По прозвищу К-13

Почти всю деревню собрали на площади. Мы с Мари тоже тут стояли. Роза держала нас обоих за руки, боясь, что потеряемся в толпе. Солдаты стояли в первых рядах и охраняли толпу. Я слышал, что будет казнь. Вроде как вчера впервые поймали несколько прозападных партизан, которые взрывали эшелоны с едой. Теперь их собирались казнить, причем сделать это публично. Но зачем же детей на такое звать? Чтобы у них потом кошмары были? Мы стояли почти в первом ряду и вот уже на площадь вышли люди в изумрудных мундирах, а в руках у каждого по винтовке. Выходили они строем и шагали нога в ногу как на параде. А главное все происходило медленно, не спеша, как ритуал. Я привстал на цыпочки и увидел заезжающую в центр машину с решетками на окнах. Роза еще крепче сжала мое плечо, что я аж скривился и попросил ее так не делать. А она сказала, чтобы я никуда не лез, вдруг мне навредят. Дверь в машине распахнулась, и на брусчатку площади вышло шестеро человек. Их руки сковали наручниками и прицепили друг за другом. Я не видел их лиц, только слышал, как им зачитывали обвинения. «...и приговариваются к публичному расстрелу!» — подытожил громкий бас, и все кругом затихли. Эти прозападные партизаны виновны в нашем голоде, и теперь их ждет справедливое наказание. Пусть бы они тоже поголодали, как мы. Я никак не мог забыть, как нас с Мари избили из-за двух тарелок каши. Я подпрыгнул и увидел, как арестантов уже выстроили в ряд. «Раз!» — скомандовал бас. «Два!» — еще громче сказал он. «Огонь!». Мощные выстрелы оглушили всю площадь, кто-то даже закричал. Я не ожидал, что будет так громко, и вцепился в Розу. Все быстро прекратилось, но этот шум все еще стоял в ушах. Все начали расходиться, и мне на глаза попались тела, их еще не убрали. Это было так страшно, мне запомнились их застывшие лица. — Роза, а когда Фридрих домой вернется? — спросил я, схватив ее за руку. — Карл, откуда мне знать?! У него работы много, он даже к телефону не подходит, — резко ответила Роза и отвернулась. И уже не первый раз опекуны на нас прикрикивали. После того как больницу, в которой мы встретились, разбомбили, Роза с Фридрихом перевелись в госпиталь, поэтому они стали работать еще больше, а значит, сильнее уставать. Да и лечили они там не детей, а раненых солдат с ужасными ранениями. Я все еще помнил ту руку из больницы, когда мы приходили к маме. — Прости, я просто по нему скучаю. А вдруг с ним что-то случилось?! — испуганно спросил я. — Там же в больнице наверняка много заразы. Роза молча шла, но когда я предложил ей сходить к Фридриху и проведать его, она сильно разозлилась. Я и подумать не мог, что Роза может быть такой злой. — Карл! Хватит! — отвесив мне пощечину, крикнула она. — Ты можешь хотя бы немного помолчать?! А?! Что ты всякий бред несешь?! Постоянно! Она кричала, схватив меня за плечи, мы уже были во дворе дома, а соседи уехали, поэтому никто, кроме Мари, не слышал, как она на меня сорвалась. — Хватит, пожалуйста... — я расплакался. — Марш домой! — приказала Роза, и мы послушно ушли. Только запершись у себя в комнате, я услышал плач, доносящийся из гостиной, но Мари тихо и спокойно сидела в своей кровати. «Значит, это Роза плачет...» — промелькнуло у меня в голове. Но мы не осмелились спуститься к ней, вдруг она хочет поплакать одна. И наверное, еще злится на меня. Вернувшись к себе, я забрался под одеяло. Мне не хотелось никого видеть, я ненавидел все это! Эта казнь, еще и Роза накричала и ударила, а это самое обидное, я же просто хотел навестить Фридриха, переживал за него, а она мне пощечину отвесила. Я обнял лисенка и стал прислушиваться к плачу, доносившемуся из гостиной. Когда Роза перестала плакать, я слегка успокоился. Может, ей уже лучше, и она не будет на меня кричать? Дверь в комнату тихонько приоткрылась, и я увидел Розу, но говорить с ней не стал, потому что по-прежнему обижался за пощечину. — Карлушенька, солнышко, прости меня, пожалуйста, — тихим голосом заговорила Роза и потянулась погладить меня по голове. Я все еще лежал, уткнувшись в подушку, и лишь изредка бросал взгляд в ее сторону. — Прости за то, что ударила и накричала. Знаю, это был перебор. Я не должна была этого делать, — продолжала она, подвигаясь ко мне все ближе. Я напрягся, когда она положила ладонь мне на ногу. Не люблю когда так делают. — Роза, пожалуйста, — сдавленно сказал я, смотря на ее руку, — не надо так делать, мне неприятно. — Конечно, сынок… Она убрала руку и повернулась ко мне боком, подперев подбородок ладонью, уставилась на стенку. Тишина снова начала давить. Вдруг Роза вообще перестанет со мной разговаривать? — Ты из-за меня разозлилась? — осторожно спросил я. — Нет. Просто уже накипело. — Она всхлипнула. — Просто до сих пор не могу смириться с тем, что больницы нет. А этот госпиталь... Хоть я и врач, но это очень тяжело, видеть каждый день, как люди мучаются и умирают жуткой смертью. Я же все-таки детский врач, педиатр. А Фридрих вон не спит сутками, работает и работает, еще и хочет, чтобы я как можно реже приходила в госпиталь, боится, что вас заберет опека. Но я же вижу, что там рук не хватает и врачи в обморок падают. Им нужна помощь. — Я понимаю, но как же мы? Вдруг Фридрих прав? Я не хочу в приют, я уже к вам так привык и люблю вас, — придвинувшись к Розе, сказал я. После чего она обняла меня и еще раз попросила прощения. — Карл, я тут подумала, а давай все-таки сходим к Фридриху вечером, когда он будет уходить с работы? — улыбнувшись, предложила Роза. Я согласился, и вечером мы уже шли на другой конец деревни, туда, где раскинулся нужный нам госпиталь. Это было невысокое, но довольно просторное здание. Внутри, как я понял из рассказов взрослых, находилось все необходимое: операционные, процедурный кабинет и прочее, а еще там огромные залы с койками, а не палаты на четверо пациентов. Фридриха мы встретили у входа. — Привет! — подбежав к опекуну, сказал я и обнял его. — Привет, Карл, — уставшим голосом отозвался Фридрих. — Роза, дорогая! Маришенька! Спасибо, что встретили. Я так скучал. Его голос был уж слишком замученным, такое ощущение, что он не спал несколько дней, а еще Фридрих очень часто закрывал глаза, будто готов был заснуть прямо на улице. Мне его жалко. Дома же он сразу, как зашел в комнату, так и уснул, даже не переодевшись. Роза опять нахмурилась, а я пошел за забор проверять почту. Когда я вернулся, Роза сразу со мной заговорила: — Карлушенька, ну не ходи ты один проверять почту. Тебе мало было того случая, когда вас побили? Хочешь еще на неприятности нарваться? — Нет. — Плотно заперев дверь, я поднялся по лестнице. — Скоро будем кушать, приходи. Я ничего не ответил и, зайдя к себе, сел рисовать. Вечером небо загорелось красно-оранжевым заревом, и грохот, наверное, было слышно в соседних деревнях. Теперь даже те остатки еды, которые у нас были, мы не могли приготовить — нам отключили газ. А к отсутствию электричества мы уже привыкли. Но Фридрих предложил развести костер во дворе в старом мангале и готовить там. Мне сначала эта мысль понравилась, но потом начался жуткий мороз, и вся эта затея превратилась в сплошные нервы и недоваренную еду. Никто не хотел задерживаться на холоде. Да и опекуны с каждым днем становились все более грустными. Бомбить стали еще чаще, поэтому мы так же, как и раньше, подолгу сидели в укрытии. Я уже снова начал привыкать к голоду и недоеданию, как в те ужасные дни у Гутманов. Хоть раньше мне и приходилось придерживаться диеты, чтобы живот восстановился, но тогда и то было лучше. Мы снова пошли в школу, и первым уроком нам поставили физкультуру. Но как оказалось, наша добрая учительница уехала из-за обстрелов, и нам прислали нового учителя, мужчину. Я надеялся, что он окажется хорошим, но я знал, что буду на всякий случай осторожен, и если что — сразу рассказать опекунам, так меня Роза учила. Обычно я не сильно перетруждался на физкультуре, мог просто в мяч поиграть, побегать в своем темпе, полазать по шведским стенкам, но не пытаться подтягиваться. А порой мог просто посидеть спокойно на диванчике и никому не мешать. Но сегодня сказали, что будут проверять нашу физ. подготовку, а такого никогда не делали. И для чего это? А еще нам всем пришлось надеть спортивную форму, потому что собирались проверять на наш внешний вид. И негоже детям в школьной форме по залу бегать и потеть. Я очень боялся переодеваться с другими ребятами в раздевалке, стеснялся своих шрамов. Но ничего не поделаешь, в том месте хотя бы теплее, чем в остальной школе, и я себя пересилил. Спрятавшись в углу, я снял с себя рубашку и полез в рюкзак за кофтой. — Ого! — послышалось сзади. — Карл, что у тебя со спиной? Откуда столько шрамов? Повернувшись, я увидел Гюнтера — не самого приятного одноклассника, который вечно гулял со старшеклассниками, курил и насмехался надо всеми, кто попадался ему под руку. Сейчас он выглядел примерно как я — кожа да кости, но отличался противной длинной челкой, которая падала ему на левый глаз, и мерзкой ухмылкой, обнажающей желтые зубы. — Не твое дело! — резко ответил я и отвернулся. — Че, родители бьют? — не унимался Гюнтер. — Не смей даже заикаться о моих родителях! — огрызнулся я и замахнулся на него. Он еще пуще залился смехом. — Чего?! — взрываясь поросячьим визгом, спросил он. — К-13?! Какая тупая татуировка! Нахрена ты ее себе набил? — З-заткнись! — крикнул я и выскочил из раздевалки. На уроке нам сказали сначала отжаться, потом прыгать в длину, затем бегать и взбираться по канатам. Помимо учителя, за нами наблюдал человек в форме с секундомером. Неужели нас проверяют, чтобы отправить на войну? Но сейчас же установилась другая власть, и я не слышал, чтобы они так делали. В любом случае, они меня не возьмут. Уже во время неудачных отжиманий мне стало дурно, и руки заболели, бегал я тоже не очень. А вот на канат я вообще не залез, сил не хватило. Я все не мог отдышаться после упражнений, стоял у стенки и даже ни на кого не смотрел, тошнило. Опять к медсестре идти... — Карл, тебе плохо? — подойдя, спросила Мари. — Пойдем в класс, я уже закончила делать упражнения, а тебе отдышаться бы. — Я бы к медсестре сходил. Блин! Телефоны же не работают, так что Розе не позвонить! — Что случилось? — приблизившись, спросил учитель физкультуры. Я вздрогнул, когда он наклонился ко мне. Меня напугали его широкие плечи и большие руки, хоть и выглядел он молодо. — Мальчик, прости, забыл, как тебя зовут, все в порядке? Я молча уставился в пол. — Он к медсестре хочет, плохо ему, — ответила за меня Мари и сжала мою руку. — Я вас провожу. — Не надо, мы сами, — буркнул я и пошел к выходу из зала. — Нет, я обязан вас проводить. — возразил учитель. Мы вместе с ним вышли в коридор. Мари меня уже не держала. — А у тебя случайно не температура? — поинтересовался преподаватель, подойдя ко мне слишком близко, я даже сжался. — Малыш, я к тебе обращаюсь. — Не знаю. Учитель приложил руку к моему лбу. Я вздрогнул. Сейчас точно все повторится! Он трогает меня! — Не трогайте! — закричал я со всей силы. — Мама! Мама мне страшно! — Карл, успокойся! — крикнула Мари, снова схватив меня за руку. — Это учитель, он всего лишь проверил, нет ли у тебя температуры. — Нет! — рыдал я. — Он хочет! Он хочет... Уйдите все от меня! Я задрожал и свернулся клубком на полу. Только бы не трогал! Только бы он меня не трогал! Я словно погрузился в туман и вернулся в ту ночь. В мою первую ночь. Когда у меня появился шрам на бедре, и я ходил по дороге во сне. А на следующее утро я перестал быть прежним Карлом. Очнулся я на кушетке в белом кабинете. Это я так сильно перепугался, что аж потерял сознание? Засунул руку под кофту и достал медальон. — Мама... Стоп,. — одернул я себя. — А где все? Где Мари? Поднявшись с кушетки, я зашагал к выходу, но тут дверь отворилась. — Карл, ну чего ты встал? Ложись, сейчас уже фрау Флейшер должна прийти, — сказала фрау Нагель и предложила вернуться на кушетку. — Роза? А где Мари? — Позвать ее? Я кивнул, и Мари тут же оказалась в дверях. Сказала, что я ее напугал. — Это меня учитель напугал…. Дальше пояснять не пришлось. Мари покачала головой. — Я понимаю, что тебе неприятно, когда к тебе прикасаются, но он же не знал и хотел как лучше. — Ладно, Мари, я всего лишь хочу, чтобы пришла Роза, и мы просто отправимся домой. Учитель больше не приходил, да и я слегка задремал. Мари что-то читала, а когда в кабинете наконец-то появилась Роза, мы кинулись к ней, как к родной маме. — Карл, мне сказали, что ты упал в голодный обморок на уроке, — обняв меня, промолвила Роза. — Пойдем домой, надо отдохнуть и поесть. — Хорошо. Я и вправду начал себя плохо чувствовать еще в начале урока. Я пока ничего не сказал об инциденте с учителем. Не хотелось говорить об этом в стенах школы. Дома я сразу же отправился в кровать. Роза принесла мне бульон и корочку хлеба. — Поешь, солнышко. Ты и вправду бледный, не стоило сегодня идти в школу. Съев все до последней крошки, я наконец-то решился рассказать детально о происшествии. А еще обязательно надо было рассказать об издевках Гюнтера. — Роза, ты сейчас не занята? Она остановилась в дверях моей комнаты. — Нет, Фридрих сегодня в госпитале. — В общем, меня сегодня обидел одноклассник, он смеялся над моей татуировкой и шрамами, сказал, это вы меня бьете. — Что это за одноклассник такой?! — резко спросила Роза сев рядом со мной. — Ты постоял за себя? — Да, я сказал ему, чтобы заткнулся, а еще что это не его дело, — гордо ответил я и даже привстал на коленях. — Молодец, а что ты еще хотел сказать? — Эм... — Я снова залез под одеяло, вся гордость мигом испарилась и снова пришел страх. — Там новый учитель, ну ты знаешь, по физкультуре. Когда мне стало плохо, он начал трогать меня за лоб. Задрожав, я подполз ближе к Розе, и она меня обняла. — Я думал, что он… Ну, ты понимаешь. Тогда я закричал, начал вырываться — все, как ты говорила. Но мне было так страшно! Я тяжело выдохнул и начал себя успокаивать. Сердце билось как бешеное и мешало договорить. — Я боялся, что все повторится, но Мари сказала, что он просто хотел проверить, не горячий ли у меня лоб. — Я схватил лисенка, чтобы успокоиться. — А вдруг, если бы рядом не было Мари, то он бы на меня напал? Роза неуверенно отвела взгляд и, постукивая пальцами по коленке, ответила: — Видимо, мало ты поработал с психологом, снова появились эти приступы. — А вдруг эти приступы никогда не уйдут? — забеспокоился я. — Страх и настороженность не уйдут, но такую резкую панику следует притупить, чтобы она не мешала тебе жить, — поглаживая меня, сказала Роза. Вдруг в комнату влетела испуганная Марианна: — Роза, там в ворота стучат! — с ужасом в глазах пролепетала она. — Может, это Фридрих? — насторожилась Роза. — Но у него же есть ключи. Так! Сидите тут как мышки и заприте дверь! — приказала она. — А я посмотрю, кого там принесло. Она ушла, а мы остались в комнате и сразу же кинулись к дверям, чтобы услышать хоть что-нибудь. Но было слышно лишь обрывками: «Проверка. Подвал». — Надо будет сразу же, как уйдут, расспросить обо всем Розу, — прошептала Мари. Я кивнул и, затаив дыхание, приложил ухо к двери. Наконец-то нам разрешили спуститься, и я сразу спросил у Розы, кто и зачем приходил. — Военные, — со вздохом ответила Роза. — Говорят, северяне готовят наступление, поэтому сейчас у всех проверяют подвалы, насколько они пригодны для защиты от сильных обстрелов. — И у нас пригодный? — поинтересовалась Мари. — Да, поэтому нам сказали, чтобы мы, если что, пускали к себе людей с улицы во время тревоги. Мне эта затея не понравилась. Не хочу, чтобы к нам какие-то чужаки приходили! Еще украдут что-нибудь!