Расплата

***

      — Они те самые, — сказал Торп. — У них хорошая машина. Они выходят с экскурсии, мы забираем ключи.       Уэнс взглянула из-под своих иссиня-черных ресниц на палящее на парковку солнце. Ей показалось, что оно льется на машины, словно раскаленная лава. Она нахмурилась, чувствуя, как по позвоночнику стекает струйка пота. Она действительно ненавидела потеть и пахнуть, как ящик с мертвой рыбой.       Была середина недели, туристов в пещерах было немного. У входа стояло всего три машины. Две из них выглядели слишком старыми и побитыми, чтобы доехать до границы штата. Она почувствовала, как в её сердце зародилось желание купить новенький сияющий Buick Riviera, которым владела та семья. Кожаные сиденья… холодные потоки воздуха из кондиционера… электрические стеклоподъемники… стереодинамики… У них наверняка есть деньги. Каково это — иметь такие деньги?       Машина стоила больше, чем любой дом, в котором когда-либо жила Уэнс. Практически любая новая машина сегодня стоит больше, чем лачуги, которые она должна была называть домом. Сейчас её мама жила в зелено-белом тридцатичетырех футовом трейлере, который она купила за пятьсот баксов, добавив к деньгам минет, который она сделала искалеченному владельцу, когда тот сказал, что он всё равно умирает, забирай этот чертов трейлер, какой, черт возьми, ему от него толк? Дом был обшарпанным и полным термитов, но это был, вероятно, лучший «дом», в котором когда-либо останавливалась Уэнс.       — Мы можем подождать, пока эти люди выйдут из пещер, если поисковая группа не найдет нас раньше, — сказала она теперь, насильно возвращая свое внимание к насущной проблеме.       — Думаешь, они так близко? — Торп слегка вздрогнул, как будто страх, который он сдерживал часами, пока они были в бегах, вернулся, пополз по его спине и вонзился щипцами в основание его шеи.       Уэнс, казалось, читала его мысли. Она обняла его за талию крепче, прижавшись плечом к его подмышке. Он не особенно хорошо пах, но это был терпкий мускусный запашок, а ей всегда нравился аромат мужчин, неважно, насколько они были потные.       — Нам потребовался всего час, чтобы добраться сюда пешком. Они найдут машину, а затем отправятся сюда, как и мы. Если они могут следовать за нами через весь штат, они могут следовать за нами и здесь. У нас не так много времени.       Торп повернул свою большую черную кожаную сумку-саквояж к себе и похлопал по ней. — Где ты взяла эту штуку?       — Банди. Парень сказал, что оно хорошо стреляет. То, что у меня есть, тоже.       — Ну, мы знаем, что они хорошо стреляют, не так ли? Чем ты ему заплатила?       Уэнс изогнулась и принялась расчесывать цепочку веснушек, тянущуюся вверх по её левой руке.       — Я спросил, заплатила ли ты ему? Полагаю, отсутствие ответа означает, что ты отдала ему долг натурой, лежа на собственной гребанной спине. Я никогда не доверял Банди. Он может украсть золото из зубов мертвеца.       — Какая разница, как я ему заплатила, у нас ведь есть оружие, не так ли? И я ждала, когда ты сбежишь, верно? Кто твоя малышка? Кто всегда остается рядом с тобой?       Торп улыбнулся редкой улыбкой, сквозившей вожделением, которое он испытывал к девушке. — Да, ты моя малышка. Я бы точно вернулся в ту камеру, если бы не ты.       Она снова прижалась к его руке, глубоко дыша и улыбаясь про себя, просто чтобы оказаться в кругу его запаха. — Мы должны забрать эту семью с собой. Вот что мы должны сделать.       — Какого черта мы должны это делать? — Ксавье посмотрел на Уэнс сверху вниз, его белесые брови сошлись на переносице. Он знал, что она умнее его, но все равно его бесило, когда Уэнс придумывала то, о чем он даже не помышлял. Она знала это, но мало что могла изменить в сложившейся ситуации. Аддамс строила планы. Она командовала. Так и должно было быть.       — Если мы просто возьмём машину, не успеем доехать до границы штата. Они всё равно расскажут, Ксавье. Они видели нас. Они могут описать нас. Тогда копы будут знать, на какой машине мы уехали. С другой стороны, если мы захватим маму, папу и ребенка, они будут нашей страховкой. Мы можем высадить их где-нибудь, когда будем далеко отсюда. Я не хочу, чтобы тебя снова упекли в тюрьму. Мы не можем рисковать, никаких шансов на это. Теперь ты со мной, и я не хочу, чтобы они снова тебя забрали.       — Да, я это понимаю. Чёрт! Компания. Мне не нужна была компания. И кто из нас поведёт?       Уэнс поцеловала Торпа, мягко прикусив его нижнюю губу. Нежно выдохнула прямо ему в рот: — Я поведу. Ты сядешь сзади и направишь пистолет на девчонку. Всё будет хорошо. К темноте мы будем на другом берегу Миссури.       — Боже! — Торп зацепил зубами её губу, затем накрыл её рот целиком, проводя языком по мягким губам, пока Уэнс не почувствовала его зарождающуюся эрекцию.       Аддамс мягко отстранилась, отталкивая его назад. Ксавье тяжело дышал. — Я не знаю, смогу ли я ждать, — выпалил он.       Она наклонилась и погладила выпуклость на его джинсах. — Да, ты можешь. Ты ждал уже четыре года.

***

      Папа купил билеты на экскурсию и позвал маму присоединиться к гиду. Ворон и его девушка не пошли на экскурсию. Они до сих пор торчали снаружи, у входа, как будто ждали, когда кто-то за ними подберет. Теперь я знаю, что они ждали, когда мы пройдем через пещеры и уйдем, чтобы они могли сесть в нашу машину.       С нами в тур отправилась ещё одна пара, старик и женщина, которые шли очень медленно. Я пыталась слушать гида, симпатичную девушку с курносым носом, которая в своей обтягивающей форме была похожа на школьную болельщицу. Она рассказала нам о пещерах и о том, как давным-давно в них прятались разбойники, а до этого индейцы устраивали в пещерах собрания, жгли костры, ели антилоп и буйволов. Я пыталась прислушаться, но всё время оглядывалась назад, думая, что там будет Ворон, поэтому многое из того, что говорила девушка-гид, я пропустила мимо ушей.       В пещерах было холодно, и становилось ещё холоднее, когда мы шли по ним. Вдоль тропы были маленькие фонари, и ещё больше фонарей светило на некоторых стенах и потолке. Воздух был густым от сырости и пах как могила глубоко-глубоко-глубоко под землей. Эти сталиги… сталаги... Эти штуки свисали с потолка, как мечи, которые вот-вот упадут, и торчали из пола, как высокие грязные муравейники. Я бы подумала, что это здорово, если бы могла перестать беспокоиться.       Я потянула маму за руку и прошептала: — Ты видела этого человека, когда мы приехали сюда?       Она заставила меня замолчать, потому что девушка-гид рассказывала о разбойниках Дикого Запада. Она даже не слышала, что я сказал. Мама — школьная учительница, и ей не нравилось, когда я перебивала людей, когда они говорят. Особенно, когда они чему-то тебя учат.       Ближе к концу экскурсии я подошла к папе и взяла его за руку. Он посмотрел на меня сверху вниз и слегка улыбнулся. Я сказала: — Папа, когда мы сюда пришли, за нами наблюдал какой-то мужчина.       Он сказал: — Правда?       Но на самом деле он не обращал на меня внимания. Он продолжал смотреть на девушку-гида, которая шла впереди нас, размахивая светом фонарика по стенам пещеры. Папа думал, что она красивая. Он смотрел на её зад и почти не моргал.       Маме было всё равно, хотя, я думаю, она тоже это заметила, но я хотела, чтобы папа не смотрел на девушек таким образом, когда мама была рядом с ним. Раньше он думал, что мама самая красивая девушка на свете. Он ревновал её, и некоторые его припадки были вызваны мыслью, что ей мог понравится кто-то другой больше, чем он. Но теперь ему так нравилось, как выглядела девушка-гид, что он едва ли знал, что мама жива. Он не слушал, как важно было, чтобы Торп наблюдал за нами и говорил о нас, когда мы вошли внутрь.       Понимая, что папа тоже не услышит, что я говорю, я отпустила его руку и отступила назад, следуя за обоими родителями, пока жевала внутреннюю часть своей губы. Всё, что я могла сделать, это надеяться, что Торпа не будет там, когда мы выйдем из пещер. Может быть, он передумает и найдет кого-то другого, чтобы побеспокоить его. Может быть, он уже нашел кого-то, и они ушли. Я могла бы, ну… послушать его мысли, чтобы узнать, ушел ли он, но я действительно не хотела этого делать. По какой-то причине я знала, что мне не понравится то, что я найду в его голове. Просто смотреть на него и ловить его маленькие случайные мысли было достаточно плохо. Я определенно не хотела заглядывать в его мысли, если мне это не нужно.       Я уже видела плохих людей.       Это то, что ты должен обо мне знать. Мне может быть десять, но я довольно стара для маленького ребенка. Наверное, потому что все эти годы я слышала, как взрослые говорят в своих головах, и я знаю то, чего другие дети просто не знают. Вот как я поняла, что с Торпом и Уэнс что-то не так. Я знала, что они плохие люди. Уэнс, так её звали, девушку Торпа. Она была такой же плохой, как и он, это стало очевидно для меня в ту минуту, когда я прошла мимо неё и увидела её смешной рот и глаза, которые блестели и пытались быть нормальными, но были совсем не обычными потому, что они слишком много выплескивали, когда она смотрела на меня.       Я думаю, что иногда папа становился плохим из-за того, что был рядом со столькими плохими людьми. Это как заболеть. Ты подхватываешь всякую всячину от людей, простуду, грипп и корь. Если ты рядом только с плохими людьми, может быть, ты подхватываешь то, что у них есть, что делает их такими. Папе приходилось арестовывать пьяниц и воров, а пару раз он даже арестовывал убийц.       Сонни и Джимми Кокран, двух братьев, которые брили головы и носили футболки без рукавов. «Каменные убийцы», как называл их папа. Однажды ночью они ворвались в дом старой миссис Ламписи очень поздно, думая, что она будет спать. Когда она встала и застала их врасплох, они забили её до смерти кулаками и много пинали. Вероятно, её убили большие армейские ботинки, которые они носили. Мне не нравится даже думать об этом. Папа не знал, что я знаю о них, но это было в газетах, фотографии с их лысыми головами, блестящими, как мокрый виноград, и их глазами — очень холодными и жесткими, как у людей, которым больше нет дела до жизни. Глазами, как у этой Уэнс.       Папа когда-то был полицейским в Шарлотте в течение двух лет, до моего рождения, и он часто говорил об этом за кухонным столом с мамой, как ужасно было на улице, какими подлыми, по его словам, могли быть люди. — И они ничуть не лучше в маленьком городке, — сказал он, как будто откусывая горький лимон.       Я не думаю, что все полицейские заражаются, как папа, но это то, что произошло. Как будто что-то в его голове скисло, и он должен был выместить это на ком-то. Мама была под рукой, она была его козой отпущения. Разве это не так называется? Козёл, на которого сваливают всю вину?       Если бы папа смотрел, как мы шли в пещеры, он бы знал, насколько плохими были Торп и Уэнс, но в этот раз он просто не был там. Он думал о том, как мама бросила его и забрала меня. Он кипел, как вулкан, разогреваясь до такой степени, что вот-вот мог взорваться. Он не мог видеть ничего и никого, кроме того, как дом будет пуст в нашем городе, когда мы вернемся туда из отпуска.       Затем он видел лишь девушку-гида, в её коричневой брючной форме, красивую и молодую, как мои куклы Барби. Вся такая блондинка, идеальная, как куколка. Если бы она была моей Барби, я бы надела на неё блестящее черное бальное платье и красные высокие каблуки на её маленькие ножки.       Вот так Ворон удивил моего папу, воспользовавшись тем, что человек мыслит неадекватно.       Мы вернулись с экскурсии, наши глаза слезились на солнце после пребывания в темных пещерах, и не успели мы пройти и половины парковки, как Торп подошел к моему папе сзади и сказал: — Не доставляй мне никаких хлопот, если хочешь, чтобы твой ребенок выжил.       Он положил одну руку мне на плечо, подталкивая меня вперед. Его рука была жесткой, твердой и подлой, как будто если бы у неё были зубы, она бы меня укусила.       Я увидела, как рот мамы открылся. Она сказала: — Тайлер…?       Внезапно Уэнс оказалась рядом с ней, взяла её за руку и заговорила с ней так тихо, что я не могла расслышать, что она говорит.       Папа посмотрел на меня, и я увидела в его глазах, что он вспомнил, что я сказала во время экскурсии. О человеке, который наблюдал за нами. И он тогда сожалел и злился, потому что теперь он был бессилен остановить то что происходило.       Он всё равно попытался. Папа становился плохим человеком, но он всё ещё любил нас. Он всё ещё знал, что правильно, а что нет.       — Уберите свою руку от моей дочери. Что Вы делаете?       Торп подошел к папе, потянув меня за собой, его пальцы впились мне в плечо, словно когти. Он открыл свою кожаную сумку достаточно, чтобы папа мог видеть его руку на пистолете.       — Садись на переднее сиденье машины, — сказал Торп. — Просто делай то, что я говорю.       Вот как это началось.

***