Сын Ороку Саки

Никто не хотел думать о том, что это уже выходит из-под контроля. Почему думать? Это вышло из-под контроля. Комок в горле заставляет прокашлется. Оно будто сжимается, резко сдавливая дыхание, грозясь не быть очередным искажением реальности. Тело трясется. Нет, мозг, психика трясется. Даже крепость которую они устроили под землей. Весь мир трясется и разрывается по швами. Он падает. Он опять падает. Он опять врезается в ту же чертову стену. Он опять слышит низкий смех и он не сдерживается что бы не закричать от страха. И ему реально страшно. Сколько бы лет не прошло — может тысячилетии, может милиард солнечных годов — он будет боятся. Потому что он тогда был на волоске от смерти — самой изащерённой, самой отвратительной, самой-при-самой сумашедшей. Он опять парализирован. Он опять дрожит, пока неизвестная хрень приблежается к нему. Сквозь тень не разобрать. Все тихо и именно этого Донателло боится. — Убей меня. Убей, прошу, — мысленно просит Донателло. — Возьми мою кровь и выпей, разорви мою плоть и съешь. Только убей меня! Прошу! Убей! Убей! Убей! Но тварь не хочет. Оно хочет игратся. «Почему бы нам не поиграть, ребята?» самые дружелюбные слова того, кто превратил из него в психованного инвалида лишь за минуту. И он игрался с ними. Это больше не похоже на погоню. Это просто игра. Игра в котором он точно проиграет, ведь тогда он именно так и сделал. Рука хрени медленно прикасется его руки. Прям на месте порезов. Опять. И почему каждая тварь что ему снится всегда притрогивается к его порезам? Почему?! Они понимают, что ему больно. Но они не хотят это закончить. Нет. Не хотят. И не будут. Дыхание мгновенно останавливается, когда за место уже привыкшего холодного ветра к нему реально притрагивается теплая ладонь. Сердце бешенно колотится. Руки хотят освободится. Но тварь сильней держит его. Он теперь трясет его руку. Он может слышать странный фоновый шум. Это немного походит на слова и речь. Тварь резко хватает его за запястье и заставляет присесть его парализированное тело. Он трясет. Голос теперь ему немного что-то напоминает. Слова? Нет, его имя. — Донни. Кто-то его зовет. — Дон-ннн-и! Голос искаженный, будто ему разрывают глотку. — Д-д-до… Он отчайно надеется увидеть перед ним реального монстра, а не Микеланджело. Глаза открываются. В мозгу все еще звенит ощущения полу-спящего состояния. Он сглатывает, когда встречается прямо с чисто-голубыми глазами. Он опять пришел. Он опять пришел. Он. Опять. Пришел. Сколько это может продолжатся. Микиланджело на секунду дрожа смотрит на него. Он уже знает, что он сделает. Они уже проходили через это. Два раза. Нет, пятнадцать. Нет, тридцать. Много. Слишком много раз. Он разрыдается как ребенок и бросится обнимать. Его дрожащее тело прижмется к обсалютно холодному телу Донни. Его сильные руки обхватят его и он окажется в защите. Он не сможет опять тайно закурится наркотиками и взятся за нож резать руки и ноги. Он теперь в безопасности от самого себя. Тц, какая досада. — Я не курил. Честно, — он опять врет. И это разрывает сердце Микки. Его руки слишком сильно сжимаются на его теле. Он в ярости. Так же как Мива. — Пере-е-е-стань, — сквозь схлипы и разорванные голосовые связки выдыхает Микки. Его руки еще сильней прижимаются, будто желая сдержать себя от резкого желания врезать. — Стоп… Ненавижу… И это слово самая мощная подщечина которую может давать Мива. Ненавижу… Почему эти слова от Микки так ранят сердце? — Ненавижу… Наркотики… Резать… Ты идиот, — он сильней дрожит, пока горько плачет, всем телом прижимаясь к брюху Донни. — Я.Ненавижу. Слезы невольно начинают капать по его лицу. — О, д-да?! , — истерика охватывает его, он грубо отталкивает от себя Мики. — Тогда убей меня! Убей! Останови единственное, что ты ненавидишь, потому что я уверен, что я единственное, что ты реально ненавидишь! Убей! Убей, говорю! Глаза Микки не поднимаются. Нет, потому что перед ним даже не его брат. Это инвалид которого создал Шреддер в теле его брата. — Стоп… Донни, стоп… , — кулаки сжимаются на бедрах. — Стоп. Мива. Звать. — Зови! , — в истерике закричал Донни. — Я больше не боюсь этой шлюхи! Я не боюсь её! Иди, расскажи ей, что я опять закурился и опять резался! Иди! Давай! , — рука грубо отталкивает его. Но не тут-то было. Рука Микки резко выхватывает его руку и так же резко встает с кровати. Донни проскользнувшись, падает на кровать. Он не ожидал этого. Этим все не закончилось. Микки потащил его из его комнаты. Он туго держался за зарезанную руку. Он уже заебался. Все тут заебались. Все. — Мива! , — грозный сломанный голос звенит в мутном голове Донни и его клонит в сон прямо на ходу. Все тут так шумно… — Чт- О, господи! , — опять. Опять. Он заебался. — Опять? Опять?! Донни, это уже пятый за этот месяц! Пятый! Ты мне обещал! Ты обещал отцу! Ты обещал Мики! Ты обещал Рафу! О, господи, сколько крови! Мики, тащи его в ванную команту. — Нар-наркоти-к. — Что?! — Кровь! Тащи его в ванную — быстрей! Он не знает, что случилось и он даже не хочет знать. Холодная вода резко льется на его голову. Холодно. Слишком холодно. И так щипит на местах порезов. Он чувствует как боль проглатывает каждую его дюжину тела. Холодно. Горячо. Кто нибудь, спасите его. Ему хреново. Он просто хочет здохнуть, так же как и его близнец! Потому что он умер. Он умер и он теперь на небесах. Он еще маленький. Он не сможет исследовать все это огромное место без посторонней помощи. — У него температура! , — закричал Рафаель. — Держи его под водой! , — закричала из кухни разъярённая Мива. Рафаель не знает из-за чего именно он разозлён. Не так будто это хоть капли изменит эту хреновую ситуацию — а он хочет изменить эту хреновую ситуацию. Тело Донни горит под леденящей водой. Рафу кажется, что его собственные руки ампутированы с его локтей. — Тащи его в гостинную! Быстрей! , — скомандовала Мива. С удовольствием, потому что он не может больше выдержать вид полу-трупа своего брата. Он перекинул его голое тело себе через плечо. Капли холодной воды прошлись к его шее. — Давай его сюда, — инструктировала Мива, указав на диван. — Высуши его черт подери! Как только тело Донни было аккуратно положено на диван, Мики тут же начал сушить его большим полотенцем. — Позаботьтесь об его порезах и окутаете его пледами там на маленьком диване. Ай, черт! , — тихо выругалась Мива из части гостинной, где кухня и гостинная видны с каждой стороны. Рафаель не задавал вопрос — а нахрена все это нужно было? Он просто мелко знает, что что-бы приводить людей в чуства нужно сделать что нибудь подобное. И все. Ведь большие братья или сестры знают больше чем маленькие, верно?