Deus ex machina

— Да кончай ты в окно смотреть, достал! Протирай давай! — Извините… Алекси макнул швабру в ведро с почерневшей от грязи водой и шлёпнул ей по полу закусочной. Тот был не грязнее обычного — такой же засранный солью, упавшей картошкой фри и жидкостью неизвестного происхождения, — и мыл его Каунисвеси не более усердно, чем всегда. Ладно бы, ему дополнительно платили за усидчивость, но ведь нет: сменщик постоянно делал всё наотъебись, Але разгребал его косяки, а зарплата у них была одинаковая. Нахрен такое надо, спрашивается? Впрочем, сегодня мысли его были заняты совершенно другим, и полы он натирал так лениво вовсе не из мести начальству и «ленивой бетьей жопе». Он ждал. То и дело выглядывал на улицу, надеясь заметить где-нибудь поблизости красный форд мустанг. Какая ирония: месяц назад он стабильно проходил мимо и не обращал на него никакого внимания, теперь же — высматривал сам. Алекси понятия не имел, что делать потом, когда злополучная машина всё-таки промелькнёт в поле зрения. Наступит ли к тому моменту у него перерыв? Остановится ли мустанг или проедет мимо? Заговорит ли с ним его владелец или, следуя обыкновению, проигнорирует? И, если Але удостоится разговора, каким будет его результат? Каунисвеси привык просчитывать наперёд — когда каждый день живёшь на грани, без дальновидности не обойтись, — но теперь его снедала неопределённость. Это бесило. Как Хокка отреагирует на заданный напрямую вопрос об оплате адвоката? Отмахнётся? Разозлится? Да и появится ли он вообще? В этот день судьба оказалась к Але неожиданно благосклонна: спорткар заехал на парковку аккурат в то время, когда Каунисвеси вышел продышаться от тошнотного зловония закусочной. Хозяин авто же даже не соизволил выключить зажигание. Ждёт кого-то…? Так это было или нет, другого шанса расставить все точки над i Алекси могло и не представиться. Собрав в кулак всю имеющуюся смелость, он рискнул подойти и постучать в водительское окно. — Херра Хокка? — О, кого я вижу? — с улыбкой ответил тот, опустив стекло, — Чудесно выглядишь. — Нам с Вами надо поговорить. — Ойй, слушай, я сейчас клиента жду, давай, может, я за тобой после работы заеду? Во сколько ты заканчиваешь? В пять? — Мы должны поговорить сейчас. Я требую… Захотелось самому себе отвесить пощёчину за то, как дрогнул голос на последней фразе, но эта оплошность, кажется, только больше смягчила сердце Хокка: — Ну раз требуешь… Что-то стряслось? — Я вчера созванивался со своим адвокатом, и он мне сказал, что мой долг погашен. Сам я, как вы понимаете, полный остаток выплатить не мог… Йоэль невозмутимо ухмыльнулся: — Я рад, что господин Валтонен получил моё маленькое пожертвование. — Так это Вы владеете фондом «Hoppas»? — Не я. Мой друг. Хочешь — познакомлю, тебе-… — А откуда Вы узнали сумму моего долга? Хокка только пожал плечами: — Просто нужного человечка напряг и всё. — Зачем Вам это? — Что именно? — Помогать мне. Он постучал пальцами по рулю, будто бы что-то соображая: — Ну… мы в ответе за тех, чьи дети погнули нам дворник, не так ли? Але стиснул зубы: ну пиздец. Ещё и дворник… — Я Вам всё возмещу. — Мне ничего не надо. — А я Вас не спрашивал. В течение… меньше года вся сумма будет у Вас. Вместе с дворником. — Да не надо мне ничего, Алекси! — Надо. Я настаиваю. Его холодный тон явно задел собеседника за живое: стиснув руль одной рукой, Хокка протяжно выдохнул и закрыл глаза. Такие жесты, тем более, от альфы, никогда не предвещали ничего хорошего, и на всякий случай Каунисвеси сделал шаг назад. Спина упёрлась в соседнюю тачку, наверняка испачкав униформу, но безопасность была приоритетнее. — Как я сказал в прошлый раз, никаких денег я с тебя не возьму. Но, если уж так хочешь меня отблагодарить, можешь принять моё предложение поужинать сегодня вечером. Только ты и я, больше никого не будет. — Н-но… — Без продолжения. От ресторана вызову тебе такси до дома, если захочешь, — дотянувшись до бардачка, он достал оттуда визитку и протянул Алекси, — На, держи, ток не потеряй. Скажи, где и во сколько тебя забрать. — АЛЕ!!! — благим матом донеслось от дверей забегаловки, — Перерыв закончился три минуты назад, ты где шляешься?! Стоило Каунисвеси отвлечься на долю секунды, всего на мгновение, как окно машины снова поднялось, а её владелец нажал на газ. Он будто специально не дал Алекси возможности отказаться — знал, что тот ни за что не принял бы его предложение. Подобная настойчивость смущала и немного пугала. Кто знает, куда заведёт его согласие? Не попадёт ли он в ловушку из бесконечного чередования подачек и таких вот «простых ужинов»? Силы у Але немного — как в физическом, так и в юридическом плане. Он по всем фронтам уязвим: надо ли думать, совсем юный омега с разводом за плечами и ребёнком, едва сводящий концы с концами и работающий в общепите, чтобы закрыть долги. У него ни связей, ни опыта, ни финансов. Ничего из того, чем явно в обилии располагает Хокка. После того бюрократического ада, через который его протащил Отто, Каунисвеси панически боялся нового судебного разбирательства. Страшнее было только вновь встретиться с каким-нибудь альфой-мордоворотом: не себя жалко — Осси. У Осси нет никого, кроме Але. При таком аргументе ужин с практически небожителем уже не казался чем-то пугающим. Если это избавит их от очередной судебной волокиты, хоть на немного оттянет день, когда сердце Каунисвеси не выдержит, будь посему. Ужин в самом дорогом ресторане Хельсинки — не такая уж большая цена за погашенный долг и, прости господи, помятый дворник… лишь бы не заставили делить счёт пополам. — Алло, мам…? — мрачно выдохнул Алекси, направляясь после работы домой, — Привет… Ты свободна сегодня вечером? — Да, конечно, а что случилось? С Осси надо посидеть? — Да… — Ты в ночную сегодня, что ли? — Н-нет, у меня… в общем, меня на ужин пригласили… На том конце провода на секунду воцарилась тишина. Захотелось начать оправдываться, мол, нет, мама, это всего один раз, ты же знаешь, разве я могу бросить Осси?, и так далее, и тому подобное, но мать, внезапно, даже не собиралась упрекать сына в распущенности: — Он хороший? Тебе нравится? — Нет, мам, я… я не знаю. Мы просто посидим в ресторане и всё, пара часов, не больше. За мной заедут в восемь, приди минут за двадцать до этого, пожалуйста, если сможешь. — Да я-то смогу, не вопрос! А он на машине будет, да? Или она? Это он или она? — Он, он, мам. Как зовут и что к чему не скажу, не телефонный разговор. В общем, ждём тебя… и спасибо… — Господи, малыш мой, о чём речь вообще? Иди развлекайся спокойно, а мы с Осси найдём, чем себя занять. — Только… Отто не приводи. Пожалуйста. Осси его боится. Узнаю, что он был дома — съеду с квартиры, а новый адрес тебе не скажу. Всё понятно? — Да понятно, понятно… Но всё-таки ребёнок в полной семье должен расти, милый. Твоя мама бы со мной согласилась. — Нет, мам. Если бы она знала Отто — не согласилась бы. — Ну слушай, мы с тобой никогда этого уже не узнаем, к сожалению… В любом случае, уверена, она была бы счастлива услышать, что у тебя на примете кто-то появился. Может, он будет достойным папой для Осси, кто знает? — Ой, всё, хватит, мам! Давай без этих разговоров. Увидимся! Не вовремя Олли уехал к родителям в Оулу, ой не вовремя… С другой стороны, выслушивать весь вечер его недовольства о том, «во что Але ввязался, а вдруг там маньяк-убийца», не сильно приятнее, чем мамины возгласы «ой ну наконец-то мой мальчик оправился». В сущности, никому из них Алекси не понять. У Матела нет детей, он не знает, что это такое, жертвовать всем ради ребёнка. А маме повезло с партнёршей. Так повезло, что после её смерти она так и не женилась вновь, ведь «таких больше нет… она же из всех омег выбрала меня, одну, бету!»… Каунисвеси, конечно, тоже во многом не понять их, но он хотя бы советы не раздаёт. Знает, как это зачастую бесит. Хотя, сейчас бы ему парочка советов не помешала… Например, как собрать стильный образ для мишленовского ресторана, имея в гардеробе одни джинсы, пару худи, три футболки и белую рубашку со свадьбы. — Как бомж… — тихо заметил Але, крутясь перед зеркалом в прихожей. Вроде и джинсы приличные, и рубашку он в них заправил, и вещи все чистые, и сам он только что из душа, но блин… всё затасканное, линялое, и видно, что стирали его простым хозяйственным мылом, на руках… Заявиться в таком виде в ресторан — похоронить остатки гордости. Дай бог, чтоб с официантом не спутали, а то и вовсе не впустят ещё. — Пап, а ты куда? — спросил выглянувший из комнаты Осси. Алекси улыбнулся, подозвал сынишку к себе и заключил его в объятия. Чёрт с ними, со шмотками — вот она, его главная гордость. — Малыш, папе нужно сходить по делам, но я очень скоро вернусь. Правда-правда. — А бабуфка сказала, ты идёф в этот… в йи… йистован! Каунисвеси бесшумно фыркнул: ну вот кто её просил…? — Всё верно, милый. Папе нужно сходить в ресторан по работе. — А бабуфка сказала, ты с дядей увынать будеф! — Мама! — А что я такого сказала? Он спросил — я ответила, — парировала та, выйдя в коридор следом за внуком. Она бы сказала ещё много чего, наобещала бы Осси, что скоро у него будет новый папа, и что заживут они счастливо, и будут есть мороженое каждый день. Но суровый взгляд сына впился в неё так, что женщина предпочла рот больше не открывать. — Бабушка шутит, малыш. Веди себя хорошо, ладно? Я постараюсь вернуться до того, как ты ляжешь спать. — А бабуфка сказала… — Осси, не слушай, что говорит бабушка! Но если скажет спать идти — иди, не дожидайся меня, а то завтра будешь ходить весь день, как зомби! Але вытянул руки и издал жуткий протяжный вой, изображая живого мертвеца. Осси вскрикнул и, смеясь, бросился папе на шею: — Ховофо, я буду слуфаться! Ты тове возвасяйся пованьфе — иначе будеф как зомби ходить! — Я постараюсь, малыш. Он чмокнул сынишку в щёчку, накинул куртку и собрался уже было выходить, как вдруг резко замер в дверях: — Мам… — Да? — Ты же помнишь, что я тебе говорил насчёт Отто? — Да помню, помню я… — Смотри. Если он хоть на порог явится — я узнаю. — Да не переживай ты так! Не явится он, слово даю! Слово… самая обесцененная валюта в этом мире. Отто тоже слово давал, тогда, у алтаря. Быть рядом в болезни и здравии, в бедности и богатстве, до тех пор, пока не разлучит их смерть. Почти не нарушил. И правда был рядом каждый раз, когда Алекси «ударялся об дверь», «падал с лестницы», восстанавливался после родов, потому что «неудачно упал» и срочно потребовалось кесарево. Всегда был рядом, когда мимолётное «богатство» превращалось в «бедность» новой судебной тяжбой. И, кажется, только и ждал, когда «смерть» освободит его от клятвы. Слово… слово… А в итоге единственное слово, которое оказалось не пустой болтовнёй — обещание Валтонена «устроить всё в лучшем виде». И клятва Але никогда больше в этот пиздец не возвращаться. Хокка был совершенно не похож на Отто — тем и подозрителен. Улыбчивый, мягкий, не в меру добродетельный и приветливый. Настойчивый, как все альфы, и совсем не по-альфачьи сдержанный. Умеющий завлечь не силой, а необъяснимым обаянием, которому никто, даже если б хотел, не смог бы противостоять. Это было так странно и ново, что Каунисвеси не мог перестать нервничать. Ещё минуты три после того, как закрылась дверь, он простоял на лестничной клетке, собираясь с духом. Это всё ради Осси. И дворника. Один ужин, ни к чему не обязывающий. Ни к чему. Уцепившись за эту мысль, как за спасительную соломинку, Алекси наконец стал спускаться вниз.