Стандарты дереализации

      Холодный ветер бил его по лицу, угнетая всю решимость и вызывая тошнотворное желание поскорее вернуться домой. Он долго сюда добирался — было бы глупо уйти ни с чем. Чилтон никогда не был глупым. Поспешным, меркантильным, навязчивым — да, но не глупым. Жизнь дала ему понять, что игра стоит свеч, поэтому он никогда не упускал шанса. И сейчас ему необходимо было снова сделать ход, хоть его и вынудили на это.       Яркий свет фонарей придорожного отеля слепил сетчатку, моментами перегорая. Вечерний ветер нес запах сигаретного дыма откуда-то с балконов.       Где-то в затылке заиграло неприятное чувство брезгливости — ощущение, будто он явился в какой-то сомнительный притон, потому что навигатор подвёл. Сам бы он никогда не стал здесь жить, даже если бы на кону стояла его жизнь — мусорный бак зловонно смердил, заставляя рефлекторно поморщиться. Он приблизился к боковой лестнице на второй этаж, металлические ступени проминались под его ногами, а липкие пятна жира на перилах отбивали любое желание к ним прикоснуться. Он стремительно поднялся вверх, пропуская ступеньки — мало ли, что случится, если он будет стоять слишком долго.       Всё это было очень странно: вроде журналистка с таким огромным послужным списком, личным сайтом и журналом, а пребывает в таком месте. Не то скрывается от озабоченных маньяков, чье эго она задела, не то пребывает в засаде перед очередной «сенсацией», хотя не ему судить.       Он старался стучать аккуратно, лишний раз ничего не задевая, но дерево все равно затряслось под его рукой. Обшарпанная бирюзовая дверь противно скрипнула, и в образовавшемся проеме показалось обрамленное рыжими волосами лицо. Открыть шире мешала дверная цепочка — как будто бы это смогло его остановить, будь он маньяком-убийцей-психопатом.       — Фредрик Чилтон — какой приятный сюрприз, — нараспев произнесла она, раскрывая дверь.       Он натянуто улыбнулся и прошел внутрь.       Воздух комнатушки был пропитан дихлофосом, запахом жаренного мяса и сладкими духами самой журналистки. Отклеившиеся обои приводили в уныние, а старые кресла и диван внушали страх случайно подцепить клопов или кого похуже. Рабочее место Лаундс выглядело совсем беспорядочно: тарелка с недоеденным ужином, ноутбук, камера и куча другой аппаратуры, соединявшаяся длинными проводами, которую Чилтон никогда бы не распознал.       — Здравствуй, Фредерика. У тебя очень красивое имя — ты прячешь его за скудным и скучным «Фредди», чтобы быть ближе к простым людям?       — У тебя очень красивые волосы — ты их стрижешь, чтобы быть меньше похожим на педика? — в тон ему ответила Лаундс, приподняв бровь и уперев руки в бока. — Зачем припёрся?       — Я жду правосудия. — На это девушка хохотнула. — Какого черта ты используешь мои записи о пациентах в своих работах?       — К тебе пришли просить ссуду о моральном ущербе или о нарушении неприкосновенности частной жизни?              Чилтон окинул её презрительным взглядом и брезгливо опустился на край одного из кресел. Лаундс буквально фонтанировала ядом, что абсолютно не вязалось с её миловидным лицом. Губы скривились сами собой, когда он сделал вывод — стерва.       — Ты надорвала моё положение среди терапевтов и исследователей повышенной эмпатии.       — Ох, так ты про милашку Грэма? Он был агрессивен? Угрожал расправой или расплакался прямо перед тобой? — она заинтересовано приблизилась, доставая из-за пазухи записную книжку. — Как он чувствовал себя после убийства Хоббса? Он раскаивался, или искрился темным желанием повторить?       — Без комментариев, - процедил он сквозь зубы. — Есть такое понятие как врачебная тайна.       — Ты можешь не говорить прямо — просто намекни. Я обставлю всё так, будто сама вышла на это.       — Ты совсем отчаянная? Что ты сделаешь ради экслюзива?       — Всё. Это смысл моей жизни.       — Прям-таки всё? Я тебе не верю. Ты слишком хитра для того, чтобы верить в это, иначе я не могу объяснить, почему судебные иски о клевете так и не дошли до тебя.       — Навёл справки значит? Не дурно, — она медленно отстранилась, отступая ближе к ноутбуку. — Я тоже кое-что о тебе знаю. Например о Гидеоне, о том, как ты внушаешь ему мысль о Потрошителе, или Хоббс — твои ночные вылазки слишком заметны. Мисс Блум знает, что ты пытаешься контактировать с ней — подвергаешь молчаливую бедняжку стрессу?       — Ты не посмеешь меня шантажировать!       — Ты сам ко мне пришёл, — она мягко улыбнулась. — Знаешь, в России есть старая поговорка: «Кто к нам с мечом придёт — тот от меча и погибнет». Ты пришел прижать меня и в итоге оказался прижатым сам.       — Что ты хочешь?       — Информацию.       — О Грэме?       — Уже нет, — он нахмурился на это. — Ты не успел отделаться малой кровью, теперь я хочу, чтобы ты залез глубже. Это будет и в твоих интересах тоже.       — Выражайся понятней, твои скрытые мотивы имеют слишком широкий охват возможностей.       Девушка показательно закатила глаза, заставляя новую волну раздражения захлестнуть его с головой. Она считает его недалёким?       Она наклонилась ближе к нему, шепча на ухо несколько слов.       — Ты шутишь? У меня пациенты, репутация, и вообще…       — Плевать, — перебила она его и снова улыбнулась, обнажая белоснежные зубы. — Подумай о том, насколько это выгодно для тебя. Ты мог бы получить славу и власть, уважение друзей, ещё больше денег — всё, что твоей душе угодно!       Он нервно сглотнул, не сводя глаз с девушки, действительно обдумывая открывшиеся перспективы.       — Я не верю, что с твоей стороны не будет подводных камней.       — Мне тебе поклясться? — откровенно насмехаясь, спросила Лаундс.       — Твоё слово ничего не стоит.       — Договор.       — Кара за его нарушение тебя не найдет. Ты слишком хорошо умеешь скрываться, — он демонстративно махнул рукой, указывая на стены комнаты отеля. — Какие гарантии ты можешь мне предложить?       — Никакие. Разве тебя не пленяет азарт? Максимум, что я могу предложить — пока ты будешь работать на меня, я не проинформирую твоих пациентов о твоих «аналитических очерках» и о том, насколько они автобиографичны.       — И вновь шантаж?       — Он самый.       — Ты та ещё сука.       — Я знаю, такова женская доля, — её улыбка стала плотоядной. — Обсудим наше сотрудничество на этой ноте?       Он обреченно вздохнул.

***

      Из коридора тянуло речной тиной и мерзким запахом гниющей плоти — было почти некультурно не обращать на это внимание, однако все в помещении делали вид, будто всё в порядке. Более того, команда невозмутимых судмедэкспертов умудрялась ещё и поедать крекеры, вдыхая затхлый воздух. Он импульсивно поморщился.       Ганнибал учтиво кивнул на яркую улыбку Кац и приветственно поднятые руки Брайна и Джимми, игнорируя неприятную атмосферу помещения       Грэм, ожидаемо, сидел в отдалении от остальных, прожигая отрешённым взглядом трупы разной степени разложения на морозильных столах — судя по запаху, нашли их в речной воде, если не в болоте.       — С чем имеем дело? — поинтересовался он, остановившись в приемлемом для социальной дистанции метре.       Грэм не отреагировал, даже не вздрогнул. Это не было типичной среднестатистической реакции.       — И вам доброе утро, — пробормотал мужчина, приблизив лицо к разорванной ране на одном из тел.       — Крупный улов?       — Очень смешно, доктор Лектер, — отвечено ему настолько неэмоционально, что было сложно разобрать подтекст слов.       Под слоем развороченной до состояния фарша мышечной амброзии тянуло чем-то ещё. Горьким, почти что сигаретным, настолько отдалённо, что нельзя было точно разобрать, исходило ли это от профайлера или от бедняги на столе. Сказать точно он не мог, ведь старался дышать как можно реже — в конце концов, это чистое издевательство над его рецепторами.       — Нужен взгляд со стороны?       — Вы слишком некомпетентны в рыбачестве для того, чтобы я интересовался вашим мнением, — снова пробормотал он, будто разговаривал сам с собой.       Ганнибал нахмурился.       — Не обращайте внимания, доктор Лектер, Уилл просто встал не с той ноги. Такое часто бывает, вы привыкнете, — дружелюбно проговорила Беверли, протягивая Ганнибалу фотографии дела и, поймав его взгляд, подмигнула. — Но Уилл постарается в следующий раз быть чуть более приветливым, да, Уилл?       Уилл не отреагировал и, натянув латексные перчатки отработанным движением, подошёл к очередному телу, начиная оттягивать разъевшуюся плоть, на которой остались красноречивые следы очищенного шва. Ганнибал, не отпуская переданные ему фотографии с места преступления, заинтересованно подошёл ближе, поглядывая то на фото, то на очищенный перед его глазами труп.       — Зачем вы убрали кракелюр? — Нахмуренный взгляд голубых глаз пройфайлера, кинутый через плечо, сурово требовал объяснений. — Прослойка лака, который чаще можно заметить на картинах, нежели на людях, но не то чтобы убийцы придерживались понятия нормальности…       — Черт! — вскочив, вскрикнул он и отошел, осматривая тела под каким-то другим углом. — Беверли! — выкрикнул Уилл. — Это — палитра, а они — неподходящие цвета!       — Наш новый клиент — гомицидоманный Гитлер, хочешь сказать?       Грэм не отреагировал и словно ястреб продолжил крутиться вокруг тел — Ганнибал не мешал, лишь отошёл ближе к выходу, не отрывая взгляда от мужчины.       Мыслительный процесс профайлера действительно был занимательным — было очень трудно даже предположить количество тех причинно-следственных связей и разнообразных факторов, которые проносились под тонкой прослойкой костной ткани его головы. Однако сегодня он был более рассеянным, что сказывалось на его работе: он носился от трупа к трупу, брови его были нахмуренны, а дыхание сбилось. В какой-то момент он остановился и взгляд его замер. На лице стали ярче видны не только мимические морщины, но и относительно недавно полученные старческие. Ганнибал был бы восхищен, не будь он более расчетливым. Он не единственный хищник здесь — у Грэма просто был другой метод охоты.       — Он лишний, — неожиданно заключил тот, нависнув над самой свежей жертвой. — Огнестрельные ранения слишком яркие. Творец никогда не будет портить свои инструмент.       — У него два привода по лечению от наркотической зависимости. Героин, — заметила Кац, заинтересованно приблизившись.       — Он его разгневал. Отказался умирать, сбежал, но не смог уйти слишком далеко. Он будет заменен — ищите пропавших темнокожих с подобным оттенком.       — Золотой билет? — Уточнил Брайан.       — Копия. Если он художник — он закончит свою картину несмотря ни на что.       Ганнибал не вмешивался — заинтересованно наблюдал за динамикой происходящего, до тех пор, пока голубые глаза не посмотрели на него в упор. Уилл глубоко кивнул, мягко и благодарно.       Ганнибал не мог не ответить ему тем же.

***

      Откровенно говоря, наблюдение за чужой работой засело в голове намного прочнее, чем Ганнибал ожидал. Теперь в его мыслях царил некий ступор и нечто похожее на микроинсульт. Весь остаток дня он провёл крайне непродуктивно: читал все жалкие сплетни мисс Лаундс о «психованном» профайлере, изредка поглядывал в окно, наблюдая, как постепенно за стеклом начинают опадать листья; пропускал большее количество бокалов, чем обычно себе позволял, и бесконечно анализировал всё им увиденное, раз за разом ставя пластинку по-новой.       Уилл однозначно был уникальным — данный факт был бесспорен. Повышенная эмпатия, острый ум и переизбыток зеркальных нейронов — вот что делало его особенным. И то, что Лектер впервые засомневался в своих способностях, ибо не мог понять Уилла так, как с легкостью понимал остальных. Если посмотреть шире, то наблюдаемое таило в себе просто смесь различных патологий, словно клубок с разноцветными нитями. Будь Уилл его пациентом, он бы связал из него что-нибудь.       Он хотел понять его мозг.       Однако всё перечисленное уходило на второй план, как только стоило присмотреться к мужчине получше — он был потерян, не справлялся со своими способностями, полагаясь на чувства, а не здравый смысл, отсюда и побочные эффекты: плохой сон, помутнение сознания, неконтролируемый гнев и, возможно, какая-то форма периодической амнезии на фоне стресса. Он не мог принять себя и свои возможности, а Ганнибалу приходилось наблюдать за загнивающим потенциалом, что было почти физически больно.       Лектер предпочитал рациональность и отрицал всякую эмоциональную составляющую. Он руководствовался лишь интересом и любовью к жизни, когда дело касалось его самого, в отличие от своих коллег.       Алана Блум была гордостью для него, как преподавателя. Открытая книга для психотерапевта, но черная дыра для социопата. Что из этого сподвигло их отношения развиваться дальше, даже после окончания учебной практики, он ответить не мог. Как и не мог ответить на вопрос, почему вместо обычной врачебной практики девушка решила работать под крылом ФБР. Однако, как оказалось, от подобной связи были и плюсы       Блум часто умудрялась составить ему компанию на светских вечерах или других встречах, отвлекая его от скуки тривиальных разговоров своим острым умом. Она чаще положенного говорила о своей работе и личной жизни, убеждённая, что дальше эти слова не пойдут. Она была одной из тех, кто успел запрыгнуть в последний вагон поезда друзей Ганнибала Лектера.       Подобных встреч было так много, что Ганнибал вполне мог утверждать о заочном знакомстве с Уиллом Грэмом. Он даже не подозревал, что ему удастся встретиться с этим «интересным другом» коллеги, и что это определение действительно будет ему подходить.       Разумеется, он считал Алану профессионалом своего дела, и вряд ли бы когда-нибудь подумал иначе, однако тот факт, что она близко общается с мечтой таких психотерапевтов, как Чилтон, казался проявлением её недальновидности. Обычно врачи её направленности искали спокойствия в личной жизни, и старались окружать себя исключительно обычными людьми.       — Он поцеловал меня, представляешь? — выпалила она после того, как образовалась у него на пороге четверть часа назад с предложением помочь в приготовлении ужина. — Ни ухаживания, ни свидания, даже банального признания. Я понимаю, что Уиллу достаточно тяжело понять все эти особенности человеческого взаимодействия, но намек хотя бы можно было сделать? Сказать «Алана, я хочу тебя поцеловать»?       Пазл начал складываться: отсутствие ярких эмоциональных реакций, пренебрежение внешним видом, заторможенная реакция и пониженное внимание — Уилл Грэм разбит отказом. Интересно, стоит ли ожидать теперь от него депрессии?       — Взять флот штурмом — достаточно самонадеянный жест, — ухмыльнулся он ей, не отрываясь от маринования легких, разумеется, приведённых в божеский, приемлемый для обычного человека вид. — Однако, мне казалось, что ты к нему неравнодушна.       — Конечно, он же мой друг, как никак — мы слишком долго вместе под этим ярлыком, и он мне скорее как брат, нежели нечто большее. Наверное, моя близость и участливость показалось ему налётом флирта, ведь круг его общения, скажем так, достаточно узкий, но все же, — Алана оторвалась от методичного нарезания овощей, и озабоченно уперлась ладонями в ровную поверхность деревянного стола. — Меня смущает произошедшее из-за того, что я не могу понять, кто из нас больше перешёл границы чужие границы — он или я?       — В подобных конфузах всегда виноваты оба, Алана — один не так выразился, другой не так понял. Постарайся отпустить ситуацию, уверен, она уляжется сама собой.       Потеря крепкого плеча вызовет деструктивность у Уилла, снова загнав его в амплуа скрытого отшельника, обремененного социальными рамками. Уже вызвала, если быть точным — это заметно по недавней ситуации. Интересно.       — Ты не против, что я всё это вываливаю вот так на тебя? Я знаю, что это немного непрофессионально.       — Он не твой пациент, Алана, а я — твой коллега, и прекрасно осознаю тяжесть твоего профессионального груза.       — Я понимаю, что он не пациент, но я так привыкла помогать ему адаптироваться в обществе, поддерживать. Мне страшно, что я иногда могла неосознанно анализировать его, Ганнибал. Спасибо, но я всё ещё чувствую себя виноватой.       На край стола приземлилась бутылка без опознавательной этикетки. Алана заинтересованно подняла голову, отрываясь от созерцания порезанного на дольки болгарского перца.       — Это?..       — Попробуй, — только это сказал Лектер и вернулся к своему столу, изредка поглядывая на девушку в поисках реакции.       Блум несмело взяла бутылку, осторожно прокручивая её в руках — вдруг что пропустила — и только потом открыла, втягивая носом появившийся аромат. Пахнет соблазнительно.       — На вкус ещё лучше, — он мягко улыбнулся ей, призывая сделать глоток.       — Пиво из винной бочки? Господи, Ганнибал, это прекрасно!       — А я что говорил? Кстати, — он сделал паузу, давая Блум слегка отойти от восторга и вернуть своё внимание к нему. — Ты мельком сказала, что могла анализировать Уилла — почему ты так решила? Обнаружила что-то, что заставило искать тебя второе дно в нём?       — Ты хочешь из спортивного интереса понять, почему он поступил столь импульсивно, поцеловав меня? Или найти через мои суждения тропинку к его постижению?       — Отчасти и то, и другое, — туманно заключил он, полностью поворачиваясь к Блум, ловля её подозрительный взгляд.       Принимая чужое оружие, необязательно говорить о наличии собственного.       Её поза расслабилась — она откинулась на столешницу позади себя и вновь поднесла бутылку к губам, сдаваясь.       — Мне иногда трудно понять его. Он говорит перефразами, лишь изредка поясняя что именно имел ввиду. В этом смысле мне даже повезло — на работе, насколько я помню, он говорит коротко и только о работе. Бьет цель на вылет, не желая объяснять из чего были сделаны его пули. Подобное общение требует особой сноровки, как ты можешь догадаться, — она слабо хмыкнула, и Ганнибал в ту же секунду вернул ей понимающую улыбку, мол, могу представить. — Он не любит говорить о себе, хуже того — он сам себя не знает. Только убийц, — добавляет она, постукивая по виску. — Самое страшное — это количество подтекстов и непостоянство его внутреннего мира при этом. Очень много его слов и состояний, которые я наблюдала, можно вставлять в учебник по криминалистике. Иногда кажется, что он просто не один в своём теле. Если бы ты знал, как я боюсь, что он однажды потеряет себя в одном из очередных убийц.       — И ты старалась стать его якорем?       — Знаком «Стоп». Он не видит меры — уже настолько сросся с этой болью, что прекратил замечать.       — Но отсутствие боли ещё не означает отсутствие раны.       — Именно. Лечить против воли — низко, и разрушит его достоинство, но и оставить его просто так почти что грех. Поэтому я просто старалась быть рядом — присматривать, успокаивать и помогать так, как умею, но так, чтобы не нарушить его личных границ.       — И что теперь? — Задумчиво спросил он, ставя противень в духовку.       — Он опасен, — добавила она тихо, будто бы объект разговора находился поблизости. — Он не понимает этого, или это такая защита, я не знаю, но он может убить словом. Он слишком проницателен. Я не думаю, что кто-либо выдержит это.       Алана неловко повела плечами, слегка нахмурившись.       — Вы оба взрослые люди. Не знаю, станет ли тебе от этого легче, но на мой взгляд Уилл Грэм не нуждается в защите, тем более с тем фактом, как ты выразилась, что он опасен. Ты не обязана переступать через произошедшее с легкой головой — вдруг он зафиксировался на тебе как на объекте симпатии? Или наоборот: ты ранила его чувства настолько сильно, что теперь он не сможет подпустить кого-либо к себе ближе, чем на расстояние вытянутой руки?       Последнее видимо было тем, чего Алана искренне страшилась — она сжалась, будто собираясь раствориться в кухонном уголке, и отвела взгляд, стыдясь подобной уязвимости.       — Если хочешь, я могу за ним присмотреть, пока вы не решите это недопонимание. В любом случае, мы сейчас работаем вместе, и мне не составит труда лишний раз обращать на него внимание.       — Он не примет этого.       — А кто сказал, что я буду действовать открыто? Я это делаю из чистого желания помочь товарищу, попавшему в беду — ни более ни менее. Я не хочу, чтобы ваши отношения стали ещё более натянутыми.       — Ты бы сделал мне одолжение, успокоив моё беспокойство насчёт него.       — Разумеется, но только если ты мне позволишь.       Алана вздохнула и отошла к барной стойке — грубо физически уходить от разговора, не закончив его, но ей простительно. Перед ней стоит трудный выбор между эгоистичным чувством комфорта и контроля над ситуацией и сокровенно-личной жизнью дорогого ей человека.       Он спрятал зарождающуюся улыбку в крае бокала, наблюдая за её бессмысленными метаниями — он точно знал ответ, осталось лишь дождаться, пока она созреет до него.       Ждать долго не пришлось, стоило молчанию затянуться, как она вздрогнула, поежившись, и импульсивно обхватила себя за плечи. Он заинтересованно наклонил голову, сохраняя нейтральное лицо.       — Я согласна.