По прозвищу К-13

Я бежал в беспросветном тумане, натыкался на уходящие в небо деревья, они были такими высокими, почти как небоскребы. Босые ноги то и дело скользили по мокрой листве. Я наткнулся на первую могилу, точнее влетел в нее. Невысокое надгробие почти заросло мхом, но там все еще можно было разглядеть годы жизни ее хозяина. 1737-2020-й. «Бред какой-то! Люди столько не живут», — подумалось мне, и я вновь заскользил по листве. Все думал о маме… Ее же здесь нет? Я бросался от надгробия к надгробию, искал знакомые имена. Все повторял: «Мама! Мама…» Может, она услышит, придет и заберет меня отсюда? Надгробий стало больше, туман все сгущался, а я выбился из сил. Над головой что-то скрипнуло, будто кто-то тяжелый сел на ветки. Задрав голову, я остолбенел, словно этот холодный ветер промчался по всему телу. С толстой ветки на меня пустым взглядом смотрел мертвец. Я отпрянул от дерева из-за одного только вида его синей кожи, обглоданных животными щек, что обнажали пожелтевшие зубы, и тупого взгляда. Прошептав «Мама», я бросился наутек, но тут случайно поскользнулся и улетел в какую-то яму. Во время падения я орал и все продолжал звать мамочку. Я не чувствовал своего тела, только смотрел в белый потолок и слушал гул, который доносился отовсюду. Лежал я на чем-то мягком и приятном, вроде подушки и матраса. Я привстал на локтях, у ног лежала простыня, а на мне была какая-то белая футболка и штаны такого же цвета. Но тут я спохватился и сразу засунул руку под футболку. Нащупав медальон, я выдохнул и погладил мамин портрет. После я уставился в длинный коридор, он вел к большой двери, а прямо перед моей кроватью стояла еще одна, и так до выхода. Я полежал еще немного и решил посмотреть, что это за место. Вскочив на ноги, я почувствовал, как голова мгновенно закружилась, и вцепился в спинку кровати. Оказалось, на тех кроватях лежали раненые солдаты, значит, я в госпитале? Я очень проголодался и потихоньку пошел к выходу. Шум преследовал меня, особенно когда я подошел к большому залу, точно такой же был и в нашей деревне, где работали Роза и Фридрих. Возле каждой койки стояла ширма, закрывающая того, кто там лежал. Но едой тут и не пахло. Я вернулся в коридор и уже зашагал к кровати, но тут из-за угла вышла медсестра. Она показалась мне такой… знакомой. Я узнал ее аккуратно убранные в сетку русые волосы, и ходила она не спеша, а еще была стройная, как балерина. Я пошел за ней, стараясь не шуметь, хотел подойти незаметно и обнять, прижаться, прикоснуться к ней. — Мамочка, — выдохнул я, обхватив руками медсестру. Закрыв глаза, я представил, что сейчас она обрадуется, узнав меня, и обнимет в ответ. Это же мама. — Ты кто? — прохрипел грубый голос. Я сразу же открыл глаза и отпрянул от нее. — П-прос-стите, — испуганно пролепетал я. — Я обознался. Подумал, что вы моя мама. Простите, пожалуйста. — Мальчик, не нужно так неожиданно подбегать к людям и хватать их, — сказала она, наклонившись ко мне. — Я вас напугал? — закусив губу, спросил я. — Да, — отрезала медсестра и уже собралась уходить, но я вовремя опомнился. — Подождите! — окликнул я ее, доставая медальон с портретом. — А вы не видели мою маму? Ее зовут Эмма Рихтер. Медсестра взяла мамин портрет, покрутила его, присмотрелась и сказала, что не видела. Больше я ничего у нее не спрашивал, вытер ладонью накатившие слезы и вернулся под одеяло. Я прислушивался к голосам госпиталя, хоть и больше всего шума было за стенкой. Мои соседи по койкам уже не спали: кто-то просто лежал, как и я, кто-то читал, кто-то говорил по телефону. А на меня никто внимания не обращал, даже Марианна куда-то пропала, но сил на поиск подруги уже не осталось. Через час принесли обед, и я накинулся на него, как собака на корм, еще и добавки попросил. И тут в дверях возникла Мари, вся в белом. Она подошла ко мне. — Привет, — протирая глаза, сказала она. — Ты как? — Ну… — протянул я, вспомнив момент с медсестрой. — Нормально, вот поел только что. А ты уже обедала? Марианна молча кивнула и обняла колени. Она выглядела грустной и смотрела вовсе не на меня, а на стену. — Чего ты? — наклонившись к ней, спросил я. — Теперь нас точно в приют сдадут, — грустно выдохнула она. — Только придем в себя, и сдадут. — А как же наш план? А мама? А папа? Вальдемар…— дрожащим голосом спрашивал я. — Ради чего все это?! В ответ Марианна крепко меня обняла и тоже заплакала. «Но она же сама недавно предлагала обратиться куда-то за помощью. Чего это она?» — про себя подумал я, но промолчал. В госпитале мы пролежали две недели и уже под конец нам заявили, что скоро за нами приедут из приюта, в который мы отправимся. Всю ночь перед приездом сотрудников детдома я проревел в подушку. Теперь мне точно не найти родителей! И наверняка там меня снова будут унижать из-за тату. А вдруг еще и бить начнут? Или вообще изнасилуют? И все мучения повторятся. Утром я был разбит, как после подвала. Болела голова, поэтому мне быстро сунули таблетку и выдали мою одежду. Мы с Марианной взялись за руки и вышли к стоящим у входа людям. Главврач госпиталя передал нас женщине в черном и ушел. Она взяла нас за руки, а ладони у нее оказались такие холодные, мне даже неприятно стало. Она была в черном пальто и шляпе того же цвета, а ее волосы были собраны в гульку, как у танцовщицы. А рядом с нами стоял высокий мужчина в серой форме и фуражке. «Это надзиратель детского дома!» — подумал я и отвернулся. Воображение само начало рисовать неприятные картинки: вот он бьет меня, а вот заставляет босиком стоять на морозе, или выпивает рядом со мной, а потом зовет «поиграть». Я так сильно распереживался, что даже не услышал, как та женщина обратилась ко мне: — Как тебя зовут? — грозно спросила она. — Карл, — испуганно ответил я. — Р-рихтер. — Хорошо, садитесь в машину, — неожиданно подобрев, продолжила женщина. — Ко мне обращайтесь фрау Клингер, а это герр Имгоф. Я посмотрел на молчаливого мужчину, он уже сидел за рулем. Даже уже усевшись в машину, я так и не осмелился с ним поздороваться. Страшно. Ехали мы долго, больше трех часов, даже дождь застали, и я успел поспать. Но точно помню, как разволновался, когда на подъезде к приюту увидел табличку «Мюнхен». Я уже так давно не был в родном городе, что начал крутиться на сиденье и чуть ли не высовываться в окно. Так сильно хотел увидеть родину. Но вот мы повернули на другую дорогу, где кругом были только деревья и, остановившись, я увидел огромные красные ворота с решетчатой калиткой, а за ними, что маленький городок, располагались разные корпуса приюта, и казалось, что их там не меньше десяти точно. Нас с Марианной снова взяли за руки, и мы шагнули во двор, выложенный гладкой серой плиткой. Но я пока только оглядывался на оставшийся позади и скрывавшийся за высокими деревьями Мюнхен. В душе что-то скрипнуло, так захотелось домой.