Deus ex machina

— Каунисвеси! Каунисвеси!!! Устало выдохнув, Алекси оторвался от протирания стола. Менеджер никогда не орёт через весь зал просто так. Что стряслось на этот раз? — Каунисвеси!! — Что? — Что «что», пол вымыть надо, дуй быстрее, пока не растаскали! Ну конечно, как всегда… Некоторые вещи не меняются. Например, тягать с собой швабру и ведро через весь зал, потому что чьего-нибудь маленького Юху стошнило. И ведь маленький Юха не виноват, что его родителю лень готовить дома и проще «устроить дитятке праздник», накормив неизвестно из чего состоящим джанк-фудом. А Алекси убирай потом… Впрочем, ему грех жаловаться — он за это деньги получает. За то, что протирает столы, выносит из туалетов мусор два раза в день и размазывает по полу чужую блевотину. И так день за днём, смена за сменой, пытаясь свести концы с концами и не ёбнуться. Иногда хотелось последовать примеру малыша Юхи. Сожрать картошку, вымоченную в давно не менянном масле, и выблевать ко всем чертям воспоминания, желчь и свой скудный завтрак. — Але! Сколько можно копаться?! Тебе за что платят, а?! Платят… Слишком громкое слово для 500 евро в месяц. И тем не менее, за них он пашет, как проклятый. И ещё в одном месте, за 850. И на фрилансе (и то только потому, что в сутках всего 24 часа). Если б не гордость и необходимость спать по ночам, пошёл бы ещё и на панель. Что только не сделаешь, чтобы расплатиться с долгами и обеспечить своему ребёнку счастливую жизнь… — Але, там в туалете очередь! Разберись! — Иду. Опять этот смрад, который не вывести, сколько моющего средства ни лей. Засор в одной кабинке, в другой… — Эй, там! Заканчивайте, вы очередь создаёте! Если бы на стук в дверь отреагировали сразу, Алекси бы удивился. Это не первый раз, когда кто-то сношается в туалете забегаловки, а Каунисвеси — человек маленький. Таких не замечают, даже если у них в руках оружие или мегафон. Никто не обращает внимание на омег. На омег из сферы обслуживания — тем более. — Дома этим заниматься будете! Я сейчас начальство позову!! Стоило сразу прибегнуть с угрозе. Иначе эта напомаженная женщина-альфа так и продолжила бы вытрахивать душу из своего мужика, ни о чём другом не заботясь. На их счастье, Алекси нельзя грубить посетителям — не то тут же получили бы совет в следующий раз ебстись прямо в зале. А он бы потом кончу за ними подтёр, премию бы получил… Эта мысль помогла немного скрасить процесс прочистки соседнего унитаза. Ещё одна мерзкая задача, которую он сегодня выполнять не планировал. Хотя, за последние четыре года ему стоило вообще забыть о том, что такое «планирование». Четыре года назад он был полон надежд. Планов. Мечтаний. Думал уехать на учёбу в Амстердам, как закончит школу. А встретил его. Тогда Але, глупый, наивный Але, думал, что встретил свою половинку. Добрую, честную, но сильную и в поведении чуть грубоватую — настоящий идеал альфы. Та самая стена, за которой слабый, едва начавший самостоятельную жизнь Алекси мог спрятаться. Ага. Щас. Единственная стена, за которой он прятался в последующие годы — межкомнатная. В неё же и прилетал, надеясь, что сын — их маленький, синеглазый Осси, этого не услышит. Учился падать, чтобы не вызвать выкидыш, потом — чтобы ничего не сломать. Вывихнул плечо. Он извинялся. «Прости, Аллу, я перегнул… но ты сам меня довёл!». Как может «довести» недосоленный суп…? Он мог сбежать раньше. Ещё в самом начале, когда на пятом месяце отношений узнал «новость». Прямо в школе его вдруг затошнило. Вечером его будущее перечеркнулось двумя розовыми полосками. Он был счастлив. Обещал помогать, ведь «дети — это так чудесно, а теперь и мы с тобой — родители!». Родитель тут только Алекси. Тогда, стоя у алтаря с букетом календул и пряча синяки за длинными рукавами, он на что-то надеялся. Что позавчера был разовый случай, что больше этого не повторится. Он просто расстроился, что не получилось альфу зачать, это бывает… он передумает, сменит гнев на милость, когда увидит малыша. Всё наладится… Не наладилось. Никогда не наладилось. Алекси терпел три года и однажды не выдержал. Он вернулся домой поздно, как обычно, злой и уставший, а в квартире стояла тишина. Тишина и выпотрошенные пустые шкафы. А дальше их с Осси ждала совсем новая жизнь. Полная спокойствия, нежности, любви, антидепрессантов, кредитов, бесконечных судов, бессонных ночей и убеждения, что так лучше. Так будет правильнее.  Он пытался заставить Але вернуться. Не вышло. Потом надеялся задушить судебными разбирательствами. «Он родил, когда ему не было восемнадцати, он не доучился и не работает, как такому можно доверить ребёнка?!». Все деньги ушли на адвокатов, но Алекси выстоял. Они с Осси выстояли. Теперь, спустя год после побега, бюрократический ад наконец-то закончился. А огромный шлейф долгов — остался. Каунисвеси стал сильным, но даже ему это порой казалось невыносимым. Вкалывать, как чёрт, отдавать бóльшую часть заработанного кредиторам, и делать всё, чтобы сынишка не узнал, как его папе тяжело. Уж у четырёхлетнего Осси явно побольше перспектив будет, чем у Але в двадцать один. У него вся жизнь впереди. У Алекси она уже закончилась. — Как твой день прошёл, малыш? — ладно, одна отрада у него всё-таки была. Когда это маленькое, запыхавшееся существо бежало к нему по детсадовской дорожке, давить улыбку просто не было нужды. — Мы лепили из пластилина! — сообщил мальчик, протягивая папе не то гриб, не то цветочек, — А ты фто делал? — Какая красота! А папа… папа работал, солнышко… Пойдём домой, расскажешь мне что-нибудь? Осси не нравилось, когда папа грустил, и папа пытался не грустить. Или хотя бы делал вид, что это так. Целовал в щёчки, отвлекал разговорами, и вот малыш уже снова шёл по дороге, радостно вещая о том о сём и крепко держа отцовскую руку. Рассказывал, как упал с качелей на прогулке, но не ушибся, пап, не волнуйся; как не спал в тихий час, как Риита его пожурила за это и какой сегодня был невкусный омлет. — А ефё Теуво сказал, фто… Пап, ты слуфаеф? Каунисвеси уже не слушал. Прямо по курсу, у подъезда, их поджидал он. — Вот и встретились, — оскалился альфа и следом нагнулся к сыну, — Привет, малыш! Осси не ответил и поспешил спрятаться за папину ногу. Его милая мордочка уткнулась Але в бедро, а пальчики крепко сжали штанину вместе с кожей — это отрезвило. У Алекси больше не было права бояться. — Что тебе нужно, Отто? — глядя бывшему мужу прямо в глаза, холодно спросил он. — Хочу поговорить. — Нам не о чем с тобой разговаривать. Как ты узнал, где мы живём? — Я звонил твоей маме. Она же только и ждёт, что ты вернёшься ко мне. Ну конечно, мама… Всегда знает, как лучше. Всегда готова помочь. — Этого не будет. Пропусти! — Тебе не расплатиться с долгами без меня. — Я что-нибудь придумаю. Отойди! Он резко пихнул Отто в грудь, а тот и не сопротивлялся. Отошёл, как миленький, жаль, сваливать по-хорошему и не думал. — Я вчера заходил в детский сад. Мне сказали, что у них нет ребёнка по имени Осси Ярвинен! Каунисвеси резко остановился, едва ли не до хруста сжав ладошку сына в руке: — Конечно, его нет. И никогда не будет. — Ты сменил фамилию моему сыну?! — Я сменил фамилию моему сыну. Проваливай и больше не смей появляться ни здесь, ни где-либо поблизости! Он едва распахнул тяжёлую дверь подъезда — как раз чтобы протиснуться им с Осси, но Отто не позволил её закрыть. Ногу в косяк просунул и смотрел в щель с мерзкой усмешкой: — Я всё равно заберу его у тебя. Не надейся, что сможешь так просто отделаться! — Иди к чёрту! — боже, благослови его тысячелетние кроссовки… один прилёт мудаку в колено — и вслед за хлопком двери наваливается тишина. И темнота подъезда, на этот раз более приветливая, чем когда-либо. — Пойдём, Осси… Пока они поднимаются к себе в квартиру, сзади раздаются удары кулака о железную дверь. Ничего, ничего… здесь он до них не доберётся, сколько бы ни пытался. Это только их, Але и Осси, тихая гавань. Бедная и обшарпанная, но свободная от побоев и криков. — На ужин могу разогреть тебе пюре и… малыш, что с тобой? От этого зрелища куртка выпадает из рук и вторая часть фразы вылетает из головы. Какое может быть пюре, когда Осси едва не плачет? Стоит молча, но глазки кричат о травме последних лет. И губки, эти крепко сжатые губки, дрожат лихорадочно. — О боже, Осси… — Алекси падает на колени прямо на грязный пол прихожей и крепко, насколько хватает сил, прижимает сынишку к себе, — Скоро это всё закончится… Мы будем очень счастливы, слышишь? Обещаю тебе…