Deus ex machina

Странная штука жизнь… непредсказуемая… Сегодня ты переживаешь тяжёлое расставание, а на следующий день вдруг встречаешь любовь всей своей жизни. Сегодня ты пьёшь чай дома, завернувшись в уютный плед, завтра — скрючиваешься на жёстком матрасе в богом забытом подвале, ожидая, когда близкие заплатят выкуп. Сегодня ты — неудачник, записавший трек на диктофон, завтра — восходящая звезда на бескрайнем музыкальном небосводе. Всякое может случиться. Одно неизменно: после зимы всегда наступает весна. Алекси сам не заметил, как на заснеженных полях его жизни после развода вдруг распустились подснежники. Сперва хлипкие, редкие, как их встречи с Йоэлем, а после… после их вдруг стало больше. С каждой неделей всё новые и новые бутоны пробивались сквозь холод, почти не оставляя пространства для снега. Походы в кино, посиделки в кафе, прогулки на закате вдоль залива… То, что поначалу задумывалось как финансовый договор, потихоньку переросло в нечто большее. Хокка звал на выставки и в театр, а Каунисвеси с радостью соглашался — не из жажды отхватить побольше от той жизни, о которой мечтал. В конце концов, Йоэль и правда умел составить прекрасную компанию. — Вот, видишь, портрет одновременно как бы и в профиль, и в анфас? — объяснял он, стоя напротив «Рыдающей женщины» на выставке Пабло Пикассо, — Вот это основная фишка кубизма. Как бы с разных сторон одновременно предмет показать. — По-моему, у Пикассо просто были проблемы с перспективой, — усмехнулся Але, сложив руки на груди. Хокка с улыбкой закатил глаза и потрепал его по макушке: — Пикассо — гений, Мандаринка. Двадцать две тысячи картин за жизнь не каждый художник напишет! — Осси мог бы. Вон, так же пальцами по бумаге краской «бяк-бяк, бяк-бяк» — и шедевр! Йоэль издал смешок. Беззлобный, чуть снисходительный, с лёгким оттенком «так, тут ещё работать и работать», но Алекси это нисколько не задело. Однажды он поймёт, в чём отличие авангардной живописи от рисунков его сына, а пока сорян, херра Хокка, терпите вытащенное Вами из ебеней 21-летнее быдло. Хотя, «терпеть» его, в сущности, не приходилось: вот чего-чего, а тяги к прекрасному ему точно было не занимать. — Это, кстати, не кубизм, а примитивизм. Пойдём, он в соседнем зале! Примитивизм, правда, впечатлил Але ещё меньше, а вот линогравюры с быками ему понравились. Йоэль с упоением рассказывал, как страстно Пикассо любил корриду, как в каждую свою работу, в каждый пейзаж старался добавить связанные с ней элементы. «Это типа как насекомые у Дали» — пояснял Хокка, хотя и об этом Каунисвеси (пока) имел весьма скудное представление. Сам Йоэль долго простоял напротив «Герники», обращая внимание Але на каждую деталь, от контуров до цветовой гаммы. Картина и правда выглядела внушительно и потрясала до глубины души ещё и тем, что на восьмиметровое полотно у художника ушло всего шесть недель. — Он написал её после бомбёжки Герники немцами в тридцать седьмом году. Посмотри сюда. Видишь? Это смешение форм, этот хаос… кажется, будто стоишь там, а вокруг паника. Тела, слёзы, ужас, звери беснуются, женщина с мёртвым ребёнком на руках… — И тебе это нравится? — с сомнением покосился Алекси на Йоэля. Не отрывая зачарованный взгляд от картины, тот продолжал: — В некотором роде. Люблю иногда напоминать себе, что наш мир далеко не так идеален, каким я хочу его видеть. Отрезвляет. Ну, и мотивирует ещё. Ладно, пойдём, покажу тебе его коллекцию масок. Там, кстати, одна из домашней коллекции Порко есть, я дарил в своё время! Хокка оказался пусть и совершенно не приспособленным к жизни, но поразительно начитанным человеком. Он много знал об искусстве и истории, рассказывал об экспонатах покруче любого экскурсовода, а вот в языках, по его собственному признанию, был совершенным профаном. Так, постановку «Гамлета» в Шведском театре ему чуть ли не слово в слово переводил Каунисвеси. — Как же ты в Италии выживал? — язвительно спросил потом Але во время антракта. Йоэль хохотнул и поднёс к губам чашку капучино: — Не поверишь, но в студенчестве я одно время встречался с итальянцем, так язык и выучил. Но всё ещё не научился отказывать себе в капучино после двенадцати! По словам Хокка, знал он только два языка, помимо финского — итальянский и английский, но даже там ухитрялся на каждом шагу совершать глупейшие ошибки. А это для такого человека, как он, — страшный недостаток. Проще таскать с собой переводчика, и спасибо Франческе, что все эти годы помогала ему с переговорами, иначе итальянское подразделение «Kimaltaa Oy» закрылось бы, не успев открыться. Алекси это льстило — хоть в чём-то он мог Йоэлю сто очков вперёд дать… На деле у них и правда оказалось больше общего, чем различий. Они оба любили искусство, оба тянулись к высокому и шли к своей цели, несмотря ни на что. Другое дело, что у Каунисвеси не было таких возможностей, как у Хокка… до сих пор. Теперь в его сердце поселилась робкая надежда, что его жизнь не ограничится смердящими туалетами закусочной или прилавком магазина. А если и ограничится, значит, Осси повезёт больше. Как Але и предполагал, Йоэль взял на себя оплату его детского сада и, частично, продуктов (о последнем Хокка никто не просил, но и не возражал), — словом, всего того, на что должен был тратиться Отто, но чего не делал. Затрат стало ощутимо меньше, и Алекси вздохнул с облегчением. Он столько времени жил от зарплаты до зарплаты, растягивая последний пакет замороженной картошки, столько лет боялся, что принесёт ему завтрашний день! А он принёс Йоэля. Мама называла его не иначе, как «спасителем», всё чаще уговаривала сына «присмотреться», ведь негоже Осси без отца растить, а тут ещё и такой хороший молодой человек попался… Каунисвеси честно пытался «присмотреться». Ну, в меру своего жизненного опыта и набора психотравм. Взвешивал все «за» и «против», анализировал, пытался подловить, найти хоть один ощутимый минус в, казалось, идеальном альфе. Не получалось. На вранье Але его поймал всего один раз — тогда, в сентябре, после встречи с Йоонасом. Больше Хокка не давал и повода усомниться в себе, за несколько месяцев ни разу не пропадал больше, чем на пару дней. Для гона — маловато, для проведения оргий в борделе с мужчинами-бетами — тем более. Из каждой командировки он слал фотографии и звонил по видеосвязи — из изысканных номеров отелей, а не гнезда разврата и порока с крюками на стенах и плётками по углам. Так проходили дни и недели, и к Новому году Алекси окончательно убедился: в словах Порко не было ни грамма правды. Одним январским утром Йоэль вывез их с Осси погулять в парке. В последний раз Але был там давно, в день своей свадьбы, когда мрачная весенняя сырость окончательно допортила и без того нерадостное настроение, а некогда белоснежная верхняя юбка свадебного костюма пала жертвой грязи и растаявшего дерьма. Теперь об этом думать не хотелось… Теперь не было Отто, его многочисленных родственников, горечи от случившегося накануне скандала, как не было и грязи, и серой промозглой весны. Был январь, были сугробы, был подросший шаловливый Осси, бегущий по дорожке, волоча санки за собой. Был Йоэль с окружающим его нежно-пряным ореолом одеколона. И это всё походило на сказку. Ели, покрытые пышными белыми шапками, неспешно покачивались на ветру, разнося вокруг себя серебрящуюся пыль вчерашнего снегопада. По белому небу плыли низкие облака. Вдали через дорожку перебежала белка, и Осси пришёл в такой восторг, что своим визгом переполошил, наверное, всех зверушек в радиусе трёх километров. — Папа!! Папа!!! Ты видел?!?! — Да! Здорово, правда? — с улыбкой крикнул ему вслед Каунисвеси, — Только не беги за ней, хорошо? — Хоррррошо! Малыш схватил санки за верёвочку и побежал дальше, изредка оборачиваясь на взрослых. Те не спеша следовали за ним, Йоэль то и дело потирал руки от холода, а Алекси — грел ладони о большой стакан американо с сиропом. — Надо было и тебе что-нибудь взять… может, вернёмся? — Да нормально всё. Я ж с севера, не забывай! — отмахнулся Хокка, сунув руки в карманы пальто. Оно явно не было рассчитано на финскую зиму… впрочем, как и его хозяин. О, эти северные альфы, любители итальянской жары! — А трясёшься так, будто ни одной зимы в Финляндии не прожил, — беззлобно усмехнулся Але и ткнул Йоэля локтем в бок. — Обижаешь! У меня родители в Оулу живут, я на снегоходе с детства гоняю! — Чё, правда? — А я не рассказывал? Вот так вот с батей садились вдвоём и вперёд! За зиму порой пол-Лапландии изъездить успевали! Ну, это я утрирую, конечно… но гоняли мы много! Как-то упёрлись с ним в лес — а там снег, сосны — красота! Так нас мать потом обыскалась, мы чуть ли не за полночь вернулись! Он говорил громко и эмоционально — как всегда, когда вспоминал что-нибудь особенно значительное из своего детства или юности. По-хорошему, Алекси ему даже завидовал немного… Хокка с детства баловали, вывозили за границу, позволяли всё, что можно, отправили учиться в престижный университет, — а это он ещё даже не родной ребёнок в семье! У родителей что-то не получалось со своими, решили взять мальчика из детдома. Им повезло — они усыновили гения. Но больше всего повезло Йоэлю, хотя, как Каунисвеси успел заметить, это и не прошло бесследно для самого «счастливчика». Может, поэтому он так отчаянно клеился к ним с Осси… Пытался закрыть пустоту в душе? Всё-таки, своей настоящей семьи он не знал, а всякие плюшки, видимо, этот пробел не заполняли… — Знаешь, я думаю, вам с Осси надо будет как-нибудь приехать. На оленей посмотрите, погулять сходим, Остроботния зимой знаешь какая красивая! Дом вам наш покажу, мама моя будет счастлива с тобой познакомиться... Але помялся: — Йоэль… не подумай, что я не хочу… очень хочу, просто… ты слишком быстр для меня, я так не могу… — Я перегнул, да? — Немного… — Понял, прости. Тогда в другой раз? Едва заметно улыбнувшись, Алекси кивнул. Может быть, когда-нибудь… Пока он не был готов к столь бурному развитию отношений. Полгода назад Хокка даже не знал о его существовании, а сейчас — уже звал знакомиться с родителями. Для альфы, последние два года проходившего в холостяках, это, наверное, было не то чтобы очень уж необычно, но Каунисвеси всё равно нужно было значительно больше времени. Родиться омегой, влюбиться в 15, стать родителем и верным супругом, не достигнув совершеннолетия, и следующие четыре года жить в аду с чередующимися скандалами, побоями и насилием, чтобы одним прекрасным вечером решиться оставить всю свою прошлую жизнь позади и сбежать, прихватив только сына и спортивную сумку с вещами… не многие на это способны. Почти год Але по крупицам собирал нового себя, но и сейчас не был уверен, что собрал до конца. Какая уж тут любовь, тем более — к альфе… После Отто влюбиться бы смог только последний кретин. Но к Йоэлю у Алекси тоже что-то было… что-то тёплое, на грани симпатии и уважения, что могло бы, возможно, когда-нибудь в будущем перерасти и в любовь, если только ничего не случится… и если Хокка будет готов ждать. — Извини, я… на секунду позволил себе подумать, что я уже не просто твой «спонсор»… — тихо проговорил он с грустной усмешкой. Каунисвеси отвернулся и крепко стиснул свой пустой стакан из-под кофе: — Мы же это с тобой уже обсуждали… Осси, не убегай так далеко! — Знаю, знаю, но… это не мешает мне надеяться, что однажды, может быть, ты оттаешь ко мне… ну, ты понял… — Йоэль, это невозможно. Мне нравится то, что между нами, ты хороший человек, я тебя уважаю, но влюбиться! — голос сорвался, и Але наконец рискнул поднять взгляд на собеседника, — После Отто? Я не думаю, что хоть когда-нибудь смогу. Нет. Хокка облизал губы, вздохнул, выпустив клубы пара в морозный зимний воздух, и, улыбнувшись, ответил: — Я ведь тоже разведён, Мандаринка. Да, мне куда больше повезло, чем тебе, но я тоже тяжело пережил это. И… мне кажется, людям с нашим с тобой опытом уже глупо ориентироваться на пресловутую «любовь»… хочется просто, знаешь, плыть по течению, найти тихую гавань и обрести в ней-… — Покой? — полушёпотом спросил Алекси. — Покой. Стабильность. Уважение. Тихую жизнь без потрясений и прочего. Понимаешь? Каунисвеси понимал. Он тоже этого хотел… чтобы не надо было суетиться, спешить, смотреть на часы и пытаться успеть сделать всё до прихода мужа. Чтобы не надо было бояться, видеть угрозу в каждом неосторожном жесте. Чтобы его просто никто не трогал. — Для меня уже большое счастье знать, что ты меня уважаешь. Как человека, как альфу… Я приложил много усилий в попытках завоевать твоё сердце, но, признаться, твой разум стал для меня куда большей наградой, уж не сочти за грубость… Боже, блин, это реально отвратительно звучит… Прости, пожалуйста, я, в смысле, я хотел сказать, что если наши отношения будут с уважением и без любви, я буду очень рад! Ещё хуже… АААА!!!! — он в мгновение ока побледнел и спрятал лицо с капюшоне толстовки, дёрнув за концы шнурка. Это искреннее смущение и природная дурашливость тронули Але куда сильнее пространных речей о тихих гаванях и о том, что второй брак не обязательно должен быть по любви. В чём-то Йоэль был прав: они оба обожглись, поддавшись мимолётной страсти, извлекли урок из пережитого и, пожалуй, заслужили немного отдохнуть… без всех этих запрыгиваний в постель по поводу и без, без зажиманий по углам, без истерик в духе «я не могу без тебя!!!», а просто, как добрые соседи… примерно как сейчас, но немного масштабнее... как семья. Алекси по-доброму улыбнулся и тронул Йоэля за плечо: — Мне хорошо с тобой. Правда. И… твоё предложение… то, что ты сказал… я думаю, ты прав. В нашем положении стоит думать в первую очередь о комфорте, а не о любви… Хокка медленно обернулся, уставившись на Каунисвеси своими дымчато-голубыми глазами. В его взгляде читалось недоверие, растерянность, испуг, — казалось, все эмоции разом охватили его, распалив одному только Йоэлю ведомый душевный пожар. Але руку не убрал, наоборот. Стиснул пальцы в утешительном жесте и позволил чужой ладони прикоснуться к нему. Плавно-плавно, будто к норовившему исчезнуть призраку. — О, Аллу… — шёпотом заговорил Хокка, свободной рукой сняв капюшон с головы; волосы красиво рассыпались по его плечам, на фоне заснеженных деревьев делая их обладателя похожим на принца из сказок, — Я не думал… я боялся, что… подожди, ты не шутишь щас…? — Н-нет, только… не называй меня, пожалуйста, Аллу, ладно? — Почему? — Просто не надо. Отто так делал. В глазах Йоэля промелькнула искра, на мгновение лишившая Алекси дара речи: что-то необычное было в ней, что-то исключительное. С таким блеском рождаются галактики и умирают звёзды, развязываются войны и рушатся целые империи. Гениальные открытия совершаются людьми с таким взглядом. Кто знает, возможно, именно так блестели глаза Хокка, когда он задумал «Kimaltaa Oy»… — Я сделаю всё, чтобы это имя не ассоциировалось у тебя с ним, — пообещал он, схватив Каунисвеси за плечи. Тот метнул рассеянный взгляд в сторону Осси: мальчик осторожно усаживал на санки слепленного им маленького снеговичка. Хорошо. Ребёнок в поле видимости. Отлично. А Йоэль… это обещание звучало странно, но… в то же время едва ли Але хоть раз в жизни слышал что-то более трогательное… а то, что последовало за этими словами, было таким же внезапным и неизбежным, как извержение Этны на Сицилии. Их губы сплелись воедино так бесшумно и правильно, будто сама природа задумала это. Чтобы два одиноких сердца разума нашли друг друга и, спустя месяцы прений и разногласий, наконец соединились, вот здесь, в этом парке, похожем на рождественскую открытку. — Мне… — заговорил Алекси чуть севшим от волнения голосом, — я… так рад, что слова Порко оказались неправдой… — А я рад, что ты не поверил ему, — с улыбкой ответил Хокка, откинув со лба Каунисвеси отросшую светлую чёлку. С дальнего конца дорожки заливисто позвал Осси — хотел показать взрослым, как катает снеговичка на санках, будто в упряжке. Йоэль взял Але за руку, и оба они не без умиления заметили, каким жаром теперь горели их ладони. А что до Йоонаса? А Йоонаса случай в сентябре круто подкосил: не прошло и месяца после того, как он чуть ли не в слезах извинялся перед Алекси, как в Финляндии его и след простыл. Хокка сказал, Йоон подался на юга после особо удачной сессии с психотерапевтом. Передал все дела фонда помощникам, собрал вещички и улетел частным рейсом греть телеса на пляже одного из крохотных островков Полинезии. О сроках своего возвращения не сообщил, но Йоэль предположил, что ждать его раньше Рождества вряд ли стоит. Всё-таки, одержимость — дело такое, быстро не лечится, а так, гляди, может и образумится Порко, найдёт себе какого-нибудь горячего местного красавца, да и переключится на него. Это было бы неплохо. Вернулся он незадолго до Нового года, а известно об этом стало и того позже — в середине января. Чем Йоонас был занят две недели, история умалчивает, но Хокка тихушничество лучшего друга порядком возмутило: — То есть я, как дурак, значит, тебя в два часа дня с Новым годом поздравил, а ты, свинина, всё это время здесь был и даже не сказал об этом??? — Я бы тебе всё равно не ответил – работал, — пожал плечами Порко, сгребая ложечкой взбитые сливки со своего латте. В богом забытой кофейне на окраине города, где они втроём осели совершенно спонтанно, готовились к закрытию. Последние два заказа на латте с чизкейком и пару стаканов капучино бариста приняла неохотно, но авторитет внезапно нагрянувших гостей заставил её временно сменить гнев на милость. Теперь Але с неожиданным для себя удовольствием хлебал горячий капучино, изредка вмешиваясь в первый за много месяцев разговор Йоэля и Йоонаса, и отмечал про себя всё то же лёгкое напряжение, впервые замеченное им летом на ужине в «Palace Restaurant». Сейчас, спустя месяцы, это уже не вызывало вопросов. И едва ли касалось Алекси… — Прям так всё время работал? — Меня не было почти три месяца, естественно, у меня скопились дела. Да и ты, я думаю, был бы не очень рад, если бы я сразу после самолёта побежал к тебе в офис. Порко смерил Каунисвеси взглядом, сунул в рот кусок чизкейка и, выдержав паузу, продолжил: — Смотрю, вы уже и за ручку везде ходите. Не боишься, что слухи поползут? — Пускай ползут, — отмахнулся Хокка, переплетя их с Але пальцы, — Вряд ли счастливый владелец хоть как-то повредит репутации компании. Кстати, как дела у фонда? — Нормально, — внезапно громко застучав ложечкой по стенкам чашки, отозвался Йоонас, — были бы ещё лучше, если бы недостаток финансирования не заставил свернуть тот проект. Йоэль бесцветно хмыкнул, а вот Алекси почему-то почувствовал себя неуютно, даже руки расцепил. — Вы болтайте тогда, а я, пожалуй, пойду… Меня Осси ждёт, надо от мамы его забрать… — Вызвать тебе такси? — предложил Хокка всё тем же привычным ласково-бодрым тоном. Каунисвеси помотал головой: — Я сам, не утруждайся. Увидимся. До свидания, Йоонас, был рад повидаться! Это была не совсем правда, но за время близкого общения с Йоэлем Алекси всё ж таки научился следить за своим языком. Сарказм и прямолинейность — это, конечно, хорошо, но в приличном обществе лучше так не делать. Да и, как Хокка сказал, вежливостью и обходительностью можно порой добиться намного большего. Не то чтобы это хоть сколько-нибудь помогало в работе или в быту — перед занявшими толчок любителями сношаться на людях вы едва ли будете лебезить, — но в перспективе использовать этот совет можно было. Например, при встрече с Отто… Он приходил несколько раз за эти месяцы — требовал увидеться с сыном, но Осси, к счастью, рядом не было. Ни к чему ребёнку такой колоссальный стресс. До рукоприкладства дело больше не доходило, но вот скандалов избежать всё же не получалось. Ну какие вежливость с обходительностью могут быть, если у Але на бывшего мужа реакция «бей и беги»?! Это вам не Порко, которому финансирование сократи — сразу как шёлковый станет. И приветливым будет, и помощь предлагать начнёт, и вообще под ногами перестанет путаться. За последнее ему можно было бы даже плюсик поставить. Видать, работа с психотерапевтом тоже даром не прошла… Отто бы к нему отправить ещё… — О чём задумался? — поинтересовался Йоэль, мягко тронув Алекси за руку. Тот вздрогнул и уставился на часы на стене: уже третий час они сидели у Каунисвеси на кухне и бог знает сколько он сам проторчал, залипнув на падающий за окном снег. — Да так… ни о чём… Расходиться, наверное, надо — мне на работу завтра… — Я как раз хотел об этом поговорить… — он отодвинул свою чашку в сторону и достал из рабочей сумки подписанный листок бумаги, — Я не хочу, чтобы мой парень работал в общепите. Хотя, думаю, ты и сам не особо горишь желанием… А мне как раз нужен переводчик со шведского. Уровень у тебя превосходный, это ты ещё в театре доказал. Что скажешь? Але растерялся. Сколько он мечтал об этом моменте, о том, что более перспективная работа подвернётся ему, заберёт его из смердящего плена швабры, ведра и кассового аппарата! Иногда это казалось несбыточным, но он позволял себе робко надеяться, и вот, когда фортуна сама нашла его, поверить в то, что всё взаправду, оказалось невероятно трудно… — Я… я не знаю, я… это так неожиданно… — Перестань, не надо. Ты — ответственный сотрудник, талантливый переводчик, ты заслуживаешь эту должность. Свой стол, рабочий ноут, возможность удалёнки, полный соцпакет, зарплата выше, чем на твоих двух работах. График гибкий, сможешь больше времени с Осси проводить. Соглашайся, Аллу! Это звучало убедительно, особенно пункты про гибкий график и зарплату, но… то, насколько Алекси заслуживал эту должность, ещё было большим вопросом. У него ни официального опыта, ни образования — так, внештатно клепал переводики в качестве халтурки, исписывая тетрадь за тетрадью, и на этом всё. А тут — сразу на должность переводчика в крупнейшую компанию в стране, а в своей области — в мире. По блату. Перспектива столь же заманчивая, сколько сомнительная. Мамы бы такое не одобрили. Всегда говорили — лучше скромно, но честно, чем впереди всех, но по головам. Совет мудрый, хоть и рабочий только в теории. За год «честного скромного» труда на трёх работах Каунисвеси нехило так подрастерял вкус к жизни. А тут — шанс обрести какую-никакую, но финансовую независимость, и лишнее свободное время впридачу… Да, не совсем честно, но когда ещё такая возможность выпадет? Никогда. И выбора у Але как такового тоже не было. Прости, мам. В некоторых случаях надо убивать, чтобы выжить. — Мне, наверное, надо сначала уволиться… — Не волнуйся, я завтра позвоню твоему начальству, скажу, что-… — Йоэль, нет. Я сам это сделаю. Занимайся спокойно своими делами, не надо таскаться со мной, как с ребёнком. Только вышли мне, пожалуйста, всю необходимую информацию. Хокка посмеялся и миролюбиво отступил, напоследок отметив тягу Алекси самостоятельно решать вопросы, когда можно переложить эти заботы на других. Они подписали договор, и тем самым в жизни Каунисвеси ознаменовалась новая глава — о работе пусть не мечты, но достойной его амбиций, о первых шагах к самостоятельности и о повышении уверенности в себе. «Дно» становилось всё дальше и дальше, и Але, всё же не лишённый некоторого тщеславия, был этому несказанно рад. Хорошая работа, полный холодильник, довольный жизнью сын и не любимый, но приятный человек рядом — что ещё надо для счастья? Поправить дела с квартиркой и, может, гардероб чутка обновить, но это пустяки, это пока могло подождать. Хотя сапожки зимние Алекси себе всё-таки прикупил — кроссовки бы финские морозы всяко не пережили. С прошлых работ Каунисвеси отпустили с неохотой: Элла, сменщица в продуктовом, всплакнула и пожелала Але успехов в реализации всех его планов, Аки — посетовал, что некому будет теперь так хорошо в зале убираться, а «ленивая бетья жопа» назвал Алекси «лучшим коллегой, которого только можно было пожелать» (неужели). Сам новоиспечённый штатный переводчик «Kimaltaa Oy» о своём уходе вообще не жалел, но для приличия поулыбался и обещал время от времени заглядывать в гости (если только в продуктовый — травиться хрючевом закусочной он бы и врагу не пожелал). После первого рабочего дня у Каунисвеси наконец появилось то ощущение, которое он давно уже позабыл: он находился на своём месте. В небольшом офисе, в окружении таких же, как он, трудяг-переводчиков, отличающихся только тем, что не работали со шведским и не встречались с начальником. Ну, Але, номинально, тоже — во избежание пересудов и ради собственного благополучия. Счастье любит тишину, так ведь? Вот и он пока будет помалкивать. Так незаметно пролетела зима, но до потепления было ещё далеко. Первого марта Алекси ехал на работу сквозь мощный снегопад, слушая музыку в новых наушниках и отмечая про себя, что так голос Тейлора звучал в разы лучше. Олли заваливал сообщениями с жалобами на преподавателей нового семестра, параллельно с ним мама пыталась выяснить, нет ли у Осси аллергии на персики, «а то он требует». Каунисвеси лавировал между чатами, пытаясь ответить всем и сразу, и не сразу заметил сообщение от арендодателя своей квартирки — а зря. Новый месяц принёс с собой не только новые сугробы, но и новые проблемы…