Стандарты дереализации

      Никто и никогда не говорил, что будет легко. Он привык к тому, любая лёгкая дорожка ведёт в большое и невообразимое «никуда». Но то, что будет тяжелее, чем было — стоило предупредить.       За то короткое время его отсутствия странный доктор — а теперь его коллега — заручился той основой общественного пласта, к которому он, Уилл, стремился годами.       Он был готов приступить к работе сразу же, но неожиданное партнерство просто разбило это желание в щепки. Он пытался позвонить Алане и «горячо» поблагодарить её за такой подарок, но звонок, к его удивлению, перешёл на голосовую почту. Все его разгоряченные высказывания ушли в пустоту, и ему оставалось лишь надеяться, что Алана прослушает их позже.       Стоило ему переступить порог его отдела, как издалека разнёсся заливистый смех Беверли. Она практически повисла на Лектере, задыхаясь в истерике от веселья, пока доктор продолжал объяснять что-то насчёт курьёзных моментов своей хирургической практики и интересного состояния шока у его пациентов. Зеллер и Прайс стояли неподалёку, улыбаясь.       Лицевые мышцы дернулись в раздражении. «Душа компании» — выплюнул он мысленно, и нарочито громким шагом направился к ним.       Он нарабатывал их связь годами, сотнями споров и искренностью — той, на которую он был способен. Он был уверен в этой троице. В обыденное время он бы прошёл в кабинет, просто забыв поздороваться, но сейчас… Это был намеренный жест. Он хотел показать Лектеру, что все, в конечном итоге, встанут на его сторону. Что ему здесь не место.       Беверли, только завидев его, вскрикнула и бросилась к нему на встречу, сразу же забыв о Лектере. Он мягко улыбнулся ей, про себя злорадствуя.       — Уилл! Ты вернулся! — сказала она, чуть ли не прыгая на месте от радости в уважительном метре расстояния между ними. Она улыбалась ему во все двадцать восемь.       Она искрила неожиданным для Уилла счастьем. Он слегка пожал плечами, что на его языке значило «я тоже рад вас видеть, ребята» — все трое это поняли, и выглядели сейчас намного ярче, чем когда Лектер развлекал их своими байками.       С первого взгляда было понятно, что он не так прост: слишком цепкий, слишком уверенный, слишком лощеный, чтобы быть простым. Всё это нагромождение идеальности выводила из себя — идеальным не мог быть никто. А значит у Лектера была настолько темная и ущербная сторона, что Уилл был обязан увидеть её, а затем показать всему миру.       Не то чтобы, у него, Уилла, были какие-то личные причины на это — уважаемый врач, хорошо эрудированный, предлагает свою помощь за гроши, при том, что чтобы попасть к нему на сеанс надо родиться в золотой рубашке или продать дом — прямо-таки мана небесная, не иначе. В таком случае все должны быть счастливы. Но он привык быть подозрительным. Привык ждать подвоха, который, так или иначе, должен был появиться.       Он боялся быть замененным.       Отсутствие приветствия между ними говорило громче того, что они могли бы произнести — неприязнь была полностью взаимна. Уиллу было плевать — Лектер здесь точно надолго не задержится. Не в его смену.       — Есть что-то интересное? — спросил он, чуть вытягивая голову.       Ему необходимо было отвлечься. Работа всегда была его криптонитом, на уровне со стаей, которая, наверное, уже привыкла к тому, что хозяин последние дни всегда был в зоне их досягаемости. Но главное, что он был хорош в своем деле — именно его влияние в этой сфере могло выдавить психотерапевта отсюда.       — Ты лучше скажи, как обстановка в Чилтон-тауне? Он тебя, видимо, конкретно доканал, раз ты с порога за дело хватаешься, — спросил Брайан, делая глоток растворимого кофе, запах которого уже въелся в стены.       — Мне приходилось усердно делать вид, что он меня не бесит, — коротко ответил он, заглядывая им за спины.              — Его эго не выдержало и он попросил закрыть дверь с другой стороны? — поинтересовался Джимми.       — Ага. Он долго боролся с собственной ущербностью, прежде чем всё понял и решил меня не мучить.       — Представляю его заплаканное лицо после того, что ты ему наговорил, — сказал Зеллер, после чего засмеялся вместе в Прайсом.       — Примерно так и было, — он усмехнулся, вспомнив растерянность на чужом лице. — Так что? — он кивнул в сторону — Кто эти несчастные?       Позади них лежали одиннадцать тел разной степени разложения, а на соседнем столе несколько десятков фотографий.       — У нас появился недо-архитектор. Не хватило строй-материалов, решил использовать тела.       — Тотем? — В ответ Беверли кивнула, не объясняя. А Грэму и не нужно было, поскольку он привык собирать картинку самостоятельно. — Жертв проверяли?       — Да, не связаны.       — А если косвенно?       — Что вы имеете в виду? — на периферии было заметно, как заинтересовано повернулась голова Лектера.       «Обойдется».       — Они убиты подряд?       — Да, но скорее не убиты, а…       — Раскопаны, — закончил за неё Уилл, обходя компанию, приближаясь к фотографиям.       — Ты же не собираешься?.. — аккуратно уточнила Беверли.       — Я теперь цепной пёс, смогу помогать только так. Тут смотреть не на что, — его пальцы мягко провели по глянцу фотографий, переставляя их на свой лад: общие виды и фото со стороны вправо, приближенные изображения ран — влево; отчеты по жертвам — посередине. — Они связаны не между собой — они связаны одним человеком. Это не случайный выбор. Это структура. Никакой религии или наития — холодный расчёт. Он ждал свой «золотой билет».       Он по порядку начал открывать папку за папкой, начиная с самой первой жертвы, заканчивая самой недавней.       Все одиннадцать человек умерли своей смертью — автомобильная авария, инсульт, драка у бара, лишь один объявлен без вести пропавшим до недавних обстоятельств — полторы недели назад.       — Это его первое убийство, — он протянул нужное дело Беверли. — Все остальные жертвы были аккомпанементом, этот парень — его «замысел». Генетический тест проводили? Родственники присутствуют?       — Да, полная семья — мать также в тотеме.       — В основании?       — Да.       — Отец?       — На кладбище. Автокатастрофа.       — Это внебрачный ребенок. Убийца — муж матери этого ребёнка, — он усиленно ткнул в фотографию мужчины, украшавшего тотем, словно новогодняя звезда ёлку. — Жена сказала, что ребенок не от него, и он начал вынашивать свой план мести. Он положил её в основание потому, что любит до сих пор, а неродного сына, которого она «нагуляла», наверх — как знамя позора. Найдёте отца — найдёте убийцу.       — Что за?.. Как именно ты это понял? Мы бьёмся с этим делом уже третий день…       — Брайан, — шикнула Беверли. — Займись делом. Спасибо, — повернулась она к Уиллу.       Он лишь кивнул.       Взгляд переместился на Лектера, который до определённого времени изображал предмет декора. Его лицо не выражало ничего, но вот глаза, которые он успел заметить мельком, приобрели странный блеск, расшифровать который не удавалось.       — Впечатляет.       — Я не просил вашей оценки, доктор Лектер, — он снял очки, чтобы протереть их рубашкой.       — Я посчитал нужным оценить ваши способности по достоинству.       — Я просто делаю свою работу, — отрезал он и направился в свой кабинет.       Команда приступила к работе, а Лектер тенью двинулся за ним. Удивительно, но отсутствие банального шарканья дорогой обуви за спиной или стука каблуков никогда не было применимо к психотерапевтам. Они ходили не громко, но в пределах слышимости — Лектер же был действительно бесшумен. Уилл улавливал его интуитивно, почти как угрозу.       Хищника, следующего в тени за своей добычей.       Он привык доверять внутренним эмоциям, насколько бы сильно они не вставали в противовес с происходящим — его страхи всегда сбывались и дело не в неосознанном программировании. Он не демонстрировал эту настороженность, чаще предпочитал наблюдать со стороны, и лишь иногда предупреждать, но сейчас он чувствовал необходимость смотреть в оба и обороняться.       От Лектера надо было избавиться и как можно скорее — они виделись всего дважды, а он уже начал действовать ему на нервы.       Даже Чилтону потребовалось больше времени — четыре дня, первые три Уилл откровенно забавлялся с его выводов, думая, что он так шутит — почти рекорд для такого олуха, как он.       Кабинет встретил их своей необжитостью — он и до этого редко тут бывал, только когда приходилось осесть над делом дольше положенного, и то, подобную работу он предпочитал переносить на дом, где можно было отвлечься от ужасов проделываемой работы и навернуть пару-тройку кругов вокруг дома.       Сейчас, когда дома его ждали только собаки, а все возможные бытовые дела были переделаны, офис обещал быть его главным пристанищем на ближайшие несколько недель — дело Потрошителя было в приоритете. Только когда он его поймает — только тогда он сможет в полной мере вернуться в поле.       — Вы ознакомлены с делом Потрошителя? — спросил он, ставя сумку на стол, попутно вытягивая несколько папок с собственными доработками.       — Более чем.       — Ваши мысли?       — Социопат, прагматичен, имеется детская травма со сценами насилия, — в тон ему начал перечислять Лектер. Уилл удерживал себя от того чтобы не закатить глаза. — Вероятно, выходец из высшего класса — очень много элементов эпохи…       — Ренессанса, — чуть более раздраженно, чем предполагалось, перебил он. — Что по поводу органов?       — Трофеи, коллекционирование? — Уилл тяжело вздохнул и потёр глаза. Устало. Раздраженно. Ладно, пусть Лектер и говорил общими фразами, но хотя бы был ближе, чем тот же Чилтон. — Прошу простить — хоть и неискренне — но меня задевает подобное отношение. Не могли бы прояснить, почему вы так ко мне относитесь?       — Потому что вы мне не нравитесь. Нужны ещё причины? Или начнёте анализировать моё детство и как оно повлияло на моё отношение к людям, в попытке доказать мне, что подобное отношение — защитная реакция?       — То, что я являюсь психотерапевтом, не означает, что я всегда анализирую людей. Мне это выгодно, пока мне за это платят.       — Я знаю, что такое профессиональная деформация, доктор Лектер. И прямо здесь и сейчас вам платят сущие копейки, но всё же вы здесь. Значит вместо финансового насыщения вы ищете здесь что-то иное, чего мы не видим.       — Не верите в мой гуманизм?       — В вас нет ни капли гуманизма, доктор Лектер, голый прагматизм, поглощающий всё на своём пути под натиском вашего непомерного эго.       — Считаете, что мой грех — гордыня?       — Скорее жадность во всех аспектах вашей жизни: вы либо возьмёте всё, либо ничего. Я не хочу стать разменной монетой в ваших стремлениях и планах. Мне хватает Джека.       — Он вас использует?       — Прямо сейчас меня пытаетесь использовать вы — советую вам этого не делать и работать в тишине, — его лэптоп тяжёлым ударом приземлился на стол.       — А как же veritas In disputando gignitur?       — При всём моём уважении к грекам, наш спор и диалог, в целом, рождает во мне только раздражение.       — Но, к сожалению, вам придется с этим смириться. Поэтому я бы предпочел, чтобы ваша пассивная агрессия нашла свой выход в чём-то другом, кроме грубости в мою сторону.       — Мне мириться с этим недолго, поэтому я буду делать что захочу, а вы, как гость, тоже поступаете невежливо — сунулись со своим уставом в мой монастырь и дружелюбно призываете закрыть на это глаза. Мой ответ — нет. Вы мне не нравитесь и ваша высокопарность лишь усугубляет это отношение.       — Ваш дар видеть убийство глазами убийцы поистине уникален, но не незаменим. Рано или поздно появится тот, кто будет видеть и знать больше вас.       — Вы имеете право на такое мнение как наблюдатель и психотерапевт, до тех пор, пока сами не окажетесь на моём месте. Здесь нечего анализировать и нечему завидовать или восхищаться — я использую то, что могу и как могу.       — Как мне сказали — вы эмпат?       — Вы здесь для того, чтобы залезть мне под кожу?       — Меня заинтересовали слова мистера Кроуфорда о вашей работе над делом Потрошителя.       — То есть искусные речи доктора Чилтона об Абеле Гидеоне зарекомендовали себя настолько плохо, что моё мнение стало экспертным? — медленно и спокойно произнёс Уилл, сунув руки в карманы брюк.       — Его слова для меня не более, чем иносказательность фразы мальчика, который кричал «волки».       — У вас есть основания так полагать?       — Только богатый опыт, не более.       — Жаль, — огорченно произнёс профайлер, неотрывно наблюдавший за равнодушием на лице собеседника. — Думал, у вас есть кандидатура на эту роль.       — Увы, даже если бы и была, то вряд ли я мог делиться подобной информацией. В чем ошибка моих суждений о Потрошителе?       Грэм немного замедленно наклонил голову, словно решил посмотреть на Ганнибала под другим углом в буквальном смысле. Другой, в свою очередь, поднял голову, принимая взгляд, вновь направленный мимо глаз.       — Я надеялся, вы сами придёте к ответу по истечению короткой работы здесь.       — С чего вы взяли, что я здесь ненадолго?       Он усмехнулся — остро, открыто демонстрируя оскал. Хорошо, надо было признать, что разговоры с этим человеком его забавляли, интриговали, не позволяли расслабиться. Они обменивались ядом в каждой брошенной фразе, что даже подушка безопасности светского разговора не могла спрятать их от укола очередного замаскированного жала. Ему это нравилось.       — Потому что вам здесь не место, доктор Лектер. Как только вы получите то, что ищете — исчезнете. Я уже вас нервирую, а такой, как вы, это не потерпите. А теперь, если вас это не оскорбит — я вернусь к работе.       — Мне сказали, что вы не общительный. — На это Уилл хохотнул.       — Пока на меня нападают — я обороняюсь.       — С чего вы взяли, что я нападаю?       — С чего вы взяли, что нет?       Разговор пришёл в тупик. Было ясно: чтобы не сказал Лектер, он бы встретил агрессивное противодействие; и Уилл был рад что до него наконец-таки дошло это. Казалось бы, простой факт, который он пытался донести до этого мужчины в течение всего периода их короткого знакомства, нашёл в нём отклик спустя столько времени. Он не казался глупым, но явно был социопатичен — слишком много давления, слишком много прямого взгляда, слишком много шестерёнок раскрутилось в их разговоре.       Он сел за стол и открыл лэптоп. Лектер всё ещё стоял на входе — Уилл был рад, что ему не организовали здесь рабочее место. Видимо, он изначально был претендентом на временного полевого профайлера, которого взяли, пока он отсутствовал. А оставили Грэма здесь потому, что он теперь, как калека, был вынужден сидеть здесь в четырех стенах и сходить с ума от скудных фотографий, в которые погрузиться полноценно просто не получалось.       Действительно: как калека.       Но он не требовал к себе в подручные помощника, сейчас такая подачка со стороны Джека воспринималась как издевка, какое-то подобие жалости — будто он не справится, будто он не привык к тому что ему всегда вставляют палки в колеса.       Лектер тихо покинул кабинет, мягко закрыв за собой дверь. Лишь только тогда он позволил себе откинуться на спинку стула и глубоко вздохнуть, протирая лицо руками.       Серьёзно, он успел устать за неполный час этого социального взаимодействия больше, чем за рабочий день.       Пора было приступать к работе.

***

      Долго отсутствие нормального сна давало о себе знать — открытая папка, документы из которой разбросаны по столу, на её обложке красовались несколько жирных пятен; голова гудела, глаза сохли, мысли путались. Последние несколько месяцев были неимоверно тяжёлыми: преследования от Лаундс, обострение жажды крови у всех маньяков города, сальные улыбочки доктора Чилтона, с его бескомпромиссными предложениями провести пару безобидных тестов. «Для проверки твоего самочувствия, Уилл» — говорил он, на что Грэму приходилось лишь мысленно закатывать глаза и молчать, всем видом демонстрируя раздражение, дабы хоть как-то смутить бестактного психотерапевта.       Но вишенкой на торте стали деяния, какое-то время назад затаившегося Потрошителя — он буквально съедал Уилла заживо своим существованием, и давление Джека со стороны ничуть не делало ситуацию легче. Маньяк лишил его жизни вне отдела, и Уилл уже был готов сам начать убивать.       В последнее время стало трудно спать. Кошмары одолевали его в любое время — днём это были неясные образы и галлюцинации, но ночью было ощущение полного погружения. Он умирал каждую ночь. Но это было не самое страшное, самое страшное — не кто-то убивал его, а он кого-то. Сказать кому-то — значит окунаться в тихий омут, полный чертей, но у него на это не было ни сил, ни времени, ни желания. Ему было достаточно жестокости и сумасшествия в обычной жизни.       Ночью он жил в эфемерном подсознательном мире, раз за разом проигрывая те сцены насилия, которые ему «посчастливилось» расследовать, и Уилл, казалось, уже привык к ним — настолько часто он разыгрывал этот спектакль в своей голове, повторяя цикл день за днём. Но сегодняшний сон был другой — он был лично его, без какого-либо чужого влияния и настолько размытый, что оставалось лишь догадываться, сколько подробностей осталось за кадром. Ему снился отцовский дом, бархатная темнота ночи, тихий стрекот цикад где-то на улице, и вор, разрушавший всю идиллию, в странном костюме из костей, что разбил окно и бросился на него. Драка между ними была жестокой, но запомнилась смазано и рвано, мазками кожи в пространстве и фантомной болью. Последнее, что он помнил, подскочив на постели — он свернул вору голову голыми руками.       Он протёр глаза, боясь погрузиться глубже в рванные воспоминания о сегодняшнем кошмаре, и вновь уставился в подробности дела.       Последнее убийство — неблагочестивый судья буквально «завис» в зале заседания в амплуа Фемиды, вынося все пороки общества напоказ в виде своих внутренностей, и всё было в этом убийстве настолько очевидно, что не хватало только транспаранта с подписью «правосудие не только слепо, но ещё и бессердечно» для полноты картины.       Все дела были беспрецедентны и одинаковы — никаких свидетелей, никаких улик; выборочное отсутствие органов, и эстетическая или нравственная составляющая — это единственное, что возможно было найти. Да, было что-то не то в этой педантичности, что не давало Грэму покоя, но это «что-то» было столь эфемерно, что сформировать подобного рода загадку подсознания логически понятно было невозможно.       — Ты себя совсем не жалеешь.       Уилл дернулся, выныривая из своих мыслей и поднимая взгляд на источник голоса.       Алана выглядела устало, но всё ещё великолепно — она стояла в дверях, опираясь на металлический косяк, одетая в высокие изнуряющие каблуки, синюю приталенную офисную блузку и юбку карандаш, что говорило том, что, несмотря на позднее время, она только закончила работу. По всей видимости устала она так же, как и он, поэтому не стала поднимать тему Лектера.       — Пожалей ты, — предложил Уилл, и слегка вымученно улыбнулся — Раз уж я не справляюсь.       — Я могу предложить более действенный способ: как насчёт бессонной ночи? Я как нашла что-то нечто неординарное со странным названием «Под СильверЛэйк», — её глаза озорно заблестели.       — Почему нет? К бессонным ночам мне не привыкать, — уголок его губ нервно дёрнулся.       Блум в тот же момент стала серьезной. Она окинула его изучающим взглядом, напрягаясь не то от его нервного жеста, не то от фразы. Его коллега быстро подошла к нему в плотную, резко разрезая тишину стуком каблуков, и в заботливом, почти материнском жесте приложила руку к его слегка влажному лбу.       — Ты заболел?       — С чего ты взяла?       — У тебя лоб горячий, глаза красные и голос севший.       Уилл на такие наблюдения дернул плечом, мол, не беспокойся.       — Нервное, наверное, или попытки адаптации к стрессу.       Она ему не поверила, ни единому слову, это читалось в её глазах, но в конечном итоге всё же сказала:       — Тебе домой надо?       — Желательно бы, я здесь с раннего утра.       — Тогда к тебе, — кивнула она, словно заключала какое-то соглашение, а после кинула призывное «собирайся» и вышла из офиса.       Собирать Уиллу было особо нечего — сумка с рефератами студентов и серый клетчатый пиджак, покрытый уже заметными катышками на локтях и рукавах. Но время ему всё же понадобится — нужно раскидать затасканные документы обратно по папкам, чтобы следующим днём их снова распотрошить.       Он методично раскладывал украшенные мрачными чернилами листы, прежде чем замер ошеломлённый догадкой — Чесапикский Потрошитель мог быть связан с Хоббсом, отчего и произошла эта пауза. Верно что: убийства прекратились сразу после этого инцидента. Потрошитель, как личность, всегда был на виду, имел чрезвычайно хорошую репутацию и непомерно сильную уверенность в себе.       Перед ним галлюцинацией вспыхнул знакомый желтый свет, заставляя его ужаснуться и необдуманно закрыть глаза.

пустую ночную трассу освещал холодный свет фар.

слабая морось заставляла тело инстинктивно вздрагивать, а лицо морщиться. колесо лопнуло неожиданно — он был уверен, что шиномонтаж, на котором он был в этот раз работал намного качественнее, чем предыдущий.

с этим нужно было что-то делать, но после тяжелого дня вызывать эвакуатор и ехать до дома на такси не хотелось. вдалеке ярко вспыхнул свет чужой машины, даруя глубокое облегчение — ему помогут. мокрый асфальт сиял сотней искр, словно огромный бенгальский огонь.

зрелище завораживало. он приветливо махнул водителю спасительного авто, наблюдая, как широкоплечий мужчина выходит из машины. в голове проскользнуло слабое узнавание, прежде чем на его шею опустилась ладонь, облачённая в кожаную перчатку, а тело пронзил инородный острый предмет.

      Виденье пропало резче, чем обычно, не позволяя увидеть замысел, но оставляя после себя мерзкое ощущение ледяной проруби, на дне которого пару секунд назад был Уилл — это было последнее дело, которое он просматривал за сегодня. Его нещадно шатало, вертело в пространстве, его тело онемело, и схваченный наугад угол стола не давал никакой опоры, скорее дезориентировал ещё больше. Он отдалённо чувствовал, как пот скатывается у него за шеей и дрожат сухожилия под кожей.       Уилл с тихим страхом и раздражением откинул от себя все документы, и не утруждая себя больше их уборкой, схватил свои вещи и пошёл прочь, превозмогая покалывание в конечностях и жёстко контролируя каждую мышцу, чтобы ненароком не упасть.       Методичный пересчёт ступеней под ногами немного помогал отвлечься, напоминая ему, где он находится, но ощущение собственной беспомощности всё ещё давило на подсознание.       В последнее время такое происходило всё чаще — он терял контроль над собой и это пугало. Он начинал бояться сам себя, а точнее того, как много он может забыть и пропустить, просто не в силах управлять собой.       Он в каком-то отстранённом состоянии вышел из здания, натягивая на себя более-менее расслабленный вид, мысленно прикидывая, сколько времени могло пройти с момента ухода Аланы. Видимо, немного — её чёрная машина выжидающе стояла прямо у входа, почти сливаясь с полуночным сумраком.       Ехали они молча под тихий шёпот радио, каждый занимался своим делом — Уилл рассматривал тёмно-зелёные силуэты деревьев на обочине, изредка вздрагивая от мышечных спазмов, а Блум, в свою очередь, разговор завести не пыталась, лишь следила за дорогой и изредка косилась на друга, по всей видимости, раскрыв его хрупкую маскировку «нормальности».       Подобная тишина не давила, не была уютной — она была нужной, необходимой Грэму для того, чтобы хоть как-то смочь собраться со всем тем сумбуром, что произошёл в офисе. Хотя он, откровенно говоря, разбираться и не собирался, сейчас ему было просто достаточно просто принять это как факт.       Оказавшись на подъездной дорожке, Уилл почувствовал, как мандраж слегка отступил, позволяя легким по максимуму набрать воздуха в грудь. Около дома всегда магическим образом становилось легче. Он открыл дверь авто и аккуратно вышел на воздух ещё до того, как машина полностью остановилась.       Ноги мягко ступали по рассыпчатому гравию, почти полностью заглушая его присутствие здесь, однако даже с такого расстояния было слышно, как нетерпеливо скребутся и шумят его питомцы за дверью дома, уже почуяв хозяина. Он ощущал, как Алана тенью шла за ним, не отрывая взгляда от напряженной спины, и старался выглядеть как можно более спокойным и расслабленным. Хотя ему действительно, пускай и не полностью, но стало легче.       Стоило ему открыть дверь, как под ноги рванул большой волосатый комок из множества лап и хвостов, буквально сбивая его с ног, а потом убегая в сторону ближайшей лесной опушки, разделившись на семь разномастных по породе и размерам собак.              Уилл зашёл в дом без каких-либо попыток остановить стаю — пускай резвятся — и сразу направился в кухню.       Всё шло как обычно — они встретились, чтобы устроить очередной кино-вечер, который стал для них чем-то вроде детской шалости во взрослой жизни и способом расслабиться после тяжелого рабочего дня. Алана уютно приютилась среди подушек и плюшевого пледа на углу дивана, изредка пролистывая новостную ленту в телефоне, и лениво поглаживая вернувшихся и требующих внимания питомцев, в то время как Уилл заваривал чай, раздавал еду питомцам и подготавливал закуски к просмотру очередного арт-хауса, который выбрала Блум.       «Для психотерапевта подобное кино сродни практике, ты просто не понимаешь» — сказала она когда-то давно в попытках оправдаться.       Но сейчас в воздухе висело что-то неуловимо странное, похожее на чувство скоропостижных изменений. Уилл скользнул взглядом по гостье, и, не почувствовав чужого волнения, сжал губы — видимо, это ощущение было доступно только ему.       Доски уютно заскрипели под его ногами, вынуждая коллегу вскинуть на него одобряющий взгляд.       — Это что, имбирное печенье? — удивлённая улыбка расцвела на её лице.       — Я плохой человек, раз выдаю Рождественскую еду в неподходящий сезон?       — Ничуть, ты гениален, — она выставила руку, принимая тарелку в свои владения.       Методично расставив кружки и разложив одеяла с подушками, Уилл опустился рядом с ощущение некоего подобия умиротворения.       — Ты смотрела рецензию к фильму? — спросил Уилл, наблюдая как Блум ищет нужный фильм на лэптопе.       Она смерила его взглядом, мол, как бы я посмела, и мотнула головой, заставляя его чуть улыбнуться. Алана слишком «правильная» девочка по сравнению с ним, более храбрая, наверное.       Затылок неприятно тянуло, а при попытке как-то проанализировать своё состояние начинала болеть голова, поэтому он ушёл в созерцание, переводя взгляд на подругу.       — Что думаешь насчёт Лектера? — тихо спросил он, не желая рушить этот момент хрупкого взаимопонимания между ними.       — Я не знала, что его приставят к тебе. Изначально предполагалось иначе, что он будет в отделе, пока тебя нет, но, видимо, планы поменялись. Я не одобряю решения Джека, если ты об этом. Но извиняться я не вижу смысла — это абсолютно не моя вина.       Блум была расслаблена, и лишь слегка обеспокоена его состоянием, что легко читалось в её сжатых губах, но расспрашивать не собиралась. Одежда примялась, волосы чуть спутались, взгляд бодрый, белки глаз раскраснелись по краям, на лбу проявился лёгкий блеск от пота — ей бы в душ и поспать нормально, а не фильмы с ним смотреть — но выглядела она всё ещё прекрасно, как и должна выглядеть сильная, умная и уверенная в себе женщина, несмотря на все трудности и невзгоды.       — Хорошо.       Он не запомнил момент, когда приблизился к ней настолько, чтобы обхватить её хрупкий затылок ладонью и накрыть её губы поцелуем — помнит лишь желание завладеть ею не как просто женщиной, а как личностью. Она была стержнем, которого ему так не хватало, тетивой, которая могла задать его полёту направление, не нарушая внутренней стабильности.       Подобные мысли появились в нём недавно — слишком глубоко Алана вошла в его жизнь, но сейчас, когда её растерянность от происходящего сменилась мягким и нежным ответом на поцелуй, мыслей не осталось вообще. Стало пусто, мягкие касания кожи об кожу заполнили его до основания, не давая проходу ничему большему.       Язык мягко скользил по чужому нёбу и зубам, танцуя и заплетая в каждое прикосновение неозвученные фразы и чувства. Все нервные окончания замерли, фокусируясь на влаге и воздухе, которым они делились между собой — времени вдохнуть не было, желание прекратить или остановиться отсутствовало полностью. Он робко прикоснулся носом к её щеке, отдаваясь моменту, прежде чем почувствовал слабое давление миниатюрных ладоней на груди. Уилл медленно отстранился и открыл глаза.       В чужих голубых глазах был толстый слой непонимания и слабой паники вперемешку со страхом.       Всё его нутро потянуло невидимым камнем куда-то вниз, под плинтус, а грудная клетка заболела так, словно в солнечном сплетении застрял гаечный ключ.       Наверное, так должно ощущаться разбитое сердце после трогательного, почти выстраданного поцелуя с единственной девушкой, которую ты хотел видеть рядом с собой.       Видимо что-то изменилось в его взгляде — Алана оторопела, прежде чем сдвинуться назад и подарить ему прощальный взгляд.       — Прости, Уилл, я не могу.       Он лишь мягко улыбнулся ей, понимая и чувствуя всё без слов, и направился к выходу, избегая любых мыслей о Блум и её возможной тревоге.       Улица встретила его обжигающей ночной духотой, в воздухе пахло травянистой свежестью и редкими вскриками цикад.       В голове вновь стало пусто, но уже не из-за большого выброса эндорфинов, хотя он сейчас и находился в бесконечно длящемся эхе недавнего счастья.       Он будто стал частью природы, но и параллельно чувствовал, как к горлу подкатывается что-то: ни то крик, ни то слезы предстоящей истерики.       Тело действовало интуитивно — прошло к автомобилю, село внутрь и завело автомобиль привычным и выверенным движение. Внутри начинала клокотать ярость.       Уилл выехал на трассу, ощущая, как теряет контроль над окружающей его реальностью — звук гудящего двигателя заглушал пространство, а пролетающий мимо мир за окном размывался в одно монотонное чёрное пятно, создавая ровный ночной коридор, освещаемый лишь фарами. Отсутствующий взгляд пытался зацепиться за окружающее пространство, но единственное, что он смог — это с полным равнодушием наблюдать, как спидометр постепенно и целенаправленно движется всё вперед и вперед.       Он не знал, куда едет, но отдаленно понимал, что, скорее всего, его конечной остановкой станет кювет на ближайшем повороте и, казалось, это лучшее, что могло бы с ним сейчас произойти. Так было бы правильно.       Он зацепился глазами за приближающуюся заправку, которую уже как полгода закрыли на ремонт, и одинокий заведённый автомобиль, примостившийся на краю парковки, прежде чем сбоку образовался силуэт животного — оленя.       Послышался неимоверно громкий в монотонном гуле скрип тормозов, когда онемевшие руки дернули руль в сторону, заставляя автомобиль пройтись буквально по кромке обочины, прежде чем вырулить обратно на трассу. Скакнувший адреналин грозился стать его заключительным пунктом в послужном списке, поэтому Уилл постепенно сбавил скорость и завернул на заправку, став вынужденным соседом одинокому автомобилю.       Его тело пробивала крупная дрожь, в то время как отстранённое сознание приняло факт возможной смерти крайне хладнокровно.       В окно пассажирского сидения постучали, и он медленно повернул голову к нарушителю спокойствия.       За стеклом стояла девушка. Она выглядела напугано, наверное, видела, что произошло на дороге. Её губы бегло раскрывались, теша надежду, что водитель всё-таки что-то слышит, но единственное, что Уилл сейчас понимал — она чертовски похожа на Алану. Бледная кожа, тёмные волосы, голубые глаза, только вот одежда более молодёжная — растянутый рваный свитер и потёртые джинсы.       Внутри что-то щелкнуло, и он, наскоро выйдя из машины, набросился на девушку.       Руки резко и грубо, на контрасте с недавними событиями, схватили женскую шею прямо поперек сонной артерии, уронив груду тел на асфальт. Её попытки вырываться были ничтожны по сравнению с военной подготовкой академии ФБР, и подобные попытки сохранить себе жизнь скорее умиляли, нежели несли какую-то реальную угрозу.       Вены под руками пульсировали, проходя разрядом тока по нервам, тонкие наманикюренные пальцы скользили по его одежде, изредка цепляясь за наружные карманы или волосы. Она билась в конвульсиях, что-то шептала и Уилл не мог отвести от неё глаз. Он не любил смотреть в глаза — они слишком отвлекали — но глаза незнакомки будто бы гипнозом удерживали его внимание.       Они нервно перекатывались, дрожали, заходились водопадом слёз, они извинялись, сами не зная за что — они были прекрасны в своей искренности.       Движения девушки стали медленнее, тяжелее, а пульс слабее — она была на грани, но всё ещё пыталась цепляться за кончающийся воздух.       Уилл завороженно наблюдал за тем, как она умирает, мысленно отсчитывал каждый её удушенный вдох, каждый удар вены об тонкую кожу. Он неосознанно сглотнул, когда незнакомка в последний раз подняла на него взгляд, в котором читался страх и абсолютное непонимание, прежде чем закрыть их навсегда. Взгляд был прямо как у Аланы.       Грэм испуганно вскочил, в шоке отходя на пару шагов назад, чувствуя, как наскоро выпитый чай поднимается к горлу.       Он только что убил человека.