Расплата

***

      В ту ночь, когда Уэнсдей нашла комнату, всё стало совсем ужасно.       Они отвели меня в ванную и посадили на пол напротив унитаза. Я слышала всё. Звуки, будто кто-то кого-то шлепает. Шум, скрип и тряска кровати. Было много смеха, и моя мама плакала некоторое время, но я думаю, они, должно быть, заткнули ей рот кляпом, потому что я не слышала её голоса позже. Папа что-то сказал им, что-то очень грубое, и они, видимо, снова ударили его — я слышала, как он застонал от боли, — и он больше не произнёс ни слова.       Я могла бы попытаться подслушать одну из их мыслей, но я боялась. Не хотела знать, что на самом деле происходит. Я понимала, что это было ужасно.       Не знаю, было ли у Уэнсдей… что-то… с моим папой, но что бы они ни делали той ночью, это всё изменило.       Меня вывели поздно, может быть, после полуночи, и устроили мне место на полу с подушкой и простыней сверху. Мои руки и ноги были связаны, но я немного поспала. Я попыталась поднять голову, чтобы увидеть маму и папу, но я не могла ничего рассмотреть из-за матраса. Через некоторое время я услышала храп Торп, но я так и не узнала, спит Уэнсдей или нет. Телевизор работал всю ночь, но звук был включен на минимум. Может быть, она что и смотрела. Я не могла видеть её с пола, но я долго слушала, думая, что, может быть, выйдут новости и скажут, что они вот-вот найдут Торпа и Уэнсдей. Я уснула во время рекламы тренажера. Я так и не услышала никаких новостей.       На следующее утро, после того как Уэнсдей принесла нам пончики и кофе, нас развязали и велели идти в туалет, мы всё выполнили, так как не собирались останавливаться ещё долгое время. Уэнсдей сказала, что не хочет останавливаться, пока не доберется до дома своей матери.       Папа и мама выглядели такими разными.       Разум папы как будто соскользнул с края, чтобы подсмотреть что-то мерзкое, чего он никогда раньше не видел, и не мог понять, когда получил что хотел. Он был весь там. Я смотрела на него, пытаясь заглянуть в его мысли, но они были закрыты, запечатаны. Его глаза метались, как маленькие ящерицы, когда он смотрел в пол. Он почти никогда не поднимал взгляд, кроме как чтобы посмотреть, куда он идет. Он не смотрел на меня. Или на маму. Ни на кого.       Мама просто выглядела грустной, как она бывало, когда они с папой ссорились, и он её бил. Она даже не взглянула на меня.       Торп и Уэнсдей вели себя так, будто у них вечеринка. Это было похоже на Хэллоуин, но монстры не были в масках; они были настоящими.       Думаю, они отказались от идеи оставить моих родителей и взять только меня. Мы все сели в машину, и Уэнсдей снова поехала через штат Канзас по небольшим двухполосным шоссе, которые проходили через множество маленьких городков в глуши.       На обед нам дали хот-доги из Dairy Queen. Уэнсдей сказала, что любит хот-доги больше всего на свете. После этого мы ели их по крайней мере раз в день.       Теперь я терпеть не могу хот-доги.

***

      После того, как Тайлера вытеснили с кровати, где лежала его жена, и толкнули на другую, Уэнсдей попросила Торпа помочь ей снять с Галпина штаны, пока они не запутались вокруг его связанных лодыжек.       Она расстегнула его рубашку, распахнула её, обнажив голую безволосую грудь. Заползла на Тайлера и прошептала ему на ухо. — Торп действительно убьет твоего ребенка, ты знаешь. Если ты не будешь играть по нашим правилам, вы все умрете. Ты мне веришь?       Тайлер отвернулся от неё. Он отказался отвечать.       Уэнсдей наклонилась и взяла его член в свою руку. Она взглянула на другую кровать, чтобы понять, смотрит ли Энид. Блондинка не смотрела. Её глаза были зажмурены. Она выглядела так, будто у неё случился запор.       Торп опустился на колени рядом с кроватью, его глаза блестели от похоти. Уэнсдей позаботится о нем через несколько минут.       Она улыбнулась ему своей полуулыбкой, и он ухмыльнулся ей в ответ, как сумасшедший, дикий бабуин, у которого стояк.       Уэнсдей извивалась над телом Тайлера, прижимаясь своей обнаженной плотью к его груди. Немного приподнялась и провела своим правым соском по его левому. Она почувствовала, как он неудержимо вздрогнул. Он повернул к ней лицо и посмотрел ей в глаза. Она улыбнулась в ответ, сильнее потираясь об него. Дразнила его член, обхватив его яйца рукой. Медленно сжимала, пока плоть не вздыбилась.       — Если это займет некоторое время, ничего страшного. Я не против подождать. У меня вся ночь впереди. — она повернула голову к Торпу. — Разве не так, Ксавье? Ты не против подождать?       Тот покачал головой, заворожённый сексуальной экстравагантностью Уэнсдей. Они уже делали это раньше, делились друг с другом партнерами, но никогда не делились с теми, кто не хотел играть.       — Твоя жена хороша в постели? — спросила она Тайлера. — Держу пари, что нет. Спорим, что она скучна, как вода из-под крана. Спорим, что она лежит там, как грёбаный камень. Я права? Она тебе надоела, скажи мне, как сильно она тебе надоела. Скажи мне, как часто ты уходил от неё и трахал её подруг?       — Ты думаешь, я красивая? Хммм? — Уэнсдей провела языком по его уху и шее. Она оставила влажный след на одном соске, провела языком по его животу, остановившись на пупке. Наконец она спустилась и взяла его член в рот.       — Какая ты хорошая девочка, — взволнованно выдохнул Торп. Он потянулся, схватил её за ягодицы и сжал их.       Тайлер был не самым лучшим партнером, с которым она когда-либо сталкивалась, но Уэнсдей удалось возбудить его и довести до мощного оргазма, прежде чем он сбросил её с себя, хрюкая сквозь кляп во рту, а его член сморщился ещё до того, как выскользнул из её влажной плоти.       Уэнсдей перекатилась на край кровати в объятия Торпа и позволила ему разложить себя на полу между двумя кроватями. Он был так возбуждён, что едва мог ждать. Он вошёл в неё и начал двигаться как локомотив ещё до того, как она успела перевести дыхание. Если бы она была из тех, кто любит посмеяться, то расхохоталась бы от того, как сильно ему не терпелось кончить там, где не смог побывать никакой другой мужчина.       Прошло много времени, прежде чем они насытились и вспомнили о девочке в ванной, сидящей на полу и ждущей, когда кто-нибудь за ней придет.       Пока Торп подтягивал и застегивал брюки Тайлера, Уэнсдей привела девочку в комнату и положила её на подушку на полу у изножья кровати. Она накрыла Хедди простыней и заползла в кровать между Тайлером и Торпом, чтобы поспать. Насколько она знала, женщина на соседней кровати за всю ночь ни разу не открыла глаза.       — Чёрт, если она не может перепихнуться, то могла бы и поспать, чтобы, может быть, ей приснился эротически мокрый сон, бедняжке.       Уэнсдей рассмеялась про себя, усмехнулась в темноту ночи, пока двое мужчин по обе стороны от неё крепко спали, а Торп начал храпеть.       Она передумала оставлять родителей и забирать только ребенка. Было слишком весело, когда все были рядом. Она давно так не веселилась, черт возьми, так и было. А что, если их поймают? Если с ними будут заложники, у них может быть шанс выторговать себе выход.       И, честно говоря, у Тайлера член был больше, чем у Торпа. Этот парень был зациклен на сексе, как Кинг-Конг, чёрт возьми. Если бы он только начал им пользоваться, она бы отлично провела время.       Кроме того, от него хорошо пахло, когда он вспотел. Не так сочно как от Ксавье, который чаще всего привлекал её, как бездомный бродяга, когда долго не мылся. Даже если ей нравился запах мужского пота, некоторые ароматы нравились ей больше других.

***

      Фрэнк Хокинс откинулся на спинку старого деревянного секретарского кресла за столом, когда девочка начала рассказывать ему о первой ночи, которую её семья провела со своими похитителями. Он понял — и подумал, что Хедди тоже — что Уэнсдей занималась сексом с Тайлером Галпином, пока его дочь была заперта в ванной.       От этого у Фрэнка по спине побежали мурашки. Во время их сеансов Тайлер признался, что изменял жене. Фрэнк попытался мягко указать ему на то, что именно чувство вины за внебрачные связи подпитывало его гнев, который он в итоге вымещал на своей семье. Галпин не купился на это. Конечно, ему было слишком больно брать на себя всю ответственность. Гораздо проще отрицать свою вину.       Тайлер никогда прямо не признавался, что шантажировал женщин заняться с ним сексом в обмен на то, что он заберёт протокол о нарушении правил дорожного движения или снизит обвинения, но Фрэнк подозревал, что Галпин злоупотреблял своими полномочиями и таким образом. Если бы он признался в этом напрямую, у Фрэнка, конечно, не было бы другого выбора, кроме как следовать процедуре и сообщить об этом шерифу, чтобы Тайлера отстранили или уволили.       Самая большая ответственность, которую Тайлер признал, заключалась в том, что он часто изменял своей жене. Как и с кем — это то, что он не был готов обсуждать.       Фрэнк вспомнил несколько вещей, которые Тайлер говорил о своей сексуальной жизни. Во-первых, у того были сильные фантазии. Знания Хокинса показывали, что хорошая фантазийная жизнь не была поводом для беспокойства, и в большинстве случаев это указывало на хорошее психическое здоровье, но Тайлер был одержим сексуальными фантазиями до крайней степени. Большую часть времени бодрствования он проводил, думая о сексе.       Тайлер однажды сказал: — Знаете, чего бы я хотел получить в этой стране? Трахаться с корзиной.       — Простите, что Вы сказали? — Фрэнк делал заметки, в основном рисовал каракули, изображая Попая с его кукурузной трубкой, и не был так внимателен, как мог бы. Он правильно расслышал?       — Вы никогда не слышали о «трахании в корзине»? Я знал одного парня, напарника патрульного в Шарлотте, когда работал здесь, он служил во флоте. Он рассказал мне, как попробовал это в Японии во время отпуска на берегу. Как это работает: они укладывают парня на подстилку и делают ему массаж. Одна девушка сидит обнажённой в корзине с отверстием на дне. Две девушки возбуждают клиента, смазывают его маслом или лосьоном и кладут девушку прямо на него. Там есть система блоков, удерживающая корзину, так что двум другим девушкам остаётся только поднимать и опускать её на парня. Когда он готов кончить, одна из девушек вращает корзину. Я постоянно об этом думаю. Но где найти трёх девушек, готовых это устроить? В конце концов, это Америка.       Фрэнк слегка хмыкнул, показывая, что слушает, но не стал осуждать фантазию. Многим парням время от времени нравится экзотический секс, в этом нет ничего особенного. Но по мере того, как их сеансы продолжались, Фрэнк услышал и другие фантазии, которые были ещё более необычными, чем трюк с японской корзинкой. Похоже, у Тайлера было сильное сексуальное влечение и богатое воображение. Если он мог это представить, значит, он этого хотел.       Привлекательность Уэнсдей была как-то связана со всем этим. Были мужчины, которые последовали бы за такой женщиной по всей планете. Может быть, Тайлер был одним из них.       Фрэнк сосредоточился на девочке и начал слушать, как она продолжает свой рассказ. В деле о похищении Галпинов было много пробелов. Только ребёнок знал подробности. Чтобы понять это, ему нужно было внимательно слушать.

***

      После побега из Ливенворта, спланированного и осуществленного с помощью семи других заключенных, только шестеро из которых, включая Торпа, смогли выбраться из тюрьмы, прежде чем их поймали, Ксавье отделился от своих товарищей по бегству. Он встретил Уэнсдей, которая ждала его в ржавом, дымящем Dodge Dart. Полиция штата была немедленно вызвана, когда произошел побег, и толпы полицейских рассредоточились во всех четырех направлениях, пытаясь поймать заключенных до того, как шестичасовые новостные команды успеют заснять это, чтобы рассказать об этом общенациональному изданию.       Им это не удалось. За десять часов они поймали только одного из беглецов. Торп и остальные разбежались по всем четырём ветрам, свободные!       С таким количеством заключенных в бегах, Уэнсдей сказала ему, что его шансы скрыться увеличиваются. Это была её идея, несколько месяцев назад, во время визита к нему, чтобы он включил в план ещё нескольких человек. Они служили камуфляжем и приманкой друг для друга. Полицейские бегали вокруг, как куры с отрубленными головами, пытаясь выследить их всех.       Уэнсдей сказала, что это даст им время быстро съездить в Сент-Луис, где она жила.       Там была лаборатория по производству наркотиков, большая, очень крутая лаборатория. Она узнала об этом от тех, с кем она тусовалась, пока Торп сидел взаперти все эти четыре года. Там работал парень её подруги — так она утверждала, хотя Торп полагал, что парень был тем, с кем Уэнс трахалась — химик-любитель, ассистент, если хотите. Именно он упомянул заднюю комнату в какой-то неосторожный момент — в постели с Уэнсдей, без сомнения. Она сказала, что всё это хлынуло из него, как внезапный поток.       Деньги. Столы, заваленные купюрами. Казалось, что в доме были не только химикаты, но и в задней комнате они хранили выручку от продаж, пока её не распределяли и не вывозили из дома. — Ты знаешь, — сказал парень Уэнсдей, — Что из двух пятидесяти пяти галлоновых бочек обычных химикатов можно получить дексамфетамина на девять миллиардов долларов?       — У тебя в этом доме миллиард долларов? Или девять миллиардов?       — Чёрт, нет, они не могут произвести столько за раз, и нужно время, чтобы заключить сделки и сбыть столько кристаллов — они распространяются по всему грёбаному Среднему Западу, — но всё равно там полно зелени. Только никому ни слова об этом, — парень нервно облизнул губы и огляделся, словно думал, что невидимые шпионы наблюдают за ним и слушают. — Если они узнают, что я тебе рассказал, они отрежут мне яйца труборезом.       Он носил дреды и татуировку, которая тянулась от груди вверх по ключице, чтобы охватить его тощую шею. Уэнсдей решила, что это могла быть змея. Или ящерица. Или даже корень дерева. В любом случае это было уродливо, совсем не похоже на её собственную маленькую татуировку черного паука, которая украшала нижнюю часть одной ягодицы, или на крошечную идеальную татуировку меча, которую она попросила разместить на правой груди так, чтобы острие указывало на её сердце. Ей было все равно, что за татуировка у этого дурацкого лаборанта. Её волновала только информация.       Притворившись, что она не знает о его татуировке, Торп убедился, что она спала с тем парнем. Зачем тогда ей было делать вид, если это не так? Не то чтобы ему было всё равно. Ему было немного больно. Но Аддамс что же, должна была отказаться от секса на четыре года, пока он сидел в тюрьме? Он-то уж точно не отказался бы, не так ли? А Уэнсдей была огненной. Она любила трахаться почти так же сильно, как любила виски.       Им нужны были такие деньги, как те, что лежали на столах в задней комнате лаборатории, — сказала она Торпу. Они нужны были, чтобы не подпустить его, обеспечить ему свободу. Чёрт, им не пришлось бы грабить магазин по дороге, если бы она могла собрать немного наличных, чтобы перебраться через штат. Но она не могла в одиночку проникнуть в лабораторию. Ни за что на свете.       Уэнсдей не боялась владельцев лаборатории после того, как они её ограбили; она просто не могла справиться с работой в одиночку. Она боялась банд, которые управляли лабораторией, не больше, чем закона, — сказала она, и Торп знал, что она никогда не боялась закона. Она достаточно часто нарушала его, попавшись на мелких правонарушениях и нескольких тяжких преступлениях, чтобы перестать этого страшится. — Они могут убить меня только один раз, — так Аддамс всегда говорила.       Ограбление лаборатории, конечно, не попало в новости. Воры, укравшие у воров, не интересовали мистера и миссис Бобби Джон Смит, пока они готовили ужин для своих пятерых кричащих детей. Смерти замяли. Тела, должно быть, отвезли на грузовике к реке и сбросили в ожерелье из бетонных блоков глубокой ночью.       Перевернуть лабораторный корпус было непросто. Без гениальной идеи Уэнсдей, которая заключалась в том, чтобы заставить их лечь на пол в ряд и поднять руки над головой, он никогда не смог бы застрелить шестерых огромных мускулистых горилл достаточно быстро, чтобы спасти свою голову от того, чтобы её оторвали от плеч.       Но когда они лежали на животе, а Аддамс обмотала их запястья скотчем, это было похоже на охоту на уток. Он просто прошёл перед ними, приставил пистолет к их головам и попрощался с этими подонками из лаборатории. Не то чтобы они не знали о рисках, связанных с образом жизни, который они выбрали.       Часть денег лежала у него в кожаном кошельке, который он всегда носил с собой. У Уэнсдей их было больше в сумке, в той, где она носила бутылку виски и сменную одежду. И там было ещё кое-что. Они даже не пытались это сосчитать, хотя это был не миллиард долларов, это он знал точно. Восемнадцать толстых пачек мятых, немаркированных пятидесяти долларовых и стодолларовых купюр в резиновом переплёте. Вот что у них было. По крайней мере, так думала Уэнсдей. Достаточно.       — Куда мы теперь пойдем? — спросил он её после того, как они покинули Сент-Луис и как раз перед тем, как заметили, что за ними следует патрульная машина, — событие, которое подтолкнуло их к пещерам Лонг-Хорн.       — Куда угодно твоему маленькому черному сердечку, — сказала она, улыбаясь своей кривой улыбкой.       Вот что ему нравилось в Уэнсдей. Она знала его настоящего и всё ещё любила его достаточно, чтобы вызволить его. Он не всегда был уверен, что знает её так хорошо. Например, в том, что касается лаборатории. Это было довольно рискованно — проскользнуть через заднюю дверь и захватить это место врасплох.       Парня с татуировкой там не было, должно быть, была не его смена. Повезло ублюдку. Его отсутствие спасло его от участи других трупов, найденных связанными и застреленными в гостиной дома на Прери-авеню.       За несколько минут до того, как они увидели полицейский хвост, Торп наклонился и подарил Уэнсдей долгий поцелуй. — Мы богаты! — сказал он.       Уэнсдей подняла руку, чтобы прикрыть рот, и улыбнулась.       Она сразу сказала ему, что у неё не работает уголок рта из-за удара, который она получила от отчима, когда ей было тринадцать. Торп нежно прижался губами к парализованной стороне её губ, когда она рассказала ему об этом, и пообещал убить любого ублюдка, который снова поднимет на неё руку. Убить его так, чтобы он умер. Убить его дважды.       Вот почему — из-за денег в его сумке, из-за свободы, которую он обрёл в Ливенворте, и из-за обещания сладких замерзших губ Уэнсдей — когда она передумала отпускать мать и отца, Торп сказал: — Хорошо, конечно, мне всё равно, детка, как скажешь.       Теперь он сидел на заднем сиденье, Уэнсдей ехала на всех правильных скоростных режимах, пока они катились по маленьким коровьим городкам Канзаса, и он пытался познакомиться с женщиной, которая сидела с ним на заднем сиденье. Она была слишком стара для него, чёрт, ей было за тридцать, если не больше, с ребёнком-то в десять лет, но если Уэнсдей собиралась заполучить Тайлера, то он определённо хотел попробовать с Энид. Она не была толстой, как утверждала Аддамс. Она была пухленькой, и ему это нравилось.       Он много размышлял о её груди и о том, насколько она большая, когда не была прижата бюстгальтером, который, как он заметил, она носила под своей белой блузкой. Её руки выглядели крепкими и упругими. Её ноги, обнажённые загорелые, в коротких шортах, были стройными, но гладкими и крепкими, как миндальный кофе мокко, который можно купить в Stop'n Robs.       — В каком классе ты преподаешь? — спросил он.       Она отвернулась от окна, её глаза остекленели. — Я?       — Да, ты. Ты же школьная учительница, да?       — Я преподаю в пятом классе.       — Откуда у тебя этот синяк на руке? — Торп протянул руку и слегка провел пальцами по отметине размером с детский кулачок. Синяку было больше недели, и он уже бледнел, превращаясь из фиолетового в болезненно-жёлтый, как перезрелый банан.       Взгляд Энид метнулся к затылку мужа, а затем опустился на её руки, крепко сложенные на коленях.       — Она не хочет с тобой разговаривать, — сказала маленькая девочка.       — Она не хочет говорить о синяке, ты имеешь в виду. Эй, Тай! Ты что, бьешь свою леди, не так ли? Такой славный парень, как ты, я бы никогда не догадался. Большой, сильный коп. Недостаточно избить парня на улице, так ведь? Тебе тоже нужно покалечить свою женщину?       Тайлер повернулся на переднем сиденье. — Я не понимаю, о чем ты говоришь.       — Черта с два ты не понимаешь о чем я говорю!       — Нам обязательно разговаривать? — спросила Энид, снова отвернувшись к окну. — Я не хочу это обсуждать.       — Тебе нравится твой папа? — спросил Торп у маленькой девочки.       Она кивнула головой.       — Даже если он бьёт твою маму? Он тебе правда нравится, да?       Он видел замешательство в глазах девочки.       — Всё в порядке. Я тоже всегда любил своих родителей, хотя они этого не заслуживали. Так бывает у детей. — он наклонился вперёд и сказал Уэнсдей: — Расскажи им, что случилось с твоим ртом.       — Оставь это, Торп. Я не хочу говорить об этом так же, как и она.       Он откинулся назад. — Её отец — вернее, отчим — ударил её. Вот что случилось. Повредил нервы или что-то в этом роде с её лицом. Расскажи им, что ты сделала, Уэнсдей, продолжай.       — Я воткнула ему нож для масла в ребра. Когда он вышел из больницы, он больше меня не бил.       — Вот, — сказал Торп. — Вот что ты делаешь с парнями, которые бьют своих женщин и детей. Ты их колешь. Ты их хорошенько трахаешь ножами для масла! — затем он рассмеялся, хлопнув себя по колену, пока маленькая девочка не прервала его, положив руку ему на плечо.       — Почему бы тебе не купить другую машину? — спросила она тихим голосом. — Должно быть, есть много других машин, которые ты можешь купить.       Торп повернулся к ней, но его взгляд метнулся к Энид. Женщина парила, как раненая бабочка, прижатая к оконному стеклу. — Посмотри правде в глаза, детка. Мы — твой мир, пока Уэнсдей так говорит.       Она отпустила его руку, сдаваясь.       Он посмотрел на Энид, уставившись на бретельки бюстгальтера через её белую рубашку, и задался вопросом, почему она никогда не брала нож, дубинку или пистолет против своего мужа-копа. Она была совсем не похожа на Уэнсдей.       Аддамс была великолепна, она была умной, она освободила его, но она была дешёвой подделкой под известный бренд, она была нижним бельём из «Уолмарт», она была ветчиной с бобами.       Энид была настоящей, первоклассной и почти девственной в своей невинности. О да, он собирался овладеть ею. О да!

***