По прозвищу К-13

Красные домики стояли вразброс: на одном было написано, что это спортзал, рядом с ним еще находилось футбольное поле. Еще тут была отдельная столовая и небольшое общежитие для преподавательского состава и работников детдома. За столовой находился большой полигон, там сейчас как раз тренировались некоторые воспитанники дома. Дальше по дороге я заметил небольшой магазинчик, а еще что-то наподобие небольшого кинотеатра и крытую сцену. Мы направлялись в самое высокое здание, я насчитал в нем аж семь этажей и еще две пристройки. Внутри главного здания приюта кипела жизнь: некоторые дети мыли полы, кто-то просто сидел и разговаривал, дети более младшего возраста катали по коридорам мяч, а некоторые, по-видимому, шли в библиотеку, в конце парадного входа была комната со стеклянными дверьми, там я разглядел много книг. Сотрудники повели нас в лифт, а оттуда в длинный коридор с комнатами. Мари ушла вместе с фрау Клингер в левую его часть, а я — в правую. Дверь в мою новую комнату выглядела не очень приятно, так же, как и все остальные, она была деревянной и на вид ей лет тридцать. Герр Имгоф наконец-то заговорил: — Как переоденешься, спускайся вниз, там новеньким проведут экскурсию, — почти загробным голосом отчеканил он. Он резко поднял руку, видимо, хотел ударить. Я так перепугался, что за секунду скрючился на полу, закрыл лицо и начал нервно дышать. — Чего испугался? — грозно спросил он. — Я всего лишь дверь открыть хотел, а ты уже в слезы. — Простите, — шмыгая носом, извинился я, — просто я волнуюсь. — Освоишься, — на прощание сказал Герр Имгоф и ушел. Комната была рассчитана на трех человек. Моя аккуратно застеленная кровать стояла возле окна, а на ней лежал огромный пакет. Наверное, с одеждой. Я сначала обошел комнату, она показалась мне не такой уютной, как первый этаж. Стены здесь плохо покрашены и кое-где виднелись трещины на потолке. Над кроватями соседей висели постеры с музыкантами и военными. А в углу было свободное пространство, с одним лишь пуфиком. Разувшись, я залез на кровать и принялся изучать содержимое пакета. Сразу достал отдельные мешочки с одеждой, а под ними оказалось еще куча всего интересного: тетради, карандаши, ручки, два блокнота, прочая канцелярия, нашивка с эмблемой приюта, это был просто синий кружок с символическим изображением девочки и мальчика, а под ними изобразили ладони, которые их якобы держат. Конфеты, батончики, средства для ванной на первое время и конверт со ста тридцатью долларами. Его я сразу спрятал в пакет и засунул под матрас. Я стянул с себя кофту и школьные брюки и взялся за первый мешок. Теперь на мне была новая форма: черная рубашка с синим галстуком, который я завязал кое-как, корчась перед зеркалом, и новые брюки. Умывшись, я еще покружил по комнате и взял блокнот с ручкой из подарка. Может, начать вести новый дневник? Или не надо, вдруг соседи прочтут? Я слегка загрустил и лишь прислушивался к звукам за дверью, там разговаривали и стучали каблуками туфель, странно, что мне не выдали обувь, хожу в этих грязных ботинках, еще и нога запарилась. Я вышел из комнаты и направился к парадному входу, там меня уже ждала Марианна и кто-то еще. — Здравствуйте, дети! — поздоровался с нами мужчина в джинсах и кожаной куртке, надетой на футболку. — Здравствуйте! — ответила Мари. — Здравствуйте, — неуверенно поздоровался я. — Давайте сначала познакомимся, а потом отправимся смотреть, что и где у нас тут, — весело предложил он. — Я Карл Рихтер. А вы кто? — смерив собеседника взглядом, спросил я. — Я — воспитатель второй группы, и вы у нас новенькие, поэтому я должен вам тут все показать и рассказать о наших правилах. Он протянул мне руку для рукопожатия, и тут я дернулся, на правой руке у него было всего лишь три пальца, а я сразу и не заметил. Но для приличия все же пожал ее в ответ. — Я герр Лейтнер, приятно познакомиться! Он также пожал руку Марианне, и мы отправились изучать наше новое пристанище. Сперва нам показали дорогу в бомбоубежище и то, что внутри него. Оно оказалось просторным, но после той бомбежки я побаивался укрытий, вдруг снова разбомбят, и я вновь окажусь под завалами. Потом нам показали столовую и полигон, последним я пока что заинтересовался больше всего. Там были и полосы препятствий, и сборка оружия, и пространство для метания гранат. Нам еще показали медпункт и кинотеатр, и сказали, что в коридоре висит расписание сеансов, так что если мы чем-то заинтересуемся, и не будет воздушной тревоги, то сможем смотреть кино на свежем воздухе. Но также нам рассказали и о правилах приюта: обязательно носить форму и галстук отличительного цвета, четко придерживаться распорядка дня, отбой ровно в 22:00, самостоятельно убираться в своих комнатах и мыть полы в коридорах, уважать старших, а в особенности работников приюта, уважительно относиться друг к другу, за провинности будут наказывать, не исключают и порку, воспитанникам, не достигшим шестнадцати лет, строго запрещено покидать территорию приюта без старших, а также курить и употреблять алкоголь, о любых проблемах сразу же сообщать воспитателям, учителям или остальному персоналу. Теперь главное запомнить эти правила и стараться не нарушать. Я решил сразу после окончания экскурсии подойти к стенду с листовками и найти там что-нибудь интересное. А еще герр Лейтнер сказал, что его можно всегда найти в кабинете в соседнем корпусе и спросить о чем угодно. Все же я решил записаться вместе с Марианной на военную подготовку после уроков, к тому же у меня начал рождаться один план, и я собирался обязательно поделиться им с подругой. Вечером, когда я сидел у окна и рисовал, в комнату зашли двое мальчишек, как я понял — это мои соседи. Один из них высокий с каштановыми волосами до плеч, а другой примерно моего роста, черноволосый в очках. Я залез на кровать и спрятал блокнот под подушку. — Привет! — прозвучало у меня за спиной. Я вздрогнул и резко повернулся. — Это ты тот самый новенький, про которого нам пару дней назад говорили? — уставившись на меня с соседней кровати, спросил очкастый. — Привет, — ответил я. — Да, я только сегодня заселился. Вот, осваиваюсь. Я говорил осторожно, не хотелось бы нарваться на конфликт в первый же день, да еще и со своим соседом. — А тебя к нам из другого приюта перевели? Или совсем зеленый? — Я пока не хочу об этом… — испуганно сказал я. — Потом. — Значит, еще месяцок-другой будешь по мамке с папкой плакать…— вынес вердикт сосед. А я отвернулся к окну. Там началась гроза, и полило как из ведра. — А звать-то тебя как? — не унимался очкарик. — Карл, — отрезал я и вышел прогуляться в коридор. Тут было страшновато, горели не все лампочки, а оставшиеся были очень бледными. Желтый свет напомнил мне о прошлом, о тех ночах… Я медленно побрел к окну в конце коридора, наблюдая, как перед глазами меняются номера на дверях. Окошко было большим, а двора не видно — дождь, да к тому же фонари потушили. Слова о родителях все еще крутились в голове, аж в комнату возвращаться не хотелось, но скоро отбой, поэтому нужно будет вернуться. Может, заглянуть к Марианне? Я покрутился и передумал, встретимся завтра, и я расскажу ей о своем плане. В комнату я вернулся через двадцать минут блужданий по коридору, ходил от одного окна к другому, благо ни на кого не наткнулся. Очкарик сидел в ванной, а другой сосед читал, но когда я залез под одеяло, он отложил книгу и заговорил со мной: — Малой, ты как? — настороженно спросил он. — Никак, — ответил я, обняв подушку. — Просто неприятно, когда такое говорят. — Я тебя понимаю, — усевшись на кровати, сказал он. — Просто научись на многие вещи не обращать внимания, поверь, так легче. Особенно в приюте. — Я постараюсь, но если честно, я боюсь. Тут все новое, я же тут ничего не знаю, ну… кроме правил этого места. — Я тоже поначалу боялся, мне восемь было, когда я сюда попал, а теперь привык. — Слушай, а как тебя зовут? — поняв, что не поинтересовался этим минуту назад, спросил я. — Эрих, — поднявшись с кровати и протянув мне руку, сказал он. — А ты у нас Карл, как я помню. — Да. Мы пожали руки, и из ванной вылез очкарик. — Че вы тут раскудахтались? — возмутился он. — Давайте уже спать, завтра наговоримся. — Мартин, — одернул того Эрих, — ты бы хоть извинился перед Карлом, сосед все-таки. — Ну, ладно, — выдохнул тот бесцветно. — Прости меня, Карл, я правда не подумал, когда про родителей говорил. Мир? — Мир, — так же безразлично ответил я. Я иду по черному лесу, оглядываясь по сторонам. Вдалеке сверкают огоньки, похоже, там есть город, но зачем я туда иду? Под ногами то и дело хрустят сухие ветки с листвой. Над головой угукают совы. В один миг я наступаю на брусчатку и оказываюсь на туманной мостовой. Кругом ни души. Лишь фонари слегка мерцают, издавая неприятный скрежет. Я шагаю к одной из дорожек, которая резко исчезает за домом. Но что-то тут не так… совсем не так. Я оглядываюсь и иду в противоположную сторону. Начинает гудеть промозглый ветер, фонари мерцают все чаще. Я скрываюсь в одном из переулков, надо мной возвышаются неосвещенные каменные монолиты, но я продолжаю идти по дороге покрывшейся тонкой ледяной коркой. Тут я слышу, что за спиной что-то пронеслось, и ускоряюсь. Через два квартала я прошмыгиваю в отрытую дверь дома, она слегка скрипит, но я не придаю этому значения и бегу вверх по лестнице. Залетаю в какую-то квартиру и упираюсь в дверной косяк. Внутри все колотится, я оглядываюсь, прислушиваюсь… Вроде никого. Я шагаю к белой двери, подо мной предательски стонут половицы, но я все же захожу туда. В комнате ничего, только мигающая лампочка на потолке. Где-то на нижних этажах слышен чей-то топот, с каждой секундой он приближается, нарастает. Я уже слышу удары тяжелых ботинок на своем этаже, а бежать некуда, поэтому я и забиваюсь в темный угол с надеждой, что оно уйдет. Дверь скрипит, в темноте что-то шевелится. Я закрываю глаза, только бы не видеть, что происходит за веками, я сцепляю ладони в мольбе «Только бы не видеть, только бы не видеть»! До моих ушей доносится невнятный шепот, шаги становятся мягче. «И раб послушно терпит все наказания, потому что признает свою вину…» — шепотом произносит тень. Я бесшумно опускаюсь на колени и продолжаю молиться, хотя руки уже трясутся, а ногти впиваются в кожу, сердце стучит в висках, очень жарко, я глотаю побольше воздуха. Лучше бы просто упал в обморок. — К-13… — мурлычет тень. Я открываю глаза и смотрю на него… «Альбрехт» — едва не произношу я, уставившись на закутанного в черный плащ человека, а голос так знаком… Оно хватает меня, швыряет на пол и за долю секунды срывает рубашку. Я бьюсь в судорогах, ору как резаный, пинаюсь, но монстр не уходит, он стягивает штаны… Я зашелся сильнейшим воплем и меня начали трясти и кричать на разные голоса: «Карл! Карл! Очнись!» Я словно выбежал из тумана и уставился на Эриха: — Карл, смотри на меня, — держа меня за плечи, повторял он. — То был страшный сон. — Хватит орать! — вмешался Мартин. — Разбудить всех хочешь?! — Нет, — прошептал я, — просто…— Я замялся и обнял подушку. — Этот сон такой страшный, он уже снился мне в прошлом году, но потом перестал. А теперь вот опять. — Да мне насрать! — прошипел Мартин. — Ты хочешь, чтобы сюда герра Лейтнера позвали, а? Там и до герра Имгофа недалеко, он-то пострашней будет. От испуга я захныкал в подушку. — Ну хватит! — одернул очкарика Эрих. — Прекрати мелкого пугать, может, у него реально кошмары?! А ты его еще больше запугиваешь, он ведь совсем замкнется. Я закутался с головой в одеяло, рыдания уже готовы были вырваться наружу, но я не хотел, чтобы на меня кричали. — Карл, — прошептал Эрих, — попьешь воды? — Да, — ответил я и высунулся из своего укрытия. За окном все еще лил дождь, а в комнате было тепло, и горел тусклый светильник, с ним комната казалась уютней, чем при дневном свете. Я немного успокоился, вылез из кровати и уселся за стол. — Ты чего встал? — заинтересованно спросил Эрих, поставив передо мной стакан воды. — Не хочу больше спать, — безразлично ответил я, подперев ладонью подбородок. Капли дождя быстро скатывались по стеклу, а раскаты грома напоминали ракетные удары. — Нужно выспаться, — настаивал Эрих. — В приюте днем особо не поспишь, поэтому высыпайся ночью. Он достал из-под матраса одну сигарету и зажигалку и закурил. — А тебе уже есть шестнадцать? — удивленно спросил я. — Тихо! — шикнул Эрих. — Если кто-то узнает, то достанется не только мне. Так что ты ничего не видел, хорошо? — Ладно. Я опустил руки на стол, и тут Эрих резко заговорил: — Это что у тебя? Я заметил, как он смотрел на мою руку и сразу же убрал ее со стола. — Подожди, — окликнул он, — это какая-то тайна? Я никому не скажу. — Эрих, прости, но я еще плохо тебя знаю, чтобы говорить такие вещи, давай как-нибудь потом. — Ладно…— выдохнул он. — Слушай, — более бодро начал я, чтобы сменить тему, — а со скольки лет на военную подготовку берут? — Сейчас с десяти, а тебе зачем? — настороженно спросил тот. — Спасибо! — воспрянув духом, поблагодарил я и отправился в кровать. — Ну так для чего? — Потом, — радостно сказал я и закутался в одеяло. Мой план должен сработать. За завтраком я подсел к Марианне и сходу предложил ей ходить после уроков на военную подготовку. — А зачем? — недоумевая, спросила она. — У меня появилась одна идея, только давай после завтрака поговорим. Мари лишь закатила глаза, но согласилась, к тому же мы со вчерашнего вечера не виделись. — Ну, и что ты хотел мне сказать? — пиная носом ботинка камень, спросила Марианна. — В общем…— начал я. — Во-первых, я хочу набраться сил и научиться владеть оружием, война же. В ответ на это Мари лишь фыркнула и окинула меня сверху вниз насмешливым взглядом. — А ты уверен, что хотя бы автомат в руках удержишь? — Да, — отмахнулся я. — Но самое главное это то, что тех, кто проходят эту подготовку, потом берут в солдаты во Франкию. Ты же поняла, о чем я? — загадочно спросил я. Марианна похлопала глазами и удивленно спросила: — Во Франкию? — Она помолчала, а я уже не держался и чуть ли не прыгал. — Ты хочешь таким способом найти родителей?! — Да! — Это тупо! — пнув асфальт, сказала она. — Ты не понимаешь, что там война? Помнишь, как в прошлом году мы постоянно прятались в бомбоубежищах, как голодали? Как две недели назад сбежали из горящей деревни. Как там бомбили! Помнишь? — Значит, не пойдешь со мной? — расстроился я. — Нет, — отчеканила Мари и ушла. Меня взяли на военную подготовку, правда, герр Лейтнер сначала пытался меня отговорить, мол, я еще не освоился в приюте. Но все его доводы никак на меня не повлияли, и я настоял на своем. Теперь после уроков я сразу бежал на полигон занять место в строю, ждал скорого начала занятий. Сначала мы ходили строевым шагом, потом делали разные упражнения, которые, к сожалению, мне никак не давались. Как-то раз во время бега я упал и разодрал колени. А после пары неудачных отжиманий скручивало живот. Но мне нравилось изучать оружие, я постоянно наблюдал за тем, как старшие собирают и разбирают автомат. И мне давали такой подержать, он был тяжеловат, но я промолчал. Зато пистолет был в самый раз, даже удалось его разобрать. Но пока лучше всего получалось метать гранаты и проползать под низко натянутыми веревками. Только вот поначалу я получал палкой от тренера, за то, что мог высоко задрать задницу, пока полз. Сегодня на очередном занятии я встретил Марианну. Тогда я пил воду и чуть не поперхнулся. «Чего это она пришла сюда? Передумала? А почему?» — думал я, стоя в строю. Поскорее бы спросить у нее, ведь в остальное время она даже не заикалась о желании ходить на подготовку, а виделись мы с ней часто: в коридоре, вместе бежали в укрытие, когда начинались обстрелы, вместе ходили на уроки и в наш кинотеатр. Она рассказывала мне обо всем, но только не о желании заниматься военной подготовкой. И вот она здесь. Занятия сегодня закончились раньше из-за звуков ракет, доносящихся издалека, и нас отправили в укрытие, а я как назло опять вывалялся в пыли из-за неудачного падения. Зато появилась возможность поговорить с Марианной. Расспросить, чего это она вдруг поменяла свое мнение насчет моего предложения ходить на внеклассные занятия. — Я просто передумала. Думаю, сейчас каждый должен уметь владеть оружием и простыми навыками выживания, — подытожила она. — А я все еще хочу найти семью, — самому себе пробормотал я, глядя на шныряющих туда-сюда воспитанников. Шум на миг заглушил все звуки, оранжевые стены казались бесконечными, одинаковые черные формы сливались воедино, стало как-то душно. Я засунул руку под рубашку и достал медальон с портретом, каждый день смотрел на маму перед сном и перед подготовкой.