Расплата

***

      Фрэнк Хокинс отпустил девочку в туалет. Пока она была вне комнаты для допросов, он думал об истории, которую она ему рассказала. Думал о Тайлере и о том, как тот мог позволить похитить свою семью. Хотя Фрэнк знал о Тайлере Галпине больше, чем кто-либо другой, он думал, что, возможно, дочь Тайлера знала о проблемах своего отца все: от начала до конца.       Тайлер приезжал к Фрэнку в течение шести месяцев до отпуска, который закончился похищением и его смертью. У мужчины были проблемы дома, проблемы с женой. Как только сеансы зашли в тупик, Фрэнк обнаружил, что суть кризиса заключалась не в жене, эта тема была исключительно мистера Галпина. Это было похоже на многие другие случаи, которые Фрэнк видел и с которыми сталкивался раньше за годы работы психологом в полиции. Тайлер — как и сказала его дочка — стал плохим. Он принес насилие с улицы домой. Это изменило его отношения с женой до такой степени, что не осталось никакой любви, только взаимные обвинения, грусть, одиночество и, в конечном счете, опасность.       Тайлер сообщил на одном из ранних сеансов: — Я не знаю, почему шериф послал меня к Вам. Мне пришлось ехать сюда, в Шарлотт, ради этого? Это безумие. Это пустая трата Вашего и моего времени. Со мной всё в порядке.       — Вы не думаете, что теряете контроль над собой? — спросил Фрэнк.       — Черт возьми, нет! — с этим взрывом Тайлер закусил губу и посмотрел вниз, где он нервно потирал костяшки пальцев рук. — Я не знаю, — поправился он. — Может быть, так и есть.       Чем больше Фрэнк видел Тайлера, тем яснее становилось, что у этого человека были проблемы: двузначные, инфляционные проблемы. Он не только использовал свой символ власти, чтобы издеваться над некоторыми из арестованных подозреваемых, но и вымещал всё своё разочарование на собственной семье, когда возвращался домой.       Фрэнк не то чтобы совсем не понимал своего пациента. Да, Галпин бил жену, и да, ему, вероятно, следовало уйти из полиции, но Тайлер действительно изо всех сил пытался смириться с тем, кем он стал. После отрицаний и нескольких тирад Тайлер опустил голову от стыда, признав, что он бывал жестоким. Он был зол. Мог взорваться и действительно причинить большой вред, если бы Фрэнк не помог ему. — Но не хочу этого делать, — сказал он. — Я не смог бы жить в ладу с собой, если бы сделал что-то… постоянное.       Это был первый шаг к искуплению. И это было всё, чего они достигли за шесть месяцев до того, как Тайлер объявил, что отправляется в двухнедельный отпуск со своей семьей.       Фрэнк советовал ему этого не делать. Останавливаться посреди терапии было не самой лучшей идеей. Слишком много частей личности Тайлера остались неразрешенными. Не мог ли он отложить отпуск на другой раз?       Тайлер был непреклонен. Он решил ехать. Они с женой планировали расстаться, и отпуск мог бы немного охладить ситуацию. Ему нужно было время оторваться от работы. У него были проблемы с концентрацией внимания, проблемы со сном. Если он не воспользуется этим временем, он не только потеряет свой брак, но и может совершить серьезные ошибки на работе, и где он тогда будет? Они продолжат терапию с того места, где остановились, когда он вернется, — сказал Тайлер.       Фрэнк согласовал это с начальством Галпина, несмотря на весь свой здравый смысл. Что он мог сделать, надеть наручники на мужчину в его офисе, навязать ему терапию?       Но всякий раз, когда Фрэнк думал о Тайлере в течение двухнедельного перерыва между сессиями, он жалел, что удержался от этой идеи. Мысль о Тайлере в дороге с женой и ребёнком, о том, что его жизнь течет не по плану, приводила Фрэнка в возбужденное, тревожное состояние. Как там всё прошло? Всё ли в порядке было с его женой? Неужели Тайлер, никогда не отличавшийся терпением, потерял контроль там, в каком-то мотеле или придорожной гостинице?       Вот почему, когда Галпин не вернулся в запланированный визит после отпуска, Фрэнк начал выяснять, почему. Тайлер был потенциальной бомбой, разгуливающей на свободе. И где он был? Где была его семья?       Фрэнк начал разбираться.       Он сразу понял, что произошло нечто ужасное. Он просто не представлял, с чего начать. Только через несколько дней после того, как семья уже оказалась в тисках жестокой пары, известных как Ксавье Кроу Торп и Уэнсдей Фрайдей Аддамс, Фрэнку удалось сдвинуться с мертвой точки…       Хедди вернулась из ванной, медленно открыла дверь в комнату допросов и застенчиво выглянула из-за двери на него. Она медленно подошла и села на стул напротив стола.       Она была таким замечательным ребенком. Не была хорошенькой или что-то в этом роде, но в её чайного цвета глазах светился ум, который заставлял окружающих присесть и немного поговорить с ней. Хедди носила длинные прямые волосы, с лисьей милой челкой, спускавшейся ниже бровей, из-под которой она поднимала взгляд, когда опускала голову, спокойно рассуждая о вещах, о которых даже взрослому человеку было бы неловко думать. Её голос был мягким и ровным, редко срывался на крик, и она никогда не плакала. Он знал, что когда эта маленькая девочка подрастет, то станет исключительной и даже, возможно, совершит великие дела в мире. Хотя она утверждала, что умеет читать мысли, Фрэнк старался не насмехаться и не показывать, что вся эта идея была слишком странная для его понимания. Хедди верила в свои способности, и только это было важно.       Кроме того, хотя Фрэнк и не верил в такие вещи, он был открыт для доказательств, если бы случились неопровержимые доказательства. Если бы девочка продолжила историю похищения своей семьи и могла показать, что она действительно знала, что думают люди, ну… ну, он не знал, что тогда об этом подумать.       В мире существовало множество тайн, и люди — самые загадочные существа, когда-либо жившие в нем. В качестве полицейского психолога Фрэнк столкнулся с гораздо более невероятными утверждениями, чем телепатия. Один офицер, проходивший терапию, поклялся жизнью своей матери, что видел призраков. Всё время. Особенно в одном районе Шарлотты около кладбища, когда он проезжал мимо на своей патрульной машине. — Они заполонили улицу и перелезли через его машину, — сказал он. Они качали головами, стонали и указывали, и он не знал, что им от него нужно. Дошло до того, что парень больше не мог ездить по этому маршруту. Если ему нужно было быстро доехать в определенное место, делал широкий круг, избегая улиц, окружающих кладбище, даже если это означало, что ему нужно было больше времени, чтобы добраться до места назначения. Никакое количество рациональной терапии, которое ему давали, не могло убедить его в обратном. Призраки были; он их видел; и на этом всё заканчивалось.       Фрэнк посмотрел на Хедди и улыбнулся, чтобы снова успокоить её. Она была единственной, у кого имелись все части головоломки от похищения Галпинов. Фрэнк задавался вопросом, могла ли девочка читать его собственные мысли. Если да, то она знала бы его мысли о том, как ей повезло, что она осталась жива после этой поездки.

***

      Торп подождал, пока Уэнсдей не взяла ключи и не села за руль. Он терпеливо смотрел, пока мужчина не оказался на переднем кожаном сиденье рядом с ней, а женщина и ребенок на заднем сиденье. Затем Ксавье сел сзади рядом с девочкой. Вытащил пистолет и показал им его. — Мне нечего терять, — сказал Ксавье. — Если кто-нибудь помешает Уэнс вести машину, ребенок скажет: — «До свидания, мир, адиос, мучачос!»       — Объясните нам, что происходит, — выдавил из себя мужчина.       — Как тебя зовут? — Торп наклонился к переднему сиденью и пристально посмотрел на него, пока Уэнсдей заводила машину. Она выехала со стоянки на дорогу, ведущую от пещер Лонг-Хорн.       — Тайлер Галпин.       — Что это за имя? Это имя для педиков, это женское имя? Тейлор, Тайлер. Ты ведь не Тейлор, да? Я знал одну Тейлор когда-то, ненавидел её до чертиков.       — Не Тейлор. Просто Тайлер.       Торп откинулся назад, повернулся к женщине. — А как зовут тебя и ребенка?       — Я Энид. А это — Хедди.       Торпу понравилось, как дрогнул женский голос. Она выглядела настолько напуганной, что готова была намочить штаны.       — Одна большая счастливая семья, — усмехнулась Уэнсдей с водительского места. — Боже, какая красивая машина!       — Меня зовут Ксавье Торп, а это Уэнсдей. Просто делайте то, что мы говорим, и всё будет хорошо.       — Если тебе нужна машина, почему бы тебе не…?       Торп снова наклонился вперед к мужчине и ударил его по щеке стволом пистолета. Мужчина ухнул, и из пореза на скуле потекла кровь. Женщина закричала, а маленькая девочка подпрыгнула, словно ей в уши воткнули провод под напряжением.       Уэнсдей сказала: — Не волнуйся, Торп. Я здесь с тобой!       Тайлер резко подался вперед и открыл бардачок, и вот тогда Ксавье увидел пистолет. Торп уже был на полпути через сиденье, протягивая руку. Уэнсдей начала бить по тормозам, съезжая на обочину дороги, машина вильнула на рыхлом гравии, прежде чем резко остановиться.       Торп вонзил свой пистолет в шею мужчины, вдавливая его. — Дай мне это!       Тайлер осторожно вытащил табельный револьвер и передал его.       — Плохой ход, мужик. Я мог бы вышибить тебе мозги. Ты этого хочешь, чтобы я вышиб тебе мозги прямо на глазах у твоего ребенка и твоей милой леди?       Тайлер положил руку на лицо, которое теперь распухло и посинело. Его рука стала красной и липкой. — Могу ли я получить салфетки из бардачка?       — Я с тобой разговариваю! Я задал тебе вопрос!       — Нет, — процедил Тайлер сквозь зубы. — Я не хочу, чтобы ты вышиб мне мозги.       — Это умная мысль. У тебя случайно нет здесь другого оружия?       — Нет.       Торп повертел пистолет в ладони, разглядывая его. — Похоже на пистолет полицейского. Это — «Смит и Вессон». Ты полицейский?       — Нет.       Торп повернулся к женщине, Энид. — Твой муж — коп, не так ли? У него такой вид. У него такая стрижка. От него даже пахнет, как от вонючего копа. Я оглядываюсь по сторонам, собираюсь найти значок, верно?       Женщина плакала, закрыв лицо руками. Она начала качать головой, когда ребенок пискнул: — Мой папа посадит тебя в тюрьму. Ты не можешь так безнаказанно бить моего папу.       Торп ухмыльнулся. Он сунул револьвер в сумку. — Только ваш ребенок знает, как говорить правду. Я запомню это.       — Вот дерьмо, — сказала Уэнсдей, глядя в боковое окно.       — Ничего страшного, — сказал Торп. — Он меня не пугает. Ты думаешь, что пугаешь меня, коп?       — Вот это везение, — усмехнулась Уэнсдей. — Нам нужно было выбрать и похитить семью копа!       — Возвращай машину на дорогу, волнение прошло, — сказал Торп. — И не беспокойся о Тайлере. Он будет вести себя хорошо, не так ли, Тай, старина? Потому что у меня твой пистолет. И у меня твой ребёнок. И ты больше не будешь делать глупостей, верно?       — Верно.       Уэнсдей отпустила тормоз и выехала на дорогу. — Вот это чертовски удачно! — повторила она. — Нам, должно быть, крайне не повезло.

***

      Я видела плохие Луны. Они всегда были полные. Большие, толстые, желтые, которые сводят людей с ума.       Папа говорил, что когда полнолуние, психи выходят. Он, казалось, никогда не замечал, что тоже сходит с ума, когда Луна становится полной. Он приходил домой с яростью на лице и сузившимися глазами, говоря о том, сколько счетов ему нужно оплатить, и что он никогда не станет больше, чем патрульным в нашем унылом городке, он никогда не станет детективом. Как его тошнит от подонков, от банд, начинающих в городе, от нытиков-владельцев бизнеса, которые хотят, чтобы он патрулировал их собственность, как будто ему больше нечего делать, как будто он — охранник, а не полицейский. Как ему следовало бы выучиться на какую-нибудь другую работу, он ненавидел эту работу; эта работа была для обычных идиотов.       Мама держалась от него подальше и пыталась тихо сидеть за кухонным столом, проверяя школьные работы, но он хотел, чтобы она что-то сказала. Согласитесь с ним, именно этого он и хотел.       Он стоял прямо за ней, громко разговаривая. Отправлял меня в мою комнату, как будто не мог смотреть на меня. Думаю, он делал это, потому что знал, что я понимаю, что он снова будет вести себя плохо. Иногда он извинялся позже, и я слышала, как он умолял маму простить его, но он никогда не говорил этого всерьез.       Она знала это. Я тоже. Но он никогда не прекращал это делать.       Он клал лёд в полотенце и прикладывал его к маминым синякам, чтобы они не опухали, и говорил, почти плача: — Я не знаю, что на меня нашло, Энид. Я паршивый сукин сын, я знаю это. Когда я думаю о том, что я с тобой делаю, мне хочется засунуть пистолет себе в рот и застрелиться!       Тогда мама отвечала: — Не говори так, Тайлер. Ты ничего не можешь с этим поделать. Всё это просто проникает внутрь тебя и причиняет боль.       Я смотрела на улицу с подоконника в своей комнате, где сидела вся съежившись, держась за колени, и видела плохую луну высоко в небе над нашим маленьким городком, и знала, что папа был одним из тех психов, которые, как он говорил, творили зло. А он даже не знал. Мама, должно быть, знала, даже когда придумывала для него оправдания. Но папа просто понятия не имел.       В любом случае, когда Уэнс рассказала о том, что она сделала, был день, и она не могла знать, была ли на небе плохая луна или нет. Она просто имела в виду, что это плохая примета — садиться в машину полицейского и стрелять в него из пистолета.       Я надеялась, что им действительно не повезло…

***