С привкусом тьмы

      Когда Адаму было 12, отец нашел его личный дневник, где он описывал свои нежные чувства к троюродному брату, в дом родителей которого они приехали во время зимних каникул. Мальчики быстро подружились, найдя друг в друге надежных хранителей секретов и партнеров по шалостям. Адаму было тяжело в детстве в окружении правильной старшей сестры и маленького назойливого брата: сестра как поборница правил постоянно докладывала родителям о его проделках, а брат все время ходил за ним хвостиком и, в свою очередь, угрожал тоже пожаловаться на что-нибудь папе с мамой, если старший брат откажется с ним играть, что случалось часто. Усадьба семьи Шафик располагается под Лондоном, окруженная несколькими километрами леса. Это лишило Адама возможности иметь друзей, поэтому каждую поездку к многочисленным родственникам он воспринимал как счастливейшее событие. С троюродным братом они виделись, когда были совсем маленькими, ввиду чего он почти его не помнил. В ту встречу в 1938 году он увидел высокого темноволосого сверстника с озорным лицом, и в тот же день, буквально с первого разговора, распознал в нем родственную душу. К этому времени Адам уже учился в Хогвартсе, и у него были мы, поэтому он перестал испытывать тотальное одиночество, но его троюродный брат был так похож на него по взглядам и желаниям, что не смог не увлечь его. Адам не сразу определил направленность своих чувств к брату, подумав, что просто испытывает к нему сильное дружеское влечение. Однажды они веселились, ловя ртами съедобные мыльные пузыри разных вкусов, новинку того времени, и на пике радости от развлечения он вдруг посмотрел на брата и понял, что хочет его поцеловать. Это испугало и смутило Адама, поэтому он ничего не предпринял. Полное осознание истинной природы его чувств пришло позже — после возвращения домой. Он скучал, умирая от желания увидеть друга, и описывал все то, что переживал глубоко внутри, в своем дневнике. Жаль, что Адам не догадывался о том, что его строгий властный отец прекрасно знал о тайнике, в который Адам каждый день осторожно прятал дневник. Скандал разразился страшный, но остался в пределах осведомленности четверых: самого Адама, отца, матери и старшей сестры. Консервативный отец пришел в ужас и решил во что бы то ни стало избавить сына от «мерзкого постыдного проклятья».       Многие знают про темные дела Кантанкеруса Нотта, особенно про его возможности в решениях даже самых сложных магических вопросов.       Когда отец Адама, мистер Девдас Шафик, привел его в подвальное помещение дома Кантанкеруса, перепуганный мальчик еще не знал, что ему предстоит вынести. К ритуалу все было готово: круг с магическими знаками на полу, свечи по всему периметру, котел с тошнотворным на вид зельем и одуряющий запах странных благовоний. Казалось, что время растянулось в пространстве и остановилось. Адаму было настолько больно, что его голос срывался на крик в мольбах отца остановить темного мага. Адам говорил, что по ощущениям это похоже на то, как тебе выворачивают все кости и внутренности, будто бы пытаясь изгнать из тебя самого себя. Наверное, так и происходит, когда тебя пытаются лишить истинной любви и навязать что-то чужеродное.       Девдаса Шафика страдания мальчика не трогали, т.к. он четко знал цель ритуала и свято верил в его необходимость. Адама приводили пять раз, и с каждым разом он чах все больше, пока Кантанкерус Нотт не заявил, что продолжать становится слишком опасно для жизни. После последнего раза Адам слег с лихорадкой, что не помешало его отцу допытываться, поменялось ли что-то в его сознании. Позже при помощи легилименции он узнал, что Адаму по-прежнему нравится его брат. На этом отец поставил на Адаме точку. Он лишь приказал, чтобы Адам не смел позорить честь семьи и не заводил отношения в школе. С тех пор мистер Шафик негласно признал своим наследником младшего сына и принялся за его тщательное воспитание, надеясь, что постоянными разговорами о том, каким должен быть настоящий мужчина, он сможет вырастить ребенка, который не разочарует его «испорченностью сознания».       Поездка до Хогвартса и праздничный ужин по случаю начала учебы прошли как-то смазанно: мы почти не разговаривали из-за шока и большого количества посторонних вокруг. Праздничный ужин тоже не показался таким же богатым на вкусности, как обычно: из-за тянущейся в магловском мире войны, возникли некоторые трудности с продовольствием.        Разговор удался, только когда мы остались одни в опустевшей гостиной Когтеврана. Пришлось дождаться, пока Адам как новый староста Когтеврана от мальчиков, проводит первокурсников в гостиную и поможет им освоиться на новом месте.       Примерно через полтора часа Адам сидел в гостиной с отрешенным лицом и лишь иногда вяло реагировал на возмущенный шепот Гвен. Во мне плескалась невиданная злоба: видеть испуганное нервное лицо Адама и представлять, какую боль ему причинили воспоминания о тех мучениях в подвалах Кантанкеруса Нотта, оказалось невыносимой пыткой. В конце концов, когда Адам сказал, что ему нужно побыть одному, и поднялся в комнату мальчиков, я поняла, что день этот длится слишком долго и… слишком мучительно. Произошедшее всего лишь за время поездки в поезде вымотало меня так, что глаза начали закрываться сами по себе. Смотря в синеву балдахина над кроватью, я не чувствовала ничего из обычно приятного спектра чувств по случаю первого дня учебы. Впервые за все годы Хогвартс встретил меня холодом и тревогой. ***       Я просыпаюсь от мерзенького гула в голове, сопровождающегося монотонной болью в висках.       Черт!       Снились ромашки и обрывки лица в обрамлении рыжих волос.       Отличное начало дня, ничего не скажешь!       Боль усиливается под аккомпанемент нарастающего раздражения. Я нервно тру глаза и вцепляюсь руками в гудящие виски. Что со мной происходит?       Я замечаю показывающие без пяти минут шесть часы, и желание завыть от злости проникает в пальцы рук, впивающиеся в подушку, будто бы в чье-нибудь горло. О да, задушить кого-нибудь сейчас было бы отличным способом снятия напряжения.                   Спасением от этого бреда, увиденного в коридоре при контакте с занудой Бруствер. Мало того, что от галлюцинаторной ереси болит голова, так еще и снятся сны, от которых меня лихорадило всю ночь, и вот итог — проснулся в такую рань, а сна ни в одном глазу.       Я с силой кидаю подушку в ноги и валюсь обратно на кровать, прикрывая глаза руками. Что за день вообще вчера был? Угораздило ввязаться сразу в две истории, в одной из которых я потерял только что обретенные деньги, а во второй…       Ощущение потери контроля над ситуацией заставляет еще крепче сжать зубы.       Спокойно. Я никогда не теряю хватку. Существую только я и моя магия. Я и моя эрудиция. Мой талант и амбиции…       Повторяемая тысячи раз привычная мантра собственного сочинения помогает разуму встать на путь логики и подойти к проблеме с трезвой головой.       Что мы имеем из полученной информации?       Я передавал девчонке кошелек, и взгляд зацепился за букет ромашек у нее на груди. Перед глазами возник туман, и я увидел четкий фантом, наложившийся на окружающую обстановку. В глазах будто бы задвоилось от лицезрения реальности и того, что предстало перед взором.       Я точно где-то видел это, и оно само явилось в моей голове. Воспоминание из прошлого? И что же это: просто флэшбек из похожей ситуации или это как-то связано с ней?       Нет, мы никогда не общались, а флэшбек это просто яркое воспоминание, а не галлюцинаторная картинка.       Черт, чем больше пытаюсь разобраться, тем тяжелее найти ответы на вопросы. В голове снова возникает образ цветов, поэтому я, предчувствуя новую волну боли, начинаю лихорадочно искать, за что бы уцепиться взглядом, чтобы отвязаться от представляемого образа.       Точно - боль!       Голова не должна болеть от простых воспоминаний, а она болит, болит каждый раз, когда я снова воссоздаю картинку увиденного в голове. Будто это то, что я видеть не должен, и мое наказание за это — боль. Похоже на магические цепи, одеваемые на преступников: они причиняют физические страдания всякий раз, как человек пытается освободиться.       Глаза впиваются в значок старосты на тумбочке. Как же много мороки с этими обязанностями старосты факультета: постоянно следить за идиотами, носящимися по коридорам и так и норовящими кинуть друг в друга какое-нибудь глупое заклинание по типу Фурункулюса. Какой катастрофический кретинизм тратить свое время и силы на разучивание подобной белиберды.       И какие же все они незрелые и тупые.       Праздные лентяи и лоботрясы.       Эта мысль заставляет скривить губы в презрительной усмешке.       Какое счастье, что я мудр и талантлив, как все они вместе взятые. Хотя даже все они вместе взятые — просто пшик по сравнению с моими возможностями.       Вчера еле сдержался, чтобы не побежать сразу в библиотеку, но Слизнорт прицепился со своей радостью по случаю нового учебного года и разговорами о том, какие удивительные встречи и обновления нас ждут в этом году на собраниях «Клуба Слизней». А потом еще обсуждение со старостами предстоящего заседания студсовета. Даже не помню, как дошел до кровати — настолько меня загрузил вчерашний день.       Но сегодня все будет иначе. Надо обязательно навестить мою прекрасную мисс Хорни в библиотеке.       От мыслей о библиотекарше губы растягиваются в злобном оскале, обнажая зубы.       Я почти закончил с ней. Выверенная тактика принесла плоды: глупая женщина чуть не обронила слезу, когда я уезжал на летние каникулы. В голове возникает грустное лицо мисс Хорни во время прощания. Ее большие синие глаза в стеклах очков, подергивающиеся от тоски, тонкие сухие губы, смыкающиеся в напряжении. И вся она, трясущаяся от обожания и желания. Подарить ей поцелуй, признаться «в чувствах» было бы слишком преждевременно и опрометчиво. Я просто использовал красивые слова в завуалированном ключе, но так, чтобы она все поняла. И чтобы она дрожала все лето, предвкушая нашу встречу, надеясь на продолжение.       Наверное, сегодня всю ночь металась по кровати, представляя, как я зажимаю ее между стеллажей библиотеки: не составило труда просканировать ее мысли, где я увидел тысячи картин ее снов и воображаемых интимных ситуаций, которые она представляет, когда засиживается в пустой библиотеке допоздна. Она симпатична, спору нет, но не вызывает во мне абсолютно ничего. Хотя ее одержимость мной весьма приятна, врать не буду. В любом случае, она нужна мне лишь для дела, так что придется придерживаться плана.       Я устало провожу ладонью по взъерошенным после сна волосам, пытаясь продумать план действий на сегодняшний день. Невообразимое количество дел, но эта ситуация с занудой Бруствер меня просто вымораживает: если у меня продолжит болеть голова каждый раз, когда я буду вспоминать о злосчастном видении, а сны будут переполнены назойливыми фантомами, то я не продержусь и недели в таком темпе.       Да, даже я. Даже моя Всесильность.       Выцеплю девчонку сегодня же и залезу ей в голову.       Самое время снова потренировать Легилименцию. ***       — Обещаю, я убью его.       Такое можно редко услышать от меня, но в этой ситуации других слов просто не подобрать. Я вообще считаю, что обращаться со словами нужно крайне осторожно: в них таится особая магия. Когда мы колдуем, мы произносим заклинание, но даже если магия совершается невербально, мы продумываем заклинание в своей голове. Поэтому я стараюсь не говорить что-то в сердцах: вдруг магическим образом это претворится в жизнь?       Но мы не машины, у нас есть чувства. Поэтому всегда следовать этому правилу не получается. А сейчас я даже не пытаюсь сдержать себя: только в этой фразе я могу четко выразить, что чувствую по отношению к Дереку Нотту, который так посмеялся над моим лучшим другом.       Я делаю глоток горячего кофе с молоком, на миг отводя взгляд от Слизеринского стола: не хочется портить наслаждение от вкушения напитка рассматриванием злобной физиономии Дерека Нотта.       — Лили, ты скоро протрешь в нем дырку, если не прекратишь бросать в его сторону такие колючие взгляды… — Гвен округляет глаза и машет перед моим лицом, пытаясь привлечь к себе внимание.       — Было бы славно. — Я разворачиваю лицо к Адаму, уныло ковыряющемуся в своем обеде. — Он же сказал тебе что-то еще, да?       Мне сложно задавать ему вопросы, понимая, как тяжело другу прокручивать в голове воспоминания о произошедшем, но обсудить все действительно необходимо — мы должны прийти к решению проблемы.       У Адама под глазами — залегшие тени, но в остальном он выглядит опрятно и аккуратно, как всегда. Однако мрачное выражение лица настолько не вяжется с обычно веселым видом друга, что я вся невольно сжимаюсь от напряжения.       Адам замирает, отводя взгляд в сторону, борясь с навязчивым желанием не отвечать. Наконец он откладывает вилку и скрещивает руки.       — «Никто не узнает, если будешь слушаться, голубок.» — голос Адама тихий, вымученный.       — Мерлин… — Гвен прикрывает рот рукой, громко охая. — Думаешь, он никому не сказал?       — Пока что — да. Если бы Нотт распустил свой грязный язык, обо мне бы трубила уже вся школа.       Я заглядываю прямо в бездонную зелень глаз друга, нервно постукивая пальцами по столу:       — Адам. Я понимаю, что все это очень тяжело и ужасно, но мы придумаем что-нибудь. Хочу лишь сказать, что все будет хорошо. Мы очень волнуемся за тебя. И… — Я на секунду запинаюсь, подбирая слова. — Я уже так скучаю по твоей улыбке…       Адам смотрит на меня несколько мгновений, и его лицо вдруг обмякает, а уголки губ тянутся вверх, отчего на щеках начинают играть ямочки.       — Спасибо.       На сердце становится очень тепло, и я тоже расцветаю улыбкой в ответ.       Мои друзья — мое сокровище, и я никому не позволю обижать их.       Гвен притрагивается к руке друга и мягко ее сжимает.       — Просто обещай, что если он что-то скажет тебе, ты обязательно расскажешь нам, хорошо?       — Хорошо, обещаю.       Я окидываю взглядом полупустой зал: мы пришли на обед позже обычного, но зато удалось поговорить без свидетелей. Я достаю чернила, перо и пергамент и начинаю писать письмо домой.       — Не рано ли для писем, апельсинка? — Адам откусывает от отбивной, удивленно поднимая брови.       — Ох, это все мисс Хорни! Накинулась на меня вчера после праздничного ужина, припомнив, что я забыла сдать «Опасные растения лесов Англии: от репейников кровососущих до кислотного мха». Мало, что забыла сдать перед каникулами, так еще и не привезла из дома. Отчитывала меня, словно Кричалка от родителей… Пишу маме, чтобы срочно отправила книгу.       — Мисс Хорни вообще сумасшедшая, когда дело касается книг. Ходят слухи, что у нее роман с говорящей книгой. Той самой, у которой появляется лицо, когда ее открываешь. Эрни с третьего курса видел, как они целовались… — С этими словами Гвен в ужасе выпучивает глаза и стремительно крутит у виска.       Адам не выдерживает и прыскает от смеха в кулачок следом за мной.       — Гвен, а я все лето ходил в кружок танго с кентаврами.       — Серьезно??? — Гвен в шоке раскрывает рот.       — Конечно. Две ноги у девушки, конечно, хорошо, но четыре копыта — просто рай для футфетишиста.       Я задыхаюсь от смеха, наблюдая, как медленно до Гвен доходит, что Адам пошутил. И чуть ли не падаю под стол, когда подруга все осознает и накидывается на Адама со своими маленькими кулачками.       Эта картина заставляет на миг вернуться в прошлое. Тогда, когда каждый наш момент был наполнен такими ситуациями. Когда Адам шутил над наивной Гвен, она шутливо била его или щекотала. Когда Адам ложился головой на мои коленки, и я расчесывала его волнистые волосы.       Когда у меня не было никаких видений.       Когда Гвен позволяла себе кушать больше.       Когда подлец Дерек Нотт не знал страшную тайну Адама.       В голову приходит идея.       — У нас же сейчас окно перед двумя уроками по зельеварению? Предлагаю сходить на наш холм у хижины лесника. Постелим плед, сегодня восхитительная погода, не то, что вчера. Маги из отдела прогноза погоды обещают, что на днях снова будут сильные дожди. Когда мы еще сможем насладиться солнцем?       Друзья соглашаются, и мы отправляемся в комнату за пледами.       Нам очень нужно немного радости. ***       Время пролетело незаметно, но посиделки на холме позволили нам немного расслабиться. Когда мы спохватились, осталось совсем немного времени до урока, поэтому мы поспешили обратно в школу.       — Как вам расписание? — я спешно перескакиваю со ступеньки на ступеньки, слегка запыхавшись.       — В этом году много пар со Слизерином. — Гвен говорит это тоном, констатирующим факт, но я сразу понимаю, о чем она думает: Адаму придется терпеть присутствие Дерека Нотта довольно часто, что будет напоминать ему о том, что Дерек знает его тайну, но для Гвен это возможность видеть Джерома Эйвери, о которой она не может радостно сказать вслух на фоне ситуации Адама.       Друзей пришлось отправить вперед: мой учебник по зельеварению, кажется, отчаянно не желал, чтобы я его нашла. Что ж, немудрено, ведь в таком количестве книг мне часто бывает сложно найти что-то определенное — вечная проблема всех книголюбов. Я быстро взмахиваю палочкой, заставляя книги мелькать перед глазами в воздухе, чтобы было быстрее искать. Злополучный учебник почему-то находится на тумбочке Гвен, и я, закатив глаза, спешно выбегаю из комнаты.       Мерлин, две минуты до начала урока! Я припускаю еще быстрее. Лестничный пролет, коридор, поворот, лестничный пролет, коридор…       Неожиданно мой слух привлекают чьи-то всхлипывания. Я резко торможу и оборачиваюсь на звук. Он просачивается через приоткрытую дверь шваберной каморки.       Кто-то плачет?       Я спешно взглядываю на часы на стене холла, и понимаю, что урок почти начался.       Черт, но не могу же я просто уйти?       Так было всегда: мне крайне тяжело переносить чужие страдания. Когда я вижу человека в отчаянии, моя душа всем естеством порывается ему помочь. Неужели сейчас, всего лишь из-за опоздания на урок, я готова просто уйти, даже не попытавшись помочь? Бред, Лили.       Я поворачиваюсь на маленьких каблуках туфель и направляюсь к шваберной.       Дверь слегка скрипит, когда я открываю ее, и на глаза попадается темноволосая девочка, сидящая на перевернутом ведре.       — Миртл? — Я узнаю девочку, присаживаясь рядом с ней на корточках. — Что случилось?       Третьекурсница-когтевранка в отчаянии поднимает ко мне лицо.       — Ты тоже пришла посмеяться надо мной? — голос девочки дрожит.       — Нет, с чего бы мне смеяться над тобой? Кто тебя обидел?       — Не делай вид, что тебе не все равно! — глаза Миртл Уоррен сужаются в подозрительном прищуре.       — Я же здесь, значит не все равно. — Я аккуратно трогаю девочку за руку, пытаясь вложить в этот жест всю свою чуткость и заботу. — Ты можешь довериться мне, обещаю, что никому ничего не расскажу.       Миртл снова подозрительно осматривает меня, размышляя, стоит ли мне рассказывать, но, видимо, девочке настолько одиноко и обидно, что страх отступает перед желанием кому-то высказаться.       — Они сказали… сказали… сказали, что я прыщавая страшилина… — Девочка всхлипывает, пытаясь сдержать новый приступ рыдания.       — Ох, — Я аккуратно глажу ее по предплечью. — Кто посмел сказать такое?       — Не важно… Это не отменяет того, что я и правда… прыщавая страшилина! — Голос девочки срывается на визг, и я незаметно морщусь от оглушительного звука. Плечи Миртл начинают дрожать, пока ее горло давится в громком плаче.       — Это неправда, ты очень…       — Правда! Правда! Правда! — Она выкрикивает мне это прямо в лицо, и начинает усиленно вытирать слезы со щек.       Мои мысли в хаотичном порядке носятся в поисках ответа, как помочь бедняжке. Думай, Лили, думай.       С детьми всегда нужно вести себя убедительно. Говорить со знанием дела, чтобы голос звучал для них внушительно и отрезвляюще. Я научилась этому, общаясь с младшим братом Адама — Навви. Он уже на втором курсе, но достаточно чувствителен, поэтому мне часто приходилось подбадривать и успокаивать его.       Я делаю глубокий вдох.       — Так, Миртл, послушай. — Девочка несмело поднимает голову на мой твердый голос. — Те, кто сказал тебе это — просто глупые дети. Обзываться и унижать кого-то из-за внешности — невероятно детский поступок, который не делает им чести. Покажи им обратный пример, поступи по-взрослому: приди на урок с гордо поднятой головой. На уроках ты получаешь важные знания, и они не имеют права забирать у тебя эту возможность. Не доставляй им удовольствия думать, что они в чем-то лучше тебя.       Миртл немного успокаивается, сцепляя руки и задумчиво меня разглядывая.       — Но я все равно останусь прыщавой страшилиной, даже если сделаю вид, что меня не трогают их обзывалки, и приду на урок…       — Знаешь, у меня есть идея. Моя семья занимается различными травами, составляет всякие зелья и целебные отвары. И я тоже достигла в этом некоторых успехов. Хочешь, я сделаю специально для тебя очень хороший крем? Думаю, у тебя просто чувствительная кожа, и ей нужен дополнительный уход. Ну, что думаешь?       Глаза Миртл загораются восторгом, хоть она и пытается это скрыть.       — Давай.       Через пять минут я уже стремительно бегу в подземелья на занятия. Ладно, профессор Слизнорт не так уж строг, думаю, простит опоздание.       Поворот, пролет, поворот, лестница… Я заворачиваю за угол, и перед глазами возникает что-то большое и темное, но не успеваю затормозить и со всей силы врезаюсь в нечто.       Лицо со всей силы прикладывается о что-то мягкое и шершавое, и сила удара отбрасывает меня назад. Темное нечто громко чертыхается, резко разворачиваясь. Я падаю на спину, неудобно приземлившись на одну из рук.       Черт!       Глаза приоткрываются, и я замечаю перед собой фигуру парня.       Реддл.       Угораздило же врезаться именно в него. Что-то в последнее время Судьба зачастила сталкивать меня с ним. Почему он не на уроке?       Очевидно потому, что тоже на него шел, Лили.       Я приподнимаюсь, старательно поправляя слегка задравшуюся юбку. Не сомневаюсь — выгляжу как полная идиотка. Надеюсь, он не думает, что я его преследую.       — Прости, пожалуйста. — Я бросаю в него извиняющийся взгляд. — Слишком торопилась…       Он смотрит.       Смотрит как-то глубоко и пронизывающе, но вдруг спохватывается и делает обеспокоенное лицо.       — Ты в порядке? Не ушиблась?       Его голос звучит вкрадчиво, обволакивающе, и в следующую секунду он галантно наклоняется, подавая мне руку. На уровне моего лица оказывается его раскрытая ладонь, и я невольно засматриваюсь на его белые жилистые кисти, выглядывающие из рукавов рубашки.       Я мягко улыбаюсь и кладу свою ладонь в его. Его рука по-странному холодная, но приятная на ощупь. Одним сильным движением он помогает мне подняться, и проходит пара секунд, прежде чем он меня отпускает.       Его лицо сосредоточено, черные глаза изучающе пробегаются по моему лицу, и я делаю то же самое, пытаясь отогнать непрошенную мысль: «Красивый.»       Но в оценке чьей-то внешности ведь нет ничего предосудительного?       Мне становится неуютно под его прямым взглядом: наверное, он думает, что я полная идиотка. Где-то внутри начинает зарождаться необъяснимая тревога, и я отвожу глаза.       — Полагаю, нам пора. — Я неловко улыбаюсь и надавливаю на ручку двери. — Еще раз извини и… большое спасибо. ***       — Том, Лили! Я не знал, что и думать! Два прекрасных зельевара решили пропустить первый урок в году? Отчаянно отказывался в это верить, памятуя о вашей добросовестности! — Профессор Слизнорт, улыбаясь, басит и размахивает руками.       Сосредоточенное лицо Реддла превращается в удрученную мину сожаления.       — Приношу свои извинения, Профессор. Меня задержали по вопросам старостата.       Я виновато улыбаюсь и тоже выдавливаю: «Прошу прощения.»       — Не стойте же в проходе и присаживайтесь за первую парту. В этом году я решил немного поколдовать с распределением по местам: какая скука — видеть два ряда учеников, сидящих строго по факультетскому признаку.       Что?       Только сейчас я оглядываю учеников и понимаю — все сидят вразнобой. Я ищу глазами друзей и нахожу Гвен, делящую парту с Брендоном Розье, и… напряженное лицо Адама, зажатого между Дереком Ноттом и Альфардом Блэком. Похоже, кому-то из слизеринцев не хватило пары, и Слизнорт решил усадить вместе сразу троих, предварительно расширив стол заклинанием увеличения.       Адам рядом с Ноттом???       Драконьи какашки, как же так? Знал бы Профессор Слизнорт, насколько злокозненными бывают его шутки…       Реддл кидает в меня неопределенный взгляд, и мы оба спешим за первую парту.       — Как я уже сказал остальным, но повторю для опоздавших, в этом году нам предстоит изучить множество сложных заклинаний, в приготовлении некоторых потребуется усердная работа в паре. И что же может быть лучше, чем объединение лучших качеств двух факультетов для продуктивного результата?       Слизнорт слегка посмеивается, пока я раскладываю письменные принадлежности на столе. Я вижу Реддла боковым зрением, пытаясь унять некоторое волнение. Сложно будет избавиться от мыслей о том, что я сижу рядом с человеком, который, скорее всего, считает меня чокнутой: сначала смотрела как на идиота в поезде, потом непонятно как выглядела перед ним во время видения, а теперь еще и врезалась в него на полной скорости. Чувство стыда чуть не заставляет меня зажмуриться, но я сдерживаюсь, глубоко вздыхая и пытаясь настроиться на работу.       — Что ж, одно из первых наших зелий в этом году — Амортенция. Зелье это поистине сколь удивительно, столь и опасно. Для начала мы потренируемся на чем-то чуть менее сложном и создадим зелье легкой симпатии. Так вы поймете принцип его работы и в дальнейшем, я уверен, сварите отличную Амортенцию. Итак, подскажет ли мне кто-нибудь, какой обязательный ингредиент должен быть добавлен в зелье, чтобы оно точно сработало?       Моя рука поднимается в воздух буквально через мгновение после того, как поднимается рука Реддла. — Как чудесно! Мистер Реддл, выскажите же ваше мнение.       — Листья аихризона, Профессор. Иначе это растение именуется «Деревом любви» и является центральным ингредиентом для зелья Амортенции.       — Великолепно, Том, как всегда, великолепно! 5 очков факультету Слизерин. Лили, вам есть что добавить к ответу мистера Реддла?       Я немного неловко опускаю руку, размышляя, как лучше донести свои мысли.       А он действительно умный. На удивление, мало кто знает про аихризон. Мне такое знать положено — моя семья занимается травами и зельями. А он, похоже, все свободное время проводит в библиотеке.       — Думаю, да, Профессор Слизнорт. В одной книге я прочитала про то, что различные зелья любви часто использовали в плохих целях: с их помощью можно было заставить человека влюбиться в тебя и на время действовать в твоих интересах. Однако есть лишь одно любовное зелье, которое подействует только в том случае, если сам зельевар влюблен в человека, которому это зелье предназначено, и не преследует других целей, кроме как обрести взаимное чувство. Это зелье — Амортенция. Поэтому смею предположить, что главный ингредиент для Амортенции — любовь. Она служит отправной точкой и катализатором для раскрытия волшебного свойства, ведь в процессе приготовления ты должен зарядить его своим чувством, чтобы родилось ответное. Именно поэтому это зелье такое мощное.       На секунду воцаряется тишина, пока Гораций Слизнорт искрящимися глазами смотрит на меня. В груди появляется страх, что я сказала абсолютную чушь, да еще и такой длинной тирадой, но Слизнорт резко подскакивает и приоткрывает рот от радости и удивления.       — 10 очков Когтеврану! Прекрасный ответ, мисс Бруствер, это как раз то, что я собирался рассказать! Кажется, в этом году меня ждет много приятных сюрпризов! ***       Тупая заучка!       Отвратительная неповоротливая клуша!       Мало того, что врезалась в меня на полной скорости своих неуклюжих ног, так еще и несет чушь, которой повеса Слизнорт готов рукоплескать стоя!       10 очков Когтеврану за бредни о любви! Неслыханная дерзость.       Где она начиталась этой сентиментальной дребедени?       В последний раз пары по зельеварению совместно с Когтевраном у нас были курсе на… третьем? Когда эта девка успела так натаскаться в предмете? Была же обычной ученицей, которая вовремя сдавала работы и примерно слушала все, что ей говорят. Я читал множество книг, опережающих программу, но нигде не встречал упоминания о такой особенности Амортенции.       Злость внутри начинает распирать до такой степени, что я случайно расчеркиваю пером половину листа. Черт, нужен новый пергамент!       Самое приятное на занятиях для меня — видеть, как тупицы-ученики стыдливо жмутся, не зная ответа на вопрос. И вот она, Мое Высочество Эрудиция, гордо выступает, говоря все, что хочет услышать учитель. Вот они, лентяи и лоботрясы, одаривают меня восхищенными взглядами, а в песочных часах факультета Слизерин прибавляется несколько изумрудов как наградных баллов за знания.       Сначала обломать мои планы с деньгами, забрав у меня кошелек, потом (пока что непонятно как) стать причиной видения, затем врезаться в меня в коридоре, а теперь с какого-то хрена ответить лучше, чем я?!       Я так сильно сжимаю зубы, что они почти издают скрип. Я совсем слегка поворачиваю голову и незаметно вцепляюсь взглядом в ее лицо.       Заучка старательно записывает пером информацию с доски, закинув ногу на ногу и подставив руку под голову. Зеленые глаза блуждают по пергаменту, аккуратная нога в черной туфле на небольшом каблуке покачивается, будто отбивая такт какой-то мелодии.       Зеленые глаза. Такие зеленые, как луговая трава весной. Имел неудовольствие насмотреться в них, пока помогал ей подняться, что было, кстати, очень сложно сделать: трудно казаться участливым и галантным, когда на деле готов придушить ее за ее надоедливость.       У нее довольный, безмятежный вид, а белая кожа аж подсвечивается от ощущаемого счастья. Розовые щеки в россыпи веснушек? Фу, какая мерзость. Веснушки всегда ассоциируются у меня с какой-то детскостью, глупостью… плебейством в конце концов.       А эти рыжие волосы.       Меня начинает потряхивать от усиливающейся головной боли, и я аккуратно, чтобы она не заметила, вцепляюсь в лоб кончиками пальцев.       Мерлин, я больше не могу терпеть!       Единственное приятное в этой истории то, что нас посадили вместе. Угораздило же идиотку тоже опоздать, иначе могли бы сидеть с кем-то другим. Даже не верится такой удаче. Иногда сумасшедшие выходки Слизнорта бывають полезны.       И я не упущу такую прекрасную возможность. Пора понять, причастна ли она к тому, что я увидел в поезде, и как, если да.       Я быстро осматриваюсь по сторонам, убеждаясь, что все заняты своими делами.       Посмотрим же, что в твоей головке. Умная, да? А умна ли ты настолько, чтобы в одно мгновение проникать в сознание человека, разглядывая все его потаенные желания, мечты, обозревая его прошлое, слыша отзвук его мыслей в голове?       Я аккуратно взмахиваю палочкой под мантией и едва слышно шепчу «Легилименс.»       Картина видимого будто вздрагивает и приобретает какое-то свечение. Это всегда интересно: у каждого такое особенное сознание, что пребывание в нем всегда имеет разные краски, настроение. У Мальсибера в голове — непроглядная пустошь и серость, под стать его интеллекту. Сознание Долохова отдает красными всполохами ярости. У Лестрейнджа — холодный голубоватый подтон. А у нее…       Так светло.       Картинки прошлого начинают мелькать одна за другой в золотом свечении кружащейся пыльцы. Света так много, будто ее сознание — мир с никогда не заходящим солнцем.       Точно, она же у нас ангел во плоти. Помощница всех обиженных и обделенных. Мерзость.       А вот и очередное доказательство: опоздала, потому что успокаивала плаксу-когтевранку. Драконье дерьмо, сколько соплей и патоки!       Дальше, глубже. Мне нужно увидеть больше. Нужно увидеть все ее глазами.       Продвигаться по ее сознанию почему-то сложно, будто я прохожу через толстый слой ила. Окклюментка? Вряд ли. Тогда бы не получилось воздействовать в принципе. А если да, то вряд ли она так хороша, чтобы специально показывать мне лишь то, что хочет сама.       Я отматываю дальше, наблюдая, как она сидит на холме с друзьями. Она гладит по голове друга, перебирая пальцами его волосы. Встречаются? Непохоже. Чувствует к нему лишь дружескую любовь.       Я отбрасываю эти картинки и тянусь дальше, целясь в хронологии событий в нужный мне момент.       Вот оно!       Я передаю ей кошелек, она радостно тянет руку, и вдруг перед глазами возникает вспышка. Не видно вагона поезда, меня — только видение перед глазами. Не знаю, как назвать это по-другому, если не видение: фигура в темном плаще посылает зеленую вспышку заклятия, и все меркнет. В голове у девчонки замешательство: она беспокоится о том, что…       Начал проявляться дар?       Какой еще дар?       Я ищу в разных направлениях памяти и натыкаюсь на кучу размышлений о даре. Какое-то время просматриваю все, пока мои мысли не начинают путаться от количества назревающих вопросов.       Наследница родового дара прорицания? Проявляется к 17 годам? Могут забрать из школы, отпустили только после кучи уговоров? Это абсолютный бред, не может дар прорицания быть настолько опасным, она что реально в это поверила?       Руки сжимаются от напряжения, когда я понимаю, что нашел лишь частичный ответ на свой вопрос: девчонка не причастна к моему видению, и мне придется приложить еще усилий на то, чтобы разрешить эту сраную головоломку. Но…       Что это за бредни про дар? Она действительно вступает в фазу проявления особой магической способности? Если так, то… Это очень редкая особенность, а это может быть достаточно полезным для меня. Однако здесь что-то явно нечисто. Держать все в секрете, докладывать об изменениях в состоянии: такие речи ее родителей максимально подозрительны. Какая же она все-таки мягкотелая клуша! Попробовали бы мне мать с теткой такое впаривать, я бы замучил их Круциатусом, пока бы не выяснил, что на самом деле скрывается за их речами.       Лили Бруствер.       А ты не так проста, как кажешься. Пожалуй, я бы даже признал это невообразимо интересным, если бы у меня так сильно не раскалывалась голова каждый раз, когда перед глазами встают гребанные рыжие волосы.       Черт.       Надо посмотреть еще.       Кто она такая, что любит делать, что ей нравится, чем она дышит и даже на кого дрочит. Но мне нужно время, это не работа пяти минут.       Мерлин, сколько же в ее голове литературы! Учебники, романы, стихи. Нет, тысячи стихов! И сколько пустых мечтаний и праздных фантазий, как она вообще существует?       Чем больше я смотрю, тем больше боль в голове начинает усиливаться. Я смотрю, и мне кажется, будто, будто…       Бред, это полный бред! Слишком мерзкое, сентиментальное сравнение, но по-другому не выразишься: я смотрю и ощущаю, будто когда-то уже соприкасался с этим сознанием. С ее мыслями или чувствами, или просто с ней.       Блять.       Пробираться по ее сознанию, как бы отвратительно не было это признавать, действительно сложно. Везде как будто сюжетные дыры, воспоминания складываются долго и тяжело. Голова начинает уставать, и я резко отключаюсь от нее, судорожно выдыхая.       Я скашиваю взгляд, незаметно разглядывая когтевранку. Несколько хмурое бледное лицо, блуждающий взгляд. И эти рыжие, рыжие волосы, Мерлин.       Мне надо подобраться к ней. Я умею втираться в доверие, производить хорошее впечатление. Однако сейчас постепенно подкрадывается осознание, что я не знаю, как точно действовать. Не знаю, но чувствую, что это необходимо.       Глаза снова вцепляются в нее.       Рыжие волосы, зеленые глаза, ромашки и стихи.       Висок прорезает неприятная пульсация.       Я будто… Видел ее.       Я будто…       Ее знал.