Маяк

Последующие дни она занималась заметанием следов присутствия в чужой жизни. Придя домой, несмотря на все усилия Димы, насквозь промокшей, она первым делом включила телефон, на ходу скидывая мокрую одежду и натягивая на себя несколько слоев новой, сухой, будто собиралась в поход. Конечно, она предполагала, что за нее будут волноваться или даже искать, но не в таких масштабах. Внушительное количество пропущенных звонков, голосовых сообщений. Но больше всего ее удивила шаткая градация смс. От заботливо – волнующихся до гневно – ненавидящих. Она нашла подобный переход забавным, когда сначала читала «Куда ты пропала??», а следом «Я надеюсь, тебя схватил маньяк-психопат, потому что другого оправдания я не приму, и сама тебя прикончу». Она с тяжелым вздохом принялась отвечать на сообщения и перезванивать, уже предвкушая услышать отборнейший мат, обвинения и даже крики. Она понимала, что поступила некрасиво, пропав без предупреждения. Если ей и было стыдно, то в разговорах она не спешила это показывать. Она молча слушала все возможные упреки, основополагающими из которых, несомненно, были упреки в эгоизме и самодурстве, вставляя редкие фразы, а скорее, междометия. И, если сначала она была полна, хоть и вынужденного, но воодушевления, то, спустя несколько таких разговоров, она, понурив голову, сидела и только потирала глаза, изредка отвечая «да», «нет» и «я понимаю», даже не заботясь о смене интонаций. Когда дело доходило до объяснения причин своего поведения, она неизменно вжималась в бедное кресло, пытаясь следовать примеру профессора Слизнорта в его изящном слиянии с предметом мебели. Рассказывала она о случившемся без подробностей. Только сухие факты. Предвкушая все вопросы о ее состоянии, заранее говорила, что: в окно выходить боится из-за высоты; резать вены больно; а на пистолет еще не накопила денег. Отшучивания работали с переменным успехом. Она понимала, что, сейчас это прокатит, однако, объясняться все равно придется. Пока ей и ее собеседникам было достаточно и этого. На следующий день она поехала за вещами. И за Лордом. Их обаятельнейшим котярой. О совместной опеке и речи не могло идти. Лорда она с ним точно не оставит. Она не звонила и не писала ему перед тем, как приехать по той причине, что, как трусиха, поехала именно в то время, когда знала, что его точно не будет. Она нарочито медленно поднималась по лестнице, а у двери и вовсе замерла. Мысленно дав себе затрещину, она открыла дверь и зашла. Первым желанием было развернуться и пустить галопом по лестнице. Вдох. Вторым желанием было схватить Лорда, плюнув на вещи, и бежать, разгоняя лужи и голубей. Выдох. Она прошла по коридору, не включая света, на ощупь зная каждый изгиб, угол и выемку плинтуса. Остановилась у спальни и замерла.  «Вот что ты драматизируешь? – говорила она себе, – квартира не начнет двигаться, пол не станет лавой, если ты сделаешь шаг». Внутри нее происходила занятная дуэль: соперники разошлись на положенную дистанцию; чувствительность своим шансом не воспользовалась, за что незамедлительно была наказана свинцовой пулей прагматизма. Фыркнув, поспешила напомнить себе, что она не какая-то кисейная барышня, а скорее Маршал Жуков в юбке, открыла дверь и ступила внутрь. И ничего не произошло. Пол на месте. Стены тоже. И даже занавеска у окна не шевелится. Она остановилась у кровати, не в силах согнать наваждение. Воспоминания были настолько свежи и красочны, что каждая деталь неприятно впивалась в голову и жалила.

***

«Питерская осень пробирала не то, что до костей, она будто забиралась в каждую клетку организма и оставалась там.  До поезда было чуть больше двух часов. А у нее целый план. Заскочить в Зингер за неожиданными подарками близким, далее зарядиться кофеином, а по пути на вокзал купить его любимые эклеры. В очередной раз порадовавшись, что успела быстро решить рабочие моменты и уделить время непопулярным маршрутам северной столицы, она предвкушала свой маленький сюрприз: вернется на день раньше, в руках белое полусладкое и эклеры с заварным кремом. Его мягкие, обволакивающие объятия, родная мальчишеская улыбка и запах Тома Форда. От представлений об этом у нее потеплело в области сердца. Однако, всему этому не было суждено сбыться. Вместо радостной улыбки и любящих объятий она получила тот самый многострадальный нож в спину. Ее без пяти минут муж изменял ей с какой-то неизвестной блондинкой. Блондинке явно нравилось, а вот ей, мягко говоря, не очень. Они не сразу ее заметили. Она стояла, все также держа в руках вино и эклеры. Если в фильмах говорится о том, что обычно жертвы измены не верят своим глазам, то про себя такого сказать не могла. Она верила и глазам, и ушам. Окутанная увиденным и услышанным, она не спешила привлекать к себе внимание. Почему-то тот факт, что он ей изменил волновал ее меньше, чем то, где он это сделал. Для нее их кровать была неким храмом. Там она прижималась к нему во сне, когда ей было холодно. Там он поил ее чаем и мерил температуру, когда она болела. Там они смеялись. Там они лежали, переплетя пальцы, и строили планы о совместном будущем. Там она водила рукой по его щеке, целовала плечи и доводила до оргазма. Там они любили. Когда она медленно прошла в спальню, ее все же заметили. Поставила на тумбу вино и эклеры и молча вышла. Он что-то говорил ей, пока спешно искал и натягивал трусы, но она его не слышала, только какое-то эхо. Он догнал ее в коридоре, почти у самой двери, потянул за руку и сказал: «Не уходи, я могу все объяснить», она обернулась, чтобы посмотреть ему в глаза. В них было сожаление. «Кто бы мог подумать». Она зло не то улыбнулась, не то усмехнулась и, ничего не говоря, ушла, оставив его наедине со своим поступком и его последствиями».

***

Она тряхнула головой, и перевела внимание на стоящую у кровати фотографию. Замечательный был день: они гуляли по парку, он попросил проходящего мимо мужчину сфотографировать их; а потом внезапно схватил сухие листья с земли в охапку и запустил их прямо над ними. Вынужденный фотограф успел поймать нужный момент: она восторженно поднимает взгляд на вихрь из листьев, а он влюбленно смотрит на нее. Она любила эту фотографию чуть больше других. Но сейчас она смотрела на нее, и та вызывала в ней лишь злорадство. Все эти улыбки, радость и ощущение счастья на фото сейчас казались жестокой насмешкой над ней и лицемерием. Сейчас она видела ее какой-то кукольной, надуманной, неживой. Она с улыбкой повернулась на знакомые шуршащие звуки: ее встречал Лорд. Он терся об ее ноги и пискляво мяукал, прося внимания. Она не собиралась заставлять его ждать. Опустившись на колени, прижала его к себе, поглаживая белоснежную макушку. Ей было стыдно, что она оставила его здесь на несколько дней. Но так было нужно. А Лорд, похоже, и не думал держать зла на нее: просто расположил голову у нее на шее. Хоть он и выглядел как пушистый комок снега, но был самым добрым и ласковым бездельником на свете. Аккуратно перенеся его на кровать и наказав тихо сидеть, она приступила к сборам. Вещей за два года совместной жизни было нажито прилично. Ей очень хотелось управиться за один раз, но практически – это было невозможно. Поэтому, начала она с самого важного: книги. Без них она не представляла себя и свое жилище. Любимую одежду, рабочие документы. Все остальное, включая цветы и ее любимую вазу, привезенную им из Греции, она решила забрать потом, в душе надеясь, что оставит их здесь. Она боялась, что любая вещь, связанная или подаренная им, будет разъедать ее ненужными воспоминаниями и ассоциациями. Лорд, как и любой уважающий себя кот, переноску презирал. Сейчас это ее мало волновало. Она хитро взглянула на него, принесла из коридора переноску и поставила прямо перед ним. Он недоверчиво осматривал и обнюхивал ее, категорически отказываясь расположить там хотя бы хвост. Ожидаемо. Не без драматической паузы она достала из кармана приготовленный заранее кошачий деликатес: через минуту Лорд был уже в переноске. Она, чертовски довольная собой, собирала оставшиеся мелочи под строгим взглядом недовольного пушистого надзирателя. Уже собираясь уходить, она в последний раз обернулась и, игнорируя все внутренние голоса и сирены, положила фотографию в сумку. На столе оставила записку: «Остальное заберу позже, так что пока не меняй замки. Лорд со мной, и это не обсуждается» Первоначальный вариант был куда острее, не без упоминания той самой блондинки, но он панически не любил, когда она становилась холодной, отстранённой, и он не мог понять, о чем она думает. Так что, отсутствие шпильки – и есть шпилька. Сейчас она ехала на работу – отвезти документы и проведать коллег. Последнее скорее вынужденно, соскучиться она еще не успела, ведь в отпуске, по факту, была второй день. Погода для октября стояла чудесная. Она играла с солнцем в прятки, но оно всегда ее находило. Пока она копалась в бардачке и пыталась найти очки, музыку в телефоне прервало уведомление. Торжественно натянув очки, мысленно сравняв счеты с палящим оранжевым пятном, она прочитала пришедшее сообщение: «Ты знала, что сегодня «день микроволновки»? Предлагаю отметить это походом на футбол. У меня два билета. Что скажешь?». Дима. Они иногда переписывались с тех пор, как она получила его записку. В основном, это были ни к чему не обязывающие диалоги: он спрашивал ее, не промокла ли она, пока ехала домой; рассказывал о своих предпочтениях в десертах – оказывается, он питает слабость к муравейнику, но не переносит птичье молоко. Она поведала ему, что у нее есть юношеский разряд по плаванию, и что ее любимый фильм – Форрест Гамп. Он написал, что умеет играть на пианино, чем его друзья всегда пользуются. Она в ответ на это предложила ему создать группу, где он будет играть на клавишных, а она стучать ложками по кастрюлям. Поделилась, что ходила в художку, но в подростковый бунт забросила, и даже прислала ему свое стародавнее видение Дантевого Ада. Он желал ей доброго утра и присылал фотографии рассветов, перемешанных с сигаретным дымом; она желала ему доброй ночи и присылала закаты, тонущие в бокале красного-полусладкого. «Блин, у меня уже был забронирован столик по такому случаю. Ну ладно, я перенесу бронь. Кто играет?» – отправила она в ответ. «А это ты узнаешь, когда согласишься». Она призадумалась. В сторону согласия говорило множество факторов: ей нравился футбол, еще больше ей нравилась атмосфера стадиона, на котором она, кстати сказать, давненько не была. С другой стороны, обычно она ходила лишь на матчи своей любимой команды, однако шансы на то, что у Димы интересующие ее билеты, казались ей не очень уж большими. Что же касается планов на вечер, то тут тоже ничего особенного не было: она планировала засесть за книгу в обнимку с пледом и чаем с лимоном. Еще немного поспорив со своими внутренними голосами, она все же написала в ответ: «Какие мы загадочные. Так уж и быть, я согласна. Но это только в честь такого великого праздника. Во сколько матч?» – она печатала, не отвлекаясь от дороги. «В 19.00. Я могу заехать за тобой, просто напиши адрес» Ей не очень симпатизировала идея того, чтобы он заезжал за ней. Не то, чтобы она скрывала, где обитает. Но, все же, было в этом что-то личное, приватное. С другой стороны, еще более неудобно ехать на футбол в разных машинах, а в ее случае еще и неизвестно на какой стадион. А ехать общественным транспортом в ее планы точно не входило. Особенно, когда после матча будет столпотворение на светофорах, эскалаторах и входах. «Да и что такого в том, что он заедет за тобой? – спрашивала она себя. – Так удобнее, и он тоже это понимает» – убедила она наконец себя и кинула ответную смс с адресом. «Отлично. В 18.00 буду. До встречи» ­– было последнее, что она получила от него.

***

Если бы пунктуальность была человеком – это точно был бы Дима. Ровно в шесть часов она увидела сообщение, что он внизу и ждет ее. Благо, она уже была готова. Наспех запихнув шарф родной команды в сумку, просто на всякий случай, она вышла из дома. Дима стоял у машины и курил. Но, завидев ее, сразу бросил сигарету и двинулся навстречу: – Привет, – тихо произнесла она. – Привет, – он улыбался в ответ. Они молча стояли и смотрели друг на друга. Она ощутила странное тепло, глядя в знакомые насмешливые глаза. Было так непривычно его видеть. Те две встречи происходили спонтанно, не спрашивая их разрешения, да и по ощущениям, были будто из прошлой жизни. А сейчас он стоял и ждал ее, приветливо улыбаясь. Опомнилась от мыслей она уже когда Дима галантно открыл ей дверь, рукой приглашая садиться. В салоне было тепло и мягко. Она чувствовала ненавязчивый приятный запах, который, казалось, окутал всю машину и впитался в приборную панель и сидения. Не будучи знатоком в ароматических нотах, она разбирала лишь что-то травяное и сладковатое. Из размышлений ее вырвал вопрос Димы: – Ну что, готова? – Готова. Ты скажешь мне наконец, на какой матч мы едем? – Нет смысла рушить интригу в самом конце, – вещал он с крайне мудрым видом. – Думаю, когда будем подъезжать, ты все поймешь. А пока пребывай в блаженном неведении, – с этими словами о завел машину. Она многозначительно сдвинула брови: – Что же, полагаюсь всецело на тебя. Навигатор показывал ехать полчаса. Дима заботливо осведомился, не смущает ли ее играющая музыка и даже предложил при желании включить свою. Она вежливо отказалась. Было интересно послушать его плейлист. Она не осталась разочарованной, услышав песни Muse, Thousand Foot Krutch и Nirvana. Когда заиграла одна из ее любимых песен Kasabian, и они встали в небольшую пробку, Дима обратился к ней: – Как день прошел? Не сильно я тебя отвлек? Ее улыбнуло, что он переживает, хотя причин тому совершенно не было. Она была рада выбраться и снова очутиться в шумной фанатской атмосфере: – Да ничего особенного. Заехала днем на работу, сходила пообедать с коллегами, узнала последние новости. И я рада, что ты меня позвал. Честно скажи, просто все остальные отказались праздновать такой важный праздник? – с улыбкой спросила она. – Удивительно, но да. Странные люди. Ну и ты была все-таки не в самом конце списка. – Да? Какая честь. Наверно, предпоследняя, – не без сарказма ответила она. – Зря ты так о себе, – он привычно усмехнулся, – вообще-то, первая, о ком я подумал, была как раз ты, – последнюю фразу он произнес чуть ли не шепотом, надеясь, наверно, что она не услышит. Она же не стала допытываться, почему именно она, хотя было жутко интересно, и только сказала: – Даже так? Я польщена. Он на мгновение отвлекся от созерцания дороги и бросил странный взгляд на нее, но тут же отвернулся. Она притихла, пытаясь разобрать значение этого взгляда, но тщетно. Дальнейший путь они ехали преимущественно в молчании, вставляя редкие, не несущие в себе особого смысла, фразы. Завязать диалог она не торопилась, поскольку тишина рядом с ним ее не напрягала. Наоборот, ей нравилось ехать рядом, наблюдать, как на Москву постепенно ложится закат и повсеместно загораются огни фонарей, попутно бросая на него короткие взгляды. А он, казалось, был сосредоточен на дороге, лишь изредка задавая ей вопросы о комфорте нахождения в его машине. Только один эпизод вызвал в нем чуть больше эмоций, а в ней удивление и тихое восхищение: когда какой-то придурок криво перестраивался и чуть не заставил въехать в него: Дима мгновенно среагировал и ни слова не сказал, а просто поехал дальше. Она бы на его месте уже открыла окно и орала о том, какой водитель петушара и что она его маму в кино водила. Подъезжая к стадиону, он повернулся к ней и хитро посмотрел. Она задумчиво смотрела перед собой, когда, проследив за его взглядом, который уже указывал на окно, поняла, что он имеет ввиду. «Открытие Арена» «Мы на стадионе Спартака, – говорила она мысленно. – И я знаю, с кем он сегодня играет» Она вернула ему хитрый взгляд. Шарф в сумке ждал своего часа.