Книга I На кануне дня святых

Слишком холодно. <      До дрожи в коленках холодно; Влад все сильнее вжимается в тонкий кардиган, дабы сохранить оставшееся тепло. Разделить на мгновение, в сумрачной серости города. С недавних пор карие озёра ненавидят осень. На дух не переносят чужую бездну и её загнанный взгляд, стелющуюся по нему вину и отчуждение. На улице ни души, каждый находится под теплым пледом, и с кружкой чая. А может и не с чаем вовсе?       Влад пожимает плечами, словно отвечая на свой вопрос. Он остановился, споткнувшись о мысль про холод и пустоту, и про сырость осени. Его взгляд устремился вверх, к небу…и десяткам черных облаков, что держат в заложниках теплое солнце.       Ветер подул сильнее, словно стараясь прогнать парнишку. Забились колокольчики старого антикварного магазина.       Мужчина с янтарными глазами молча уставился на Влада. По глазам было видно, как его выжгли внутри: глаза задымленные, и словно старое золото, местами серые; и опустелые, как перегоревшие предохранители. Держит перед своим лицом старую, местами выжженную фотокарточку, вертит ее в холодных пальцах, а карточка давно замусолилась, с обеих сторон стала серой, как его глаза, не поймешь, что на ней и было. Он подошёл к парню, молча вручив таинственную фотографию. А после он понимающе кивает, скрываясь за дверьми магазина. Он не обернулся, не посмотрел на парня и не проронил ни слова.       Влад застывает с фотографией в руке, пытаясь разглядеть, что же там изображено. Очертания мужского лица, такие же янтарные глаза с серой оболочкой, ухмылка на губах… Влад испуганно глядит как при свете фонарей фотография становится более и менее виднее. Лишь спустя пару секунд, парень понимает, что мужчина на фотографии держит нож испачканный в чужой крови.

***

      Дорогие французские духи душат своим сладким запахом. Слишком сладко, настолько, что Влад закрывает нос рукой, дабы сохранить чистый кислород.       Мачеха долго и упорно глядела в зеркало, пытаясь уловить изъяны на своем лице. Количество косметики на ее лице и тонны тоналки ставили Влада скорчить лицо. Он осмотрелся по сторонам, заметив, что отца в комнате не было. Лёгкий шлейф его парфюма, еле как улавливается сквозь толщину приторно-сладких духов мачехи. На столе остался недопитый дорогой коньяк, а рядом пачка сигарет.       Громкий хлопок двери, оповещает, что отец вернулся. Стук его туфель единственный звук во всем доме. Порой Влад удивляется насколько у них тонкие стены. Отец укоризненным взглядом осматривает мачеху, подмечая, что та выглядит слишком открыто. — Я слышал много чего о тебе, Влад, — отец садится на кресло, закуривая в комнате. — Мы меняем школу, я надеюсь ты понимаешь, насколько важна репутация нашей семьи. Твоя репутация — моя репутация! — серые нити дыма испаряются в воздухе. — Та распутная девушка…       Влад испуганно дёргается, сжимая собственный пиджак. Идеально ровные ногти цепляются за ткань, словно за спасательный круг. Его лицо ничего не выражает, но внутри страх борется с здравым рассудком, за право быть отпечатанным на его лице. — Умрет, — отец встаёт снимая свой ремень. — Но не думай, что останешься без наказанным.       «Грязный недоношенный червяк» «Ты что-то задумал!» «Опозорить меня решил!» «Меня, себя, и всю семью!»       Сквозь толщину пелены, Влад слышал эти слова не в первый раз. И это было самое ужасное чувство, которое только можно было испытать; оно не имело названия, но разрушало тебя изнутри гниющей недосказанностью. Где-то в углах сердца, начала зарождаться настоящая ненависть, растекающаяся по капиллярам и поглощающая собой разум. Влад клялся сам себе, в очередной раз, что прекратит все это, но с каждым очередным, сделанным шагом, счастливый финал казался все дальше и дальше.       Влад не имел право даже на то, чтобы издать звук; стон боли и разочарования, что тщетно пытался вырваться из уст парня. — Если встать перед тобой, с битой на руках… Останешься ли таким же смелым? Или вся твоя смелость испарится вместе с твоим укоризненным взглядом? Застынет ли страх на дне твоих зрачков? Сможешь ли ты, не издать ни звука? — Его взгляд прошёлся по телу, покрытое ранениями и свежими синяками, оставленные дорогим отцом. Тело это лишь оболочка, ничто по сравнению, что чувствует Влад.       Находясь под холодными струями воды, он неприятно дёргается от мочалки, которую самостоятельно безжалостно натирает по синяками. Он шипит, сжимая мочалку и выдавливая мыльную пену куда-то на пол.

***

      После контрастного душа, Влад направился на кухню, попутно слыша песню Yesterday — Beatles. — She wouldn't say~ — нелепые строки песен смешались с громким и звонким смехом. Стоит ли повторять насколько тонкие у них стены? Парень действительно давно не слышал песен Битлз. Прошло почти двадцать лет как распалась эта группа. Влад потёр виски, пытаясь вспомнить строки Let it be, парень настолько был погружен в раздумья, что не заметил как оказался в коридоре. Остановившись на картине Прадеда, он заметил неизвестного мужчину.       Влад может поклясться, что не видел его раньше. Он взглянул на «друга» прадеда, замечая янтарные глаза. Чем больше смотрел Влад, тем больше видел как переливалось золото в его глазах, как необъяснимый страх начал заключать его в объятия. Это было страшнее смерти, или же страшных истории в двенадцать часов ночи. Он может поклясться, что слышит как гремят золотые монеты. — Юный господин? — Мисс Бэрл, взглянула на Влада, вырывая его из мира раздумий. — Бэрл, вы не знаете кто это? — женщина приличного возраста (бабушка) переметнула взор на картину. — Хозяин цирка. <      Мисс Бэрл работает здесь несколько десятилетий, она стала свидетелем двух, а возможно трёх поколений. В силу своего возраста, она заправляет порядком во всём доме, и Влад, ей крайне благодарен. Ведь благодаря ей, служанки перестали врываться в его комнату. Влад достал из кармана фотографию. — А что насчёт него? — Мисс Бэрл задрожала. Все на свете, словно улетучивается, а сердце липкий страх заполняет, прочно корни пустив. Она даже дышать перестает, давится воздухом, будто кислотой. Парень был крайне удивлён, впервые за шестнадцать лет, он заметил на ее лице эмоцию. Она вырвала фотографию из его рук, начала рвать, с неким страхом. А в ее голове гул стоит, в ушах — какофония, в глазах — слезы соленые замерли, взгляд мутным туманом затянули. — Вам не стоит беспокоиться о мелочах, — страх сменился маской спокойствия, а куски фотографии исчезли. — Вас ведь наказал отец… Думаю, не стоит его злить. — она закатала рукава, обнажая шрамы и следы побоев Влада. — Пойдёмте, нужно намазать мазь.       Порой Влад действительно считает, что кроме мисс Бэрл, он не может ни с кем поговорить. Он привык считать ее своей бабушкой, чье тепло он смог ощутить в нужный момент. Влад смутно вспоминает те года, когда боялся спать один. Мисс Бэрл прижимала его к себе в тайне от отца; он до сих пор помнит как пахла комната Бэрл. Запах лаванды стал успокоением, а голос женщины струнами арки. — A dream is a wish your heart makes When you're fast asleep In dreams you will lose your heartache Whatever you wish for you keep Have faith in your dreams and someday Your rainbow will come smiling through No matter how your heart is grieving If you keep on believing The dream that you wish will come true A dream is a wish your heart makes When you're feeling small Alone in the night you whisper Влад не замечает, как успокаивающий голос Бэрл сопровождает его в Царство Морфея.

***

      Тишина, спокойное дыхание за спиной, отдаленно напоминает ночной кошмар. Открытые веки, темные круги под глазами, кожа цвета земли, сухие губы и тяжесть чужой руки на животе. Влад оборачивается, замечая бейсбольную биту лежащую на полу. Испачканную в крови, что каплями стекается с деревянного предмета, и не собираясь останавливаться. Где-то там капает вода с крана, звук воды слышится настолько отчётливо, что словно источник звука находится прямо здесь. Его шаги, и прогибающиеся дерево под ногами. Он замер.       Глаза расширились от удивления. Самое главное он не испытывает ни страха или же отвращения. Взгляд прошёлся по телу умершего отца, прикованного к батарее, его взгляд остался таким же строгим, но что-то не давало ему покоя. Словно блестящий огонек в взгляде отца потух. Влад не знал, убил ли сам его, или же кто-то другой. Не знал каким было его выражение лица пока он жалко умирал. Испытывал ли отец страх, беспомощность? Издал ли стон боли при ударе? Достаточно ли намучился перед смертью… Бита так и осталась лежать на полу, а кровь на ней не собиралась останавливаться. — Каждый бесстрашен, пока смерть не приближается. — прозвучал хриплый голос. Влад обернулся, но никого не было. Взглянул на потолок, на стену, пока не заметил картину которая должна была висеть в коридоре. Прадеда на ней не было, он удачно валялся на полу подстреленный кем-то. Мужчина на ней сиял золотом. Владу казалось, что он был сказочно богат. — Что ты здесь делаешь? И кто ты такой! — он нахмурился. Медленно приближался к бите, но это не осталось незамеченным от янтарных глаз. Картина засмеялась. — Бедный ребёнок. В доме тебя никто не жалует, — он сделал сострадающие лицо. — На прадеда похож. Видишь, я его застрелил. — шепчет он. — Что ты сделал с отцом?! И прадедом! Картина нахмурилась. Янтарные глаза сузились, а трость в его руках ударила по полу. Внезапно, мужчина в костюме вышел из картины, словно та и не была заточением для него. — Неужели ты не помнишь? Это ты убил его, — вальяжно откинувшись на кресло, он взглянул на подыхающие и бездушное тело отца. Некое веселье и озорство исчезла вмиг, обнажая хладнокровие. — Ты знаешь, как на самом деле просто забрать чью-то жизнь? — как щелчок пальцами. Один точный удар ножом, и жертва уже смотрит на тебя стеклянными глазами, наполненными откровенным непониманием происходящего. Один удар — и это уже не личность с большими (и не очень) планами и амбициями, теперь это гниющая плоть, еда для червей. Теперь это прах, что будет томиться под землей, удобрение для почвы. — Зачем? — За тем, что заслуживают. — мужчина встаёт с кресла, сжимает в руках трость и говорит на последок. — Не доверяй тем, кого считаешь близкими, в этом доме все шайки твоего отца. Также неизвестно он покинул комнату. Лёгкий осадок страха остался. Казалось, что из тысячи недров земли здесь собрались различные монстры, что таились в мраке ночном. Дай им волю, лишь один взмах рукой и они набросятся на тебя. Влад сжал губы, он отчётливо слышит как хрустят зубами существа, изголодавшиеся от плоти людского. Вокруг стало темно и холодно. Темнота была не похожа на не одну безлунную ночь. Не на то чувство которое испытывает человек прячась в кладовке. И даже не на сырость промозглого глухого подвала. Эта темнота проглотила Влада целиком. Его глаза почти привыкли к темноте, и кажется, он увидел омерзительные очертания существ. К счастью для него, человеческие глаза не могли так хорошо видеть в темноте. Темнота стала рассеиваться, и он увидел себя со стороны. Влад держал биту в руках, а глаза отца были живыми. Глухо ударяя по деревянному полу он приближался к отцу. — Убьёшь меня, сукин сын? Он усмехнулся. Зашевелил рукой в попытке вырваться из плена. Батарея к которой он был прикован, разогревалась быстрее с каждым его вздохом. Обжигающие кожу сталь не могла не приносить боль, и отрезвляющие чувство приближающейся смерти. Дышать стало тяжело, грудь отца сдавило. А ведь он ещё ничего не сделал. — Именно, — Влад из прошлого ухмыльнулся. Ему хватило лишь встать перед ним с битой на руках, чтобы добиться страха застывшего в зрачках. Темнота глаз Влада, бездонная и тянущая во мрак, до ужаса пугала отца. Он замахнулся. Ударил, что было сил. Вырвал болезненный крик. Отец был крепок, одного удара не было достаточно. — Радуйся! Многие теряют сознание, но не ты отец! — Влад вновь замахнулся. Да так, что кровь пошла. Отец кричал, вырывался. — Тшш, — приблизив палец к губам ответил он. — Ни единого звука, недоношенный червяк. Он усмехнулся, казалось, что они поменялись местами. Отец пытался молчать.       Говорят первое убийство всегда помнят. Во всех оттенках алого.       В тот миг Влад вновь испытал то одуряющее удовольствие, как в первый раз, только в разы сильнее. Пока капли крови с биты при каждом рывке-ударе отлетали в его лицо, он чувствовал… нет, Влад был божьей рукой, да самим вышним вершителем!.. он выбрал судьбу за человека, его исход, Влад оказал саму себе милость, избавил от мучений — распорядился чужой жизнью. Влад… И это казалось ему чертовски приятным! Когда он смог остановиться, отец был похож на швейцарский сыр. Пол будто перекрасили в красный. Кровь, стекая по убитому, медленно капала с биты в такт его сердцебиению.       Влад из настоящего дёрнулся. Он не мог поверить, что данное зверское содеянное совершил он сам. От крови сербило в глазах. — Тебе понравилось увиденное? — шепнул мужчина в маске. Его руки в перчатках схватили лицо Влада, заставляя его смотреть. Не отрывая взгляда, смотреть. Наблюдать за содеянном ещё и ещё и ещё. Словно это была заевшая кассета. — Я не хочу на это смотреть! — крикнул он.       И где-то внутри, телом начинает руководить сочащийся вдоль нейронных нитей адреналин. Движения становятся бесконтрольными, а по венам, в бушующем потоке, начинает пульсировать ток гнева и ненависти. Громкий возглас собственного сознания, заставляет Влада бороться.

***

<      Мисс Бэрл, нервно вздохнула. Тяжёлыми шагами она направилась в кабинет отца, попутно не зная как донести информацию. Она теребила край рубашки, пытаясь успокоиться. Мимо проходили служанки, по пути здороваясь с ней. Дверь в комнату открылась, а хозяин дома окинул ее своим взглядом.       Этот тяжелый взгляд не нравился Бэрл своей острой краткостью, словно черные зрачки мужчины — дуло ствола, котором тот медленно скользит по телу женщины, надавливая металлическим предметом на мягкие участки плоти.       Она ощущала, как кровь начинала источать панику, пульсирующую с невыносимой скоростью вдоль капилляров и заполняющую тело дрожащей тревогой. Молчание затягивается и, в тот момент, когда мужчина делает шаг навстречу к Бэрл. — Оно возвращается. — никто в комнате не смог сдержать удивлённое выражение лица.