девчонке. Осмельтесь спросить то, что хочется. По типу «Почему же вы так долго?» или «Насколько рабочий рот у девчонки Бруствер?».       Осмельтесь, и я размозжу ваши тупые головешки Бомбардой максима.       Я прохожу к месту у окна левой полки и сажусь, устраиваясь поудобнее. Моргана Селвин подскакивает и усаживается на край плотно забитого сиденья напротив. Хочет выслужиться — это похвально: можно растянуть ноги. Рука проходится по волосам и застывает на лбу едва подрагивающими пальцами. В голове снова возникает образ белых цветов, и тонкий укол боли заставляет прижаться подушечками пальцев к виску.       Получается, голова начинает болеть, когда перед глазами возникают образы увиденного? Драконье дерьмо, что это за напасть?!       — Милорд, у Вас все хорошо? Что хотела от Вас Бруствер, милорд?       Тишину в купе разрезает взволнованный голос Дерека Нотта, и это в мгновение ока превращает мое нарастающее раздражение в ярость. Я вцепляюсь взглядом в недоумка и спешно сажусь.       — Учебные дела, ничего важного. — Я чеканю слова, пытаясь выглядеть как можно более спокойным, но ничего не получается. А мне очень не нравится, когда что-то не получается.       В глазах Нотта мелькает страх, и я кривлю губы в презрительной ухмылке: он прекрасно чувствует, какое у меня настроение — научился за последние годы. И прекрасно знает, в чем провинился.       — Кстати, дорогой мой Дерек. — Мой голос превращается в сладкую патоку с елейными нотками. — Напомни мне, пожалуйста, пятое правило Кодекса Вальпургиевых Рыцарей.       Нотт сглатывает и растерянно таращится серыми глазами по сторонам.       — Ни при каких обстоятельствах… Ни при к-каких обстоятельствах не обсуждать Вас перед учениками, которые не входят в состав Нашего Великого Объединения…       — Прекрасно, продолжай. — Я удовлетворенно улыбаюсь и тянусь рукой за палочкой. Этот жест не проходит без внимания, и Дерек напрягается еще больше, начиная лепетать на почти истерическом тембре.       — Не обсуждать Вас в негативном ключе, подвергая сомнению и слухам Ваше доброе имя, не распускать слухи самостоятельно и предотвращать их в случае появления таковых…       Я резко встаю и подскакиваю к вздрогнувшему от неожиданности парню, прижимая палочку прямо к его горлу. Дерек замирает, ширя свои глаза от ужаса.       — Тогда какого же черта ты, глупый идиот, позволил себе мерзко шутить обо МНЕ при этой глупой девчонке? Так ты следуешь правилам нашего Кодекса? Так ты выражаешь свою преданность мне и нашему делу???       — Милорд! Милорд, прошу Вас! Я хотел лишь выразить свое недовольство ее поведением и неправильно подобрал слова!       — И чем же ты был недоволен, недоумок?       — Тем, что она нахально пришла сюда, к Вам, несравненный Лорд, и решила что-то требовать! Я лишь хотел… Вы же сами говорили, что при других мы должны вести себя, как обычные ученики, чтобы никто ничего не заметил и не заподозрил! Вы же знаете, некоторые замечают за нами странности, и…       Ярость внутри меня разрослась до подрагивания в руках, и желание отвлечься от всего, выплеснуть эти мерзкие ощущения доводит меня почти до крика. Вид и лепетание пресмыкающегося Нотта вызывает презрение вперемешку с наслаждением, но мне нужно больше: больше его страха, больше поклонения. Мне нужна его боль.       — Выбирай наказание.       — Милорд, прошу…       — Выбирай наказание. — Я выпрямляюсь и смотрю на него сверху вниз. — Все как обычно. Либо боль, либо позор.       Нотт видит, что я не шучу и жалобно проскуливает: «Боль».       Палочка метко посылает в стены и дверь шумоизолирующее заклинание, и лица сидящих в купе белеют. Все отворачиваются кто куда, зная, что сейчас произойдет.       Я удовлетворенно улыбаюсь. Как предсказуемо, Нотт: ты всегда выбираешь боль. Все помнят, что было, когда Мальсибер провинился и выбрал в наказание позор: мое заклятие Империуса заставило его сожрать дюжину «Газомелек» на уроке Трансфигурации, и он пердел около пяти минут без остановки, пока преподаватель, зажимая нос, не отправил его в больничное крыло.       Я начинаю дрожать от предвкушения, а воображение рисует искривленный от боли рот парня и его дрыгающееся в конвульсиях тело.       День еще не закончился, мы даже не приехали в Хогвартс, а сегодняшние события уже вывели меня из себя: сначала неудачная кража кошелька у бабки, потом расспросы этой зануды «пай-девочки» Бруствер, а потом это сраное видение непонятно какого происхождения. Воспоминание о дурацком образе снова провоцирует легкую боль в голове, и я яростно сжимаю зубы.       Забыться, избавиться от всего этого.       Конечно, мне насрать на высказывание Нотта, но мне просто необходимо выплеснуть эту ярость, поэтому спасибо, милый Дерек, что как обычно невовремя распустил свой грязный язык. Палочка молниеносно вырисовывает кривую в воздухе.       - Круцио. ***       Я устало зарываюсь лицом в ладони и нещадно тру глаза кончиками пальцев.       — Я уж подумал, что ты сошла с ума, когда увидел, как ты стучишься в слизеринское купе. — Адам делает страшно округленные глаза и снова откусывает печенье.       — Думаю, я близка к этому как никогда… — Я нервно сглатываю и взволнованно вцепляюсь в кулон на шее, как делаю всегда, когда меня одолевает тревожность.       Гвен аккуратно кладет свою руку на мою и легонько сжимает ее, участливо заглядывая в мое лицо.       — Лили, милая, уверена, что это видение просто результат стресса. Твоя семья третировала тебя все лето расспросами и слежкой: неудивительно, что ты так распереживалась.       — Нет, Гвен, это было настоящее видение! Я не идиотка, я могу отличить разыгравшееся воображение от того, что вижу.       — Но ты видела идентичный сон прошлой ночью, возможно, он просто слишком ярко предстал перед глазами…       — Пожалуйста, Гвен, не пытайся меня утешить этими предположениями! — Я резко встаю и начинаю ходить туда-сюда по узкому проходу между сиденьями. — Мама и тетя сказали, что признаком проявляющегося дара может стать все, что угодно: кошмары, тошнота, тревога, злость, галлюцинации и другие не очень-то приятные симптомы.       — Значит, это была просто галлюцинация, так?       — Может быть, но… Не знаю, я думаю, что нет. Я просто чувствовала что-то странное, как будто… Какую-то неисправимость, уверенность в том, что… Это случится. То, что я увидела, должно случиться.       Адам и Гвен переглядываются и хмурятся.       — Учитывая, что ты видела темную фигуру и зеленую вспышку заклятия, полетевшую в тебя, не удивительно, что это так тебя напугало. — Адам перестает жевать и задумчиво потирает нос. — Но если у тебя действительно начинает проявляться родовой дар, например, прорицания, то ты могла видеть просто какое-то событие, не связанное с тобой. Ты сказала, что оно появилось, когда Реддл передал тебе мешочек с деньгами, и ваши пальцы соприкоснулись. Может быть, ты увидела то, что должно произойти с ним?       Паника скапливается где-то в области гортани, и я судорожно сглатываю, борясь с желанием схватиться за голову.       — Но Адам, мне еще нет семнадцати! Мне еще далеко до семнадцати!       — Ты думаешь, что дар появится день в день, когда ты станешь совершеннолетней? Родители же сказали, что дар должен проявиться к семнадцати, а не ровно в семнадцать. К тому же, это круто, разве нет? На прорицании можно заработать хорошие деньги.       — Я не хочу видеть дурацкие видения каждые пять минут!       — Кто сказал, что ты будешь видеть их постоянно?       — Как никто и не сказал, что я не буду видеть их постоянно. И что это за дар, который проявляется только к совершеннолетию? Обычно особые умения сопровождают волшебника всю жизнь.       — У тебя всегда были лучшие оценки по прорицанию, Лили. Думаю, это всегда было с тобой, только не в виде видений. Видения — апогей в способностях прорицателей, и теперь это начинает у тебя появляться. Наличие прорицательских способностей очень редкое явление. Думаю, тебе стоит гордиться, что принадлежность к твоему роду обеспечила тебе проявление дара.       — Что это за дар, про который никому нельзя говорить и про упоминании о котором мама с тетей начинают встревоженно переглядываться? Неужели прорицание настолько опасно, что они строго-настрого запретили мне говорить об этом кому бы то ни было? Это странно. Как странно то, что я не нашла в книгах по родословным хотя бы кого-то из нашей семьи, кто прославился бы прорицанием. Целителей и зельеваров — хоть отбавляй, но никто не известен хотя бы как гадалка на картах Таро.       Гвен вздыхает и растерянно рассматривает меня.       — А ты говорила с ними об этом? О том, что не нашла информацию и все такое…       — Конечно, говорила. Они лишь сказали, что это опасно, и часть моих предков уже поплатилась за свои способности. И что «мы поговорим, когда время придет». По мне так это — полная чушь. Черт с ними, с этими видениями, но они сказали… сказали, что…       Гвен и Адам обеспокоенно придвигаются поближе.       — Что они сказали?       — Они сказали, что, если потребуется, они заберут меня из Хогвартса.       Гвен ошалело пялится на меня, пока Адам обескураженно бьет себя ладонью по лицу.       — Они готовы забрать тебя из Хогвартса из-за дара прорицания?       Я удовлетворенно смотрю на их пораженные лица и киваю.       — Теперь вы понимаете меня? Как можно быть спокойной, если из-за этой родовой ерунды меня могут забрать из школы? Чем это может быть настолько опасно? И я без понятия, говорить ли мне им об этом, потому что я не уверена, что завтра же утренним поездом они не примчатся сюда с требованием, чтобы я собирала чемоданы.       Я взволнованно провожу пальцами по волосам, пытаясь пригладить растрепавшиеся пряди. На ладони остается лепесток ромашки из букета, и я бездумно смотрю на него, пытаясь отвлечься.       Ко мне подсаживается Гвен, и мы встречаемся взглядами.       — Не говори им.       — Но я обещала сказать сразу же, если что-то начнет происходить…       — Пока что ничего еще и не произошло. Да, ты увидела видение, но ничего плохого не случилось. Давай просто подождем, м?       Гвен мягко улыбается и обхватывает мою ладонь своей. Тепло ее руки аккуратно запускает по коже успокоение, и я перестаю дрожать. Адам согласно кивает и тоже улыбается, но только другой, задорной улыбкой. Я физически ощущаю, как тяжело мне справляться с навалившимися мыслями и решаю, что лучше обдумать все немного позже.       — Если что, я скажу, что это вы меня подговорили!       — Все что угодно, лишь бы ты осталась с нами!       Мы смеемся, и паника отступает, но глубоко в сердце остается маленький, но очень тугой узелок сомнения, а на задворках сознания маячит мерзенькое предчувствие того, что я лишь временно отсрочиваю решение проблемы.       — А теперь расскажи, как тебе Реддл? — Гвен заговорщически подмигивает и пристально вглядывается, ожидая реакции.       — Реддл? — я удивленно вскидываю брови. — Да обычный…       — Обычный??? Подруга, нужно быть слепой, чтобы не заметить, как он горяч! — Адам откусывает печенье и смотрит на меня как на ненормальную.       — Я не градусник, чтобы определять горячий он или нет. Единственное, он смотрел на меня как на последнюю сумасшедшую: наверное, я именно так и выглядела, когда возникло видение. И еще думаю, он благородный, раз отдал кошелек и не соврал, хотя мог бы, ведь у меня не было никаких доказательств, кроме того, что я его видела.       Я вдруг представляю, как выглядела в момент видения: воображение рисует выпученные глаза и приоткрытый в изумлении рот. Мне становится так стыдно, что я краснею и невольно закрываю лицо руками.       На самом деле, он и правда красивый, но говорить об этом друзьям не хочется: Гвен тут же решит, что я влюбилась, а я не вынесу, если она будет многозначительно смотреть на меня, когда он будет проходить мимо, и сочинять стишки по типу «Тили-тили тесто, Лили — Редллова невеста!»       — А я вот думаю, это странно. — Гвен жадно смотрит на то, как Адам доедает пачку шоколадного печенья, но резко отворачивается, заметив, что я за ней наблюдаю. — Нашел кошелек — передай кому нужно сразу, а не жди до конца поездки.       — Гвен, ты относишься заранее предосудительно ко всем слизеринцам, кроме Джерома Эйвери. — Адам закидывает в рот орешек и лукаво улыбается.       Гвен горделиво вздергивает подбородок.       — Он единственный во всей их компании не вызывает негативных эмоций и никогда не подкалывает окружающих противными высказываниями.       — Кажется, заучка Реддл тоже никого не трогает.       Неожиданно лицо девушки преображается от какой-то внезапной мысли, и я в мгновение ока догадываюсь, о чем она хочет спросить. Гвен рьяно подается корпусом вперед и жадно вцепляется взглядом в мое лицо.       — Кстати, Лили, когда ты заходила в купе Реддла, ты же видела Эйвери? Он говорил что-нибудь?       — О, Боже… — Адам страдальчески взвывает и снова утыкается в книгу по квиддичу. ***       Когда поезд останавливается на станции Хогсмида, по окнам начинает мелко моросить, и я разочарованно вздыхаю, предчувствуя, что мы доберемся до школы промокшими до нитки. В коридоре усиливается шум и громкие возгласы учеников, но мы с друзьями остаемся на местах: лучше выйти последними, чем ощутить на себе толкучку десятков студентов, спешащих выбраться из вагона. Когда большинство учеников высыпает на платформу и отправляется кто куда (первокурсники к лодкам, а остальные — к экипажам), мы с друзьями медленно поднимаемся и застегиваем мантии поплотнее: в окно видно, как деревья начинают зябко дрожать от ветра.       Коридор вагона абсолютно пустой, и это меня радует: есть в таком опустении особый сакральный шарм. Гвен и Адам шутливо дерутся за возможность протиснуться в коридор первыми, и я невольно улыбаюсь этой картине. С друзьями мне легче. Всегда.       Мы аккуратно спрыгиваем на почти пустой перрон и собираемся идти в сторону дороги, когда сзади нас раздается возглас:       — Эй, голубой!       Мы синхронно оборачиваемся и видим застывшего в дверях вагона Дерека Нотта. Он аккуратно сходит с поезда и медленно приближается, засунув руки в карманы.       Голубой?       Я бросаю взгляд на Адама и замечаю на его лице замешательство.       У Дерека Нотта какой-то безумный вид: растрепанные коричневые волосы свисают неаккуратными влажными прядями, галстук сбился набок, рубашка выпущена из штанов. Он смотрит на нас с каким-то остервенением, но на губах блуждает презрительная ухмылка.       — Ты это нам? — хмурится Адам.       — Я это тебе. — Дерек тыкает пальцем в Адама и скалится, оголяя ряд ровных зубов.       Я знаю, как двусмысленно прозвучала та фраза, и меня охватывает волнение.       — И к чему ты это сказал? — Адам пытается сделать непринужденный вид, но я вижу, как все его тело напрягается.       — О, я лишь к тому, что ты носишь голубую форму, как и все студенты Когтеврана.       — Любишь констатировать факты?       — Да ладно тебе! — Нотт делает невинное выражение лица и виновато машет руками. — Просто хотел поздороваться.       Мы переглядываемся и уже собираемся уходить, когда Дерек продолжает:       — Я просто хотел поздороваться и поделиться кое-какой информацией.       Его лицо приобретает такое насмешливо злое выражение, что я невольно сглатываю, наблюдая, как плечи Адама напрягаются снова.       — Но нам лучше поговорить один на один — информация не из приятных.       — Можешь говорить перед ними, у меня нет секретов от моих подруг.       — Что ж, это еще занимательнее. Знаешь, этим летом я гостил в доме своего деда… Наверняка ты слышал про моего деда, это личность довольно известная… Особенно в определенных кругах.       О, Боже. Надеюсь, это не то, о чем я думаю.       Я вскидываю глаза на Адама и замечаю, как сильно он сцепляет кулаки в карманах штанов, не спуская глаз с ухмыляющегося Дерека.       — Так вот однажды, одним теплым июльским вечером я заметил, что дед оставил ключ от своего кабинета в гостиной, когда спешно собирался по какому-то делу… Входить в его кабинет, конечно же, строго-настрого запрещается, но я не смог устоять перед своим любопытством. Я схватил злосчастный ключ и, прерывисто дыша, понесся в обитель тайны великого Кантанкеруса Нотта… Взору моему предстала удивительная обстановка кабинета, но я избавлю вас от подробностей: все-таки накрапывает дождь, не хотелось бы заставлять вас промокнуть до нитки. — Дерек улыбается и продолжает: — Так вот… Я прохаживался у стеллажей с древними книгами, разглядывал артефакты, трогал баночки с невиданными зельями, пока не увидел огромное хранилище колбочек с воспоминаниями…       Меня начинает потряхивать от догадки.       — Я принялся читать названия на колбочках, распределенных по годам, и вдруг увидел какое-то знакомое имя… Там было написано «Адам Шафик». Конечно же, мое любопытство распалилось еще больше, и я выхватил сосуд и направился прямо к омуту памяти. Но Мерлин! Что за картину я увидел, погрузившись в воспоминания…       Лицо Адама кривится то ли от боли, то ли от злости, и я осторожно хватаю его за напряженную руку.       — И что ты увидел? — друг настороженно смотрит на слизеринца.       — Я увидел знакомое лицо ученика Хогвартса, только более юное. Он был привязан к какой-то каменной колонне, пол вокруг него был расписан письменами, а мой дед читал над ним старинные заклинания. Мальчик кричал, как резаный поросенок, извивался от боли, прося стоявшего рядом отца прекратить эту пытку. Но его отец просил продолжать, потому что хотел… Избавить сына от болезни, позорящей честь семьи. О да, мальчик был страшно болен, а мой дед славился своими возможностями в черной магии. С какими только вопросами ни обращались к нему… Но, видимо, это был первый случай, когда отец просил избавить его сына от клейма гомосексуализма…       Все происходит в одну секунду: Адам дергается и под наши испуганные вскрики хватает Дерека за грудки. Нотт удовлетворенно смеется и презрительно кривит губы.       — Заткнись сейчас же!!!       — Что, мальчик с особенными предпочтениями, боишься, что я расскажу об этом всему Хогвартсу? Наверняка твой отец до сих пор не убил тебя только потому, что взял с тебя клятву о том, что ты будешь держать свои необычные наклонности в узде до выпуска из школы. Ведь, как оказалось, даже моему деду не удалось помочь такому конченному извращенцу, как ты.       Пока Адам в шоке смотрит в его глаза в нескольких сантиметрах от лица Нотта, крепко стискивая ткань его мантии на груди, Дерек наклоняется еще ближе и что-то тихо шепчет прямо ему в лицо.       Адам яростно вскрикивает и выхватывает палочку, но Гвен бросается к нему на шею, заслоняя от слизеринского засранца, а я выхватываю палочку и крепко прижимаюсь к его руке.       Нотт со смехом уходит, пока по нашим прижавшимся друг к другу телам бьют струи усилившегося дождя. Капли воды разбиваются о лицо Адама, пока я не понимаю, что он плачет.       Я замираю в шоке, потому что меня полностью захватывает четкое осознание: этот год будет абсолютно другим.       И это только начало.